Наблюдаются случаи использования терминологии синергетики для придания веса псевдонаучным изысканиям[15]. Отмечается, что некоторые учёные стали представлять себе и широкой общественности синергетику как «панацею», решающую коренные вопросы во всех науках, в том числе — в гуманитарных, при этом зачастую на фоне некритического отвержения классических и апробированных подходов и теорий:
Опасность такого интенсивного внедрения «синергетики» в науки, особенно в общественные, заключалась в полном непонимании того, что такое синергетика, в неизбежном назывании применением синергетического подхода простого сопровождения словом «синергетика» различных необоснованных утверждений, выдаваемых за научные, и результирующем отбрасывании нормальных наработанных методов конкретных наук. И это формальное и поверхностное «обращение к синергетике», становясь по понятным причинам массовым, должно было порождать и породило целое, вполне самостоятельное и даже обособленное, сообщество взаимно довольных, друг друга поддерживающих и никем не критикуемых деятелей, занимающихся схоластической псевдонаукой.
[…] заявляемые предложения новых, каких-то синергетических подходов здесь в действительности оборачиваются, в первую очередь, отбрасыванием прежних, уже апробированных подходов и теорий, прерыванием естественного развития познания и наук и предложением взамен прежнего теперь в лучшем случае пустышек — просто неконкретной предисловий и обещаний, а в худшем — отвлечением внимания от нормальной науки и ее дискредитацией.
— Бюллетень №1 альманаха «В защиту науки» Комиссии РАН по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований. - М:, Наука, 2006
Литература
| Основные понятия психологии мышления Вся жизнь человека постоянно ставит перед ним острые и неотложные проблемы и задачи. Возникновение таких трудностей, проблем, неожиданностей означает, что в окружающей нас действительности есть еще много неизвестного, непонятного, непредвиденного, скрытого. Следовательно, нужно все более глубокое познание мира, открытие в нем все новых и новых процессов, свойств и взаимоотношений людей и вещей. Мышление потому и необходимо, что в ходе жизни и деятельности каждый индивид наталкивается на какие-то новые, неизвестные свойства предметов. Прежних знаний оказывается недостаточно. Вселенная бесконечна и бесконечен процесс ее познания. Мышление всегда устремлено в эти бескрайние глубины неизведанного, нового. Каждый человек, когда мыслит, самостоятельно делает открытие чего-то нового, неизвестного (пусть это открытие небольшое, только для себя, а не для человечества). Например, всякий школьник, решая учебную задачу, обязательно открывает для себя что-то новое. Мышление- это социально обусловленный, неразрывно связанный с речью психический процесс поисков и открытия существенно нового, процесс опосредованного и обобщенного отражения действительности в ходе ее анализа синтеза. Мышление возникает на основе практической деятельности из чувственного познания и далеко выходит за его пределы. Выделяют содержательные и операционные компоненты мышления. К содержательным компонентам относятся знания, полученные в результате логического познания, т.е. понятия. Понятийные знания являются опосредованным отражением действительности и включают в себя общее и существенное об определенном явлении, классе явлений. Еще одним компонентом мышления является представление. Отличительными особенностями понятия от представления является то, что представление всегда есть образ, а понятие – это мысль, выраженная в слове; представление включает в себя и существенные и несущественные признаки, в понятии сохраняются лишь существенные признаки. Операционными компонентами мышления является система мыслительных операций: анализа, синтеза, сравнения, абстрагирования, обобщения, классификации, систематизации. Каждая из этих операций выполняет определенную функцию в процессе познания и находится в сложной взаимосвязи с другими операциями. Функцией анализа является разделение целого на части, выделение отдельных признаков, сторон целого. Синтез служит средством объединения отдельных элементов, которые выделены в результате анализа. С помощью сравнения устанавливается сходство и различие отдельных объектов. Абстрагирование обеспечивает выделение одних признаков и отвлечение от других. Обобщение является средством объединения предметов или явлений по их существенным признакам и свойствам. Классификация направлена на разделение и последующее объединение объектов по каким-либо признакам. Систематизация обеспечивает разделение и последующее объединение, но не отдельных объектов, а их групп, классов. Все эти операции не могут проявляться изолированно друг от друга. Каждая умственная операция может быть рассмотрена как соответствующее умственное действие. При этом подчеркивается действительный характер психического отражения, т.е. активность человеческого мышления, возможность активного, творческого преобразования действительности. Умственная деятельность человека может быть направлена на распознавание тех или иных объектов, на их преобразование, на контроль за ходом этого преобразования. В каждом из этих случаев решение задачи осуществляется по-разному. Виды мышления. Практически-действенное мышление. Этот вид мышления характеризуется тем, что здесь мыслительная задача решается непосредственно в процессе деятельности. Наглядно-образное мышление. Здесь содержание мыслительной задачи основано на образном материале. Об этом виде мышления можно говорить в тех случаях, когда человек, решая задачу, анализирует, сравнивает, стремится обобщить образы предметов, явлений, событий. Словесно- логическое мышление. Особенностью этого вида мышления является то, что задача здесь решается в словесной (вербальной) форме. Используя словесную форму, человек оперирует наиболее отвлеченными понятиями, подчас такими, которые вообще не имеют образного выражения. В практической мыслительной деятельности человека все виды мышления неразрывно взаимосвязаны. Эта взаимосвязь обусловлена уже тем, что фактически мы не совершаем никаких практических действий без того, чтобы у нас не возник соответствующий образ действия, чтобы мы словесно не обозначили то или иное действие. С другой стороны, оперируя самыми отвлеченными понятиями, мы, как правило, опираемся на более или менее соответствующие им образы. Эта взаимосвязь видов мышления находит свое выражение и в постоянных взаимопереходах одного вида мышления в другой. Исследования Отто Зельца. 1) Вюрцбургская школа психологии. Вюрцбургская школа психологии занималась описанием мыслительного процесса в классической психологии сознания, ограниченности интроспективно представленных феноменов мышления, определением мышления в узком смысле (У.Джемс). Мышление как ассоциацию представлений и виды этих ассоциаций изучали: А. Бэн и Т. Циген. Большое внимание уделяется понятию творческой ассоциации, методам исследований, критике ассоциативной теории мышления как репродукции прошлого опыта, а также современным представлениям о роли ассоциативного мышления. Концепция вюрцбургской школы (Кюльпе О., Ах Н., Марбе К.): мышление как акт усмотрения отношений, использовался метод ретроспекции, понимание выделяется в качестве объекта изучения. Вюрцбургцы выделяют специфические характеристики мышления: активность, целенаправленность, безобразный характер. Роль детерминирующей тенденции в регуляции мышления. В начале XX века в различных университетах мира действовали десятки лабораторий экспериментальной психологии. Только в Соединенных Штатах их было свыше сорока. Их тематика была различна: анализ ощущений, психофизика, психометрия, ассоциативный эксперимент. Работа велась с большим рвением, но существенно новые факты и идеи не рождались. В.Джемс обращал внимание на то, что результаты огромного количества опытов не соответствуют вложенным усилиям. Но вот на этом однообразном фоне сверкнуло несколько публикаций в журнале "Архив общей психологии", которые, как оказалось впоследствии, повлияли на прогресс науки не в меньшей степени, чем фолианты Вундта и Титченера. Публикации эти исходили от группы молодых экспериментаторов, стажировавшихся у профессора Освальда Кюльпе (1862-1915) в Вюрцбурге (Бавария). Профессор, уроженец Латвии (входившей в состав России), был мягкий, добро желательный, общительный человек с широкими гуманитарными интересами. После обучения у Вундта он стал его ассистентом. Известность Кюльпе принес «Очерк психологии» (1883), где излагались идеи, близкие к вундтовским. Но вскоре и он, возглавив лабораторию в Вюрцбурге, выступил против своего учителя. Проведенные в этой лаборатории несколькими молодыми людьми опыты оказались для первого десятилетия XX века самым значительным событием в экспериментальном исследовании человеческой психики. В наборе экспериментальных схем вюрцбургской лаборатории поначалу как будто ничего примечательного не было. Определялись пороги чувствительности, измерялось время реакции, проводился ставший после Гальтона и Эббингауза широко распространенным ассоциативный эксперимент. Все началось с небольшого, на первый взгляд, изменения инструкции испытуемому (в роли испытуемых обычно выступали попеременно сами экспериментаторы). От него требовалось не только, например, сказать, какой из поочередно взвешиваемых предметов тяжелее (в психофизиологических опытах), или отреагировать на одно слово другим (в ассоциативном эксперименте), но и сообщить, какие именно процессы протекали в его сознании перед тем, как он выносил суждение о весе предмета, или перед тем, как он про износил требуемое слово. Почему такого типа задачи прежде не ставились? Потому что иной была направленность исследовательского поиска. В психофизике, скажем, требовалось определить «едва заметное различие» между ощущениями. Отчет испытуемого рассматривался как информация о простейшем элементе сознания. В ассоциативном эксперименте нужно было выяснить, какой образ вызывает слово или сколько раз следует повторять раздражители, чтобы закрепилась связь между ними и т.д. Во всех случаях экспериментатора интересовало только одно - психические образы (хотя бы в виде наиболее элементарных качеств ощущений), т.е. эффекты действий испытуемого, а не сами эти действия (психические акты). Эффекты, в свою очередь, считались отражающими структуру интрапсихической сферы. Не удивительно, что при такой ориентации исследований идеи структурализма об «атомистическом» строении сознания казались прошедшими строгую экспериментальную проверку. В поисках новых детерминант вюрцбургцы вышли за пределы принятой тогда экспериментальной мо дели (направлявшей работы и в психофизике, и в психометрии, и в ассоциативных экспериментах). Эта модель ограничивала опыт двумя переменными: раздражителем, воздействующим на испытуемого, и его ответной реакцией. Теперь была введена еще одна особая переменная: состояние, в котором находится испытуемый перед восприятием раздражителя. Различные варианты экспериментов показывали, что в подготовительный период, когда испытуемый получает инструкцию, у него установка - направленность на решение задачи. Перед восприятием раздражителя (например, слово, на которое нужно ответить другим) эта установка регулирует ход процесса, но не осознается. Что касается функции чувственных образов в этом процессе, то они если и возникают, то сколько-нибудь существенного значения для решения задачи не имеют. К важным достижениям вюрцбургской школы следует отнести то, что изучение мышления стало приобретать психологические контуры. Прежде считалось, что законы мышления - это законы логики, выполняемые в индивидуальном сознании согласно правилам образования ассоциаций. Поскольку же ассоциативный принцип является всеобщим, специфически психологическая сторона мышления вообще не различалась. Теперь же становилось очевидным, что эта сторона имеет собственные свойства и закономерности, отличные как от логических, так и от ассоциативных. Особое строение процесса мышления объяснялось тем, что ассоциации в этом случае подчинялись де терминирующим тенденциям, источником которых служила принятая испытуемым задача. Вюрцбургская школа вводила в психологическое мышление новые переменные: установку (мотивационную переменную), возникающую при принятии задачи; задачу (цель), от которой исходят детерминирующие тенденции; процесс как смену поисковых операций, иногда приобретающих аффективную напряженность; несенсорные компоненты в составе сознания (умственные, а не чувственные образы). Эта схема противостояла традиционной, согласно которой детерминантой процесса служит внешний раздражитель, а сам процесс – «плетение» ассоциативных сеток, узелками которых служат чувственные образы (первичные - ощущения, вторичные - представления). Наиболее существенным моментом у вюрцбургцев, как мы полагаем, явилась разработка категории психического действия как акта, имеющего свою детерминацию (мотив и цель), операционально-аффективную динамику и состав. Они вводили эту категорию «сверху», отправляясь от высших форм интеллектуального поведения. Но параллельно шел процесс внедрения этой категории «снизу», на уровне исследования элементарного приспособительного поведения живых существ. И здесь дарвиновская революция вела к новой трактовке интеллекта, для которой детерминантой является проблема, а не сам по себе раздражитель (ср. выдвинутое вюрцбургцами понятие о задаче - цели - и создаваемых целью детерминирующих тенденциях). Эта проблема возникает лишь при наличии у организма потребности (ср. понятие об установке у вюрцбургцев). Что касается вопроса, возможно ли мышление без образов, то он имел значение не столько в позитивном плане, сколько в плане разрушения той картины сознания, которую предлагал структурализм. 2) Основные направления работ Отто Зельца. «Теория комплексов». Зельц Oтто (14 февраля 1881—1944) — немецкий психолог, примыкавший к вюрцбургской школе психологии мышления. Окончил Мюнхенский университет (1909), работал в Боннском университете (1912—1923). Профессор и директор Института психологии и педагогики в Бадене (с 1923). Редактор журналов «Archiv fur die gesamte Psychologie'» и «Psychotechnische Zeit-schrift». Начало научной деятельности О. Зельца связано с экспериментальными исследованиями мышления в рамках вюрцбургской школы, развитием ее представлений и методов. На основе критического анализа ассоцианистских концепций им были предложены общие принципы объяснения процесса решения репродуктивных задач, выраженные в теории «специфических реакций» и «теории комплексов», получившей широкую известность. Зельц подробно классифицировал мыслительные операции как методы решения задач. В дальнейшем он распространил свою теорию на продуктивное мышление, выделяя общие закономерности умственной деятельности. Работы О. Зельца оказали влияние на ряд современных попыток детерминированного объяснения творческого процесса. В хрестоматии приводится сокращенный вариант работы «Die Gezet-ze der productiven und reproductiven Geistestatigkeit» (Bonn, 1924). Сочинения: Die experimentelle Untersuchung des Willensactes.— «Zsch. f. Psychol.», 1910, vol. 16; Komplextheorie und Konstellations-theorie.— «Zsch. f. Psychol.», 1920, vol. 83; Zur Psychologic des productiven Denkens und des Irrtums. Bonn, 1922; Von der Systematik der Raumphanomene zur gestalttheorie.— «Arch. f. d. des. Psychol.», 1930, Работы Зельца непосредственно продолжают и развивают идеи Вюрцбургской школы, направленные против ассоциативной теории мышления. Вюрцбуржцы, однако, не смогли преодолеть ассоцианистского понимания мышления и лишь дополнили его определенными новыми элементами. Теория же Зельца, если и не противоположна ассоциативной теории, тем не менее, во многих существенных пунктах резко отличается от нее и преодолевает слабости этой последней. Теория Зельца начала складываться в новый период развития психологической мысли, когда психология сознания начала сменяться психологией поведения. Значительные видоизменения претерпела также и психология сознания. Реакция против «атомистической» ассоциативной психологии с позиций целостности воплотилась в создание гештальт-психологии. Такой научно-теоретический контекст объясняет, почему уже первая работа Зельца, вышедшая в 1913 г., т. е. всего через три-четыре года после опубликования основного цикла работ Вюрцбургской школы, значительно отличается от теоретических установок этой школы. В этой и последующих работах Зельц принимает идею целостности психических явлений, но он отвергает развитие этой идеи в рамках гештальт-психологии. С его точки зрения, синтетические целостности действительно характерны для мышления. Они, однако, не даны изначально, а подготавливаются интеллектуальной деятельностью человека, являясь результатом мыслительной переработки материала предлагаемых человеку задач. В теории Зельца, как в гештальт-психологии, понятие отношений - одно из центральных. Однако в отличие от представителей гештальт-психологии, понимавших отношения в духе нейтрального монизма, Зельц подчеркивает объективное существование предметных отношений, которые человек может лишь абстрагировать из комплекса раздражений. С точки зрения Зельца, вопрос о характеристике предметных отношений не является психологическим, поскольку они существуют в мире физических объектов, существуют «не через соотносящий акт сознающего субъекта, но совершенно независимо от того, замечает ли их какой-нибудь субъект». Зельц согласен, что могут быть и идеальные отношения. Но они непременно основаны на природе объективно данного. Этот выход за пределы психологии сознания является характерной чертой теории мышления Зельца. Определение мышления как функционирования интеллектуальных операций, попытки соотнести строение моторных и интеллектуальных действий, рефлекторная характеристика связи условий задачи с операциями - все это свидетельствует о влиянии бихевиоризма. Но сознание остается для Зельца основной областью психологии. Вместе с тем он далек от мысли, что человек может осознавать все процессы своей мыслительной деятельности и сообщать о них в интроспективном отчете. Поэтому анализ Зельцем ретроспективных отчетов иной, нежели анализ представителей Вюрцбургской школы. Организация эксперимента у Зельца принципиально не отличается от опытов Вюрцбургской школы. Но, продолжая тенденцию, выявившуюся в позднейших работах Вюрцбургокой школы (у Аха и Бюлера), Зельц не ограничивается «редактированием» полученных высказываний, а пытается их анализировать с точки зрения своей теории интеллектуальных операций. Отход от чисто интроспективного понимания и исследования мышления Зельц считает своей принципиальной позицией и выдвигает «двойное методологическое требование - дополнить описательный (феноменологический) анализ 1) генетическим анализом; 2) функциональным анализом...» Генетический анализ реализуется Зельцем в попытках вскрыть, как происходит формирование того или иного результата мыслительной деятельности. Функциональный подход заключается в стремлении показать роль (функцию) каждого этапа интеллектуальной деятельности в детерминации последующих стадий и этапов. Впервые в истории психологии мышления теория Зельца резко разделяет содержание умственной деятельности и собственно мыслительные операции. Основное внимание он уделяет анализу мыслительной деятельности человека. С этой точки зрения теорию мышления Зельца можно было бы назвать теорией интеллектуальных операций. Происходящие же в ходе мышления изменения того материала, над которым совершается умственная деятельность, выступают в работах Зельца лишь как фон для изучения операции. В этом отношении теория Зельца является антитезой психологии мышления гештальтистов. Рассматривая мышление как познавательную деятельность, Зельц в качестве основных элементов мышления выделяет именно интеллектуальные, или мыслительные, операции. Вопрос же о не наглядных элементах мышления, имеющий центральное значение в исследованиях Вюрцбургской школы, занимает в работах Зельца второстепенное место. Разработка вопроса о механизмах мыслительной деятельности, о составе и связи интеллектуальных операций является для Зельца тем фундаментом, на котором он пытается построить свою теорию продуктивного, или творческого, мышления. Зельц стремился преодолеть резкое, до предела заостренное противопоставление продуктивного и репродуктивного мышления гештальтистами, которые вообще исключили репродуктивные элементы из мышления, характеризуя его как приспособление к новым условиям без использования прошлого опыта. В противоположность этому, Зельц говорит не о репродуктивном и продуктивном мышлении, но о репродуктивных и продуктивных моментах в единой мыслительной деятельности. Процессы репродукции, с его точки зрения, не являются пассивными, ассоциативными; они относятся к интеллектуальным операциям, которые не навязываются непроизвольно субъекту, но, напротив, активно им выполняются и нередко являются довольно сложными по своему составу. Репродуктивные процессы непременно включают и элементы продуктивности в жизни человеку очень редко приходится решать совершенно тождественные задачи. Поэтому при наличии задачи человек должен вспомнить какую-либо сходную. А для этого сначала необходимо «абстрагировать», как выражается Зельц, общую характеристику данной задачи и затем лишь, варьируя остальные части задачи, найти сходную с ней, решавшуюся раньше. Хотя человек может хорошо владеть операцией сравнения, тем не менее в результате этого актуализированного интеллектуального действия он приходит к установлению нового, неизвестного ему раньше отношения - отношения сходства между двумя данными задачами. Отто Зельц указал, что посредством констелляции сознания хотя и можно сделать понятным, почему воспроизводится отнюдь не сильнейшая ассоциация, но эта теория не может объяснить упорядоченное, т. е. смысловое, мышление. Зельц занимался решением настоящих, в том числе творческих, задач и дал такое описание процесса мышления. На первых этапах происходят попытки, в результате которых в сознании складывается образование, названное проблемным комплексом. Это антиципирующая схема задачи, в которой имеется разрыв, отвечающий искомому. Она контролирует я направляет ход мыслительных операций. Если задача типовая — пробел в схеме заполняется актуализацией имеющихся способов решения. Если задача не решается известными способами, она приобретает для данного человека творческий характер. В этом случае необходимо открытие новых способов решения. Этот процесс также направляется антиципирующей схемой. При этом нахождение искомого облегчается подсказкой извне, в качестве которой выступает случайное наблюдение каких-то фактов. В силу большой предварительной работы случайность становится одним из факторов упорядоченной духовной деятельности, выполняющих роль подсказки. Зельц приводит примеры из истории научных открытий (Фарадей, Дарвин, Франклин и др.)- Зельц подчеркивает целостность мышления. Благодаря этой идее вместе с личным влиянием Вюрцбургская школа подготовила возникновение нового направления гештальтпсихологии, хотя Коффка и выступал с полемикой против основных положений Вюрцбургской школы. Эти исследования убедительно указывали на специфику мышления, которая, однако, интерпретировалась идеалистически как особая духовная активность, оторванная от чувственных образов, от речи, от практики. Такая трактовка — следствие ограниченности метода, систематической интроспекции. В самонаблюдении мышление действительно выступает как протекающее без опоры на чувственные образы и привычные формы речи. Однако объективные методы свидетельствуют о связи мышления с речью. В частности, применение электромиографической и электроэнцефалографической техники позволяет регистрировать во время решения задачи движения мышц речевых органов и электрическую активность соответствующих участков коры мозга. Исследование генеза мышления методом планомерного формирования психических свойств и процессов (П. Я. Гальперин) показало, что «секрет безобразного мышления заключается в том, что оно представляет собой остаточное явление речевой формы сокращенного и автоматизированного предметного действия. Очевидно, главная ошибка заключалась не в описании этого явления... но в том, что явление — и только явление приравнивалось к полной действительности и за явлением не видели и не признавали сущности. В отличие от У. Джемса, попытавшегося объяснить процесс мышления как собственно продуктивный (в противовес другим психическим процессам и функциям: памяти, вниманию, восприятию и т.п. как репродуктивных по своему характеру), О. Зельц в решении проблемы изучения механизмов динамики мышления стал двигаться от противного. Он сделал попытку разъяснить, «как путем актуализации психических операций или методов решения, т.е. путем процессов репродуктивного характера, могут возникнуть продуктивные духовные достижения».Процесс мышления определялся О. Зельцем как операция восполнения антиципирующего комплекса, который осуществляется в три этапа: 1) осознавание задачи; 2) рутинная актуализация или репродуктивная абстракция средств; 3) абстракция средств, связанная с нахождением новых методов решения; Нельзя не отметить большое приращение, сделанное О. Зельцем по отношению к взглядам У. Джемса в плане различения в мышлении таких его содержательных образующих, как предметные представления в виде комплексов знаний, с одной стороны, и операций в виде методов и средств решения — с другой. Это приращение, правда, было сделано за счет абстрагирования от личностной обусловленности мышления. Декларировав первостепенное «значение случая как необходимого фактора упорядоченной (продуктивной) духовной деятельности», О. Зельц поставил под сомнение свои же методологические установки, направленные на доказательство того что «жизнь не есть процесс, в постоянном потоке которого что-то новое возникает таинственным, не поддающемся закономерному объяснению образом» |
| Обновлено 29.09.2009 14:30 Статьи сознание и компьютеризация |
К вопросу о причинах происхождения
философии нейрокомпьютеризации сознания
А.В.Савельев
Психическая сфера человека неизбежно несет на себе отпечаток сложившихся общественно-культурных отношений. Это касается как сферы сознания, так и бессознательного, что неоднократно констатировали и классики психоанализа (К.Г.Юнг, Э.Фромм, Ж.Лакан), и представители других психологических школ (П.Жане, Л.С.Выготский). Нельзя не отметить, что в последние десятилетия на социокультурные условия жизни все большее влияют технические достижения, научно-техническая, и прежде всего информационная, революция, являющаяся прямым следствием реификации (материализации) жизни [1], в особенности лавинообразно нарастающий прогресс в области информационных технологий, связанный с проникновением компьютерной техники и ее методологии во все сферы бытия человека.
Информатизация общества является объективным и закономерным этапом всемирно-исторического процесса (Ф.Ю.Абрамов), означает выход человечества на качественно новые рубежи развития производительных сил и выступает одним из важнейших критериев общественного прогресса (А.И.Пирогов). Считается также, что информатизация знаменует переход цивилизации в качественно новое состояние, становление информационного общества (Н.Л.Полякова) и вообще освоение информационной формы движения материи (Ю.М.Горский, А.Д.Урсул). Наука об информации по темпам своего развития, широте практического применения, эффективности воздействия на культуру в целом заметно превосходит другие направления научно-технического прогресса, в силу чего и занимает особое место в научной, технической и социальной политике ведущих государств мира.
Пересмотр в середине 1980‑х годов ряда концепций о движущих силах научного и в целом общественного развития привел к появлению разноречивых оценок воздействия информатики на общественный организм. Одни ученые (Т.В.Адрианов, В.В.Рейзем, В.И.Сифоров и др.) рассматривают происходящие процессы как “информационный взрыв”, другие (В.А.Викторов, А.И.Михайлов, А.И.Черный, Р.С.Гиляревский, А.Д.Урсул, Э.П.Семенюк и др.) – как “информационный кризис”, третьи, главным образом зарубежные исследователи (Б.Брукс, Р.Биэрд, Т.Бэрман, С.Нейл, Б.Нейнус, Т.Нода, М.Нимец, Дж.Росс, Ф.Фейл и др.), – как “информационную революцию”. Среди специалистов США, Японии и других индустриально развитых стран (Дж. Андерла, Дж. Вейценбаум, А.Данцин, Е.Масуда, Ч.Мидоу, Т.Нода, Ж.Ж.Серван-Шрейбер, А.Тоффлер, К.Штейнбух, В.Эттель и др.) возникла тенденция к абсолютизации в позитивном либо в негативном аспекте роли информации в обществе, науке, политике на основе концепций “информационной парадигмы”, “информационного общества”, “информационной цивилизации” и т.д., в которых социальный приоритет отдается информационным технологиям. Учитывая объективно существующую во всем мире тенденцию увеличения степени информатизации общества (Г.Кан, У.Браун, Л.Мартель), необходимо отметить чрезвычайную важность анализа и философско-методологического осмысления процессов, происходящих с самой информатизацией, важность оценки динамики ее развития в узловых точках, определяющих ее качественные изменения и переход на новый уровень.
Несмотря на то что философские аспекты глобальной информатизации общества изучены достаточно хорошо, процессы, происходящие с самой информатизацией, до сих пор остаются мало исследованными на философском уровне. Если вопросам, связанным с искусственным интеллектом и виртуальной реальностью, ученые сегодня уделяют внимание (В.М.Розин, И.Ю.Алексеева, Ю.Ю.Петрунин, М.Ю.Опенков, Н.А.Носов, Дж.Вейценбаум, А.Эндрю), то новейшие явления, такие как нейрокомпьютеры, нейроинформационные технологии, нейромоделирование, нейросетевые концепции, пока находятся фактически за пределами предмета философии науки. Между тем важность исследования этих явлений велика, поскольку повсеместное внедрение интеллектуальных компьютерных технологий предопределяет появление специфической поведенческой, мотивационной и интеллектуальной деятельности человека, а также одновременно с этим целого ряда новых проблем – от научно-технических до социальных, медицинских и философских [2], непосредственным образом связанных с компьютерной революцией (например, проблема нейроинформационных технологий) и неизвестных до настоящего времени [3]. Проникновение в общественное сознание достижений информационных интеллектуальных технологий настолько глубоко и повсеместно, что это позволяет говорить о формировании нового типа ментальности, о создании определенного информационного пространства.
Отметим черты происходящей под действием общего прогресса реификации сознания.
Во-первых, происходит модификация общего сознания в манипулятивную сторону, так как оно становится все более объектно-ориентированным в связи с тем, что продолжающаяся материализация жизни распространяется в последнее время и на объекты чисто психической природы. Таким образом, фактически нарастает мотивация моделирования самого инструмента моделирования.
Во-вторых, повышается степень символизации в сфере восприятия, так как с развитием научно-технического прогресса в акт восприятия все в большей мере включаются мозговые рассудочные механизмы, что обусловливает новый виток в углублении символизма в психике.
В-третьих, происходят смещение акцентов и модификация феномена веры в сторону ее большей материализации, поскольку неявным образом распространяется уверенность во всемогуществе науки и технического прогресса. В частности, этот процесс наблюдается в медицине ввиду все большей ее технизации и, таким образом, объективизации за счет распространения как аппаратурных методов диагностики, так и терапевтических устройств.
В-четвертых, имеет место проецирование предметной и технической ментальности на природные процессы и явления начиная от генерации техноморфных теорий, объясняющих механизмы функционирования природных объектов (искусственный интеллект, нейронные сети), до прямых аналогий типа HЛО, Бермудского треугольника,
антропогенного апокалипсиса и т.д.
В-пятых, происходит переоценка ценностей, делаются попытки вписать в общий изменившийся контекст и приспособить к новым условиям жизни “старые” общечеловеческие ценности [4]. Реификация способствует все большему явному и неявному их овеществлению, что неизбежно ведет к их трансформации.
Если проследить динамику развития социального сознания, то можно заметить неуклонное повышение значимости и ценности интеллектуальных построений [5]. В таких условиях операции с мысленными моделями все в большей мере обнаруживают соответствие с окружающим миром, в связи с чем расширяется возможность замены операций с реальными объектами операциями с их мнимыми образами, не только умственными, но и определенным образом сформированными. Эти процессы и их динамическое развертывание по мере продвижения человечества во времени носят глобальный характер и также пронизывают практически все сферы человеческой жизнедеятельности на современном уровне. При этом надо отметить интересную особенность подобных знаковых систем, материальная и метафизическая природа которых может быть никоим образом не связанной с природой обозначаемых ими объектов и может выбираться и назначаться произвольно [6] (по А.Розенблюту и Н.Винеру, лучшей моделью кошки будет другая кошка, однако предпочтительнее, чтобы это была именно та же кошка). Следовательно, основным содержанием моделирования являются психические процессы работы с воображаемыми объектами, в то время как материальные стимулы, играющие роль знаковой среды, выполняют лишь функцию пусковой афферентации. В связи с этим правомерно отметить увеличивающийся уровень нагрузки на психологическую сферу человека в современных условиях, что способствует не только повышению тревожности [7] и усилению страхов, но также и общему неспецифическому снижению психической резистентности [8].
Можно также проследить возрастающий уровень реификации и моделирования и постепенное превращение их во всеохватывающие принципы человеческой деятельности. Искусство, литература, наука, кино, видеореклама – все это в той или иной мере охвачено моделированием и в большей или меньшей части базируется на его принципах. Даже в вопросах питания прослеживаются тенденции замены натуральных продуктов на технологически обработанные, т.е. измененные, но с попытками искусственной имитации естественных свойств. Очередной качественный скачок в расширении принципа моделирования – появление серии новых компьютерных технологий работы с виртуальной реальностью, позволяющих значительно усилить эффект присутствия.
Указанные средства дают возможность моделировать обоснованные и поведенческие реакции человека в реальном времени, что неизбежно должно породить новый комплекс сопутствующих проблем, а также соответствующую трансформацию общей ментальности. Собственно степень моделируемости, т.е. степень восприятия реальности, связана, видимо, в большей мере не с объектом, поскольку именно от него происходит абстрагирование, а с воспринимающим субъектом, конкретно – с его верой [9]. Следовательно, основной проблемой моделирования помимо ограниченного набора физических приемов (например, стереовоздействия на анализаторы) является управление верифицируемостью в контексте современных условий жизни. И в этом случае приемов может быть практически неограниченное количество. Таким образом, моделирование, или подмена одних вещей другими с установлением чисто умозрительных связей между ними, представляет собой одну из глобальных черт нашего времени, и именно это служит основой возникновения и дальнейшего развития концепций искусственного интеллекта, нейрокомпьютерных технологий и нейросетей.
В этом смысле нейрокомпьютеры и нейросети можно считать виртуальной реальностью (ВР) над виртуальной реальностью, или мета-ВР, ВР следующего уровня развития. Это можно понять, если учесть, что традиционная виртуальная реальность компьютерных технологий основана в большей мере на афферентном характере ассоциаций с внутренним психическим миром человека. Воздействия, осуществляемые виртуальной реальностью, носят преимущественно сенсорный характер. Именно этим можно объяснить неизбежное снижение требований к уровню интеллекта пользователя ВР. Нейрокомпьютеры и нейросети апеллируют прежде всего к ментальности и ориентированы на установление ассоциативных связей во внутреннем пространстве психической сферы человека. Следовательно, здесь мы имеем дело с ВР несколько иного рода, еще в большей мере требующей напряжения психических функций. Истоки такой сверхвиртуализации следует искать, по-видимому, в жизни.
Ситуация, сложившаяся в ХХ в., характеризуется прежде всего изменением темпоральных масштабов развития человеческого общества в сторону их сокращения и увеличения скорости процессов развития. В этих условиях становятся обозримыми радикальная смена картин мира, фундаментальных теорий и способов описания реальностей, а также появление равномощных конкурирующих теорий. Соответствующее этому развитие эпистемологии показало, что особую актуальность в подобных быстро меняющихся условиях снова приобретает вопрос об онтологических аспектах самого научного знания и его оснований. В связи с такой спецификой нашего времени онтология, отошедшая несколько на второй план и уступившая место эпистемологии первоначально как раз в связи с бурным ростом научного знания (А.Б.Толстов), обретает вторую жизнь, становясь на качественно новую ступень. “В системе научной рациональности действует презумпция бытия” (А.Н.Роджеро).
Значительные достижения в области онтологии позволили в известной мере расширить представления о реальности, существовавшие со времени возникновения онтологического принципа в философии элеатов, в “Пармениде” и онтологического аргумента в картезианской философии (res cogitans, res extensa) и до онтологических изысканий постнеклассической философии – в рамках “новой онтологии” в работах М.Фуко, М.Шелера, Н.Гартмана, в рамках постпозитивизма у Р.Карнапа, У.Куайна, К.Поппера, П.Фейерабенда, Т.Куна, Д.Агасси, центральной задачей научного познания у которых является не столько описание какой-то “объективной реальности”, сколько повышение степени понимания человеком условий его существования, в рамках интенциональной онтологии у Ф.Брентано и Э.Гуссерля и Dasein-феноменологической (“бытие-здесь” – открытость вещей сознанию как единое с ним целое) – у М.Хайдеггера, в рамках культурологической философии множественности реальностей у Л.Хвистека, сциентизма (господство научного типа мышления, наук о природе) у П.Риккерта, В.Дильтея, Б.Рассела, естественно-научной онтологии у П.Тейяра де Шардена, В.И.Вернадского, П.А.Флоренского.
По мнению некоторых авторов [10], до нашего времени онтологии была свойственна идея моноонтологичности (единая концептуальная картина мира, которую дает, например, единая теория поля А.Эйнштейна и его последователей, стремящаяся всю совокупность имеющихся фактов упорядочить по принципу “сущность – явление”, а все их многообразие подвести под одну сущность, объясняющую происхождение всей совокупности явлений). Теперь же онтология приобретает черты полионтологичности (А.Б.Толстов, И.Г.Корсунцев, Н.А.Носов, В.М.Розин, М.Ю.Опенков), – признается множественность несводимых друг к другу, т.е. онтологически самостоятельных, реальностей, а следовательно, и систем их описания. В последнее время в онтологии получает право на существование относительность реальностей (релятивизм В.Куайна в работе “Онтологическая относительность”, М.Фуко – в работе “Герменевтика субъекта”). Неопозитивизм пытался заменить эмпирическую данность описанием возможных восприятий исследователя, т.е. субъективировать онтологическое (Т.Кун, Д.Агасси), утверждая, что имеет место зависимость научных теорий от субъективных взглядов или интересов ученых. Это приводит к необходимости учитывать в качестве своеобразных онтологических (по отношению к системе знаний) факторов внутренние побуждения, интересы, творческие способности познающих людей. Относительность научных теорий в онтологии в последнее время также имеет тенденцию перерастания в признание относительности реальностей (Н.А.Носов, И.Г.Корсунцев, М.Крюгер, С.Пенни, К.Хаттори, Ф.Фармер, Дж.Бэйтс и др.). Однако при признании двухстронности взаимодействия виртуальной реальности с реальностью, ее порождающей [11], характерно отсутствие четких границ между ВР разного уровня, что не отмечается на сегодняшний день в известных работах.
Интересно, что сам факт распараллеливания концепций в онтологии и возникновения полионтологичности также может и должен быть предметом онтологии и представляет собой далеко не тривиальную проблему. Действительно, по Ф.Шеллингу, “главная задача всякой философии состоит в разрешении проблемы существования мира” [12]. До сих пор не решен вопрос о том, где кончается виртуальная реальность и где начинается реальность объективная, если она вообще существует. В эпистемологии проблему границы между ними – так называемую проблему демаркации – поставили К.Поппер и И.Лакатос как проблему разделения научного знания и вненаучных представлений. Однако впоследствии она была снята Т.Куном, С.Тулминым, П.Фейерабендом и др., видевшими в научном исследовании одну из форм общекультурной деятельности. В этом случае факторы, влияющие на особенности исследований, практически не противостоят науке абсолютным образом, а определяются конкретной стратегией ученого. Рассмотренная в таком аспекте относительность нейроинформатики как виртуальной реальности требует ввести в категорию ВР временной фактор, т.е. предполагает привязку к моменту времени как точке отсчета, за которую можно взять, например, настоящее время. Вероятно, можно говорить не о виртуальной реальности ввиду ее относительности, а о степени виртуальности рассматриваемой ВР по отношению к реальности, ее породившей, или, наоборот, как порождающей к будущей порожденной.
Невозможно не заметить, что повышенная генеративность фантазий – еще одна характерная черта нового времени, оказывающая огромное влияние на структуру общего информационного пространства. Наблюдается появление соответствующих направлений в сфере культуры, выражающихся как в явной форме, например в виде научно-фантастических жанров литературы и искусства, так и в скрытой, например в виде атрибутов процесса формирования идеалов (образа и стиля жизни, сексуальных запросов и т.д.). Все это, вместе с тем, означает параллельное возникновение и развитие соответствующих потребностей и мотивационных процессов, что является скрытым внутренним. Таким образом, бурное распространение фантазирования означает прежде всего наличие связанных с ним адекватных психических процессов. А это опять-таки указывает на смещение акцентов в сферу сознательного и еще большую его интеллектуализацию, что также создает возможность перенапряжения ответственных за этот род деятельности структур. Сейчас же происходят интенсивная смена мифов и повсеместное продуцирование новых, отвечающих современной ментальности, – так называемая ремифологизация. Наблюдающаяся при этом десакрализация, отмеченная рядом авторов [13], таким образом, видимо, представляет собой в большей мере трансформацию сакрального, а не его исчезновение [14].
Само понятие десакрализации очень относительно, поскольку не существует абсолютного вакуума и на месте ниспровергнутых авторитетов тут же вырастают новые. Поэтому можно говорить скорее не о ниспровержении, а о замене авторитетов. Так, например, устранение разрывности пространства-времени в результате десакрализации и устранения священного [15] обязательно воссоздается в трансформированном виде в других сферах в замаскированных проявлениях, например в виде неизбежности внедрения виртуальной реальности, в том числе и компьютерной [16], в виде неизбежности мотивов самопознания, приводящих на определенной стадии к нейрокомпьютерным технологиям, к мотивам попыток воспроизведения свойств нервной системы [17], погружения в мир грез, фантазий, к усилению влечения к алкоголю, наркотикам и т.д. Если религиозное чувство – это чувство связи с природой, с Единым, то усиливающийся рационализм порождает интегральный целостный подход, что, по сути дела, является той же, но только трансформированной связью с Единым, той же встроенностью, но выраженной в иных терминах, на другом языке. Феномен веры нисколько не потускнел, он просто преобразился, изменились предметная область веры, ее терминология и, как следствие, система ценностей. Феноменологическая направленность, проявляющаяся в теоретическом стремлении к десимволизации и демифологизации, согласно принципу дополнительности Бора и принципу компенсации Адлера (на примере неполноценности), может, наоборот, как психический компенсаторный механизм служить маркером реально усиливающихся символизации и мифологизации.
В свою очередь, этот факт говорит о динамизме и трансформации веры (точнее, вериабельности – способности верить), порождаемых экзистенциальным фактом динамизма жизни. Изменчивость, динамизм жизни и в плане ее сущностной основы, и в плане основы темпоральной обусловлены прежде всего динамизмом материальной сферы, обладающим притом явно выраженной нелинейностью, а именно, склонностью к ускорению изменений. Достаточно обратить внимание, например, на то, что пистолет за три столетия с момента его изобретения (XVI в.) практически не претерпел изменений, но какие перемены произошли с ним за последние 100 лет! И дело не только в силах, вызывающих тотальное прогрессирование количества и качества окружающих человека вещей, хотя это, безусловно, обнаруживает корреляцию с ростом трансформируемости веры (все проще и легче происходит изменение веры – вериабельность повышается).
Необходимо заметить, что сила веры, т.е. способность человека к вере, нисколько не уменьшается, а совсем наоборот. Бытующая на этот счет иллюзия, что сейчас никто ни во что не верит, наивна, поскольку не только сохранение способности верить, но и возрастание ее маскируется как раз трансформацией веры [18]: раньше верили в одно, теперь – в другое. Вера в технический прогресс, в рекламу, в НЛО, в параллельные миры, наконец, в нейрокомпьютеры, в то, что они действительно “нейро-”, подтверждает сказанное (“евклидово восприятие – тоже лишь явление исторического ряда, не более” [19]). И здесь уместно говорить о вере, вериабельности, доверчивости как о психическом свойстве человека, которое поддается тренировке и изменениям, как и другие психические функции. Тренировка способности к вере обусловливается общим повышением уровня символичности восприятия, которое также продолжает нарастать, чем дальше, тем стремительнее. Все большая изощренность знаковых систем во всех сферах жизни требует огромного напряжения веры, т.е. работы психики, поскольку восприятие все в большей мере переключается на ассоциативные мозговые структуры, в том числе на ответственные за сферу сознания (кошка ни за что не поверит, что фотография рыбы – это рыба, а у человека не возникнет ни тени сомнения). Готовность к восприятию рукотворных продуктов, в частности к восприятию изделий микроэлектроники как подобия нервной системы, определяется прежде всего изменениями в психической сфере человека, которые ему самому у себя очень трудно оценить. Оценка эта может быть осуществлена косвенно по отпечаткам, оставляемым человеком в окружающей материальной и информационной среде [20]. С этой точки зрения плачевное состояние окружающей среды в результате воздействия антропогенного фактора красноречиво говорит о соответствующем общем состоянии человеческой психики в настоящий момент. Симптоматичность стремления к ИИ обнаруживается в восприятии ее как показатель разворачивающейся материализации во всех сферах социокультурной жизни. С этих позиций фактическое начало явной ИИ, на наш взгляд, положили не Мак-Каллок и Питс, а еще раньше, в 60‑х годах XIX в., И.М.Сеченов, когда выступил с развернутой критикой методологии изучения психической деятельности.
Можно утверждать, что именно реификация, моделирование и фантазирование, действуя в комплексе, при превышении ими определенного порогового уровня начинают порождать информационные интеллектуальные технологии. Стремление перейти к искусственному интеллекту и нейрокомпьютингу и потребность в таком переходе означают только новую количественную ступень в уровнях реификации, моделирования и фантазирования. В то же время реификация, моделирование и фантазирование непосредственным образом связаны с определенным уровнем фонового транса функционирующего мозга человека. Более того, именно транс является следствием и одновременно необходимым условием развертывания реификации, моделирования и фантазирования. Уровень этой трансализации быстро растет вместе с прогрессом информационных интеллектуальных технологий и, вероятно, как раз и определяется текущим уровнем реификации, моделирования и фантазирования. В самом деле, основной показатель вхождения в трансовое состояние – сужение восприятия, чему в огромной мере способствует виртуальная реификация, поскольку более простое постоянное порождение новых материальных объектов задает фиксацию внимания на них, а новизна их подавляет адаптационные возможности. Кроме того, реификация, все больше создавая предпосылки для углубления специализации труда, тем самым также стимулирует сужение восприятия. Моделирование тоже работает на устранение диффузного взгляда на мир, так как, по сути дела, вырывает из целостной картины мира отдельные элементы или даже пародии на них и объединяет их в искусственно созданную “систему”. Это также способствует фиксации внимания, а главное, запускает самостоятельный поиск схематизмов в целостной картине мира и влечет за собой расщепление ее, а значит, и личности на части при восприятии, что также характеризует трансовое состояние. Фантазирование, по сути, является предварительной подготовкой, базой, на которой развиваются трансовые состояния, тем более что, представляя собой трансформированную сакральность, оно замешано на вере (при этом направленность во времени: в будущее или в прошлое – не имеет значения).
Таким образом, можно заключить, что перенесение реификации, моделирования и фантазирования в область виртуальных технологий искусственного интеллекта и нейрокомпьютинга представляет собой шаг в сторону еще большей трансализации сознания современного человека. Более того, сами информационные интеллектуальные технологии можно расценивать как специфический вид транса или трансового состояния. Это, в свою очередь, позволяет сделать выводы о соответствующих отрицательных сторонах влияния указанных технологий на нормальное функционирование мозга человека. Все это относится, а со временем еще более будет относиться к общему стрессогенезу [16, 17], к причинам социально-психологических проблем, а также, возможно, к общему кризису техногенной цивилизации.
Дата добавления: 2015-08-21; просмотров: 67 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Синергетический подход в естествознании | | | Структура сознания человека |