Александр Панарин «Правда железного занавеса».

«…С наступлением нового XIX века перед всеми странами, выбравшими путь активного буржуазного развития, встали новые проблемы. Класс предпринимателей к этому времени сформирован, в достаточной мере защищён юридически, способен диктовать свои условия правительству и формировать политику, быстро реагируя на изменения. В связи с этим, экономика становится куда более динамичной, чем в предыдущим столетии. Спрос на определённый товар сплошь и рядом удовлетворяется быстрее чем возникает. Вновь появившиеся на рынке ниши заполняются моментально. Конкуренция между предпринимателями становится всё более ощутимым фактором экономики и, значит, перед организаторами производства со всей неотвратимостью встаёт вопрос о повышении рентабельности этого самого производства. Теперь мало производить в огромных количествах тот товар, на который есть спрос. Нужно делать это быстрее, лучше, дешевле, чем конкуренты, а в случае необходимости надо быстро остановить уже налаженное производство и переключиться на что-то другое, чтобы избежать убытков, связанных с перепроизводством. Вот в этих-то условиях и приходит к предпринимателям настоящее понимание того, что вольнонаёмный труд может быть рентабельнее рабского.

Часто низкую рентабельность рабского труда связывают с малой заинтересованностью работника в результатах, а также с невозможностью доверить ему сложное дело, требующее ответственности и высокой квалификации. Но это не совсем верно даже для классического античного рабства. Известно, что в Древнем Риме сплошь и рядом именно высококвалифицированные работы выполнялись рабами, которых специально обучали, в то время как чёрную работу могли доверить вольнонаёмным работникам – людям случайным и не пользующимся доверием. Что касается отказа от рабского труда в западноевропейских странах XIX столетия, то едва ли он мог быть связан только лишь с низкой квалификацией рабов. Известно, что в период промышленной революции именно высококвалифицированные рабочие в первую очередь оказывались без работы. Машинное (а до него – мануфактурное) производство позволило разбить весь процесс изготовления продукции на простейшие операции, которым легко и быстро можно было обучить даже ребёнка. В результате, имеющие профессию отцы семейства пополняли армию безработных и порой вынуждены были существовать за счёт собственных детей, которые становились к станку за ничтожную плату. Таким образом, повышенная рентабельность вольнонаёмного труда в этот период истории не имеет никакого отношения к способности свободного человека работать лучше и продуктивнее, употребляя все свои таланты. Она связана прежде всего с рыночными колебаниями, быстрым изменением спроса на товары. В таких условиях часто возникает необходимость быстро свернуть производство, чтобы избежать расходов, которые не окупятся. А куда девать оставшихся без работы людей, если они твоя собственность? Быстро продать не всегда возможно, тем более что коллеги-предприниматели могут испытывать те же самые трудности. А до того, чтобы уморить своих рабов голодной смертью, не доходили даже самые циничные рабовладельцы. К тому же, покупка новых, когда ситуация на рынке вновь изменится в благоприятную сторону обойдётся в хорошую сумму.

Гораздо проще обстоит дело с вольнонаёмными работниками, когда они набираются из готовой резервной армии пролетариев. Таких всегда можно выбросить на улицу, и предоставить самих себе, если спрос на товары упал, а в случае необходимости рабочие места можно вновь заполнить. На каждое такое место имеется не один претендент, ведь особых навыков оно не требует. Это позже возникнет и окрепнет прослойка рабочей аристократии, которой суждено будет значительно изменить лицо европейского капитализма.

Ю.Г. Беспалов, Н.Ю. Беспалова, К.В. Носов. «Революционеры

Романовы и консерватор Ульянов.».

«Известная фраза, приписываемая Ленину (Русские – плохие работники»), принадлежит вовсе не основателю большевистской партии, а хану Батыю. Именно он, внук Чингисхана, впервые произнёс эту фразу, возмутившись, что русские не хотели работать на его нойонов (феодалов). Фраза прижилась, стала стереотипом. А в силу того, что русских всегда заставляли на кого-то работать против их собственной воли, то и сами они в конце концов стали с этаким пролетарским кокетством «отмазываться» от тех, кто их упрекал в лени и нерадивости, ссылками на классиков: «Да вы же знаете, плохие мы работники. Вот и Ленин говорил…» на деле же всероссийская обломовщина была всегда лишь общенародной формой сопротивления тем, кто заставлял русских работать из-под палки,. Русская душа не могла не восставать против трудармий, продразвёрсток, законов о тунеядстве и бродяжничестве. Ибо в труде русские также всегда искали смысл жизни, как и в бесконечных своих дебатах об этом смысле.

В истории России, однако, были те небольшие промежутки, когда русский народ работал так, как это могут делать подлинно свободные люди: не за страх, а за совесть. И именно эти краткие исторические периоды позволяли России быстро опережать все другие нации за счёт высвобождения гигантского потенциала творческой и трудовой энергии русского человека. Это известно по временам домонгольской Киевской Руси, по вольным городам-княжествам Пскову и Новгороду, по России времён демократических перемен Петра Первого. Резко рванула вперёд Россия после отмены крепостного права в 1861 году так, что к началу XX века оказалась в числе ведущих мировых держав. Русский народ умел всегда трудится совершенно бескорыстно и творчески в периоды опасности для самого его существования. Так было, например, во время второй мировой войны, ставшей для нас второй после 1812 года Отечественной. Мобилизация присущей русским духовности, их мессианских качеств, неистребимого желания «доказать» себя перед другими народами помогала умным российским лидерам вытаскивать Россию из, казалось бы, безнадёжных кризисов. Классический пример использования энтузиазма и мессианства масс - это сталинские пятилетки, объяснить успех которых одним только террором НКВД – КГБ по меньшей мере наивно. В немалой степени успех социалистических идей в России объясняется извечным стремлением крестьянской общины, в недрах которого сформировалось русское национальное сознание, к тому, чтобы «всё было по справедливости». Любопытно, что коммунисты только тогда и проиграли, когда попытались привить в СССР идеологию Консюмеризма, и именно на базе «материальной заинтересованности» принялись «развивать социализм дальше». В образовавшемся после краха коммунизма и СССР вакууме идеологии нынешние российские власти и обслуживающая их демпресса не нашли ничего лучшего кроме лозунга «Обогащайтесь!». Лозунг этот не только не соответствовал русскому национальному характеру, в котором куда больше склонности к расточительству, благотворительности, наконец, к элементарному загулу, чем к накопительству, но и экономическим реалиям России. В условиях гиперинфляции этот лозунг ежедневно дискредитируется так же, как это происходило с лозунгом «КПСС – ум, честь и совесть нашей эпохи» на фоне тотальной коррупции партаппарата. Отринув коммунизм, народ поверил было рынку, представляя его себе не как сложнейшую экономическую систему, а виде всё той же наивно-коммунистической колхозной утопии. Настоящий рынок эту утопию перечеркнул. Чуда, которого ждали, не произошло. Инфляция сожрала народные сбережения в сберегательных кассах. И простой человек увязывает это «ограбление века» с теми, кто обрушил на него реформы. …Быстрое образование слоя нуворишей, сколотивших бешеные капиталы на спекулятивных сделках и уходе от налогов, процветание криминальной необуржуазии, куда большая коррупция чиновничества, чем при коммунизме, усилили в народе ощущение несправедливости происходящего… Российская бюрократия создала очередную иллюзию, иллюзию рынка, в которой только и было возможно российской «золотой сотне» сколотить состояние в десятки миллиардов долларов. Для большей части членов олигархического «Клуба 100», по «Форбсу», Россия была и остаётся всего лишь Клондайком, откуда они выкачивают деньги и переводят их на свои счета, покупают замки, виллы, яхты и даже футбольные команды. В российскую экономику, в своё производство и социальное обеспечение на градообразующих предприятиях вкладывают немногие. … Как показывают финансовые скандалы последних лет, господа олигархи стремятся либо вывести свои прибыли за рубеж, либо продать на корню «свои», а ведь по сути российские, на народные деньги созданные предприятия зарубежным владельцам. Помимо того, что эти господа беззастенчиво грабят русский народ, они ещё и обращаются со своими работниками, как с быдлом. …Мой знакомый олигарх, любитель пираний, о котором я рассказывал выше, как-то мне пожаловался, что, несмотря на ту огромную заботу, которую он проявляет к своим сотрудникам, он всё же не чувствует с их стороны благодарности за эту заботу. «Такое впечатление, понимаешь, - удивлялся он, - будто я им что-то обязан, будто я их чего-то лишил. Где бы они без меня были?! На Западе работник боится косо посмотреть на хозяина, знает, что может тут же вылететь.. А там без работы – конец. А у нас один выгонит, другой возьмёт, пожалеет, привыкли, понимаешь, сюсюкать, миндальничать. Отсюда и гонор, ничем не оправданный…». Я всё-таки процитировал ему Маяковского: «У советских собственная гордость, на буржуев смотрим свысока». Он обиделся. Самое смешное в том и заключается, что он себя не считал буржуем. В нём ещё жил гомосос, который искренне верил в то, что все равны и все между собой если не родные, то по крайней мере двоюродные братья. А вот именно этой веры и уверенности в будущем он своих сотрудников и лишил.

Русский человек терпелив, но он никому не прощает унижения его достоинства. Рано или поздно обидчику отольётся. Ходорковский был не одинок в своём отношении к русским рабочим и служащим как к быдлу. В ходе приватизации и после неё такое обращение с ними становилось едва ли не нормой. В результате и новых капиталистов, и слова «реформы», «рынок» в народе стали воспринимать с таким же рвотным рефлексом, как термин «перестройка». Русские, позволю себе вновь опровергнуть «классиков», - прекрасные работники. Но русский не поверит, что ему стоит поработать на человека, который предлагает ему хорошие, а не «деревянные» деньги, если его наниматель не окажет ему, как у нас говорят, «уважение». А это предполагает в первую очередь разъяснение, зачем нужна предлагаемая ему работа от зари до зари, угодна ли она Богу. Или, в случае если работник неверующий, что, кстати, нередко, каким вдохновляющим примером станет его результат для его семьи, всего остального общества, а желательно и для всего человечества. Для прагматика современного бизнеса, чётко усвоившего жёсткую формулу Маркса «товар – деньги - товар» - это, может быть, и смешно. Но любой, кто пытался заставлять русских работать на перспективу – а не на короткий, «халтурный» срок – ничего, кроме денег, им не предлагая, игнорируя полностью духовную сторону труда, неизменно терпел фиаско в России. Типично русская фраза «подавись ты своими деньгами!» всегда будет противостоять древнеримскому лозунгу западной цивилизации «деньги не пахнут». Именно поэтому тем, кто хочет привить в России рыночные отношения, надо задуматься в первую очередь об идеологической стороне этого дела. Идеологию «рынка», увы, нельзя насадить декретом. Тут надо действовать с «уважением», на долгую перспективу и чрезвычайно терпеливо. Тут нужны не только высококлассные экономисты, но и тончайшая организация умственного труда. Идеологи не поддакивающие, а мыслящие государственно. И уж ни в коем случае не те, что разным политическим системам и силам предлагают одну и ту же тупую схему, от которой русский человек уже устал: «Перестройке – нет альтернативы», «Демократии – нет альтернативы», «Рынку – нет альтернативы» и т.д. Дело в том, что у русского человека всегда есть альтернатива всему. Фига в кармане. Или на худой конец бутылка, в которой он при случае, тяжело вздохнув, растворит очередную навязанную ему иллюзию.

И ещё о том, что русскому человеку необходимо для того, чтобы поверить в полезность и значимость своего существования и своего труда. Русским, повторю, как ни одному другому народу, присуще стремление проецировать себя на всё человечество, отсюда – интернационализм русских, вызванный их историческим глобализмом. Возможно, это предопределено ощущением прародства со всеми народами индоевропейской группы. Вера и идеология поэтому у русских стоят очень близко друг к другу, что, как мы уже говорили, удачно использовали большевики в 1917 году и дальше.

Неизбежная тяга нарождающегося в России «дикого капитализма» к удельщине (как в гениальной песне Владимира Высоцкого «Лукоморье»: «Каждый взял себе надел, кур завёл и в нём сидел, охраняя свой удел не у дел»), к регионализации заставила всех бывших советских людей ощутить себя ограбленными, лишёнными гигантского советского геопространства. «От Москвы до самых до окраин, с Южных гор до Северных морей» это не какой-нибудь эстонский «удел» и даже не «княжество». Русские – и это подтверждают результаты опроса – тоскуют сейчас даже не по державности, а именно по сверхдержавности, по ощущению себя великим народом с особой великой миссией.

На какое-то время Ельцину с его демократами удалось увлечь за собой русский народ. Борис Николаевич охотно рассуждал о «величии России», панибратски похлопывал по плечу американского президента и всех других иностранных лидеров, с которыми встречался, делая вид, что он вроде бы с ними на равных. На Западе эту иллюзию, хоть и не без брезгливости, поддерживали в целях чисто прагматических. Так «Великую Россию» грабить было легче. Поначалу мало кто в России тосковал о советском прошлом. Ельцину поверили, что с его приходом к власти с диктатурой коммунистов покончено и в России будет процветать демократия. «Борцу с привилегиями» поначалу простили даже развал Союза. Однако в шкуре Стеньки Разина бывшему кандидату в члены политбюро было с самого начала неуютно. Прокатившись показухи ради в общественном транспорте, он быстро пересел на бронированный «членовоз» германского производства с российскими мигалками. Вскоре всем стало ясно, что в Кремле сидит всё тот же партократ, только ряженый, переодевшийся в демократа и народного радетеля. Расстрел Белого дома из танков в октябре 1993-го по его приказу окончательно развеял все иллюзии и насчёт самого Ельцина, и насчёт установленного им режима.»

Владимир Большаков. «Убийство советского человека»

«Как заставить Ивана работать»».

«…Получая по ленд-лизу английские и американские танки, наши танкисты немедленно отрывали и выбрасывали весь выполненный из пластика внутренний интерьер танка: очень уж он хорошо горел.

Подобные бюрократические перекосы можно увидеть и сейчас. Например, молниеотвод на здании в Германии выполнен так, что от одного его вида получаешь удовольствие. Но …проводники, спускающийся с крыши и поднимающийся из земли, соединены муфтой с болтовым зажимом. В этом месте проводники будут ржаветь, следовательно, электрическое сопротивление будет расти, неуклонно снижая качество молниеотвода. А наши строители бросят провода, как попало, криво-косо, но соединят их сваркой, и если не обращать внимания на неприглядный вид сооружения, можно считать, что свои функции молниеотвод будет выполнят исправно, не говоря уже о том, что он раза в три дешевле. Одни зациклены на тщательности, а другие на объёмах работ.

Это относится к «синим воротничкам». А что касается «белых воротничков» - конторских работников, то их на Западе тоже очень много. Правда, они заняты в несколько других сферах, учитывая бесплановость или ограниченную плановость экономики. Трудно сказать, но впечатление такое, что там бюрократов этого типа во много раз больше, чем было в СССР со всеми его вывертами. Некоторые фирмы утверждают, что из 100 работников у них 60 рабочих и 40 управленцев.

Токийская контора японской металлургической компании «Ниппон стил», производящей на своих заводах около 20 млн. тонн стали, расположена в 32-этажном здании американской планировки. Представьте себе огромные залы, заставленными столами, на каждом столе компьютер, за каждым компьютером японец в белой рубашке, очках и галстуке. И так 32 этажа! Это впечатляет. Магнитогорский металлургический комбинат, производивший во времена СССР 17 млн.тон стали, не имел, наверное, и пятой части такого числа клерков. А ведь фирма «Ниппон стил» имеет ещё и конторы на каждом заводе.

В разговоре с представителями этой компании они, как водится, свысока начали учить нас рыночным отношениям, и тогда я задал им вопрос: «Сколько клерков сидит у вас непосредственно на ферросплавном заводе, чтобы продать 200 тысяч тонн ферросплавов?» смышлёные японцы, поняли к чему этот вопрос, и заговорили по-японски. Разговор до этого шёл по-английски, но наш переводчик неплохо знал и японский, хотя и стеснялся на нём говорить. Японцы об этом не подозревали. Позже переводчик рассказал, что глава делегации сказал своим: «Этот русский хочет сказать, что у нас очень много конторских служащих». Они посовещались по поводу приемлемой цифры и назвали её мне: на японском заводе ферросплавов один клерк обеспечивает продажу 10 тысяч тонн в год.

«А мы производим 1050000 тонн ферросплавов, - сообщил я, - и по вашим стандартам в отделе сбыта у нас должно было работать 105 служащих, но у нас там работает всего четыре человека, а остальные занимаются плавкой в цехах. На этом примере объясните мне недостатки плановой системы хозяйства». Японцы перевели разговор в другое русло.»

Ю. Мухин «Наука управлять людьми. Изложение для каждого».

«…Манипуляцию сознанием, основанную на «концептуальных» подтасовках, интеллигент с гибким умом легко оправдает. Но совершалось и множество акций по манипуляции с использованием прямых, даже примитивных подлогов. Они для нас особенно интересны как простые, грубые случаи.

Так, в годы перестройки академик А.Г. Аганбегян утверждал везде, где мог, будто в СССР имеется невероятный избыток тракторов, что реальная потребность сельского хозяйства в 3 – 4 раза меньше их наличного количества. Этот «абсурд плановой экономики» он красочно расписал в книге «Экономическая перестройка», которая в 1989 г. была переведена на все языки и стала широко цитироваться на Западе. Там я с ней и познакомился в 1990 г.

Мой знакомый в Испании, декан экономического факультета, пригласил меня на круглый стол, посвящённый реформам в СССР (я просто оказался под рукой – не приглашать же специально кого-то из СССР). Докладчик ссылался как раз на книгу Аганбегяна, которую он время от времени всем показывал как вещественное доказательство. Конечно, много места он уделил и «тракторному абсурду» советской экономики.

Спросили и моё мнение. Я ответил вопросом: «Мудрый автор утверждает, что в колхозах имеется в три-четыре раза больше тракторов, чем реально необходимо. Скажите, сколько тракторов приходится в СССР на 1000 га пашни?». Докладчик, сам экономист-аграрник, немного смутился. Оказывается, Аганбегян этих данных в книге не приводит. Я опять спрашиваю: «Ну, примерно. Если в три-четыре раза больше, чем нужно, то сколько это?». Он прикинул: для Европы обычная нома – около 120 тракторов на 1000 га, для больших пространств, как в США или Казахстане, около 40, для тесных долин – больше (например, в Японии – 440). Наверное, говорит, в СССР приходится около 200 – 250 тракторов на 1000 га, а надо бы 70 – 80.

Я говорю: «Но ведь в СССР самое большее 11 – 12 тракторов на 1000 га!». Произошло замешательство. Мне, конечно, просто не поверили. Пошли смотреть справочники. Действительно, в СССР на 1000 га пашни тракторов в самый лучший, 1988 год было в 10 раз меньше, чем в ФРГ, и в 40 раз меньше, чем в Японии. Даже в 7 раз меньше, чем в Польше.

…Лож академика Аганбегяна была запоздало разоблачена в СССР – но разве его престиж в научных кругах хоть чуть-чуть снизился? Нисколько. А ведь мифов, подобных «мифу о тракторах», было запущено в общественное сознание множество.

А вспомним, какой удар по сознанию нанёс случай, ставший вехой перестройки: в детской больнице в Элисте двадцать малышей были заражены СПИДом. Как был подан этот бьющий по чувствам случай? Вот вам советская медицина, не стерилизуют шприцы! Полетели самолёты с гуманитарной помощью. Ельцин на весь свой гонорар покупает ящик одноразовых шприцев. Предприниматели вывозят титан (из страны), обещая на вырученные деньги построить завод этих самых шприцев. Потом выясняется, что никто никого не заразил, а в эту больницу направляли из разных мест детей – носителей СПИДа. Но этого пресса уже не печатала, да это было и не важно. Все поверили в миф о дикости советского здравоохранения, и расставаться с этим мифом не хотели. Что же в этой сфере мы видим на Западе?

Вот судебный процесс над директором Национальной службы переливания крови Франции (это тебе не медсестра в Калмыкии). По дешёвке скупая кровь у маргиналов и наркоманов и не подвергая её установленному контролю, персонал этой службы заразил СПИДом несколько тысяч человек (я, будучи тогда в командировке, слышал о трёх тысячах, но цифры всё время уточнялись). Почему бы нашей прессе не увязать это трагическое дело (директор получил 4 года тюрьмы) с трагедией в Элисте?

В 1996 г. – признание министра здравоохранения Японии. Здесь тоже по дешёвке импортировали кровь и не подвергали её необходимому анализу (хотя Япония завалена нужными для этого приборами). В результате из 5 тыс. больных гемофилией, которые проживают в Японии, 1800 были заражены СПИДом. Кстати, правительство Японии отказывается выплачивать компенсации пострадавшим, предложенные судами Токио и Осаки.

В тот же год – суд над бывшим министром здравоохранения Португалии и 11 сотрудниками министерства. Они закупали кровь у австрийской фирмы и заразили СПИДом многих больных (из которых 59 к моменту суда умерли). Примечательно, что они закупали заражённую плазму даже после того, как получили сообщение о том, что она содержит антитела СПИДа, то есть получена от больных доноров.

Летом 1993 года – опять суд в Париже, над врачами из института Пастера. Они изготовляли гормон роста для детей. Для этого покупали гипофизы трупов и, как полагается на рынке, искали подешевле. Поэтому покупали в экс-социалистической Венгрии. Надо же, даже маленький кусочек трупа идеологически согрешивших людей ценится в десять раз дешевле. Но качество, конечно, не то – и пятнадцать парижских детей были заражены неизлечимой вирусной болезнью. Можно ли было проверить купленные по дешёвке гипофизы? Конечно – но накладно. А ведь это – не «совки», не калмыки, а Институт Пастера, гордость Запада.

А вот случай прямо у меня на глазах – в Сарагосе. Забарахлил в центральном госпитале линейный ускоритель для радиационной терапии, фирмы «Дженерал электрик». Прибывший инженер фирмы затянул маленько регулировочный винт на индикаторе мощности, чтобы стрелка зря не дрыгалась, и дело с концом. Два года облучали пациентов мощностью, в десять раз большей, чем показывал индикатор. Стали разбираться, когда пациенты начали умирать один за другим. При мне умер двадцать второй, остальные дожидаются. Суд, конечно, критика – но не системы и даже не «Дженерал электрик», а инженера.

В целом у нас создали устойчивое убеждение, будто вся техносфера, в которой заставляла жить система «реального социализма», опасна. Сегодня можно заявить, что это была сознательная идеологическая акция по разрушению национального самосознания народов СССР. Много было лжи и умолчаний: никто, например, ясно не сказал простую вещь – безопасность полётов в такой огромной системе, как «Аэрофлот», была на уровне лучших в мире стандартов, точно такой же, как у «Пан Америкен» (а сегодня Россия на одном из последних мест в мире).

Глубинная ложь этого мифа уже в том, что из понятия техносферы был исключён ряд важнейших элементов, которые как раз определяли в целом более высокую, чем на Западе, безопасность техносферы СССР. И дело даже не в абсолютных показателях, а в том, что у нас «единица безопасности» обходилась в сотни раз дешевле, чем на Западе. За этим – проблема всей цивилизации. Можно сказать, что гражданское общество Запада почему-то потеряло «инстинкт опасности», который сохранился в «отсталых», «крестьянских» обществах. Этот инстинкт заменяют законами, деньгами и квалификацией – но полностью заменить не удаётся. Совесть заменяется законом не вполне.

С. Кара – Мурза «Манипуляция сознанием».

«…Александр II освободил крестьян от помещиков и отдал в рабство владельцам земли. Но и бюрократия захотела получить свою долю. Она начала энергично вмешиваться в дела общины, стараясь подчинить всё себе. Общиной руководило собрание, сходка, но между сходками делами управлял староста – исполнительная власть общины.

В первую очередь русская демократия была заменена западным парламентаризмом. Решение сходки стало считаться действительным не только при единогласном голосовании, но и при наличии двух третей голосов. В мир ворвался кулак покупающий голоса.

Далее бюрократия взялась за старост, стремясь их бюрократизировать, подчинить себе, а не миру (общине – сост.). Старосты сопротивлялись, их подкупали серебряными медалями и именными кафтанами, со строптивыми поступали круто – только в год реформы и только в Самарской губернии было сослано в Сибирь почти 70 сельских старост, отказавшихся подчиняться волостным старшинам и сохранивших верность мирским приговорам. И буржуазия, и бюрократия сняли намордники со своих мудраков и спустили их с поводков. Те, начитавшись книг западных учёных (написанных для условий Запада, причём для умных людей), со всем старанием стали хаять общину, русских крестьян и всё с этим связанное. (нам это несложно представить, мы видели, что получилось, когда Горбачёв спустил с цепи своих мудраков). Одни, услышав, что в германской армии в рацион солдат вводится гороховая колбаса, стали требовать от крестьян сеять и есть горох. Другие издевались над общинными наделами и прочностью традиций. Третьи обзывали крестьян пьяницами и лентяями. Кстати, о лени русского крестьянина. Те же Брокгауз и Ефрон сообщают, что самые «смертные» месяцы в России, то есть месяцы, когда смертность населения резко превышала среднегодовую, - июль и август, месяцы страды, самой тяжёлой крестьянской работы. В это время надрывались и умирали на работе слабые. Зато следующие месяцы, сентябрь и октябрь, по смертности были самыми благополучными в году.

Те русские интеллигенты, кто знал и понимал народ, но не мог донести свои мысли до царя сквозь мудраческий словесный понос, отчаивались: «Знаете, шибко я боюсь вашей петербургской стряпни. Уж как вы, господа чиновники, да к тому же петербуржцы, да ещё вдобавок учёные, приметесь законодательствовать, право, из этого может выйти чисто-начисто беда, да ещё какая! Знаете, мороз по коже дерёт и меня, и Хомякова от одних опасений. Старайтесь сделать как можно неполно, недостаточно, дурно: право это будет лучше». – писал более ста лет назад А.И. Кошелев, но его слова подходят и к нашей сегодняшней жизни. Нисколько не поумнели мудраки.

…Лесков описывает такой случай. Он подсел попутчиком в телегу к мужику, едущему в волость, и разговорился с ним о его деле. Мужик рассказал, что мир собрал взятку и теперь он везёт её в волость начальству. Цель взятки – добиться, чтобы волость не отправляла в эту деревню коров голландской породы. Как бы этот эпизод оценил городской мудрак? Он слышал, что корова даёт молоко, и знает, что крестьянские коровы дают молока мало, едва 700 – 1500 литров в год, причём слабой жирности, а голландская корова даёт 5000 – 7000 литров в год. Одна голландская заменяет десять российских! Но ведь одну держать выгоднее, чем десять, и по трудозатратам и по кормам. А тут крестьянам дают бесплатно голландских коров, царь потратился, на деньги казны купил, чтобы улучшить породность российского скота, а крестьяне деньги собирают и взятки дают, чтобы им этих коров не давали! Как это понимать?

Здесь нужно вспомнить, что Россия тех времён не знала минеральных удобрений, её поля не знали и чилийской селитры. Советуя царю ввезти в Россию голландских коров, царские мудраки должны были задать себе вопрос: как в России столетиями растят хлеб, не удобряя поля? Мудраки не могли понять, что для крестьянина в корове самое ценное не молоко и не мясо (это всё сопутствующие продукты), а навоз и только навоз, поскольку без навоза у него не будет хлеба. И Россия имела свою породу крупного рогатого скота – навозную. «Система ценностей» скота была совершенно иная. Никто не кормил скотину зерном – это было глупо. В любой деревне главной ценностью была не пашня, а угодья – луга и выпасы. Именно по ним можно было определить, сколько скота способна содержать деревня. А количеством скота определялись пашни и площадь под зерновые. Считалось, что одна голова крупного скота (лошадь или корова) или десять голов мелкого (свиньи, овцы) дают минимальное количество навоза для выращивания хлеба на одной десятине. Нет навоза – не стоит и пахать. Навоз был главной ценностью, которую давал скот, а молоко, мясо, шерсть – это уже сопутствующее.

…Коровы русской породы отличались тем, что им годился любой корм: от болотной осоки до соломы с крыши избы затянувшейся зимой. Этим они были ценны, а не молоком. А что мужику делать с голландской коровой? Ведь её нужно кормить клевером, нужно кормить зерном, которого мужику и для своей семьи не всегда хватало. Голландская корова на русских харчах сдохнет немедленно. А бюрократ обвинит мужика, что тот уморил царский подарок из-за лени, и накажет. Поэтому мужики и собрали взятку начальству, чтобы оно всучило царский подарок какой-нибудь другой деревне.

Это не очень сложно, и действия крестьян не вызывают сомнений в целесообразности, но сколько обвинений в тупости обрушили на их головы столичные мудраки, настраивая против крестьян чиновников, не слишком вникающих в суть дела, но увлекающихся и энергичных. Таких, например, как Пётр Столыпин.

Именно Столыпин бросил в лицо революционерам известные слова: «Вам нужны великие потрясения, а нам нужна великая Россия!». Красивые слова, но, наверное, ни один революционер не сделал столько для великих потрясений, сколько сам Столыпин. И его потянуло мудрачествовать, его потянуло реформировать сельское хозяйство. Нахватавшись сведений о фермерских хозяйствах в США, о том, как у них идут дела, Столыпин решил реорганизовать крестьянскую общину России в общество единоличников-фермеров. ………………………………………………………………..

Юрий Мухин «Наука управлять людьми. Изложение для каждого».

«…Дело русского крестьянина – дело маленькое, иногда и нищее. Но это есть дело. Оно требует знания людей и вещей, коров и климата, оно требует самостоятельных решений и оно не допускает применения никаких дедуктивных методов, никакой философии. Любая отсебятина, - и корова подохла, урожай погиб и мужик голодает. Это бердяевы могут менять вехи, убеждения, богов и издателей, мужик этого не может. Бердяевская ошибка в предвидении не означает ничего – по крайней мере, в рассуждении гонорара. Мужицкая ошибка в предвидении означает голод. Поэтому мужик вынужден быть умнее бердяевых. …».

Иван Солоневич (1894 – 1953 гг.) «Народная монархия».

«….А батрачное хозяйство, испытанное уже многими, признаётся невыгодным при продолжении существующей системы хозяйства. Как же изменить эту систему? Рецензент упрекает меня в том, что я не высказался в этом отношении. Отвечу, что это, во-первых, не входило в план моей статьи, а, во-вторых, порешить подобный вопрос совсем не так просто. Рецензент, думающий иначе и полагающий, что в небольшом фельетончике можно порешить такой вопрос, сам высказался по этому поводу. Он думает, что плату рабочему [батраку] можно было бы повысить, если бы ему даны были усовершенствованные орудия и пр. «Дайте работнику в руки, - говорит рецензент, - лучшую лошадь, вместо сохи – плуг и скоропашку, вместо лукошка – сеялку, вместо цепа – молотилку, и он перестанет болтать землю, ту же полезную работу будет производить в кратчайшее время и даже с меньшим физическим истомлением, тогда он может потребовать, и каждый хозяин, помимо всяких филантропических соображений, даст ему высшую подённую плату».

Так-с. как бы хорошо было, если бы сложные хозяйственные вопросы можно было бы разрешать так просто. Машины, значит, и усовершенствованные орудия завести. Но пусть же рецензент или редактор – статья не подписана и помещена в «Земледельческой газете» в виде передовой, следовательно, её можно считать исходящей от редакции, - поймёт, почему я не высказываюсь так легко относительно мер, необходимых для возвышения нашего хозяйства. Пусть он вникнет в различие наших положений. Заведите плуги, двухколёсные тачки, скоропашки и пр., и вы будете в состоянии более платить работнику. Лицо, занимающиеся хозяйством на бумаге, в департаменте, в редакции журнала, может, конечно, так говорить, а я не могу. Он написал статью, посоветовал хозяевам тачки или плуги, и дело кончено… Через неделю он напишет другую статью, в которой посоветует для улучшения нашего хозяйства выписывать симентальский скот; потом посоветует улучшать луга посредством компостов. Статья следует за статьёй, совет за советом, номер газеты выходит за номером, исписываются кипы бумаги и больше ничего. Кто может потребовать от поставщика газетных статей, хозяйством не занимающегося, чтобы он на деле указал применимость его советов, выражаемых притом всегда с оговорками и в общих соображениях.

Но я так поступать не могу. Я практический хозяин. Если я скажу: пашите плугами, и вы будете в состоянии платить работнику не ½ копейки за проход версты, а 3 копейки, то мне каждый, ну, хоть мой ближайший сосед, вправе сказать: «докажи это на своём хозяйстве». Я говорю: работник у нас дёшев, работник получает слишком мало, и могу доказать это документом. Если я скажу: поступайте в хозяйстве так-то и так-то, то мне скажут: ты практический хозяин – докажи. Кто же будет требовать от редактора газеты, который никакого хозяйства не ведёт, практических доказательств применимости его положений? Ведь он пишет, потому что ему нужно что-нибудь писать. Ведь никто же не скажет редактору: ты проповедуешь то-то и то-то, отчего же ты этого не делаешь? Если «Земледельческая газета» не будет сообщать ничего полезного, то самое большее её читать не будут…

Обращаясь к частностям, скажу только, что у нас вообще слишком много значения придают усовершенствованным машинам и орудиям, тогда как машины самое последнее дело. Различные факторы в хозяйстве, по их значению, идут в таком порядке: прежде всего хозяин, потому что от него зависит вся система хозяйства и, если система дурна, то никакие машины не помогут; потом работник, потому что в живом деле живое всегда имеет перевес над мёртвым; хозяйство не фабрика, где люди имеют второстепенное значение, где стругающий станок важнее, чем человек, спускающий ремень со шкива; в хозяйстве человек – прежде всего; потом лошадь, потому что на дурной лошади – плуг окажется бесполезным; потом уже машины и орудия. Но ни машины, ни симентальский скот, ни работники не могут улучшить наши хозяйства. Его улучшить могут только хозяева…

Пока я находился на службе, которая давала мне средства для жизни, то я хозяйством не занимался и об улучшениях в нём не думал: но раз пришлось сесть на хозяйство – необходимость, именно необходимость дела, побудила меня вникнуть в хозяйство.

«Прекращение системы сдачи полей кругами, устройство батрачного хозяйства, введение усовершенствованных машин, орудий, пород скота, многопольной системы, улучшение лугов и выгонов и пр. и пр….»

Но ведь это всё только общие фразы. Нужно изменить систему полеводства, - без этого батрачное хозяйство немыслимо, - но какою системою заменить старую? Нужно завести усовершенствованные машины и орудия, - но какие? Какие породы скота завести? Как улучшить луга? Тысячи вопросов являются сами собою, - нужно подумать обо всём, начиная от шкворня в телеге и кончая системою полеводства.

Наша хозяйственная литература не даёт ответа на эти вопросы. Потому что за немногими исключениями журнал наполняется статьями, написанными людьми, которые никогда хозяйства не вели и практикою дела не занимались. Кроме того, у нас вовсе нет местной хозяйственной литературы, нет органов, в которых бы помещались статьи местных хозяев-практиков, да и вообще мало хозяев, которые бы что-нибудь сообщали печатно о своей деятельности.

А между тем мне нужно поставить хозяйство на новый лад и, главное, нужно сделать это без капитала, то есть нужно найти средства для улучшений в самом хозяйстве.

Если бы у меня был свободный капитал, который бы я мог употребить на долгосрочные затраты, на производство опытов, по большей части никакого дохода не приносящих, если бы я не боялся стоящих денег ошибок и пр., - тогда другое дело. Но когда я сел на хозяйство, то у меня не только свободного, но даже необходимого оборотного капитала не было; мало того, не было средств к жизни, так что для того, чтобы не брать капитала из хозяйства, должен был отказывать себе во всём, даже в белом хлебе… Я должен был найти в самом имении средства не только к жизни, не только к продолжению хозяйства, но и к тому, чтобы сделать улучшения, а эти улучшения влекли за собою изменение всей системы хозяйства. Каждая ошибка могла надолго затянуть дело. А тут ещё подоспел неурожай в первый год моего хозяйства, недостаток в корме, сам я сломал ногу и больной пролежал целое лето. …».

Александр Энгельгард «Письма из деревни». Письмо четвёртое.

«…Агрономы «Руси», нахватавшиеся из популярных французских книжек кое-каких поверхностных химических знаний, говорят, что мужик наделён достаточным количеством земли, но только не умеет ею пользоваться рационально, а потому не получает с неё того, что следовало бы. Они указывают, как много получает немецкий мужик с такого же количества земли, они советуют мужику изменить систему хозяйства, вести хозяйство интенсивное, советуют удобрять землю виллевскими искусственными туками. Идеал агрономов «Руси»: мужик, живущий на интенсивно обработанном клочке земли. Мужичок в сером полуфрачке посыпает виллевскими туками свою нивку, баба в соломенной шляпке пасёт свою коровку на верёвочке по клеверному лужку. Восхитительная картина! Точно в Германии. …Читая статьи таких агрономов, удивляешься только нахальству и бесстыдству этих недоучек. Мужик глуп, мужик не понимает хозяйства, мужик не знает, что скот нужно хорошо кормить, чтобы он был производителен, мужик не умеет убирать сено, ухаживать за скотом, рационально утилизировать молочные продукты. Ест, дурак, сам молоко, творог, топлёное масло, вместо того, чтобы приготовлять из него парижское масло и честер для продажи господам. Мужик не знает, что нужно удобрять землю, вести интенсивное хозяйство. А между тем мы видим, что этот мужик, который не знает, что скот нужно хорошо кормить, в страду, в покос работает по двадцати часов в день, убивается на работе, худеет, чернеет с лица и всё для того, чтобы заготовить побольше корму для скота. Мы видим, что этот мужик, который не понимает, что нужно удобрять землю, плохо ест, мало спит, лишь бы только заготовить побольше удобрения.

Я сел на хозяйство в 1871 году и, смею думать, достаточно подготовленный научно. Теперь, прохозяйничав одиннадцать лет, доведя хозяйство моё, по его производительности, до блестящего состояния, я говорю, что в общем разделяю воззрения мужика на хозяйство. Я считаю, что хозяйственные воззрения мужика, в главных своих основаниях, чрезвычайно рациональны, если смотреть на дело с точки зрения общей, государственной пользы.

Если мы посмотрим на частные хозяйства, ведущие своё дело рационально, достигшие большой доходности, то мы увидим всегда, что эти хозяйства имеют значение только сами для себя и никакого общего значения их системы, приёмы и пр. не имеют. Для себя эти хозяйства рациональны, но для общего хозяйства страны они не имеют смысла. Возьмём, например, хозяйство, в котором разведён отлично молочный скот, дающий огромный доход. Уход за скотом образцовый, сено заготовляется самого раннего закоса, скот летом подкармливается травой и пр. и пр. Всё это, предполагаю, делается не для виду только, а действительно. Хозяин показывает вам жирных вычищенных альгаусских, голландских и иных скотов, дающих огромный доход, и рассказывает, как рационально он их кормит, показывает вам великолепное сено, для которого трава убрана ещё в полном соку. Всё это прекрасно, отлично, положим, и выгодно, но всё это прекрасно, рационально и выгодно только для него, для этого хозяина, и не имеет никакого значения для общего хозяйства страны, так что мужик, оставляющий свою траву подрасти, чтобы было побольше сена, поступает рациональнее, если мы посмотрим с точки зрения общей пользы хозяйства страны. Точно так же с этой точки зрения может быть более рациональным, когда мужик приготовляет топлёное русское масло, сухой творог с маслом по-русски и пр. и пр. точно так же и воззрения мужика на общую систему хозяйства страны, его экстенсивная система хозяйствования разумнее интенсивной системы «Руси» с виллевскими туками. …

…Одиннадцать лет тому назад судьба меня забросила в деревню, и я сделался хозяином. Я сел на хозяйство без капитала, в небольшом, сильно запущенном имении в 600 десятин. Я явился на хозяйство с убеждением, что земли наши вследствие постоянной культуры хлебов, которые всегда вывозились из имений, сильно истощены относительно фосфорной кислоты и требуют фосфорнокислых удобрений. Плохие урожаи, которые я застал как в своём имении, так и у соседних помещиков и крестьян, подтверждали это убеждение. Я даже начал с того, что стал скупать кости, пережигал их, молол и сдабривал полученной мукой навоз. Скоро я бросил это – хотя не отрицаю и теперь полезности такого и подобного искусственного удобрения, - потому что обратился к экстенсивной системе хозяйства, которая имеет смысл и значение для целой территории и разработка которой, по моему мнению, представляет общественный интерес, так как эта система может быть применена всеми, а не одним каким-нибудь лицом, хозяйство которого состоит в исключительных условиях. …Что должен был я сделать в моём хозяйстве? Какую систему хозяйства должен был я вести? Следовало ли мне оставить пустовать все эти облоги, заросли, пустоши и пр., пользуясь с них лишь той скудной растительностью, какую они производили бы, оставаясь в некультурном, диком состоянии, и сосредоточиться на 66 десятинах, находившихся в культуре, и вести на них интенсивное хозяйство? Или следовало распространиться по всей поверхности, вести экстенсивное хозяйство, привести в культурное состояние всю землю? Я думаю, что прежде всего следовало бы привести в культурное состояние всю землю и потом уже можно перейти к более интенсивной системе. …Если иметь в виду только выгодность хозяйства в данном случае, то и интенсивное хозяйство с разведением ананасов, спаржи, шампиньонов, и интенсивное хозяйство с голландским скотоводством, травосеянием, прикупом кормов, винокурением – в особенности если отводить спирт, - и интенсивное хозяйство с искусственными туками могут быть выгодны, могут приносить выгоду хозяину. Когда дело идёт о выгоде для хозяина, то и говорить нечего, хотя едва ли будет выгоднее употреблять свой капитал и интеллигентный труд на сельское хозяйство, чем на иные роды деятельности. Я полагаю, что гораздо выгоднее будет просто раздавать деньги взаймы, завести кабаки, арендовать казённые земли большими участками и потом раздавать по мелочам крестьянам, которые, по глупости, всё за землёй лезут, или, наконец, - в особенности кому бабушка ворожит – служить в банке или даже хоть в какой-нибудь палате.

Но все ли эти интенсивные системы хозяйства имеют какое-нибудь общее значение и могут быть образцами для хозяйства всей территории? Какой смысл в том, что необозримые пространства земли будут пустовать, принося ничтожную пользу той скудной растительностью, которую производят сами собой, без всякой культуры, одичавшие земли, а на маленьких клочках земли будет вестись интенсивная культура? Неужели не ясна вся нелепость подобной хозяйственной системы? …Я пошёл последним путём, я стал расширятся по поверхности и постоянно стремился наипростейшими, всем доступными средствами привести всю имеющуюся в моём распоряжении землю в культурное состояние, утилизируя её соответственно её качествам. При этом оказалось, что вся эта масса пустующих у нас земель, эти одичавшие без культуры земли, которые, оставаясь в диком состоянии, в залежи, накопили в себе такой запас питательного материала, что, будучи подняты, дают тотчас же превосходнейшие урожаи, каких и при интенсивном хозяйстве можно достигнуть только с большим трудом. …Опыт моего хозяйства убедил меня, что в этих, повторяю, необозримых пространствах заброшенных, пустующих земель втуне лежат громадные богатства, которые с небольшой сравнительно затратой, можно извлечь на пользу общую. Мы бедны, у нас нет хлеба, нет денег, а между тем в пустующих землях громадные богатства лежат втуне. Порядок ли это?

Агрономия – прекрасно. Для агрономии, однако, нужен мужик. Но мужик сам агроном, зачем он пойдёт чужую агрономию разводить? Чтобы шли все эти агрономии, нужно чтобы у мужика не было хлеба, чтобы мужик был в нужде. …В прошлом году много наделал шуму процесс люторичских крестьян, но, по-моему, это так только оборвалось на Бобринском и Фишере, да и то только потому, что они хотели завести прочную экономию. Почему Бобринский и Фишер? Да ведь во всех помещичьих хозяйствах то же или почти то же самое. Если пересмотреть условия, делаемые в волостных правлениях, особенно если взять условия, которые сделаны покрепче, то встретится пропасть таких условий, как у Фишера.

…Бобринский хотел устроить рациональное хозяйство наподобие западноевропейских, с машинами, с рациональными севооборотами и пр. и пр. Завести хозяйство взялся немец Фишер, обыкновенный немец-агроном. Почему же Фишеру не вести хозяйство? Деруновы, Разуваевы, Колупаевы ведь хозяйствуют, почему же Фишеру не хозяйничать? Конечно, Дерунов берётся за хозяйство, перекрестясь, а Фишер не перекрестился. Дерунов ни о каком прочном агрономическом хозяйстве не думает, а Фишер хотел устроить прочную немецкую агрономию. Дерунов перекрестится, урвёт, ухватит, высосет и пошёл прочь, а то и так сидит, сосёт, но дело в том, что Дерунов всё по-божески, с крестом, Дерунов свой к тому же человек, русский, каждый, дай ему опериться, будет делать по-деруновски. Дерунов делает по-божески, всё на совесть, ни судов, ни контрактов, ни бумаг. Много-много если у него есть толстая книга, в которой крупными литерами записано: «Иван Петров – полштох, селетка». Пришла пора пахать, косить, жать – едут деруновские молодцы по деревням народ выгонять, и идут Иваны Петровы косить, жать. …У Дерунова всё идёт, как по маслу, делается всё по-божески, по душе, без судов. …А там нужен под весну хлеб или полштоф к празднику, Дерунов не отказывает, разве что посрамит маленечко того, кто проштрафился чем. Идёт всё своим порядком, по-божески, ни судов, ни судебных приставов, ни войск. …Но разве Бобринский мог поручить своё хозяйство какому-нибудь Дерунову? Он ведь хотел настоящую, прочною агрономию завести, немецкую. Взялся Фишер и начал орудовать. Немец, конечно, понял, что прочную агрономию нельзя завести без кнехта, без настоящего кнехта. У крестьян же, кстати, наделы кошачьи. Ну, и начал немец орудовать, думал, должно быть, прочного кнехта устроить. Взялся за дело по-немецки, с судами, с бумагами, думал всё покрепче сделать – и оборвался. Не перекрестясь немец за дело взялся. А за что оплевали? Что делал немец, то делают Деруновы, то делают все. Ну, положим, не так натягивают, а по существу-то всё то же. У немца только хитрости, так сказать, не хватило, слишком прямо орудовал, не перекрестясь. Чтобы вести хозяйство без агрономии или по агрономии, недостаточно иметь только землю, машины, нужен ещё мужик. «Дикий барин» думал было без мужика обойтись, да и обстыдился. Нужен мужик, а мужик-то сам хочет быть хозяином, а кнехтом быть не хочет. Это не то, что интеллигент, который в какие угодно кнехты готов идти, лишь бы только иметь обеспеченное положение. … «Крестьяне не могут жить «наделом», говорил на суде адвокат люторичских крестьян. Работа на стороне и на полях бывшего помещика для них неизбежна, к ней они тяготеют не как вольно договаривающиеся, а как невольно принуждаемые, а в этом идея и смысл системы, практикуемой управляющим «графских имений». …Мужик-хозяин, имеющий своё хозяйство, никогда не работает на господском поле как вольно договаривающийся, а всегда как «невольно принуждаемый». Кто же, имея своё хозяйство, свою ниву хлеба, добровольно оставит свой хлеб осыпаться и пойдёт убирать чужой хлеб?

Что-нибудь одно: или мужицкое хозяйство, или «grande culture». Иные думают, что хорошо, по агрономии организованная «grande culture» может платить мужику более, чем он получит из своего хозяйства, так что мужик будет бросать землю, чтобы идти батраком в «grande culture», подобно тому, как иногда бросают землю, чтобы идти в фабричные, в прислуги, в интеллигенты. Не говоря уже о том, что вовсе нежелательно, чтобы «grande culture» обезземеливали мужика, я думаю, что этого не может быть и не будет. Теперь мы такой «grande culture» не видим, а видим только не имеющие будущности, случайные кулаческие хозяйства и массу падающих хозяйств, земли которых расхищаются вспашкой.

Старая помещичья система после «Положения» заменилась кулаческой, но эта система может существовать только временно, прочности не имеет и должна пасть и перейти в какую-нибудь иную, прочную форму. Если бы крестьяне в этой борьбе пали, обезземелились, превратились в кнехтов, то могла бы создаться какая-нибудь прочная форма батрацкого хозяйства, но этого не произошло – падают, напротив, помещичьи хозяйства. С каждым годом всё более и более закрывается хозяйство, скот уничтожается, и земли сдаются в краткосрочную аренду, на выпашку, под посевы льна и хлеба. Пало помещичье хозяйство, не явилось и фермерства, а просто-напросто происходит беспутное расхищение – леса вырубаются, земли вспахиваются, каждый выхватывает, что можно, и бежит. Никакие технические улучшения не могут в настоящее время помочь нашему хозяйству. Заводите какие угодно сельскохозяйственные школы, выписывайте какой угодно иностранный скот, какие угодно машины, ничто не поможет, потому что нет фундамента. По крайней мере, я, как хозяин, не вижу никакой возможности поднять наше хозяйство, пока земли не перейдут в руки земледельцев. Кажется, что в настоящее время и все это начинают понимать.».

Батищево, 14 декабря 1881 года.

Александр Энгельгард «Письма из деревни». «Письмо одиннадцатое».

«…в России XVIII в. наметилась достаточно отчётливая тенденция к созданию, по существу, двух разных религий – для активного меньшинства и народа. Народу предписывалось официальное Православие. Элита же практиковала вольнодумство, чаще всего в форме вольтерьянства и других течений западного, французского, Просвещения. С соблюдением внешних форм официального православия. Надо сказать, что и внешние формы соблюдались не всегда. Писатель Николай Лесков по своим детским воспоминаниям о беседах с крепостными рассказывает о графах Каменских, бывших самыми настоящими воинствующими атеистами, запрещавшими своим дворовым ходить в церковь и травившие духовенство собаками. Павел I, объявивший войну вольнодумству, в рамках этой политической линии требовал уважения к Православию, но, скорее, как к официальной идеологии, чем к религиозной конфессии. …Несколько странно для православного государя выглядит и принятие на себя звания гроссмейстера Мальтийского ордена (формально подчинённого римскому понтифику). Для завершения картины конфессионального нигилизма российского активного меньшинства следует вспомнить о проекте принятия масонства в качестве идеологии верхов. Автором проекта был генерал полиции Балашов – лицо весьма влиятельное… Не можем не вспомнить ещё об одном аспекте развития русской культуры XIX в. Имея впечатляющие успехи, она была вариантом западной культуры, адаптированным к потребностям активного правящего меньшинства россиян. И в этом качестве неизбежно, объективно способствовала культурному расколу нации. …Мы сами стали для себя тем, чем для Запада была Чёрная Африка. Можно добавить, что граница между рабами и рабовладельцами (и, увы, их потомками) пролегла у нас не по цвету кожи, но по культурологическим признакам – не столь явным, но чувствительно дававшими о себе знать.» ….

Ю.Г Беспалов, Н.Ю. Беспалова, К.В. Носов «Революционеры

Романовы и консерватор Ульянов».

«…Великий русский сатирик Салтыков-Щедрин в своей книге «За рубежом» приводит гениальный диалог «Мальчика в штанах», который у него символизирует собой цивилизованную Европу, и «Мальчика без штанов», в коем без труда можно угадать россиянина. Мальчик в штанах всячески допытывался у своего голозадого собеседника, почему он всё-таки предпочитает свой грех прикрывать рубахою, а не панталонами на немецкий манер. Он настаивал, что со всех точек зрения в штанах удобнее, гигиеничнее, теплее, наконец, не говоря уже о приличиях. Кому не понять, что человека без штанов в приличное общество никто не впустит? Мальчик без штанов, тем не менее, сохранял за собой право быть беспорточным бродягой и голью перекатной во всех отношениях, и, не затрудняя себя аргументами, отвечал: «Да не поймёшь ты, Колбаса». И немецкий Мальчик в штанах не понимал, конечно, недоумевая к тому же, почему его ни с того, ни с сего обозвали «колбасой».

Можно – и, кстати, на Западе многие дотошные исследователи русского национального характера это искусно делали – попытаться объяснить мотивы поведения голозадого русского Гавроша кисти Щедрина.

Имитируя некоторые исследования русского национального характера, составим несколько версий поведения Мальчика без штанов в представлении его благожелателей:

1. Мальчик без штанов якобы не хотел унизиться до объяснений иноземцу причин экономических трудностей русского крестьянства, по которым оно не могло прикрыть зад всем членам своего сословия.

2. Уверенность российского мальчика в том, что без штанов, но в холщовой рубахе до колен ходить удобнее и полезнее для здоровья, исследователи другой, не менее патриотической школы обосновывали национальной гордостью, а представители школы менее патриотической – ксенофобией великороссов.

3. Наконец, третьи – скрытые и откровенные «западники» - намекали, будто штаны ему было просто лень надеть, а потому он и предпочёл прекращающее всякие споры с немцем оскорбление («колбаса») научной аргументации. И т.д.

Может быть, где-то и как-то всё это профессорское лыко могло лечь в некую соответствующую истине строку о России. но и она не прибавила бы Западу понимания россиян. Хотя бы потому, что в тогдашних конкретных экономических и исторических условиях Мальчику без штанов без оных действительно было удобнее, проще, равно как проще и его родителям …

Я вспомнил об этой басне, потому что с началом перестройки в роли щедринского Мальчика в штанах стали выступать американцы с дипломами Гарвардской школы бизнеса и без оных. Они подошли к проблеме наших «штанов» с позиций непробиваемого американского прагматизма и с методикой ситуационного анализа. Рассуждают при этом они примерно так: «В Ситуации Один Мальчик без штанов упорно отказывается надеть американские штаны. Словесная аргументация, апеллирующая к его здравому смыслу, его не убеждает.

Задача. Для того, чтобы создать убеждающую голозадого Мальчика Ситуацию Два, необходимо изменить либо социальные условия, либо окружающую среду его обитания.

Пример: Если Мальчик уверен в том, что у него всегда будет работа, то он и не подумает о том, что без штанов на работу ему, в случае её потери, не устроится.

Вывод: надо создать такие условия, которые бы лишили Мальчика уверенности в том, что работа у него будет всегда. Надо ввести в Ситуацию конкуренцию на рынке труда. В случае, если созданное ужесточение в рамках Ситуации Два не возымеет воздействия на мальчика без штанов и не заставит его купить хотя бы джинсы, надо далее ужесточать ситуации до тех пор, пока Мальчик, не имеющий свободных средств на покупку штанов, не обратится за ссудой под проценты и не купит себе необходимой одежды для нижней части тела.

В таком случае в Ситуации Четыре (а возможно и Три) в условиях приемлемой ставки банковского кредита будет дан стимул развитию производства штанов как в США, так и в России, что само по себе будет способствовать экономическому подъёму и росту занятости…» И т.д.

К подобной логике всерьёз прислушивались разве «мальчики в коротких штанишках» (термин экс-вице-президента РФ А. Руцкого) из проамериканского правительства Е. Гайдара да их сторонники. Но рядовой россиянин, измученный дороговизной, инфляцией, а затем ещё безработицей, говорил экспертам Гарвардской школы: «На тебе последнюю рубаху, пусть я лучше голым буду ходить, только ты проваливай отсюда пока подобру-поздорову. А мы тут сами разберёмся, что к чему и чем нам прикрывать свой, русский зад». Можно немало порассказать о том, как заокеанские Мальчики в штанах, даже имевшие собственные кабинеты в Кремле, публично сетовали на «неблагодарность русских», так же как и их многочисленные предшественники, желавшие нам «добра». Те же немцы, французы и пр.

Ни в Европе, ни в Америке, увы, до сих пор нет понимания простой истины: для перехода к западной модели хозяйствования, государственного и социального устройства, т.е. для перемены российского образа жизни пришлось бы переменит прежде всего образ мышления россиян, начав при этом с их традиций, привычек, нравов, короче, со всего того, что их делает русскими.»

Владимир Большаков «Убийство советского человека».

«Ошибка Маркса в классификации требует исправления. Человечество следует прежде всего разделить на три класса: по цели, которую данные индивидуумы преследуют в жизни. А уж потом, если это необходимо, классифицировать по другим признакам, к примеру по отношению к собственности. В основные классы общества людей следует относить так.

Если индивидуум живёт ради общества, ради творчества, ради любой другой имеющей для него значение цели, которая в материальном плане ему лично ничего не даёт, то такой индивидуум является человеком, и только такие люди способны построить своё общество - гуманизм.

Если индивидуум живёт, не задумываясь над смыслом своей жизни, если он не имеет никаких человеческих целей, но строго исповедует нормы человеческой морали, позволяющей обществу существовать, то такой индивидуум относится ко второму классу людей – обыватель.

Если индивидуум живёт только для того, чтобы максимально удовлетворить свои животные инстинкты – лень, алчность, похоть, трусость, то такой индивидуум относится к третьему классу – человекообразное животное, сокращённо ЧЖ, или «чиж».

Представители всех этих трёх классов homo sapiens следуют своим инстинктам и получают от природы удовольствие при их удовлетворении. Но люди, во-первых, никогда не удовлетворяют свои инстинкты во вред другим людям и, во-вторых, гораздо больше удовольствия получают от реализации своих человеческих целей, а не инстинктов – для них удовлетворение инстинктов не является главным в жизни. Обыватель сдерживает свои инстинкты сам только тогда, когда этого требует мораль, когда «так поступают все». Цель обывателя – «просто жить». А человекообразное животное, в отличие от простых животных, удовлетворение своих инстинктов делает целью и смыслом жизни. Это гипертрофированное животное, которое в рамках человеческой морали может удержать только жестокое наказание….

…Пока население Земли было относительно небольшим, а связи между странами слабыми, борьба между добром и злом – между людьми и «чижами» - вела к процветанию или к гибели отдельных сообществ, не приводя к общемировым катаклизмам. Ныне положение изменилось резко, и уже ни одна страна не способна себя защитить от тех идей, которые охватывают обывателя. Сегодня обыватель всех стран объединён в толпу. Теперь уже не отдельная страна или империя, а весь мир стоит на гране катастрофы. И эту катастрофу тупо, но энергично организуют всему миру человекообразные животные – «чижи».

Катастрофа видна невооружённым глазом. Чиж – это прежде всего паразит общества, какой бы статус он ни занимал – капиталиста или адвоката, политика или бомжа, поскольку «чиж» на любом месте старается у других взять больше, чем отдать. Но так можно жить до тех пор, пока обыватель работает и согласен отдавать «чижам» больше, чем получает от них. Однако сегодня «чижи» захватили мировые СМИ и через эти СМИ убеждают обывателя, что жить нужно именно так, как они, - брать, но не отдавать.

…Напрашивающаяся мера – уничтожить человекообразных животных и тем предотвратить превращение обывателя в «чижей» - в итоге ничего не дают.

…В борьбе с человекообразными животными, к сожалению, невозможно заменить оружие критики «критикой оружием», и лозунг «Бей «чижей», спасай Россию!» не актуален. «Чижи» - это обыватели, пленённые античеловеческими, антигуманными идеями. А оружие против идей бессильно. Не помогает и цензура этих идей в СМИ; более того, она губительна, поскольку загоняет идеи «чижей» в подполье: на кухни, в курилки, в пьяные компании: туда, где государству они недоступны и где бороться с этими идеями невозможно. …Поэтому борьба …должна вестись на фронте идей и всегда за умы обывателя: его надо спасать, надо стараться превратить его в человека. Надо убеждать его в гибельности перехода к «чижам», доказывая и разъясняя, в чём счастье быть человеком и насколько это счастье богаче убогих идеалов человекообразных животных. Это очень трудно, но другого пути нет….

Ю. Мухин «Не наша Russia. Как вернуть Россию».

«… Голод – обыденная реальность «России, которую мы потеряли». Государство и общество пытались как-то помочь – хотя не все в этом участвовали, многие склонялись к англосаксонскому идеалу. Как, например, тот помещик. Который в июне 1906 года писал: «А дела-то дрянь! Чёрт их возьми, прямо выхода, кроме драки не видно. Народ озверел. Все эти забастовки и аграрные беспорядки, по-моему, создались на почве зависти к сытому и богатому со стороны голодного и бедного. Это такое движение, которое не поддаётся убеждению, а разрешается битвой и победой. Впрочем, что же – война, так война. Только противно видеть, что поднялись самые подлые страсти. Бедность, голод и т.д. вовсе не от того, что у крестьян мало земли или плохо платят за работу, а от неумения работать, от необразованности и лени».

Любопытна эволюция настроений этой категории российской элиты. Когда летом 1917 года они сами оказались в положении «голодного и бедного» (естественно, по их меркам), вы думаете, они не дали волю «подлым страстям», показали пример «образованности и трудолюбия» на земле, выделенной им по «трудовой норме»? (Во многих местах, если не было совсем уж нестерпимого взаимного озлобления, помещикам после захвата земли выделяли надел на общих основаниях.). Ага, сейчас!».

Е. Прудникова «Сталин. Битва за хлеб».

«За последние двадцать лет на постсоветском пространстве устоялся и окреп специфический жанр фэнтези, который проф. Инъязов, находившийся не в духе, сурово обозвал словом «Ерня». Термин, понятное дело, происходит от назойливого вклеивания буквы Ъ (ер) в произведения жанра.

По сути своей, Ъ-фильмы, Ъ-книги и Ъ-публицистика являются фэнтези в чистом виде. Они объединяют в себе ретроидеализм с махровым толкиенизмом и по сути работают на комплекс национальной инвалидности. Послание, которое они доносят до зрителя, заключается в следующем: на бонбоньерочную идиллию дореволюционной России налетает извне пьяное быдло, подзуживаемое хитрыми брюнетами в пенсне – и давай необоснованно рубить румяных гимназисток, французскую булку, бараночки, даму в шляпе, собачку, детей и бутошника Антипа. Солдаты Порядка (их легко опознать по трезвости, эполетам и постоянному «Честь имею!») объединяются, чтобы дать отпор навалившемуся хаосу – но, увы: их отчего-то слишком мало, и они терпят поражение. Что, несомненно, является крупнейшей геополитической катастрофой двадцатого века.»

Интернет-ресурс.

«…Староэмигрантские песенки о России как о стране, в которой реки из шампанского текли в берегах из паюсной икры, являются кустарно обработанной фальшивкой: да, были и шампанское и икра, но меньше чем для одного процента населения страны. Основная масса этого населения жила на нищенском уровне…».

Иван Солоневич «Народная монархия».

Дата добавления: 2015-08-21