Глава 31. Мы передали результаты наших работ по инстанции

Мы передали результаты наших работ по инстанции. У нас не было другого выхода. С нас все равно бы его спросили. Ведь чем-то же мы занимались все это время. Что-то делали. А не только штаны просиживали подле казенных компьютеров.

— Выйдут нам эти итоги боком. Помяните мое слово, выйдут! — все каркал да каркал Александр Анатольевич.

Ему-то чего бояться? С его безнадежным диагнозом.

— Ничего, дальше того света не пошлют! Прорвемся!

Честно говоря, я тоже не ожидал от оценки нашей работы ничего доброго. Когда разом замахиваешься на всех — получаешь сдачи тоже от всех. С щедрыми процентами. Тем более когда замахиваешься на врагов заведомо более сильных.

Наши враги были не сильны — могущественны! Наши враги были первыми людьми государства. Это вам не с деревенскими парубками отношения выяснять. Здесь одними выбитыми зубами не обойдешься. Здесь их можно вместе с головой потерять.

Думать надо было, что делаешь, прежде чем схемки чертить. И в тех схемках фамилии проставлять. Самых сильных мира сего.

Теперь они, поди, сидят над этими самыми схемками и кумекают, что с их авторами сотворить. Ведь точно сидят! И точно кумекают! Голову на отсечение даю! Причем очень скоро...

Как они к ним попали? Просто. До противного просто!

Я передал бумаги Шефу-куратору, тот — своему начальству, тот, в свою очередь, своему. А то начальство — единственному главному начальнику — Президенту. Или кому-нибудь из очень приближенных к нему людей. Из тех очень немногих, кому доступна тайна существования Конторы.

И что дальше?

Президент все это почитал. И сделал выводы. Боюсь, свои выводы. Не совсем те, которые бы нам хотелось. И наверное, других сделать не мог. Если он здравомыслящий Президент.

Кому ему поверить? Людям, обвиняющим все его окружение в предательстве государственных интересов? Или этому окружению, с которым он работает рука об руку каждый день?

Даже если он согласится, что все они как один предатели, что он может сделать? Поставить им сей факт на вид с занесением в личное дело? Или броситься на кулачки? Так их больше. Скрутят и объявят на всю страну умалишенным. Так и скажут: ярко выраженный бред мании преследования — всех во всем, кроме себя, обвиняет, всех злодеями и предателями мнит. Очень похоже. Очень убедительно. Все поверят.

И вот тебе вместо государства — Канатчикова дача. И крики — отпустите меня, отпустите, я Президент. А я Наполеон Бонапарт. А в соседней палате Кутузов. Но с двумя вращающимися в разные стороны глазами.

А? Как такой оборотец?

Нет, ничего не сможет сделать Президент. Даже если захочет. Если, конечно, захочет...

А может и не захотеть, может наоборот рассудить. Может, рассудит так, что лучше это дело замять путем «отправки на скоропостижную пенсию» авторского коллектива. Потому что в той схеме не все места заполнены.

Не все! Черт возьми! Есть там еще пустоты.

А вдруг так? Об этом мы, когда списки готовили, не думали?

Не думали!

И первым, подобно римскому патрицию, наблюдавшему с трибуны бой гладиаторов, палец вниз загнет тот наш клиент, с которого все началось. А остальные поддержат. А Президент наложит резолюцию. «Наградить! Посмертно!»

Может, так все будет? Или еще хуже? Может, и хуже. Жизнь всегда превосходит самые мрачные прогнозы. Только не понять, отчего — то ли жизнь такая гнусная, то ли мы такие неисправимые оптимисты?

В общем, как говорится: надеясь на худшее, готовься к еще более худшему.

Что я и делал. Я предполагал самое худшее. И из того худшего еще более худшее: что нас четвертуют, гильотинируют, посадят на два стоящих друг против друга электрических стула или на один, по очереди, дубовый кол. Но я не предполагал того, что произошло в действительности. На это моего воображения не хватило. Слабовато у меня оказалось с воображением.

— Ну что, исследователи, доигрались? — спросил наконец объявившийся Шеф-куратор. — Поди, не раз памперсы поменяли, начальственной реакции ожидаючи. А?

Мы пожали плечами.

— Молчите? Подведения итогов своей кляузной деятельности ожидаете? Не зря ожидаете. Есть итог. Всем итогам — итог! Такой, что мог бы быть хуже, да хуже некуда...

Похоже, дело было действительно дрянь, если наш обыкновенно сдержанный начальник сошел на такой доверительный, если не сказать панибратский, тон.

— Удивляетесь, что я чуть не матом ругаюсь? — усмехнулся, словно мысли мои прочитал, Шеф. — А мне теперь можно. Мне теперь все можно. И матом ругаться, и водку с подчиненными пить. Я вам уже не начальник. И никому не начальник. А такой же, как вы. Безработный!

Вот как все обернулось.

— Неужели все так плохо? — напряженно спросил я.

— Нет. Гораздо хуже.

Я все еще не мог поверить в то, что он сказал. И в то, что я услышал. Я напоминал недоумка-сапера, который, не заметив, наступил каблуком на мину, услышал характерный звук сработавшего взрывателя и даже подпрыгнул на взрывной волне, а все еще продолжает надеяться, что все как-нибудь обойдется.

— Так что же случилось?

— Случилось то, что должно было случиться. КОНТОРУ ЗАКРЫЛИ.

Судя по тому, что он сказал, по тому, что он при постороннем, пусть даже обреченном на скорую смерть наемном работнике назвал все своими именами, назвал Контору — Конторой, произошла катастрофа.

Небо упало на землю!

Вода превратилась в кровь!

Настал конец света!

— Мы расформированы?

— Нет. Пока только заморожены. Финансирование прекращено. Текущие дела приостановлены до выяснения.

— До выяснения чего?

— До выяснения «целесообразности субсидирования организации на существующих на сегодняшний день началах». Короче — реформация, плавно переходящая в смерть. Сейчас рассматривается вопрос о проведении полномасштабной ревизии оперативной и финансовой деятельности.

— Кто же нас может ревизовать?

— Вот это и есть самое неприятное. Ревизорские функции предполагается возложить на Безопасность, как наиболее компетентную в вопросах разведки. Они обкладывают нас со всех сторон. Как волков — сворой натасканных псов. Теперь, боюсь, нам не уйти.

— Как же нас можно ревизовать, если нас нет?

— Теперь объявимся. Того, кого нет, действительно ревизовать нельзя. С нас снимут шапку-невидимку и употребят в голом виде. То-то будет радости Безопасности потоптать бренные косточки покойного. О котором при жизни они ничего не знали. То-то будет удивления.

— А мы? Все мы?

— Пойдем в ассенизаторы. А в худшем случае на пенсию.

— Почему на пенсию в худшем? — искренне удивился Александр Анатольевич. — Чем вас заслуженный отдых не устраивает?

Мы, я и Шеф, одновременно усмехнулись. Не очень весело усмехнулись. Так что физиономии перекосило. Да так и оставило.

— Нет, ничего не имеем. Пенсия дело хорошее. Вечный покой на старости лет.

— О том я и толкую...

Александру Анатольевичу было простительно говорить глупости. Александр Анатольевич был чужак. Он не знал правил игры. Он не догадывался, какой отдых скрывается для работников Конторы за словом «отставка». Он об этом не догадывался, хотя это касалось в том числе и его.

В Конторе не уходят на пенсию. В Конторе выносят на пенсию. Вперед ногами. В нашем тайном деле, вслед за увольнением, а иногда и опережая его, неизбежно, как за ночью день, следует чистка. И очень щедрая материальная помощь родственникам. Щедрая — потому что родственников у конторских нет. Точно так же, как личных имен и биографий. Некому вручать ту помощь. И еще следуют награды. Посмертные. И тоже как из рога изобилия. Без счету. Потому что погибшие герои всегда предпочтительней живых и болтливых пенсионеров.

Не может Контора уйти на заслуженный... Слишком много знает Контора. Слишком многое знают ее работники. Слишком многих задевают эти знания за живое. С подобной выдающейся, во все стороны, эрудицией на этом свете долго не заживаются.

— Грустно.

— Да уж чего веселого.

— Может быть, можно что-то изменить?

— Можно. Можно пойти и застрелиться.

— Ну вы скажете тоже! — рассмеялся Александр Анатольевич. — Застрелиться!

А между прочим, зря смеялся. Мы же не шутки шутили, а варианты оговаривали. Варианты добровольной отставки.

— Сколько у нас есть времени?

— Думаю, недели четыре. Пока все утрясут. Документы подготовят. Пока на подпись Первому принесут. Как минимум четыре.

— И что нам эти четыре недели делать?

— Ждать, спать, развлекаться. Или водку пить. В общем, все что угодно. Что в голову взбредет.

— А дело?

— Нет у вас дела. Было да все вышло. Как вода из дырявой бочки. Осталось дно да дырка. От бублика. А чтобы вам не сильно скучалось, я вам развлечение привез.

— Развлечение?

— Ну да, в виде не очень молодого, но очень занятного для вас собеседника. И хорошего знакомого. Пригласить?

Такого в Конторе, чтобы с кем-то без особой нужды знакомить, не случалось. В той Конторе, которая была... Теперь уж точно была. Без вариантов.

— Кто это?

— Я же говорю: очень хороший знакомый. До последней складочки на пиджаке.

Не понравилась мне эта последняя фраза Шефа-куратора. Да поздно было.

— Заходите, Петр Савельевич. Дверь открылась.

— Добрый день, — немного смущаясь, сказал вошедший человек.

Это действительно был знакомый. Более знакомых не бывает! Более знакомой бывает только собственная ладонь.

Я сел, где стоял. Хорошо, подоконник под седалище попался. Вечер кошмарных сюрпризов продолжался.

— Что же вы не приветствуете своего подопечного? — криво усмехнулся Шеф. — Это даже невежливо как-то. Что гость подумает?

— Здрасьте, — сказал ничего не понимающий Александр Анатольевич.

— Здравствуйте, — еще раз поздоровался гость. Немая сцена из гоголевского «Ревизора». Только с меньшим количеством участников и гораздо большим ощущением идиотизма.

— Тебе что дать — воды или пистолет? — съехидничал Шеф.

— Гранату. Одну для всех.

Я видел того, кого не мог видеть. Ни под каким видом. Это не могла быть галлюцинация, но это не могла быть и явь. Это было нечто среднее.

Я видел разрабатываемого мной члена Правительства.

Я видел врага!

— Только не надо резких движений, — предупредил Шеф. — Это не предательство. Это реорганизация.

Дата добавления: 2015-08-21