Природа и искусство в философии Шеллинга

А.В. Белов Культура глазами философов-органицистов.

Ростов-на-Дону, изд-во СКНЦ ВШ, 2002.

ГЛАВА 2. ОРГАНИЧЕСКОЕ ПОНИМАНИЕ

ПРИРОДЫ И КУЛЬТУРЫ

В НЕМЕЦКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ФИЛОСОФИИ

Природа и искусство в философии Шеллинга

В своём учении о природе Шеллинг требовал соблюдения двух условий: природа одновременно должна быть a) творящим принципом и b) объектом созерцания; при отсутствии одного из них она не была бы тем, чем является. Если главное открытие «Критики чистого разума» Канта – теорию активности познания, когда с помощью воображения рассудок конструирует понятия, – Фихте преобразовал до учения о развитии духа, то Шеллинг расширил до учения о развитии природы и духа. По его мнению, природу и дух связывает одна и та же сущность. Если идущую от Канта идею двойственности бытия – мира природы и мира свободы – Фихте довёл до противоположности Я и природы, то Шеллинг, рассматривая природу, развивающуюся свечением собственного разума, а не путём привнесения в неё субъективного видения, превращал в противоположность себе самой. Бессознательное, таким образом, «идеализируя себя», оборачивалось сознанием. Для Шеллинга природа не просто познаваемое нами, а самосознающее, не созерцаемое, а самосозерцающее, ибо то, что лишено разумности, не может быть предметом разума, а значит, и познанным. Природа объемлет «целокупно самоё себя» и посредством человеческого разума – высшего продукта её усилий – обнаруживает то, что существует в нас исконно разумного и сознательного.

Совместима ли природа со свободой? Да, совместима, ибо природа живёт, а значит, и обладает свободой. Поэтому пропасти между телом и духом нет; природа – это незримый дух, а дух – невидимая природа. Так посредством тождества духа в нас и природы вне нас Шеллинг старался решать проблему о возможности единства природы и свободы. Её решение требовало от мыслителя обоснования противоположности неорганической и органической природы, механизма и организма. И решал он её не «сверху», а «снизу»; не путём установления общих принципов, а путём выведения теоретических обобщений из опыта, как это делали А. Гумбольдт и Кант. Автор «Критики чистого разума» не сомневался, что наше познание начинается с опыта. Опыты убедили и натуралиста Гумбольдта, что никакой особой жизненной силы не существует. В своём произведении «Опыты о раздражённых мускульных и нервных тканях…», вышедшем в свет за год до публикации работы Шеллинга «О мировой душе», натуралист убеждённо заявлял, что нельзя называть особыми силами то, что происходит как взаимодействие материальных сил, ранее уже известных в отдельности. Для него органическая жизнь – это такой тип связей, в котором равновесие элементов сохраняется, потому что они – части целого, нарушение связи между ними ведёт к гибели как целого, так и частей. По этому поводу Шеллинг писал Гумбольдту: «Натурфилософию упрекают в том, что она презирает опыт и мешает его прогрессу, и это происходит в то время, когда многие естествоиспытатели наилучшим образом используют её идеи и применяют их в своей экспериментальной работе. Разум и опыт могут противоречить друг другу только по видимости, и я не

сомневаюсь, что Вы признаете в новейших учениях удивительное совпадение теории и опыта». Гумбольдт отвечал: «Натурфилософия не может повредить успехам эмпирических наук. Напротив, она даёт принципы, которые подготавливают новые открытия» [Цит. по: 1, 46, 130 ].

В естествознании своего времени Шеллинг уловил «тенденцию наделять природу разумом», в силу которой оно становилось для него натурфилософией со специфической задачей «считать первичным объективное и выводить из него субъективное» [2,1, 234 ]. Объяснить идеальное из реального – вот задача натурфилософии, которую Шеллинг называл матерью всех великих открытий в естествознании или душою истинного опыта.

«Совокупность явлений – не просто мир, а… целое; не только продукт, но одновременно и продуктивность, – утверждал он. – Таким образом, парение природы между продуктивностью и продуктом должно представляться всеобщей двойственностью начал, посредством которой природа пребывает постоянно деятельной» [2,1, 187 ]. Понятия фиксированного продукта и продуктивного (свободного) продукта противоположны. Природакак продукт, завершённое и произведённое (natura naturata), т.е. природа как объект, – это предмет опыта; природа как продуктивность, становящееся и то, что только ещё должно быть произведённым (natura naturans), т.е. природа как субъект, – предмет исследования теории. «Умозрительная физика», а именно так Шеллинг называл свою натурфилософию, в противоположность «опытной физике» полагает природу не как продукт, но одновременно как продукт и продуктивность. Если «в природе не может быть ни чистой продуктивности, ни чистого продукта», а «продукт являет себя находящимся в процессе бесконечной метаморфозы» [2,1, 206–207 ], то изучать свой предмет наука о природе должна как бесконечно становящийся.

Признавая природу «законодательницей для себя самой», «из себя самого организованное и само себя организующее целое», Шеллинг полагал, что естественнонаучное и философское творческое «оразумление», «очеловечивание» природы есть лишь продолжение её собственной бессознательной работы над собой. А «учение о науке»[1] Фихте приписывало сущностные черты субъекту, враждебно настроенному к своему объекту (природе), лишая её собственной сущности. «Попытка взглянуть на природу «незаинтересованно», бескорыстно, подойти к ней чисто теоретически, без вражды, без насилия над нею, – отмечает В.В. Лазарев, – с готовностью к согласию и с чувством интимной дружбы, если угодно, любви к ней – вот что отличает Шеллинга от Фихте» [3, 80 ]. В стремлении достичь «задушевного» единения человека с природой, побороть в себе своекорыстный узурпаторский «натиск» на природу, укротить свои претензии в господстве над нею мы усматриваем культ природопознания Шеллинга, который свёл его с Гёте и романтиками, считавшими природу объектом

поклонения, но не покорения. Но и с методологией романтиков у Шеллинга есть существенные расхождения. Какими методологическими новациями обогатился органицизм от союза его натурфилософии с мировоззрением романтизма?

1. Не следует природу искусственно наделять душой, которая в ней самой уже присутствует; душа природы – это и есть её собственная сущность.

Фр. Шлегель и Новалис выделяли два различных «вида изображения» природы: с одной стороны, она была для них эмпирически существующей, «какова она на деле», а с другой, воображаемой, «какой она возможна и какой она быть должна». Первая безынициативная природа внешне противостоит человеку дикой, суровой и лишённой разумности; вторая, согласно Шлегелю, являет собой «богатство своих чувств и идей в живой, прекрасной полноте слов», чтобы представить и открыть в них «всю полноту духа и внутренней жизни». Первую природу можно понять «языком обыденной жизни», она перевоплощается, «оразумляется» во вторую путём привнесения в неё «души» творческой фантазией поэтов («языком поэзии»). Поэтому вся активная деятельность отводилась ими только субъекту (как и у Фихте), в глубинах души которого спрятана идея целостности. «Понятие единого и целого, – писал Шлегель, – никоим образом не выводимо из опыта, оно возникает из первоначальной свободной деятельности нашего духа». Иначе говоря, в основе романтического взгляда лежало всё то же фихтевское представление о внешней природе и об отсутствии в ней устремлённости к «очеловечению» и «окультуриванию» [4,2, 185; 5, 135, 247 ].

Шеллинг же был убеждён, что природа не нуждается в «наделении» её душой; она в ней самой уже существует, и душа природы – это её собственная сущность. Если природа мертва и «бездушна», если она только «объект» и совершенно лишена «субъективности», тогда Шеллинг должен был согласиться с Фихте: она не диалектична. Если она развивается диалектически, то в ней жива «душа», она внутренне активна.

2. Природа суть спонтанная, ничем не сдерживаемая деятельность, т. е. бесконечный самосозидательный творческий процесс.

Идеализирующий аспект романтического подхода к природе[2] Шеллинг направил в русло объективного идеализма. Природа выступила у него одновременно субъектом и объектом, или как принцип натурфилософии, объективным субъект-объектом в отличие от субъективного субъекта-объекта «учения о науке» Фихте. Но мы полагаем, что Шеллингу было совершенно недостаточно охарактеризовать природу только активно-деятельной, ибо это указывало бы лишь на нечто пребывающее в деятельности. Дело в том, что у немецкого натурфилософа природа суть сама деятельность, т.е. бесконечный самосозидательный процесс. Такое изображение природы, для которого он применял термин мировая душа, рождённый ещё в философии античности, позволяло ему усматривать в ней ничем не сдерживаемую самопроизвольность и безграничную творческую мощь. Творить – значит дать предмету свободно родиться в сознании, без насилия над ним и навязывания посторонней воли.

Поэтому вполне естественно, что он не согласился с романтиками, которые «откристаллизовали и вынесли за пределы естествознания одну

из его тенденций (к единству) и противопоставили её другой, – утверждает Лазарев, – которую они односторонне раздули в своём представлении в чуть ли не универсальную его тенденцию – дробить мир на ''кусочки'', ''отрезки'' с помощью рассудочной аналитики. Формирование же представления о неделимом целом они связывали с иной способностью – эстетической» [3, 68 ]. Этим противопоставлением взгляда на мир как на механическое соединение частей в единый агрегат взгляду о гармонически связанном мироздании, неподдающемуся рассудочному анализу иначе как путём насильственного анатомирования в нём его неразрывных уз, которыми поддерживается связь («душа») целого, романтики, а их способ мышления был метафизическим, действовали на руку механицизму, господствовавшему в европейской науке в XVII–XVIII вв.

3. Если рассмотрение природы возвысится до понимания её как целостности, то противоположность между механизмом и организмом, которая задержала на долгое время развитие естествознания, исчезнет.

Шеллингу был чужд механицизм картезианско-ньютоновского толка. Органицист Шеллинг понимал, что механицизм не преодолевается, а, наоборот, всякий раз возрождается, когда целое и части стремятся поставить рядом, или когда целое как принцип организации этих частей выносится за их пределы как нечто противоположное им, например, в сознание. Как органическое целое не образуется составлением отдельных частей, а само «образует» их, так и природа вообще в качестве целого предшествует своим частям, проистекающим из него. Поэтому он обогатил органицизм своих предшественников следующим принципом: «Если в каждом органическом целом всё служит друг другу опорой и поддерживает друг друга, то такая организация в качестве целого должна существовать раньше, чем её части, – не целое возникает из частей, а части возникают из целого» [2,1, 188 ]. Механицизм же давал возможность понимать организмы «мёртвыми», выхолащивая из них «душу». Они, как под взором медузы Горгоны, словно окаменевали от аналитической способности осмысливать всё живое. Поэтому при механическом взгляде на природу её познание оставалось не только необъяснённым, но и необъяснимым.

Кроме того, мы не должны забывать, что Шеллинг вполне осознавал неспособность механицизма ответить на вопрос: почему физические и химические силы вступают в организме при помощи целевой причины именно в такую, а не в иную связь? Неверная постановка вопроса порождала и неправильное объяснение жизни понятием сверхприродной жизненной силы. Вслед за натуралистом Гумбольдтом Шеллинг подчёркивал, что никакой особой жизненной силы не существует, это «продукт несозревшего разума». «Первая максима каждой подлинной науки о природе – объяснять всё силами природы», – решительно настаивал он, черпая диалектику из самой природы [2,1, 184 ].

4. Противоречие – характерная черта самой природы, а умение «мыслить и сочетать воедино противоположности» – универсальный принцип её познания.

Целое осталось для романтиков недостижимым идеалом потому, что оно не было понято как встречное движение к противоположному, а, следовательно, осталось не понятым как становящееся и развивающееся

целое. Согласно Шеллингу, сама природа первоначально есть становление или чистое тождество без всяких различений, но безразличие уже противоположно различию. Значит, противостоящее всеохватывающему тождеству различие должно заключаться в самом тождестве, но тогда оно перестаёт быть чистым тождеством, а становится двойственностью. Если бы в этой двойственности не было единства, а в нём не зарождалось бы новой двойственности, то природа не была бы активно деятельной и внутренне целостной. Значит, в природе нельзя мыслить ни раздвоенность без единства, ни единство без раздвоенности. И то и другое должно вытекать друг из друга. Формулу: «тождество в двойственности и двойственность в тождестве» Шеллинг называл «законом полярности», а развитие посредством поляризации «первым принципом философского познания природы».

5. Невозможно исследовать предмет натурфилософии и философии искусства без метода конструирования, который занят установлением необходимой связи между явлениями, когда одно становится понятным через другое.

«Конструирование есть, вообще говоря, снятие противоположностей, – утверждал Шеллинг. – Научное конструирование будет заключаться в выявлении общего единства, из которого они проистекли» [6, 54 ].

Например, искусство для него – это реальное (объективное), а философия – идеальное (субъективное). Задача философии искусства состоит в конструировании искусства, т. е. в изображении реального в идеальном, когда эти противоположности будут соединены. Выделяя отдельные «потенции» из целого и рассматривая их самостоятельно, Шеллинг выявлял в них абсолютное, и это выявление было для него философией; а выявление самостоятельных «потенций» – философией природы, философией истории, философией искусства. В последней он конструировал не искусство, как особенный предмет, а «универсум в образе искусства»; философия же искусства – это «наука обо Всём в форме или потенции искусства». Иначе говоря, объектом конструирования для него являлось то, что способно, оставаясь особенным, вместить в себе бесконечное. Если для философии абсолютное – первообраз истины, то для искусства оно – первообраз красоты. Поэтому истина и красота – два различных способа созерцания единого абсолютного.

Этот же «абсолютный метод», проведённый по запутанному лабиринту мира искусства, позволил Шеллингу в натурфилософии распутать хитросплетённую ткань природы и дал возможность пролить новый свет на её предметы. Достоинства этого метода попытаемся выделить на примере работы «О мировой душе» (1798), горячо одобренной натуралистами-современниками, в частности, Гёте.

Исходным пунктом здесь для Шеллинга были морфология Гёте и идея развития органической природы через действие противоположных сил известного биолога своего времени К. Ф. Кильмайера, которую тот озвучил в штутгартской речи «О взаимоотношении между органическими силами» (1793). Опираясь на идеи морфологии Гёте, Шеллинг усмотрел в органической природе существование противоположностей между видами растений, видами животных, между растениями и животными, разрешение которых требовало понимания естественного возникновения и по-

степенного развития органических форм из одной первоначальной формы. Идею Кильмайера он расширил до следующих философских принципов, охватывающих весь природный и духовный мир: a) «Не вещи суть начала организма, а, наоборот, организм есть начало вещей»; b) «Существенное во всех вещах… есть жизнь» [2,1, 125 ]. c) «Основание жизни заключено в противоположных началах, одно из которых (положительное) следует искать вне живого индивидуума, другое (отрицательное) – в самом индивидууме» [2,1, 127–128 ]. d) «Мир есть организация,а всеобщий организм сам – условие (и тем самым положительное) механизма», следовательно, положительные начала организма и механизма одни и те же. Общий вывод у Шеллинга был следующим: «неорганическая и органическая природа связаны одним и тем же началом» [2,1, 91–92 ]. e) Неживая природа – это только «оцепеневшая» жизнь, которая скрывается в смерти и через множество преград снова прорывается к себе самой.

Эти принципы позволили мыслителю представить мир в качестве «всеобщего организма». В поисках разгадки тайны жизни Шеллинг шёл путём диалектически мыслящего натуралиста. Он был убеждён, что жизнь – это постоянно сдерживаемое угасание жизненного процесса. Основные её свойства таковы: a) возвращающаяся в саму себя, фиксированная и основывающаяся на внутреннем принципе последовательность, b) непрерывная пульсация внутренних движений,когда одна функция вновь и вновь воспроизводит другую, c) раздражимость, т. е. способность реагировать на нарушение внешнего и внутреннего равновесия. Если всякое раздражение кончается истощением, то жизненная деятельность есть в то же время причина своего истощения; d) «сама жизнь есть мост к смерти», при этом «органические существа перед самой своей гибелью вспыхивают ярчайшим светом жизни» [2,2, 41 ]. Благодаря этим свойствам организация всякого живого организма суть «замкнутое в себе самом целое», в котором «всё одновременно»;механическое объяснение здесь совершенно неприемлемо, ибо в подобном целом «нет ни до, ни после».

Шеллинг считал всеобщим законом природы, что рост всякой организации есть лишь продолжающаяся индивидуализация, вершина которой достигается в развитой способности к размножению двух противоположных полов. Он не мог мириться с предубеждением, будто организацию и жизнь нельзя объяснить из начал природы. Органическая природа состоит из организованных тел («индивидуумов»), непрерывно производящих и воспроизводящих себя; неорганическая природа состоит из неорганизованных тел, которые не обладают своей собственной жизнью, а возникают из организмов. Неорганическую природу следует выводить из процесса организации мира, как продукт всеобщей жизни. Поэтому, «организация всегда только возникает, но никогда не существует». Но что такое организация? Каким образом организована жизнь организмов в отличие от механизмов? Как взаимодействует организм с внешней средой?

На эти вопросы Шеллинг отвечал следующим образом. Организация и жизнь выражают определённую форму бытия, обусловленную совместно действующими причинами. Значит, действующие силы, будучи особенным началом, словно бы изымают органическую природу из всеобщих сил природы и перемещают мёртвые продукты формирующихся сил в высшую сферу жизни. Главная особенность организации, по его мнению,

состоит в том, что она взаимодействует с самой собой, т. е. является одновременно производящим и продуктом. И эту особенность он объявлял принципом всего учения об органической природе, из которого и выводил определение организации: Организация как продукт природы в свободной игре её сил может вызывать идеи целесообразности,и лишь в той мере, в какой она вызывает эти идеи, она есть организация. Следовательно, она есть «уменьшенный и как бы сжатый образ универсума» [2,1, 366 ].

Всякий органический индивидуум живёт во «всеобщем организме» своей самостоятельной жизнью, развитие которой происходит по определённым законам природы. Индивидуум, этот «маленький мир в большом мире», не был бы живым существом, если бы одновременно не являлся восприимчивым к внешнему действию и не превращал бы его в силу своей продуктивности в свой собственный продукт. Организм есть сам для себя среда, через которую на него действуют внешние влияния. Он противостоит двойному миру: неорганической и органической природе. Способ действия, заключающий в себе реакцию на внешнюю среду и самостоятельное действие, Шеллинг назвал органической деятельностью. Иначе говоря, влияние внешней среды на организм происходит не прямо, а косвенно, не действием механических причин, а действием причин возбуждения (раздражителей); органическая деятельность определяется ими не прямо, но возбуждается. Значит, существенная особенность индивидуальной жизни состоит в синтезе восприимчивости и органической деятельности. А обнаруживается она в форме стремления к жизни, которое осуществляется в постоянном самовоспроизведении организма. Для поддержания жизни, постоянного нарушения и восстановления органического равновесия необходим постоянный обмен веществ путём питания и выделения, неизбежным следствием которых являются накопление массы и увеличение объёма одной и той же органической формы. Это увеличение есть рост, это усвоение вещества посредством приспособляемости органов есть ассимиляция, это соединение полов есть размножение и продолжение видов и родов.

Понятия индивидуальной жизни и раздражимости для Шеллинга однопорядковые: тело, на которое внешние причины действуют как раздражители, есть возбудимое или живое тело (органическая деятельность = продуктивная реакция; раздражимость = синтез восприимчивости и органической деятельности). Отсутствие восприимчивости к раздражениям характерно не живому существу, а мёртвому телу. «Если бы организм не был чувствителен, он бы не был также раздражимым, он не мог бы реагировать на воздействия извне и постоянно восстановлять своё постоянно нарушаемое равновесие: такова зависимость раздражимости от чувствительности, – совершенно верно характеризовал Фишер данную зависимость органических сил в работе Шеллинга «О мировой душе». – Но если бы организм не был чувствителен и раздражим, то он не подвергался бы тем постоянным изменениям, из которых он постоянно восстановляет самого себя:такова зависимость воспроизведения от чувствительности и раздражимости. Наконец, если бы организм не восстановлял себя постоянно, то необходимым следствием этого явилось бы прекращение деятельности органических сил: такова зависимость чувствительности и раздражимости от воспроизведения». Значит, органические силы сосуществуют и постоянно «определяют друг друга»[7, 444 ].

Организм, как микрокосм или «отпечаток всего универсума», для Шеллинга – «совершенное отражение всеобщей жизни субстанции в особенной жизни» [2,2, 47 ]. Но отметим, что совершенное не есть завершённое, и, если бы жизнь завершалась в индивидууме, то он был бы тем более совершенным, чем совершеннее его организация. Индивидуальные формы сотворённых природой продуктов возникают и исчезают, а виды существует всегда. С помощью индивидуумов природа стремится осуществить жизнь вида, индивидуумы же представляют средство для видов. По Шеллингу, созидание органической природой видов есть «одна и та же деятельность на различных ступенях».

Но как соотносятся всеединая жизнь природы («всеобщий организм») с многообразными формами организации и развития индивидуальной жизни организмов в природе, ведь, единство всеобщей жизни не может быть нарушено противоположностью между органической и неорганической природой? Что возникло раньше: организм или механизм? положительное или отрицательное?

Отвечая на эти вопросы, Шеллинг представил творящую природу, как динамическую последовательность возникновения её продуктов. Положение, что природа живёт и образует единый «всеобщий организм», согласовывалось в его диалектической натурфилософии с другим положением, что природа развивается, а это значит, что неорганическая природа, как продукт, есть ступень в развитии творящей природы. Чтобы её познать или, как метафорически выражался Шеллинг, «поймать этого Протея природы, который, принимая различные образы, всё время возвращается в бесчисленных явлениях» [2,1, 94 ], нужно проследить весь этот процесс, т.е. понять творчество природы, а не только её продукты. Если отрицательное предполагает наличие положительного, а не наоборот, то «наша философия, – утверждал он, – не может исходить из механизма (в качестве отрицательного), она должна исходить из организма (в качестве положительного)», она не может объяснить организм из механизма, а, напротив, механизм объясняет, исходя из организма. Не там, где нет механизма, есть организм, но, наоборот, там, где нет организма, есть механизм [2,1, 91 ].

Природа постоянно устремлена вперёд, неисчерпаемый источник этого устремления заключён в положительной силе, которая непрерывно возбуждает и поддерживает процесс её движения. «Это положительное начало есть первая сила природы», которая разливается «по всему мирозданию в виде отдельных материй». Положительная сила пробуждает отрицательную. Ограничивая воздействие положительного начала, она «заставляет все явления мира совершать вечный круговорот» и возвращает всеобщее движение к его источнику. «Это отрицательное начало есть вторая сила природы». В природе не бывает одной силы без другой. Обе «борющиеся силы, представляемые одновременно в единстве и в борьбе, ведут к идее организующего начала,формирующего мир в систему». Где есть положительное, там существует и отрицательное; но ни то ни другое не должно быть абсолютным само по себе. Как только равновесие отрицательных начал нарушается, природа спешит его восстановить. Естествознание, по Шеллингу, должно рассматривать каждую силу «не как абсолютную, а только как борющуюся с противоположной ей силой».

Обе силы обособляются лишь «в момент борьбы»; где прекращается их борьба, «они теряются друг в друге» [2,1, 93–95, 105–106 ].

Всё многообразие жизни творений «всеобщего организма» заключено в единстве положительного начала всех существ и в различии отрицательных начал в каждом отдельном существе, причём, положительное начало жизни едино, отрицательные начала – многообразны. Сколько наличествует возможных соединений этого многообразного в единое целое, столько же есть и особенных организаций, каждая из которых суть особый мир. Общим для всех отрицательных начал жизни является то, что они служат «условиями,но не причинами жизни». «Отрицательное условие жизненного процесса есть антагонизм отрицательных начал, который поддерживается беспрерывным воздействием положительного начала (первопричиной жизни)» [2,1, 128, 130–131 ]. «Где нет реального противоположения,нет и порождающей силы. Если природа не терпит в органическом мире нейтрализации,то посредством соединения противоположных начал в ней пробуждается её стремление к индивидуализации; когда она нарушает соотношение двух начал (какими бы средствами это ни достигалось), в ней возникает новый индивидуум», – писал Шеллинг [2,1, 155 ]. Единство и разнообразие жизни во всей Вселенной заключается в том, что все существа тождественны в своём положительном принципе и отличаются друг от друга лишь своим отрицательным принципом.

Если основным руководящим принципом диалектической натурфилософии Шеллинга, как мы уже выяснили, было положение, что всё в природе открывает себя через противоположность (общее через особенное, продуцирование через продукт, движение через постоянство, сознание через бессознательное), то, по справедливому замечанию Фишера, оно верно и для «углубленной трансцендентной точки зрения», что «природа неорганического должна быть определима из противоположения природе органического» [7, 423 ]. Только посредством противоположения природа становится завершённым в себе целым.

Это положение верно и для изучения искусства – творческой формы культуры, сочетающей противоположение сознания и бессознательного. То, что познаётся «в искусстве, по существу тождественно тому, что есть и в природе: ведь каждому из них прирождена вся абсолютность», только она в искусстве и в природе находится «в различных потенциях» [6, 64 ]. Философия искусства – главный вклад Шеллинга в художественную культуру – развивалась в теснейшей связи с его диалектической натурфилософией. Исследователь немецкой романтической эстетики А. В. Гулыга не без оснований полагает, что эта эстетика выводилась из философии природы, и сводит их мировоззрение к трём культам – культу искусства, культу природы, культу творческой индивидуальности [1, 149–152 ]. Так, солидарность с романтическим культом природы приводила Шеллинга к мысли, что в идеальном мире искусство занимает такое же место, какое в реальном мире – организм. Если органическое произведение природы – это первозданная, нерасчленённая гармония, то произведение искусства – это воссозданная художником гармония после её расчленения. Но во все три пристрастия романтиков Шеллинг внёс существенные поправки после внимательного продумывания идей «Критики способности суждения» Канта. У своего предшественника он нашёл тезис, что искусство – это

промежуточная форма между природой и свободой, обладающая свойствами и той и другой.

К кантовскому сравнению природного организма с органическим строением художественного произведения Шеллинг добавил два новых момента: a) Если творчество природы движется от бессознательного к сознанию, то, наоборот, основная особенность творчества художника – бессознательная бесконечность или «синтез природы и свободы». Художник инстинктивно привносит в своё произведение чувство бесконечного противоречия. Следовательно, чувство, связанное с завершением произведения, переходит в него; внешним выражением этого служат покой и величавая тишина, даже там, где должно быть выражено величайшее напряжение страдания или радости. b) Продукт органической природы не обязательно должен быть прекрасным; если же он прекрасен, то красота природы представляется нам чем-то совершенно случайным. Произведение искусства прекрасно всегда. Иначе это не искусство.

В чём новизна философии искусства Шеллинга в сравнении с эстетикой романтизма?

1. Культ искусства у романтиков состоял в возведении его в высшую форму духовной деятельности, которая превосходит и рассудок (науку) и разум (философию). Поскольку поэзия непосредственно вытекает из природы, постольку поэт, согласно Новалису, постигает природу лучше, чем разум учёного [5, 121 ]. В просветительском принципе пользы романтики видели враждебные тенденции разрушения целостности личности. В противовес упованию просветителей на силу разума они возвеличивали принципы иррационального познания.

Вслед за романтиками автор «Системы трансцендентального идеализма» полагал, что искусство – высшая форма познания вообще – не может быть подчинено ни практической пользе, ни ремёслам, ни науке, ни философии, ибо позволяет целостному человеку добраться до познания величайших высот, философия же увлекает туда лишь частицу человека. Изготовлению искусных произведений ремёсел, которые преследуют внешнюю цель, можно научиться, опираясь на традиции и собственные упражнения. Произведения художников – продукт их «абсолютно свободного творчества» или природного таланта, который он вслед за романтиками, называл поэтическим бессознательным; наука лишь «поспешает» за тем, что оказалось доступно искусству.

Романтический культ искусства Шеллинг обогатил решением проблемы бесконечного, выраженного в конечном. Но «бесконечное, выраженное в конечном – это красота», без которой нет произведения искусства. Его философия рассматривала истину, добро и красоту не в отдельности, а искала «то, что обще им всем». Истине соответствует необходимость, добру – свобода, красота есть неразличимость свободы и необходимости, созерцаемая в реальности. Можно восхищаться художником, мастерски копирующим природу, но, если в его произведении отсутствует божественное добро, то оно не обладает божественной красотой. Нравственность надприродна, её Шеллинг отождествлял с божественной искрой, зажжённой в сознании человека, и в этом пункте вновь расходился с романтиками, которые опасались морализаторства в любой его форме. Красота дляШеллинга реально созерцаемое абсолютное, а абсолютное по своей природе – вечное продуцирование.

Наиболее полное представление о месте искусства в универсуме, на наш взгляд, мыслитель выразил в следующем положении «Философии искусства»: «Подлинное конструирование искусства есть представление его форм в качестве форм вещей, каковы они сами по себе или каковы они в абсолютном. Ведь … универсум построен в Боге как вечная красота и как абсолютное произведение искусства» [6, 86 ]. Но если Божий мир = художественному произведению, то о нём не пристало говорить сухим «геометрическим языком» Декарта, нужен, считал Шеллинг, особый метод конструирования искусства. Этот особый метод неумолимо вёл его к построению системы (романтики же отвергали саму идею упорядоченного мышления). Как видим, в этих рассуждениях немецкий мыслитель вышел за пределы круга идей романтиков; в «Философии искусства» Шеллинг – непосредственный предшественник философской системы Гегеля. Правда, исходные принципы анализа искусства у них разные. Если для Гегеля прекрасное – это обнаружение Мирового духа, то для Шеллинга – соприкосновение света и материи, идеального и реального.

2. Культ природы у романтиков состоял в её идеализации, когда творческая фантазия поэтов привносит в неё душу, в глубинах которой и таится идея целостности. Эту воображаемую (а не эмпирическую, реальную) природу они считали неисчерпаемой. Природа – бессознательное поэтическое создание – богаче, многообразнее и сложнее любой науки, изучающей её. Только поэт, а не учёный, воплощает законченное, целостное видение природы. Из такой воображаемой, «опоэтизированной» природы романтики вычленяли нечто таинственное, неизведанное, а по сути дела, сверхприродное и поклонялись этому.

Но и Шеллинг основу красоты склонен искать в жизненности природы. Художник всегда уподобляется духу природы; лишь в той мере, в какой ему посредством художественных образов удастся отразить этот дух, он может создать нечто подлинно прекрасное. Растение только на мгновение достигает подлинной красоты. Искусство, изображая растение в это мгновение его расцвета, изымает бытие растительного организма из временности, сохраняя в вечности.

Романтический культ природы Шеллинг обогатил a) критикой подхода, что искусство – это подражание формам природы, b) формулировкой принципиальной задачи искусства: изображать подлинно сущее, c) требованием художественного изображения природы как целого.

Неужели тот, кто учится у природы, должен подражать ей во всём без разбора? – задавался вопросом Шеллинг в речи «Об отношении изобразительных искусств к природе» (1807). По его мнению, художникам, желающим «рабски копировать» природу, свойственно «усваивать недостатки исконного образа, чем его достоинства, потому что они проще для усвоения». Безобразное подражателями «воспроизводится чаще и даже с большей любовью, чем прекрасное» [2,2, 54 ]. Большинство художников-подражателей редко постигают сущность природы. В то же время «плоской» Шеллинг называл и эстетическую теорию романтиков, которая построена на основе принципа «идеализации» природы. В таких теориях в общих чертах говорится нечто дельное об искусстве, но для самого художника они «непригодны», а то и «совершенно бесполезны». Задачей искусства Шеллинг считал изображение подлинно сущего. Отсюда выте-

кало его важнейшее требование по отношению к подражателям природы: нормой в искусстве должна быть не случайная красота природы, а, наоборот, то совершенное, что создаёт искусство. Это требование он развивал в следующих, переполненных лиризмом, рассуждениях.

В природе и искусстве сущность стремится выразиться в индивидуальном. Для того чтобы оно стало ощутимым, индивидуальному нужны самобытность, обособление и противоборство. Поэтому вначале созидающий дух являет себя полностью погружённым в форму и замкнутым в своём величии. Когда же он «достигает такого полного завершения формы, что может умиротворённо в ней покоиться и постигать самого себя», он переполняется радостью состояния «прекрасной зрелости и расцвета», и ощущает свою «родственность» душе, которая «нежной зарёй, разгорающейся над всем образом» вещает о своём грядущем появлении. При этом «нечто непостижимое, заполняет весь образ, приникает ко всем его линиям, всем его изгибам». Такую неуловимую сущность Шеллинг называл грацией. Когда грация является в совершенно законченной форме, душа природы и тело (форма) находятся в полном согласии. «Дух природы лишь по видимости противоположен душе; сам по себе он – орудие её откровения: он творит, правда, противоположность вещей», чтобы тем самым могла проявиться единая сущность всех сил. Все продукты природы движимы духом, но только в теле человека возникает душа, благодаря которой он возвышается над своей телесностью и может быть способным к самопожертвованию, бескорыстной любви, познанию сущности вещей, в том числе и искусства. В таком состоянии душа уже не занята материей; она «соприкасается только с духом как с жизненным началом вещей». Согласно Шеллингу, «душа – это не свойство», но «сама красота» [2,2, 69–70 ].

Эти мысли Шеллинг развивал и в «Философии искусства»: «Для того, кто не достигает в искусстве свободного, одновременно страдательного и деятельного, упоённого и сознательного созерцания, всё воздействие искусства сводится к элементарным природным воздействиям; он сам остаётся при этом природным существом и никогда по-настоящему не переживал и не познавал искусство как искусство. Быть может, его и трогают отдельные красоты, но в истинном произведении искусства отдельных красот нет – прекрасно лишь целое. Поэтому тот, кто не поднимается до идеи целого,совершенно не способен судить ни об одном произведении искусства» [6, 57 ].

Немецкий мыслитель требовал от художников изображения природы как целого. Но целое можно понимать механически и органически. В первом случае: «целое, система создаётся по частям, словно путём складывания». Для этого не требуется «гениальности». Во втором случае идея целого предшествует частям, но тоже целостностям. Творчество «гения», по мнению Шеллинга, совершается путём совпадения сознательной и бессознательной деятельности.

3. Культ творческой индивидуальности у романтиков состоял в представлении, что творческий дар таланта и бессознательного вдохновения художника зависит от Бога и высших, сверхъестественных сил. Художник («пророк») принадлежит своему произведению, а не оно ему.

Действительно, соглашался с романтиками автор «Системы транс-

цендентального идеализма», художники, творят безотчётно; продукт их творчества зачастую приобретает характер «чуда», которое может уверить нас в абсолютной реальности высшего бытия. Искусство возникает из живого движения глубочайших внутренних (душевных и духовных) сил, которые Шеллинг называл вдохновением. Художник вкладывает в своё произведение помимо того, что входило в его замысел, некую «бесконечность», не доступную «конечному рассудку». В этойработеон заключал свою систему между двумя крайними полюсами, из которых «один определяется интеллектуальным, другой – эстетическим созерцанием. Тем, чем интеллектуальное созерцание является для философа, эстетическое – для его объекта. Первое, будучи необходимо только для особенной направленности духа, которую он принимает при философствовании, в обыденном сознании вообще не встречается; второе, будучи не чем иным, как общезначимым, или объективировавшимся, интеллектуальным созерцанием, может во всяком случае присутствовать в каждом сознании». Отсюда он делал вывод, что философия никогда не может быть «общезначимой», а «абсолютная объективность дана одному искусству. Можно смело утверждать: лишите искусство объективности, и оно перестанет быть тем, что оно есть, и превратится в философию; придайте философии объективность, и она перестанет быть философией и превратится в искусство» [2,1, 486 ].

Романтический культ творческой индивидуальности Шеллинг обогатил новым взглядом на единство сознания и бессознательного в творчестве художника, на соотношение философии и искусства.

«В искусстве не всё совершается сознательно, – полагал мыслитель, – с сознательной деятельностью должна сочетаться бессознательная сила и что только полное единение и взаимопроникновение обеих создают наивысшее в искусстве» [2,2, 60 ]. Оно, будучи единством реального и идеального, хотя и всецело абсолютно, всё же относится к философии, как реальное к идеальному. В философии эта противоположность знания растворяется в чистое тождество, но, тем не менее, в своей противоположности искусству философия – идеальна. Иначе говоря, встречаясь друг с другом «на своей последней вершине», они соотносятся в силу общей абсолютности как «прообраз и отображение». В этом Шеллинг видел причину того, что проникнуть в недра искусства глубже философского понимания не может никакое другое. «Философ яснее видит саму сущность искусства, чем даже сам художник. Поскольку идеальное всегда есть высшее отражение реального, постольку в философе с необходимостью осуществляется высшее идеальное отражение того, что реально в художнике». Отсюда, автор «Философии искусства» выводил положение, что «искусство вообще может быть предметом знания в философии, но также и то, что, помимо философии и иначе, чем через философию, об искусстве вообще ничего нельзя знать абсолютным образом. Философ может углубляться в искусство до его сокровенного источника и самого горнила творчества [6, 51–52 ]. Это положение суть новое слово Шеллинга в сравнении с мыслями, которые он развивал в «Системе транцендентального идеализма».

4. Характерная особенность романтизма – интерес к мифологии, который не покидал и Шеллинга. В мифе содержится первое созерцание универсума; без мифа невозможна поэзия. Мифология – необходимое ус-

ловие и первичный материал для искусства. Это та почва, на которой вырастает поэтическое произведение. Подобно Вико и Гердеру, Шеллинг во «Введении в философии мифологии» (1825) утверждал, что язык как элемент культуры возник «не атомистически», но как «целое со всеми его частями, т. е. органически». Для него язык, как организм, был «стёршейся мифологией», а его абстрактные различения сохраняли то, что сама мифология сохраняла в «живых и конкретных» различениях. Мифология потому и была естественным, органическим порождением, что в ней срослись до полной неотделимости философия, названная Шеллингом «содержанием», с поэзией, как «формой». Мифология – органична и потому, что поэзия и философия по отдельности служили для него «принципом свободного, преднамеренного изобретения», но их связь не позволяет им по одиночке действовать свободно; значит и мифология – это порождение свободной деятельности, проявляющейся несвободно, «подобно тому как и всё органическое возникновение свободно-необходимо, и мифология – произведение непреднамеренно-преднамеренного, инстинктообразного изобретения» [2,2, 202–203 ].

А раньше, в «Системе транцендентального идеализма», делая выводы об особенностях произведения искусства, Шеллинг пришёл к следующему диалектическому замечанию: «система завершена, если она возвращается к своей исходной точке». Если философия (и все науки, следующие за ней) «были рождены и питаемы поэзией», то Шеллинг ожидал, что, «достигнув своего завершения, они вернутся отдельными потоками в тот всеобщий океан поэзии, из которого они вышли. Что окажется тем промежуточным звеном, которое вернёт философию к поэзии, в общем предвидеть нетрудно, так как подобное звено уже существовало в виде мифологии до того, как произошло это необратимое, как нам теперь представляется, разделение». Таким образом, Шеллинг предсказывал возникновение «новой мифологии» [2,1, 485 ].

Итак, искусство в процессе своего развития образует спираль: из него (точнее из поэзии) на заре культуры родились философия и другие науки; «всеобщим океаном поэзии» может быть завершена система.

Подведём итоги.

1. Признавая природу законодательницей для себя самой или целым, которое организовано из себя самого и организующее само себя, Шеллинг считал, что её творческое «оразумление» и «очеловечивание» есть лишь продолжение собственной бессознательной работы природы над собой. Развивающаяся свечением собственного разума при соблюдении двух условий – быть творящим принципом и объектом созерцания – природа превращалась у него в противоположность себе самой. Она живёт, значит, обладает свободой; природа – незримый дух, а дух – невидимая природа. Иначе говоря, проблему единства природы и свободы Шеллинг решал посредством тождества духа в нас и природы вне нас. Его натурфилософия полагала природу одновременно и продуктом (natura naturata, объектом или предметом опытной физики), и продуктивностью (natura naturans, субъектом или предметом исследования теории).

2. Органицист Шеллинг осознавал, что целое не образуется составлением отдельных частей, а само «образует» их, что природа как целое предшествует своим частям, проистекающим из него; механицизм же толь-

ко способствует выхолащиванию «души» из организмов. Поэтому при возвышении природы до понимания её как целого противоположность между механизмом и организмом исчезает. Для него природа – это спонтанная, ничем не сдерживаемая деятельность. Её не следует искусственно (как романтики) наделять душой, которая в ней самой уже присутствует и выступает её собственной сущностью. Природа как целое осталась для романтиков недостижимым идеалом потому, что не понята как встречное движение к противоположному, как бесконечный творческий процесс самосозидания. Для Шеллинга противоречие – характерная черта самой природы, а умение «мыслить и сочетать воедино противоположности» – универсальный принцип её познания. В снятии противоположностей он видел задачу метода конструирования, без которого невозможна натурфилософия. Методологическим новшеством натурфилософии Шеллинга, обогащающим органицизм, в сравнении с мировоззрением романтиков стало осмысление диалектического метода как способа действия самой природы.

3. Природа придаёт жизненному процессу постоянство только в том случае, был убеждён мыслитель, если она непрерывно повторяет его с самого начала посредством разложения и восстановления; она живёт в вечном круговороте своих явлений, образуя всеобщий организм, где невозможно знать, какой процесс, возбуждая жизнь, протекает раньше, а какой позже; где всё мёртвое – это потухшая жизнь, а всё живое – индивидуализированная жизнь. В индивидууме жизнь не завершается, индивидуальные формы организмов возникают и исчезают, а виды существуют всегда. Природа осуществляет жизнь вида с помощью индивидуумов, а они – средство для видов.

4. Противоположность неорганической и органической жизни для Шеллинга необходимая форма всеобщего организма. Неорганическая природа – условие органической, но верно и то, что она обусловливается последней: обе «потенции» возникли из творящей природы. Органическая жизнь – это не просто одно из явлений природы наряду с другими, но «высшая потенция», вызывающая к жизни «потенции» дремлющие. Природа разворачивает себя в качестве целого только на ступени органической жизни, возвышающейся до совершеннейшей формы, и это целое существует не в оторванности от многообразия, а в нём самом через эту свою противоположность.

5. Главный вклад Шеллинга в художественную культуру– философия искусства. Мыслитель был убеждён, что в идеальном мире искусство занимает такое же место, какое в реальном мире – организм. В искусстве – в этом самосозерцании абсолюта – находят объединение субъективное и объективное, внутреннее и внешнее, сознание и бессознательное, необходимость и свобода, дух и природа.

6. Романтический культ искусства, когда оно возводилось в высшую форму духовной деятельности, превосходящую рассудок (науку) и разум (философию), Шеллинг обогатил решением проблемы бесконечного, выраженного в конечном, определяемого им понятием красота. Если истине соответствует необходимость, добру – свобода, то красота – это неразличимость свободы и необходимости, созерцаемая в реальности. Красота дляШеллинга реально созерцаемое абсолютное; универсум же

построен в Боге как вечная красота и как абсолютное произведение искусства. Романтический культ природы он обогатил a) критикой подхода, что искусство – это подражание формам природы, b) формулировкой принципиальной задачи искусства: изображать подлинно сущее, c) требованием художественного изображения природы как целого. Романтический культ творческой индивидуальности, представляющий зависимость таланта и бессознательного вдохновения художника от Бога и сверхъестественных сил, Шеллинг обогатил новым взглядом на единство сознания и бессознательного в творчестве художника, на соотношение философии и искусства. Поскольку идеальное – высшее отражение реального, постольку в философе с необходимостью осуществляется высшее идеальное отражение того, что реально в художнике. Поскольку философ углубляется в искусство до его сокровенного источника, постольку философ яснее видит сущность искусства, нежели сам художник.

Как и романтики, Шеллинг понимал, что мифология – необходимое условие и первичный материал для искусства (поэзии). В мифологии – естественном и органическом порождении – срослись философия с поэзией. Искусство в своём развитии образует спираль: из него на заре культуры родились философия и науки; «всеобщим океаном поэзии» может быть завершена система, полагал Шеллинг, предсказывая появления новой мифологии в будущем.

Литература

1. Гулыга А.В. Шеллинг. – М., 1994.

2. Шеллинг Ф.В.Й. Сочинения: В 2 т. – М., 1987.

3. Лазарев В.В. Шеллинг. – М., 1976.

4. Шлегель Фр. Эстетика. Философия. Критика: В 2 т. – М., 1983.

5. Литературная теория немецкого романтизма. – Л., 1934.

6. Шеллинг Ф. В. Й. Философия искусства. – СПб., 1996.

7. Фишер К. История новой философии. Шеллинг: его жизнь, сочинения и учение. – СПб., 1905.

[1] Будем придерживаться этого перевода фихтевского термина Wissenschaftslehre», который даёт А. В. Гулыга, а не неточного перевода, как у нас обычно переводят термин «наукоучение». «Когда Фихте говорит Я, он имеет в виду, – утверждает Гулыга, – не ''эмпирическое'' Я, а Я ''абсолютное'', некое всеобщее духовное начало. И второе обстоятельство: Я, по Фихте, не создает не- Я, а только обрабатывает. Субъект и объект изначально соположены, тождественны и одновременно различны» [1, 20 – 21 ].

[2] Новалис утверждал, что «природа есть чистая поэзия».

Дата добавления: 2015-09-02