Глава 23 рождество в изоляторе

Так вот почему Дамблдор не смотрит ему в глаза! Боится увидеть в них взгляд Волан-де-Морта, боится, что зеленые вдруг станут красными, а зрачки превратятся в щели, как у кошки? Гарри вспомнил, как змеиная морда Волан-де-Морта высунулась из затылка профессора Квиррелла, и провел ладонью по своему затылку, пытаясь представить себе, что он почувствует, если Волан-де-Морт вылезет из его головы.

А сейчас он чувствовал себя нечистым, заразным, словно носил в себе смертельный микроб и недостоин был сидеть в одном вагоне с чистыми, непорочными людьми, чьи мозги и тела не заражены отравой Волан-де-Морта... Он не просто видел змею, он был змеей, теперь он это знает...

Ужасная мысль пришла ему в голову, всплыло кошмарное воспоминание, и внутри у него словно зашевелились змеи.

Что ему нужно, кроме сторонников?

То, чем он может завладеть только исподтишка... некое... подобие оружия. То, чего у него не было в прошлый раз.

«Я — это оружие, — подумал Гарри, и будто яд потек по его жилам, и весь он покрылся холодным потом в мчащемся по темному туннелю вагоне. — Я то, что хочет использовать Волан-де-Морт, вот почему ко мне приставляют охрану всюду, куда бы я ни пошел — не меня защищают, а других людей, только это не помогает, они не могут постоянно держать кого-то при мне в Хогвартсе... Это я напал вчера ночью на мистера Уизли. Я. Волан-де-Морт меня заставил и, может быть, сейчас сидит во мне, и слушает мои мысли...»

— Гарри, милый, что с тобой? — шепотом спросила миссис Уизли в грохочущем вагоне, перегнувшись через Джинни. — Ты плохо выглядишь. Тебе нездоровится?

Он яростно замотал головой и стал смотреть на рекламу страхования недвижимости.

— Гарри, ты правда не заболел, милый? — озабоченно спросила она, когда они огибали нестриженую травяную площадку посреди площади Гриммо. — Ты такой бледный... ты хотя бы выспался утром? Иди сейчас же в спальню и часика два поспи до ужина, хорошо?

Он кивнул. Вот и удобный повод не разговаривать с остальными, как раз то, о чем он мечтал. Поэтому, когда она открыла парадную дверь, он быстро прошел мимо подставки для зонтиков в форме ноги тролля и поднялся в их с Роном спальню.

Тут он стал ходить взад-вперед мимо двух кроватей и пустой рамы Финеаса Найджелуса, снова и снова возвращаясь к тем же вопросам и строя все более ужасные предположения.

Как он сделался змеей? Может быть, он анимаг?.. Нет, он зналбы. Может, Волан-де-Морт анимаг? Да, это похоже на правду, Волан-де-Морт запросто может превратиться в змею...

«А когда он мною овладевает, — думал Гарри, — тогда превращаемся мы оба... Но это не объясняет, каким образом я попал в Лондон и вернулся в свою постель за пять минут... Хотя Волан-де-Морт чуть ли не самый могущественный волшебник на земле после Дамблдора, ему ничего не стоит вот так перенести человека. — И тут он похолодел от ужаса. Но ведь это безумие: если Волан-де-Морт владеет мною, он видит через меня штаб Ордена Феникса! В эту самую минуту! Он узнает, кто в Ордене и где Сириус... и я столько всего услышал, чего не следовало — все, что рассказал мне Сириус в тот первый вечер, когда я сюда попал...»

Выход был только один: немедленно покинуть площадь Гриммо. Рождество он проведет в Хогвартсе, хотя бы на праздники обезопасит своих... нет, не годится, там масса людей. Что, если они будут изувечены или убиты? Что, если следующим окажется Симус, или Дин, или Невилл? Он остановился перед пустым портретом Финеаса Найджелуса. Тело его наливалось свинцом. Выбора нет: вернуться на Тисовую улицу, напрочь отрезать себя от всех волшебников.

«Раз так, — подумал он, — нечего тут торчать». Стараясь не думать о том, как отреагируют Дурсли, увидев его у себя на пороге шестью месяцами раньше положенного, он подошел к чемодану, захлопнул и запер его, огляделся, по привычке ища взглядом Буклю, вспомнил, что она еще в Хогвартсе — хорошо, одной вещью меньше, клетку не надо тащить, — схватился за чемодан и поволок к двери. Но на полпути его остановил ехидный голос:

- Удираем, кажется?

Он обернулся. На портрете снова возник Финеас Найджелус: прислонясь к раме, он насмешливо наблюдал за Гарри.

— Не удираем, нет, — кратко ответил Гарри и протащил чемодан еще шага на два.

— Я думал, — сказал Финеас Найджелус, поглаживая остроконечную бородку, — что принадлежность к Гриффиндору предполагает в человеке смелость. Сдается мне, что вы уместнее были бы на моем факультете, Слизерине. Мы, слизеринцы, смелы, но не глупы. В частности, когда есть выбор, мы всегда предпочитаем спасти свою собственную жизнь.

— Я не свою жизнь спасаю, — отрезал Гарри, волоча чемодан по особенно неровному месту изъеденного молью ковра, уже перед самой дверью.

— Ах, понимаю, — сказал Финеас Найджелус, все так же поглаживая бородку. — Это не трусливое бегство — вы хотите быть благородным.

Гарри не пожелал ответить и уже взялся за ручку двери, но тут Финеас Найджелус лениво произнес:

— У меня для вас послание от Альбуса Дамблдора. Гарри повернулся кругом.

— Какое?

— Оставайтесь на месте.

— Я и стою! — сказал Гарри, не отпуская ручку. — Так какое послание?

— Я только что передал его вам, болван, — хладнокровно ответил Финеас Найджелус. — Дамблдор говорит: «Оставайтесь на месте».

— Почему? — Гарри опустил чемодан. — Почему он хочет, чтобы я остался? Что еще он сказал?

— Ничего абсолютно, — ответил Финеас Найджелус и вздернул тонкую черную бровь, словно показывая, что считает Гарри нахалом.

Злость поднялась в душе Гарри, как змея из высокой травы. Он был измучен, совершенно растерян, он пережил ужас, облегчение и новый ужас за эти двенадцать часов — и все равно Дамблдор не желает с ним говорить!

— Вот как, значит? — громко сказал он. —

«Оставайтесь на месте»? И это все, что могут мне сказать после того, как на меня еще и дементоры напали! Сиди тихо, Гарри, взрослые без тебя разберутся? Чего тебе объяснять — все равно не поймешь своим маленьким умишком!

— Знаете, — еще громче него заговорил Финеас Найджелус, — именно из-за этого я ненавидел преподавание. Молодые нечеловечески убеждены, что абсолютно правы во всем! Вам не приходило в голову, мой бедный надутый индючок, что у главы Хогвартса есть веские причины не делиться с вами мельчайшими деталями своих планов? Лелея свои обиды, вы ни разу не задумались о том, что приказы Дамблдора никогда не приносили вам вреда? Нет. Нет, как все молодые люди, вы совершенно уверены в том, что только вы способны думать и чувствовать, вы один чуете опасность, у вас одного достанет ума проникнуть в замыслы Темного Лорда...

— Значит, он замышляет как-то использовать меня? — быстро спросил Гарри.

— Разве я это сказал? — вопросом на вопрос ответил Финеас Найджелус, праздно разглядывая свои шелковые перчатки. — А теперь извините, но у меня есть дела поинтереснее, чем выслушивать жалобы подростков. Всего наилучшего.

И вышел за край портрета.

— Ну и идите! — заорал Гарри пустому холсту. — И передайте Дамблдору мою благодарность ни за что.

Холст хранил молчание. Разъяренный Гарри подтащил чемодан обратно к изножью кровати и повалился ничком на изъеденное молью покрывало.

Он закрыл глаза, все тело налилось тяжестью и ныло. Ощущение было такое, как будто он прошел пешком сотни миль... Казалось невероятным, что меньше суток назад Чжоу Чанг подходила к нему под омелой... он так устал... он боялся уснуть... но не знал, долго ли сможет бороться со сном... Дамблдор велел остаться. Значит, наверное, можно спать... но страшно. Что, если это стучится снова?

Он погружался во тьму...

И, словно только этого дожидавшийся, в голове начал крутиться фильм. Он шел по пустынному коридору к черной двери, между грубых каменных стен и факелов, мимо дверного проема, за которым каменная лестница уходила влево и вниз...

Он подошел к черной двери, но не может ее открыть. И стоит, глядит на нее в отчаянии... за ней то, чего он жаждет всей душой... несказанная награда... Если бы только перестало дергать шрам... тогда бы он мог отчетливее соображать...

— Гарри, — послышался где-то вдалеке голос Рона, — мама говорит, ужин готов, но если ты не хочешь вставать, она для тебя оставит.

Гарри открыл глаза, но Рона уже не было в комнате.

«Он не хочет оставаться со мной наедине, — подумал Гарри. — После того, что услышал от Грюма».

Да никто не захочет терпеть его в этом доме, зная, что у него внутри.

Он не пойдет ужинать, не станет обременять их своим обществом. Он повернулся на другой бок и вскоре опять уснул. Спал долго, проснулся только ранним утром, с голодной болью в животе. На другой кровати храпел Рон. Едва разлепив глаза, Гарри увидел темные очертания Финеаса Найджелуса на портрете и подумал, что Финеас, наверное, послан Дамблдором — проследить, чтобы он на кого-нибудь еще не напал.

Ощущение оскверненности стало еще сильнее. Он готов был пожалеть, что послушался Дамблдора. Если такая жизнь ожидает его теперь на площади Гриммо, уж лучше было бы действительно убраться на Тисовую улицу.

***

Утром все развешивали рождественские украшения. Гарри никогда еще не видел Сириуса в таком хорошем настроении - он распевал рождественские гимны и был несказанно рад тому, что встретит Рождество не один, а в компании. Голос его доходил до Гарри сквозь пол холодной гостиной, где он сидел один, смотрел, как белеет небо за окном, набрякая снегом, и испытывал какую-то свирепую радость от того, что дал возможность остальным посудачить о нем — чем они, конечно, и заняты. В обед миссис Уизли тихо позвала его снизу, но он не откликнулся и ушел на самый верх.

Около шести вечера в дверь позвонили, и миссис Блэк опять принялась вопить. Решив, что это пришел Наземникус или кто-нибудь еще из Ордена, Гарри только поудобнее устроился у стены в комнате Клювокрыла. Теперь он прятался здесь и подкармливал гиппогрифа дохлыми крысами, стараясь забыть о собственном голоде. Когда в дверь к нему сильно постучали через несколько минут, его это порядком удивило.

— Я знаю, что ты здесь, — раздался голос Гермионы. — Выйди, пожалуйста. Я хочу с тобой поговорить.

Гарри открыл дверь.

— А ты что тут делаешь?

Клювокрыл разгребал солому на полу, отыскивая случайно оброненные кусочки крысы.

— Я думал, ты на лыжах катаешься с мамой и папой.

— Честно говоря, лыжи — не самое любимое мое занятие. Приехала на Рождество сюда. — В волосах у нее был снег, лицо раскраснелось от мороза. — Только не говори Рону. Он надо мной смеялся, а я без конца доказывала ему, что кататься на лыжах — большое удовольствие. Папа с мамой немного огорчились, но я сказала, что все, кто ответственно относится к экзаменам, остаются в Хогвартсе заниматься. Они хотят, чтобы я хорошо сдала, они поняли. Короче, — бодро сказала она, — идем в твою спальню, мама Рона растопила там камин и прислала сандвичи.

Гарри спустился за ней на второй этаж. К его удивлению, в спальне были Рон и Джинни — оба сидели на кровати Рона.

— Я приехала на автобусе «Ночной рыцарь», — беззаботно сообщила Гермиона, снимая куртку. — Дамблдор еще вчера утром сказал мне, что случилось, но пришлось дождаться официального окончания семестра. Амбридж и так вся позеленела оттого, что вы улизнули у нее из-под носа. Правда, Дамблдор ей объяснил, что мистер Уизли в больнице святого Мунго и он дал вам разрешение навестить его. Так что...

Она села рядом с Джинни, и теперь смотрели на Гарри все трое.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Гермиона.

— Прекрасно, — сухо ответил Гарри.

— Только не ври. Рон и Джинни говорят, что ты от всех прячешься с тех пор, как вернулись из больницы.

— Говорят? Да? — сказал Гарри, сердито глядя на брата и сестру.

Рон рассматривал свои ботинки, а Джинни нисколько не смутилась.

— Да, прячешься, — сказала она. — И смотреть ни на кого не хочешь.

— Это вы не хотите на меня смотреть!

— Может, вы друг на друга по очереди смотрите, просто не совпадаете по времени? — предположила Гермиона, причем уголки рта у нее слегка поднялись.

— Очень остроумно, — огрызнулся Гарри и стал смотреть в сторону.

— Ах, как приятно чувствовать себя непонятым, — съязвила Гермиона. — Знаешь, они мне сказали, что вы подслушали вчера через Удлинители ушей.

— Да ну? — Засунув руки в карманы, Гарри смотрел на снегопад за окном. — Всё обо мне говорили? Ничего, я привыкаю.

— Мы с тобой хотели поговорить, — сказала Джинни, — но ты все время от нас прячешься...

— А я не хочу, чтоб со мной говорили, — сказал Гарри, все больше и больше раздражаясь.

— Ну, это глупо с твоей стороны, — сказала Джинни. — Из твоих знакомых я одна знаю, каково это, когда ты одержим Сам-Знаешь-Кем, и могу тебе рассказать.

Гарри на секунду застыл, ошеломленный этими словами.

— Я забыл.

— Поздравляю, — холодно откликнулась Джинни.

— Прости, — сказал Гарри и правда почувствовал стыд. — Так думаешь... думаешь, и я одержим?

— А ты можешь вспомнить все, что ты делал? Или были такие провалы в сознании, когда ты не понимал, что делаешь?

Гарри стал мучительно припоминать.

— Нет.

— Тогда Сам-Знаешь-Кто не завладел тобой, — твердо сказала Джинни. — Когда это было со мной, у меня вылетало из памяти то, что я делала в предыдущие часы. Окажусь где-то и сама не знаю, как сюда попала.

Гарри боялся ей поверить, но на душе у него все-таки стало легче.

— А как же этот сон с твоим папой и змеей?

— Гарри, у тебя и раньше бывали такие сны, — вмешалась Гермиона. — В прошлом году ты тоже иногда чувствовал, что замышляет Волан-де-Морт.

Гарри покачал головой.

— В этот раз было не так. Я был внутри змеи. Как будто сам был змеей... А вдруг это Волан-де-Морт перенес меня в Лондон?

— Когда-нибудь, Гарри, — с большим раздражением сказала Гермиона, — ты все-таки прочтешь

«Историю Хогвартса», и, может быть, она напомнит тебе, что с территории Хогвартса нельзя трансгрессировать. Даже Волан-де-Морт не в силах заставить тебя вылететь из спальни.

— Ты не покидал своей постели, понял? — сказал Рон. — Ты сучил ногами во сне не меньше минуты, пока мы тебя будили.

Гарри снова заходил по комнате. То, что они говорили, было не только утешительно, но и звучало здраво. Не отдавая себе отчета, он схватил с тарелки сандвич и чуть не целиком запихнул в рот.

«Все-таки я не оружие», — подумал он. Сердце его наполнилось радостью, и он готов был присоединиться к Сириусу, который протопал мимо их двери к лестнице наверх, распевая во весь голос:

«Храни тебя Господь, веселый гиппогриф».

***

И что ему взбрело справлять Рождество на Тисовой улице? Радость Сириуса от появления гостей, и особенно Гарри, была заразительна. Он уже не был хмурым гостеприимцем, как летом, — теперь он был полон решимости подарить ребятам не меньше, а то и больше удовольствий, чем доставил бы им праздник в Хогвартсе. Он трудился без устали, с их помощью убирая и украшая дом, и к сочельнику дом стал неузнаваем. Потускневшие люстры опутаны были теперь не паутиной, а гирляндами из остролиста, золотой и серебряной канителью, на вытертых коврах искрились сугробы волшебного снега, большая елка, добытая Наземникусом и украшенная живыми феями, заслонила от глаз родословное дерево Сириуса, на сушеные головы эльфов нацепили красные колпаки и белые бороды, как у Санта-Клауса.

Проснувшись рождественским утром, Гарри увидел горку подарков, а Рон уже разворачивал свои, тоже из порядочной горки.

— Отменный улов в этом году, — сообщил он из-за вороха бумаги. — Спасибо за метловый компас — получше подарка от Гермионы. Видал? Планировщик домашних заданий.

Гарри разобрал свои и тоже нашел сверток, надписанный рукой Гермионы. В нем оказалась книжка, похожая на дневник, только когда ты раскрывал его на любой

странице, она громко возвещала что-нибудь вроде

«Завтра, завтра, не сегодня — так ленивцы говорят».

Сириус и Люпин подарили ему превосходную книжную серию под названием «Практическая защитная магия и ее использование против Темных искусств» с прекрасными движущимися иллюстрациями всех контрзаклятий и заговоров. Гарри с интересом пролистал первый том — очень нужная вещь для занятий ОД. Хагрид прислал коричневый меховой бумажник с клыками — задумано, вероятно, как устройство против карманников, но, увы, Гарри не мог положить туда деньги ввиду неизбежной потери пальцев. Тонкс подарила маленькую действующую модель

«Молнии», и, глядя, как она летает по комнате, Гарри пожалел, что у него нет полноразмерного варианта. От Рона он получил колоссальную коробку Всеароматного горошка, от четы Уизли — как всегда, джемпер ручной вязки и пирожки с изюмом и орехами, а от Добби — ужасающую картину, судя по всему, собственной работы. Только он перевернул ее — посмотреть, не лучше ли она выглядит с изнанки, — как с громким хлопком перед кроватью возникли Фред и Джордж.

— Веселого Рождества, — сказал Джордж — Погодите спускаться.

— Почему? — спросил Рон.

— Мама опять плачет, — угрюмо ответил Фред. — Перси вернул ей рождественский джемпер.

— Без записки, — добавил Джордж. — Ни об отце не спросил, ни сам к нему не сходил — ничего.

— Мы пробовали ее утешить, — сказал Фред, пройдя вдоль кровати, чтобы взглянуть на портрет Гарри. - Объяснили ей, что Перси — просто большой кулек крысиного помета.

— Не помогло, — сказал Джордж, угощаясь шоколадной лягушкой. — Теперь Люпин нас сменил. Так что лучше подождать с завтраком, пока он ее развлекает.

— А это что вообще такое? — сказал Фред, прищурясь на картину Добби. — Похоже на гиббона с двумя фингалами.

— Это Гарри! — сказал Джордж, тыча пальцем. — Так на обороте сказано.

— Ну, вылитый, — улыбнулся Фред.

Гарри запустил в него новым дневником. Тот врезался в стену, упал на пол и радостно изрек:

«Кончил дело — гуляй смело».

Рон и Гарри оделись. Слышно было, как по всему дому обитатели поздравляют друг друга с Рождеством. По дороге вниз они встретили Гермиону.

— Спасибо за книгу, Гарри, — сказала она. — Сто лет мечтала об этой «Новой теории нумерологии»! И духи твои, Рон, необыкновенные.

— Пустяки. А это для кого? — Рон кивнул на сверток у нее в руках.

— Для Кикимера!

— Смотри, если одежда... — предостерег он. — Сириус что сказал? «Кикимер слишком много знает, мы не можем отпустить его на свободу».

— Это не одежда. Хотя, будь моя воля, я дала бы ему что-нибудь вместо его грязной тряпки. Нет, это лоскутное покрывало, пусть немного оживит его спальню.

— Какую спальню? — спросил Гарри, понизив голос, потому что они проходили мимо портрета матери Сириуса.

— Ну, Сириус говорит, это не то чтобы спальня, а скорее нора, — сказала Гермиона. — Видимо, он спит под котлом, в чулане возле кухни.

Когда они спустились вниз, там не было никого, кроме миссис Уизли. Она стояла у плиты и пожелала им веселого Рождества таким голосом, как будто у нее был насморк. Они отвели глаза.

— Так здесь спальня Кикимера? — сказал Рон, подойдя к невзрачной двери в углу напротив кладовки. Гарри ни разу не видел ее открытой.

— Да, — сказала Гермиона несколько неуверенно. — Пожалуй, лучше постучать.

Рон постучался, но ответа не было.

— Наверху где-нибудь шастает, — сказал Рон и без дальнейших рассуждений распахнул дверь. — Фу-у!

Гарри заглянул в чулан. Большую часть его занимал старинный отопительный котел, но в невысоком пространстве под трубами Кикимер устроил себе что-то вроде гнезда. На полу были навалены разные тряпки, вонючие одеяла и небольшая ямка в них указывала, где спит по ночам, свернувшись крендельком, Кикимер. Там и сям среди тряпья валялись хлебные корки и заплесневелые кусочки сыра. В углу блестели мелкие предметы и монетки, которые он перетаскал к себе, как сорока, спасая от генеральной уборки, затеянной Сириусом. Кроме того, он собрал фамильные фотографии, которые Сириус повыбрасывал летом. Стекло на иных было разбито, что не мешало маленьким черно-белым людишкам надменно глядеть на Гарри, в частности — у него екнуло в животе — темноволосой даме с тяжелыми веками, суд над которой он видел в Омуте памяти Дамблдора: Беллатриса Лестрейндж. Похоже, это была любимица Кикимера: ее фото он поставил перед остальными, неуклюже склеив стекло чудо-скотчем.

— Пожалуй, оставлю подарок здесь. — Гермиона аккуратно положила сверток в углубление постели и прикрыла дверь. — Найдет его позже, ничего страшного.

— Между прочим, — сказал Сириус, выйдя в это время из кладовой с большой индейкой, — кто-нибудь видел Кикимера последнее время?

— Я не видел его с тех пор, как мы сюда прибыли, — сказал Гарри. — Ты еще выгонял его из кухни.

Сириус нахмурился:

— Да... Знаете, по-моему, я тоже с тех пор его не видел... Прячется где-нибудь наверху.

— А уйти он не мог? — спросил Гарри. — Когда ты сказал «вон», он мог так понять, что вон из дома.

— Нет, нет, домовые эльфы не могут уйти, пока им не дали одежду. Они привязаны к семейному дому.

— Если очень захотят, то могут, — возразил Гарри. — Три года назад Добби ушел от Малфоев, чтобы меня предупредить. После он должен был наказать себя, но уйти все-таки смог.

На лице Сириуса промелькнуло озабоченное выражение, но он тут же сказал:

— Ладно, потом его поищу. Где-нибудь наверху сидит, льет слезы над панталонами моей мамаши или еще чем.

Конечно, мог заползти в вентиляционный шкаф и умереть... но надеяться на это не смею.

Фред, Джордж и Рон рассмеялись, Гермиона же посмотрела на него с укоризной.

Покончив с рождественским обедом, семейство Уизли, Гарри и Гермиона собрались навестить мистера Уизли в сопровождении Люпина и Грозного Глаза. К пудингу и бисквиту со сливками подоспел Наземникус с «позаимствованным» автомобилем, поскольку в Рождество метро не работало. Гарри сомневался, что машина позаимствована с согласия владельца. Заклинанием ее увеличили, как в свое время форд «Англию», и, хотя снаружи она выглядела обычно, в ней удобно разместились вдесятером, включая водителя Наземникуса. Миссис Уизли долго колебалась перед тем, как залезть, — Гарри понимал, что подозрения насчет Наземникуса борются в ней с нелюбовью к путешествиям без магии, но в конце концов мороз на улице и мольбы детей взяли верх, и она соизволила сесть между Фредом и Биллом.

До больницы святого Мунго доехали быстро: движение на улицах было маленькое. Редкой цепочкой, крадучись, по безлюдной улице двигались к больнице волшебники и волшебницы. Гарри вылез с остальными из машины. А Наземникус отъехал за угол, чтобы ждать их там. С незаинтересованным видом подошли к витрине, где стоял манекен в зеленом передничке, и по одному прошли сквозь стекло.

Приемное отделение выглядело по-праздничному уютно: хрустальные шары, освещавшие больницу, окрасились в красный и золотой цвет и превратились в огромные сияющие рождественские игрушки; во всех углах искрились елки, усыпанные волшебным снегом, обвешанные сосульками, и каждая была увенчана золотой звездой. Сегодня тут было не так людно, как в прошлый раз, хотя на полпути к дверям Гарри оттолкнула в сторону волшебница с японской чашкой в левой ноздре.

— Семейный спор, а? — усмехнулась блондинка за столом. — Сегодня вы у меня третья. «Недуги от заклятий», пятый этаж.

Мистер Уизли сидел в постели с подносом на коленях, только что кончив ужинать индейкой, и на лице у него было слегка виноватое выражение.

— Все налаживается, Артур? — спросила миссис Уизли после того, как они поздоровались с ним и вручили подарки.

— Все отлично, — сказал мистер Уизли как-то чересчур бодро. — Ты... э-э... не виделась с целителем Сметвиком?

— Нет. А что? — насторожилась она.

— Ничего, ничего, — беспечно ответил он и стал разворачивать подарки. — Хорошо провели день? А вам что подарили? Ох, Гарри, это просто чудо! — Он развернул подарок — электрический шнур и набор отверток.

Миссис Уизли не вполне удовлетворил ответ мужа. Когда он наклонился, чтобы пожать Гарри руку, она взглянула на повязку под ночной рубашкой.

— Артур, — отрывисто сказала она, и это было похоже на хлопок защелкнувшейся мышеловки, — тебе сменили повязку. Почему ее сменили на день раньше? Мне сказали, что до завтра это не понадобится.

— Что? — сказал мистер Уизли довольно испуганно. — Да нет... это так... это просто...

Он как будто даже съежился под пронзительным взглядом жены.

— Ну... только не расстраивайся, Молли, у Августа Сепсиса идея... он целитель-стажер, знаешь? Приятнейший парень и очень интересуется... ну... дополнительной медициной... в смысле старыми магловскими средствами... Это называется «швы», Молли, они очень хорошо заживляют раны у маглов.

Миссис Уизли издала угрожающий звук, нечто среднее между визгом и рычанием. Люпин отошел от кровати к оборотню, который тоскливо смотрел на толпу, окружавшую Уизли, — самого его никто не навещал. Билл пробормотал, что не прочь выпить чаю. Фред и Джордж вскочили, улыбаясь, и сказали, что проводят его.

— Не хочешь ли ты сказать, — заговорила миссис Уизли, с каждым словом повышая голос и не обращая внимания на то, что ее спутники начинают разбегаться, — что балуешься магловскими лекарствами?

— Молли, дорогая, это не баловство, — умоляющим голосом произнес мистер Уизли, — это просто... просто мы с Августом решили попробовать... но, к сожалению, при такого рода ранах... этот метод не так хорошо действует, как мы надеялись...

— То есть?

— Видишь ли... не знаю, известно ли тебе, что такое... что такое швы?

— Ты пробовал сшить на себе кожу. Так я поняла? — со свистящим грозным смехом сказала миссис Уизли. — Нет, даже ты, Артур, не до такой степени глуп!

— Я бы тоже выпил чаю, — сказал Гарри и вскочил со стула.

Гермиона, Рон и Джинни чуть ли не бегом устремились за ним к двери. Когда она захлопнулась за ними, они услышали крик миссис Уизли: «Что значит «это просто общая идея»?»

— Типичный папин заскок, — качая головой, сказала Джинни. — Швы... Надо же...

— Если рана не магическая, они очень помогают, — рассудительно заметила Гермиона. — Видимо, что-то в яде этой змеи растворяет их. Интересно, где тут буфет?

— На шестом, — сказал Гарри, вспомнив указатель над столом привет-ведьмы.

Они прошли по коридору, потом через несколько двойных дверей и очутились перед ветхой лестницей, с портретами весьма сурового вида целителей. По пути наверх целители окликали их, ставили им странные диагнозы и предлагали жутковатые способы лечения. Рон всерьез оскорбился, когда средневековый волшебник крикнул, что у него тяжелая форма обсыпного лишая, и проследовал за ним еще через шесть портретов, отпихивая с дороги их обитателей.

— Что еще за новость? — не выдержал наконец Рон.

— Тяжелейшее поражение кожи, мой юный лорд, оно оставит вас рябым и еще более безобразным, нежели сейчас...

— Полегче там насчет «безобразных»! — сказал Рон с побагровевшими ушами.

—...единственное средство — взять печень жабы, туго привязать к горлу и при полной луне стать голым в бочку с глазами угрей...

— Нет у меня обсыпного!

— Но неприглядные пятна на вашем лице, мой юный лорд...

— Это веснушки! — заорал Рон. — Возвращайся на свой портрет и оставь меня в покое!

Он обернулся к спутникам, изо всех сил старавшимся сохранить невозмутимость.

— Это какой этаж?

— Я думаю, шестой, — сказала Гермиона.

— Нет, пятый, — сказал Гарри. — Нам выше.

Но, ступив на лестничную площадку, он остановился как вкопанный: взгляд его уперся в дверь с табличкой «НЕДУГИ ОТ ЗАКЛЯТИЙ», за которой начинался коридор отделения. Через оконце в двери, прижавшись носом к стеклу, на них смотрел светловолосый кудрявый мужчина с ярко-голубыми глазами и улыбался бессмысленной лучезарной улыбкой во весь свой белозубый рот.

— Ух ты! — сказал Рон, уставясь на это лицо.

— Не может быть! — задохнулась Гермиона. — Профессор Локонс!

Их бывший преподаватель защиты от Темных искусств толкнул дверь и вышел на площадку в длинном сиреневом халате.

— Приветствую вас! Вы, я вижу, хотите получить мой автограф?

— Не сильно изменился, — шепнул Гарри, а Джинни, стоявшая рядом, улыбнулась.

— О-о... как ваше здоровье, профессор? — слегка виноватым тоном осведомился Рон.

Это его неисправная палочка так повредила память профессора, что он угодил в больницу святого Мунго. Но поскольку произошло это в тот момент, когда он пытался полностью стереть память у Гарри и Рона, Гарри не был преисполнен сочувствия.

— Я совершенно здоров, благодарю вас! — восторженно сообщил Локонс, доставая из кармана довольно облезлое павлинье перо. — Итак, сколько вам нужно ав

тографов? Знаете, теперь я умею писать письменными буквами!

- Спасибо, сейчас нам не нужно, — сказал Рон и обернулся к Гарри, сделав большие глаза.

А Гарри спросил:

— Профессор, ничего, что вы ходите по коридору? Разве вам не надо лежать в палате?

Улыбка Локонса увяла. Несколько мгновений он вглядывался в лицо Гарри, после чего сказал:

— Мы с вами не встречались?

— Да... было такое. Вы учили нас в Хогвартсе, помните?

— Учил? — чуть-чуть забеспокоился Локонс. — Я? В самом деле?

А затем улыбка возникла вновь — с такой внезапностью, что стало даже страшновато.

— Научил вас всему, что вы знаете, не так ли? Так что с автографами? Дать вам ровно дюжину, чтобы вы могли подарить вашим маленьким друзьям и никто не остался в накладе?

Но в это время из двери в дальнем конце коридора высунулась голова, и голос, полный материнской заботливости, сказал:

— Златопустик, шалунишка, куда это ты убежал?

Добродушного вида целительница с мишурным веночком в волосах торопливо шла к ним по коридору и приветливо улыбалась.

— Ах, Златопустик, у тебя гости! Как мило — да еще в Рождество. Бедный ягненочек, вы знаете, его никто не навещает, не понимаю почему, ведь он такая душка!

— Мы раздаем автографы, — сообщил ей Локонс с ослепительной улыбкой. — Они потребовали много, могу ли я отказать? Надеюсь, у нас хватит фотографий?

— Только послушайте его, — сказала целительница, взяв Златопуста под руку и растроганно улыбаясь ему, словно двухлетнему малышу. — Несколько лет назад он был известным человеком, и вот опять полюбил давать автографы — мы очень надеемся, что это признак выздоровления, что к нему возвращается память. Пожалуйста, пройдите сюда. Понимаете, он содержится в изоляторе, видимо, выскользнул, пока я разносила рождественские подарки. Обычно дверь на запоре... Не потому, что он опасен! Но... — она понизила голос до шепота, — он немножко опасен для самого себя, бедненький... не помнит, кто он, уходит и не знает, как вернуться... Как мило, что вы пришли его навестить.

— Да мы... — Рон беспомощно показал на потолок, — вообще-то мы...

Но целительница выжидательно улыбалась им, и растерянное бормотание Рона «хотели выпить чаю» повисло в пустоте. Они грустно переглянулись и поплелись за Локонсом и целительницей по коридору.

— Только недолго, — шепнул Рон. Целительница направила волшебную палочку на дверь палаты Януса Тики и произнесла: -Алохомора.

Дверь распахнулась, и, крепко держа Златопуста под руку она ввела его в палату и усадила в кресло возле кровати.

— Здесь пациенты на длительном лечении, — тихо объяснила она ребятам. — Непоправимые повреждения от заклятий. Конечно, с помощью сильных лекарственных зелий и чар в удачных случаях мы добиваемся некоторого улучшения. Златопуст, кажется, понемногу приходит в себя, а у мистера Боуда налицо значительное улучшение: к нему возвращается дар речи, хотя пока что он разговаривает на языке, который нам не известен. Хорошо, мне надо еще раздать рождественские подарки, а вы пока поболтайте.

Гарри огляделся. По всем признакам палата была постоянным обиталищем ее пациентов. Здесь около кроватей скопилось гораздо больше их личных вещей, чем в палате мистера Уизли; стена над изголовьем у Локонса была сплошь обклеена его фотографиями. Он ослепительно улыбался с каждой и приветственно махал посетителям. Многие из них он подписал самому себе, детскими печатными буквами. Как только целительница поместила его в кресло, Златопуст подтянул к себе новую пачку фотографий, схватил перо и стал лихорадочно их подписывать.

— Можете положить их в конверты, — посоветовал он Джинни, бросая ей на колени одну за другой по мере подписания. — Знаете, меня не забыли, нет, я получаю кучу писем от поклонников... Глэдис Гаджен пишет каждую неделю... Хотел бы знать почему... — Он замолк в легком недоумении, потом опять расцвел улыбкой и с новой энергией принялся за автографы. — Видимо, причиной моя прекрасная внешность...

Напротив лежал траурного вида, с землистым лицом волшебник и смотрел в потолок; он что-то бормотал себе под нос и как будто не замечал окружающего. Через одну кровать от него располагалась женщина; вся голова у нее обросла шерстью. Гарри вспомнил, как на втором курсе нечто похожее произошло с Гермионой. К счастью, тогда это явление оказалось временным. В дальнем конце палаты две кровати были отгорожены цветастыми занавесками, чтобы больные и их посетители могли отдохнуть от посторонних глаз.

— А это тебе, Агнес, — весело сказала целительница, вручая шерстистой женщине маленькую стопку рождественских подарков. — Видишь, тебя не забывают. И сын прислал сову — пишет, что навестит тебя вечером. Как приятно!

Агнес несколько раз гавкнула.

— А тебе, Бродерик, смотри, прислали цветок в горшке и красивый календарь с разными забавными гиппогрифами на каждый месяц. С ними будет веселее, правда?

Целительница подошла к бормотуну, поставила на тумбочку довольно уродливое растение с длинными качающимися щупальцами и волшебной палочкой прикрепила к стене календарь.

— О, миссис Долгопупс, вы уже уходите?

Гарри крутанул головой. Занавески в дальнем конце были раздвинуты и по проходу между кроватями шли двое посетителей: могучего вида старуха в длинном зеленом платье с изъеденной молью лисой и в остроконечной шляпе, украшенной не чем иным, как чучелом стервятника, и позади нее, нога за ногу, удрученный Невилл.

И тут Гарри осенило, кто эти двое в дальнем конце палаты. Он стал озираться — чем бы отвлечь друзей, чтобы Невилл вышел незамеченным, чтобы к нему не пристали с расспросами, но Рон тоже оглянулся, услышав фамилию Долгопупс, и, прежде чем Гарри успел остановить его, крикнул: «Невилл!»

Невилл вздрогнул и съежился, словно мимо просвистела пуля.

— Невилл, это мы! — Рон вскочил. — Ты видел? Локонс здесь! Ты к кому приходил?

— Твои друзья, Невилл, дорогой? — любезно сказала его бабушка, направляясь к компании.

У Невилла был такой вид, будто он предпочел бы провалиться сквозь землю. Пухлое лицо его налилось багровой краской, и он старался ни на кого не смотреть.

— Ах, да, — сказала бабушка, приглядевшись к Гарри, И подала ему морщинистую и как бы когтистую руку, — да, да, конечно. Я знаю, кто ты, Невилл очень тебя ценит.

— Спасибо, — сказал Гарри и пожал ей руку. Невилл не смотрел на него, он потупился и еще больше потемнел лицом.

— А вы, несомненно, Уизли, — продолжала старуха, царственно подавая руку сначала Рону, а потом Джинни. — Да, я знаю ваших родителей — не близко, конечно, — достойнейшие, достойнейшие люди. А ты, должно быть, Гермиона Грейнджер?

Гермиона была поражена тем, что старой даме известно ее имя, но руку исправно подала.

— Да, Невилл про тебя рассказывал. Выручала его не раз, правда? Он хороший мальчик, — старуха кинула на внука сурово-оценивающий взгляд, — но, боюсь, не унаследовал отцовского таланта.

Она кивнула в сторону дальних кроватей; при этом чучело стервятника у нее на голове угрожающе заколыхалось.

— Что? — изумился Рон (Гарри хотел наступить ему на ногу, но сделать это незаметно в джинсах гораздо труднее, чем в мантии). — Это твой папа там?

— Что я слышу, Невилл? — строго сказала старая дама. — Ты не рассказал друзьям о родителях?

Невилл глубоко вздохнул, посмотрел на потолок и помотал головой. Гарри не помнил, чтобы кого-нибудь

еще ему было так жалко, но помочь сейчас Невиллу ничем не мог.

— Тут нечего стыдиться, — сердито сказала миссис Долгопупс. — Ты должен гордиться ими, Невилл, гордиться! Не для того они пожертвовали душевным и физическим здоровьем, чтобы их стыдился единственный сын!

— Я не стыжусь, — пролепетал Невилл, по-прежнему не глядя ни на кого из друзей.

Рон привстал на цыпочки, чтобы увидеть больных в том конце.

— Интересно же ты это демонстрируешь, — сказала старая дама. — Моего сына и его жену, — продолжала она, величественно повернувшись к Гарри и остальным, — пытками довели до безумия сторонники Вы-Знаете-Кого.

Джинни и Гермиона прижали ладони ко рту, Рон перестал тянуть шею в направлении родителей Невилла и мгновенно скис.

— Они были мракоборцами и очень уважаемыми людьми в волшебном сообществе, — продолжала старая дама. — Чрезвычайно одаренные, оба. Я... Да, Алиса? Что такое, дорогая?

К ним незаметно подошла мать Невилла в ночной рубашке. Совсем не та круглолицая счастливая женщина с фотографии первоначального Ордена Феникса, которую Грюм показывал тогда Гарри. Лицо у нее исхудало и состарилось, глаза на нем казались огромными, а волосы поседели, стали жидкими и тусклыми. Она как будто не хотела заговорить, а может, вообще не могла и только делала какие-то робкие движения, протягивая что-то Невиллу.

— Опять? — с легкой усталостью в голосе сказала ее свекровь. — Очень хорошо, дорогая, очень хорошо... Невилл, возьми, все равно, что это.

Но Невилл уже протянул руку, и мать уронила в нее пустую обертку от «Лучшей взрывающейся жевательной резинки Друбблс».

— Это прелесть, дорогая, — сказала бабушка Невилла наигранно веселым голосом и погладила невестку по плечу.

А Невилл тихо сказал:

— Спасибо, мама.

Алиса засеменила к своей кровати, напевая без слов. Невилл с вызовом посмотрел на ребят: давайте, мол, смейтесь, а Гарри подумал, что за всю свою жизнь не видел ничего менее смешного.

— Ну что ж, пора нам и восвояси, — вздохнула миссис Долгопупс, натягивая длинные зеленые перчатки. — Рада была познакомиться с вами, молодые люди. Невилл, брось обертку в урну, она тебе их столько надавала, что впору уже комнату обклеивать.

Но Гарри заметил, как перед выходом Невилл незаметно сунул обертку в карман. Дверь за ними закрылась.

— Я не знала, — сказала Гермиона, чуть не плача.

— И я, — хрипло отозвался Рон. Оба смотрели на Гарри,

— Я знал, — сказал он угрюмо, — Дамблдор мне рассказал, но я пообещал, что буду молчать... За это Беллатрису Лестрейндж отправили в Азкабан — она пытала их заклятием Круциатус, пока они не сошли с ума.

— Беллатриса Лестрейндж? — с ужасом прошептала Гермиона. — Та, чья фотография у Кикимера в берлоге?

Наступило долгое молчание. Нарушил его сердитый голос Локонса:

— Слушайте, я зря, что ли, учился писать письменными буквами?!

Дата добавления: 2015-09-02