Послесловие. Чертова карусель 261 6 страница

Таким образом, подошло время для шумной встряски и в хитром доме агитпропа. На повестке дня стояла реорганизация дома чудес и иностранного легиона. Но это не совсем тот легион, имя которому легион.

Иностранным легионом в агитпропе называли некоторые категории иностранных граждан, которые застряли в Советском Союзе. В основном это были перебежчики и дезертиры из американских, английских и французских оккупационных войск и союзных учреждений в Западной Германии и Австрии.

Западная пресса, как правило, пишет только о советских перебежчиках, которые “избирают свободу”, чтобы “сказать миру правду” через микрофоны “Голоса Америки” или радио “Освобождение”. Но в действительности поток перебежчиков шел в обоих направлениях. Иногда в Восточную Германию бежало такое количество американских дезертиров, что пограничники-фольксполицаи просто гнали их дубинками назад, зная, что большинство из них просто уголовники или наркоманы.

В психологической войне значительную роль играет не только психология, но и холодная статистика. С точки зрения этой статистики иностранный легион подразделялся на три когорты.

Первая когорта, самая многочисленная, бежала по романтическим причинам. Некоторые американцы, чтобы избавиться от своих жен, готовы были спрятаться даже за “железный занавес”. Другие, наоборот, делали это в поисках нового счастья с молоденькой немочкой, считая дезертирство проще, чем развод. Были и такие, кто от несчастной любви вместо самоубийства бежали в СССР. Так или иначе, в основном это была когорта бигамистов.

Вторая когорта, тоже довольно многочисленная, бежала из-за мелких уголовных и административных проступков. А третья когорта состояла из искателей приключений и идеалистов.

После проверки органами безопасности всех этих легионеров передавали для дальнейшей обработки в агитпроп. Там им сразу наклеивали ярлык политических эмигрантов и первое время, пока они были свеженькие, использовали их на радио “Свобода” или в доме чудес, Потом, когда они теряли свою актуальность, агитпроп не знал, что с ними делать, и сдавал их для дальнейшего устройства в Международное общество помощи борцам революции – МОПР или в благотворительное общество Красный Крест.

Первая когорта, жертвы амура, то есть бигамисты, рано или поздно обзаводились семейством, находили себе работу и сходили с политической арены.

Вторая когорта, любители темных дел, даже в условиях социализма возвращались к своему привычному образу жизни и попадали в тюрьму. Но после отсидки они, как правило, опять появлялись на радио “Свобода” или в доме чудес и предлагали свои мемуары, где они описывали свой свежий опыт по советским тюрьмам в качестве ужасов капиталистического мира.

Как ни странно, но именно эта вторая когорта из асоциального элемента составляла золотой фонд пропаганды агитпропа. А серебряным фондом являлась третья когорта – из искателей приключений и идеалистов.

Штаб-квартира иностранного легиона находилась в поселке недалеко от Москвы, который во время войны служил лагерем для немецких военнопленных. Когда немцы уехали домой, в этом лагере с удовольствием поселились бездомные советские граждане.

Здесь ютились многие представители московской богемы и всякие неудачники, которых так и называли – недоделки. Неподалеку был дачный поселок, где жили известные советские писатели и поэты, Переделкино. Поэтому соседний поселок, где жила нищая богема и всякие неудачники, недоделки, стали называть Недоделкино. Так это название и прилипло – недоделки из Недоделкино.

В этом же Недоделкино приютился и иностранный легион. Сначала пополнение этого иностранного легиона шло самотеком. Но постепенно родник стал иссякать, и тогда в Научно-исследовательском институте – НИИ-13 разработали какие-то специальные методы. Результаты не заставили себя долго ждать.

В американском посольстве в Москве служил некий Викки Кравсон, который довольно долго сотрудничал с советской разведкой. Потом ему приказали собираться домой в Америку. То ли посольство пронюхало о его связях с советской разведкой, то ли Викки просто перепугался, но, так или иначе, Викки решил остаться в Советском Союзе и объявил себя политическим беженцем. Так как для разведки он был теперь бесполезен, то его сразу сдали на мыло – в агитпроп.

Благодаря дипломатическому скандалу дело это получило мировую огласку. Поэтому в хитром доме агитпропа из маленького Викки сделали большую шишку и решили, что ему следует написать книжку. Викки сидел и пыхтел, но у него ничего не получалось. Тогда книжку поручили писать ангелоподобному Адаму Абрамовичу Баламуту. Но посередине книжки Викки разругался со своим ангелом-спасителем.

Кончать книжку поручили Чумкину-меньшевику, который был папой Чумкина-большевика и который кормился около радио “Свобода” в качестве консультанта по вопросам революции. Книжку назвали коротко и ясно: “Я избрал коммунизм!” Когда этот коллективный труд был закончен, от него явно попахивало меньшевиками и троцкистами. Троцкистский душок исходил от падшего ангела Баламута, который в глубине души был немножечко троцкистом.

Книжку издали, конечно, под именем Викки Кравсона, который потом должен был поделиться гонорарами с Баламутом и Чумкиным. Но когда дело дошло до дележки, Викки вдруг заявил, что он написал книжку сам, и не дал им ни копейки. Обиженные писатели-призраки ходили по Москве и проклинали Викки на всех углах.

Об этом пронюхали иностранные журналисты, и Викки обвинили в мошенничестве. Чтобы раздуть пропагандный эффект, хитрый дом агитпропа решил инсценировать в Праге международный судебный процесс по обвинению журналистов в клевете на честного Викки.

В качестве свидетеля противной стороны в Прагу приехала даже бывшая жена Викки; Она громко плакала и повторяла, что Викки был какой-то ненормальный, что он не хотел детей и все время заставлял ее делать аборты. На процессе Викки сделал себе шикарную завивку-перманент, кидался на всех с кулаками и ругался непечатными словами. А выйдя на улицу, боялся, что его убьют, и требовал себе двух телохранителей.

– Припадки агрессивности и мания преследования, – констатировал начальник агитпропа. – Типичный шизофреник.

Процесс агитпроп, конечно, выиграл. Потом Викки женился на какой-то старухе, но вскоре развелся. Для защиты от врагов он выпросил себе пистолет и вскоре подстрелил человека, который по ошибке постучал в его дверь. С тех пор, выходя на улицу, бедный Викки наклеивал себе фальшивую бороду и длинные усы.

Но все знали, где его найти – в ресторане “Одесская чайная”. Обычно он сидел там, забившись в темный угол, с фальшивой бородой и приклеенными усами да еще надев черные очки. Иногда он на некоторое время исчезал. Говорили, что в психиатрическую лечебницу.

В конце концов Викки Кравсон застрелился из того самого пистолета, который он выпросил для своей безопасности. Для отвода глаз пустили слухи, что Викки стал жертвой каких-то агентов.

Не успело отшуметь дело Кравсона, как на горизонте появилась новая знаменитость. До того как прославиться, Джемма Коссэн служила в том же американском посольстве в роли скромной учительницы для детей посольского персонала. Потом она почему-то решила сбежать.

– Цепная реакция! – решили в агитпропе.

На первое время беглую Джемму приютили в Красном Кресте. Однако вскоре беглянка передумала и вернулась в свое посольство. На следующий день она опять передумала и выпрыгнула на улицу из окна третьего этажа. Ее подобрали со сломанной ногой – и со славой.

Пока Джемма лежала в больнице, в хитром доме агитпропа под ее именем быстренько сочинили книжку “Прыжок к социализму”. Выписавшись из больницы, Джемма получила свой гонорар, купила себе автомобиль, наехала на дерево и опять очутилась в больнице, но уже с проломанным черепом.

Когда ей залатали череп снаружи, выяснилось, что у нее что-то не в порядке внутри. Пришлось отправлять ее в третью больницу. На этот раз в клинику для душевнобольных.

– Ничего не пойму! – развел руками начальник агитпропа. – То ли это после прыжка к социализму? То ли после аварии? Или она вообще тюкнутая?

Вместе с Джеммой из того же посольства сбежал и объявил себя невозвращенцем еще один учитель. Из окошка он не прыгал и потому в знаменитости не попал. Только в агитпропе наточили карандаши, чтобы писать за него книжку, как пришло известие, что он уже сидит в сумасшедшем доме.

Тут уж начальник агитпропа не выдержал:

– Это черт знает что! Разведка нажимает на всяких психов. А мы потом должны с ними нянчиться...

После долгих совещаний с НИИ-13 в хитром доме агитпропа решили, что иностранный легион следует передать в распоряжение дома чудес. А заодно в дом чудес нужно нового вождя. И тут начальника агитпропа осенило.

Ведь после успеха с “Душой Востока” у Бориса Руднева теперь громкое имя. К тому же он штатный инструктор агитпропа – и бездельничает, взял себе творческий отпуск – и пишет книжку. И начальник агитпропа нажал на соответствующие кнопки.

Борису Рудневу позвонил по телефону архиепископ Питирим и попросил встретиться с ним в доме под золотым петушком. Это был тот самый архиепископ Питирим, в миру генерал-полковник госбезопасности Питирим Федорович Добронравов, который был правой рукой начальника 13-го отдела КГБ – новой советской инквизиции. А дом под золотым петушком, где жил Максим, служил своего рода конспиративной квартирой, где встречалось ближайшее окружение красного папы.

Когда Борис приехал, то Максима дома не было, а архиепископ Питирим прохаживался в генеральской форме КГБ. На погонах у него поблескивали скрещенные топорики, значки технической службы КГБ, которые в данном случае немножко напоминали средневековую инквизицию.

– Ну, Борис Алексаныч, поздравляю! – улыбнулся генерал-архиепископ. – Начальник агитпропа предлагает вашу кандидатуру на пост президента дома чудес, куда будет включен также иностранный легион. Начальник агитпропа говорит, что под вашим руководством мы создадим политическую организацию нового типа. Ну и зашумим на весь мир...

– Что? – сказал Борис. – Иностранный легион? Да ведь это ж шайка дезертиров, бигамистов, воров и мошенников. А вы хотите, чтобы я с их помощью весь мир перевернул?

– А почему бы и нет? Не забывайте, что Ленин и Троцкий, если разобраться, тоже были дезертирами и жили по заграницам. Сталин начал свою политическую карьеру с банковского грабителя. А Литвинов помогал сбывать эти деньги, – Борис отрицательно покачал головой, а генерал-архиепископ с усмешкой продолжал: – Учтите, что в начале своей карьеры Юлий Цезарь тоже был мошенником и авантюристом, и его даже секли публично. А ближайшим сотрудником Ленина был Роман Малиновский, глава большевистской фракции в Государственной думе, который до этого судился за воровство и изнасилование. И крупнейший деятель Коминтерна Карл Радек-Собельсон тоже судился за воровство: даже его псевдоним К. Радек по-польски означает “крадек”, то есть вор. В общем, Борис Алексаныч, в роли президента дома чудес вас ожидает довольно интересная работа.

– Нет, нет, Питирим Федорыч, спасибо за честь.

– Хорошо, тогда я открою вам один маленький секрет. Между нами говоря, реорганизация дома чудес – это новый и довольно засекреченный спецпроект нашего Научно-исследовательского института – НИИ-13. Это один из объектов психологической войны. А эта психвойна ведется теперь не с кондачка, а на базе серьезной научно-исследовательской работы. – Генерал-архиепископ погладил свою окладистую бороду. – А что касается персонала, то... Поверьте мне, все революционные или, скажем, подрывные организации состояли из людей такого сорта. Когда-то, еще до революции, Ленина спросили, на кого он делает ставку. И в минуту откровенности товарищ Ленин сказал коротко и ясно: “На сволочь!” А товарищ Сталин потом, после революции, всю эту сволочь перестрелял. Революция имеет свои скрытые закономерности, о которых трудно писать в учебниках истории.

– Да, но ведь дом чудес – это просто шайка алкоголиков. Шантрапа!

– Это снаружи. А внутри – это очень сложный и нежный механизм. Это своего рода лаборатория. Питательный бульон, где культивируются специальные бациллы психвойны. Кстати, для вашего сведения – этот спецпроект называется “Профсоюз святых и грешников”.

– Святых в этом доме чудес я что-то не видел, – скептически заметил Борис.

– Да, грешников всегда больше, чем праведников, – согласился генерал-архиепископ советской инквизиции. – Кроме того, есть еще грешные святые и святые грешники. Есть также доброе зло и злое добро. Только не все это видят. – Он расхаживал по комнате, заложив руки за спину. – В свое время Достоевский предупреждал, что если кто погубит Россию, то это будут не коммунисты, не анархисты, а проклятые либералы. Достоевский хорошо знал, что он говорил, – и он был прав. Потому к либерализму и прилипла кличка – гнилой либерализм. А такой гнилой либерализм – это духовный яд, трупный яд. Это и есть то самое доброе зло, которое на вид добро, а на самом деле зло. Потому-то философ-чертоискатель Бердяев, изобретатель доброго зла и злого добра, и называл либеральничающего графа Льва Толстого “настоящим отравителем колодцев жизни”. Это относится к религиозной философии Толстого во втором периоде его жизни, когда он уже был душевнобольным человеком. Вот за это-то Толстого и отлучили от церкви. Но точно таким же “отравителем колодцев жизни” был и сам Бердяев. Потому-то суд Святейшего Синода в 1915 году и приговорил Бердяева к вечной ссылке в Сибирь. Потому-то Ленин и выслал Бердяева за границу – и еще 300 таких же синих мух. Синие мухи – трупные мухи. И они разносят трупный яд.

– Хорошо, либерализм – это доброе зло, – сказал Борис. – А что такое злое добро?

– Это то, что делаем мы, – тонко, как иезуит, усмехнулся генерал-архиепископ советской инквизиции. – Трупный яд гнилого либерализма – доброе зло пришло в Россию с Запада. И это было одной из причин революции, которая стоила России 50 миллионов человеческих жизней. Роды нового общества. Однако Запад подпускает нам этот яд и теперь – под маской гуманизма, в форме так называемых диссидентов, которые по сути дела есть неотроцкисты и необердяевцы. А мы, тайная полиция новой молодой России, потихоньку перекачиваем этот яд назад – с Востока на Запад. Этому же служит и спецпроект “Профсоюз святых и грешников”. Так что работа у вас будет довольно интересная. Своего рода санитарно-политическая профилактика.

– Питирим Федорович, но ведь у меня творческий отпуск – и я пишу мою книжку...

– Знаю, об идеальных советских людях нового типа – гомо совьетикус. Но тема эта гораздо трудней, чем вы думаете. И я хотел бы помочь вам. Именно поэтому я и поддерживаю вашу кандидатуру в президенты дома чудес. Гарантирую, что в этом “Профсоюзе святых и грешников” у вас будут самые широкие возможности познакомиться с этими гомо совьетикус на практике.

– Хм, но что это, собственно, за работа?

– Вы знаете разницу между белой и черной пропагандой?

– Я только знаю, что черная пропаганда – это порнография и всякие непечатные вещи. Для морального разложения противника.

– Да, но это чепуха. Мы занимаемся вещами на гораздо более высоком идеологическом уровне. Одна наша бацилла сидела около президента Рузвельта и даже советовала ему, что делать. Дело атомного шпиона Фукса – это тоже наша работа. У нас для этого есть специальный мозговой трест: профессора, доктора, академики, головастики, полубоги.

Генерал-архиепископ поднял палец к небу и покрутил им, как штопором.

– Всякие там новые философы и теологи, социологи и биологи... Например, вся психвойна в принципе базируется на так называемом “комплексе Ленина”, который делает из людей настоящих революционеров. Но все это вещи сложные и запутанные. Почти как черная магия.

Инструктор агитпропа поморщился:

– Но я этими черными делами никогда не занимался.

– Ничего, там будет и черное, и белое. Ваша часть – только белая. А черными делами будут заниматься другие. Ручаюсь, что вы этого и видеть не будете. Для связи между белой магией и черной магией в качестве Мефистофеля у вас будет Сосий Исаевич Гильруд. А это человек очень оригинальный, настоящий чародей. Позже мы приставим к вам еще специального ангела-хранителя.

– Но что это за черная магия, которой я и видеть не буду?

– Со временем, может быть, и увидите. В качестве теоретической подготовки рекомендую вам почитать книжку Гете “Ученические годы Вильгельма Мейстера”. Кроме того, почитайте “Золотого осла” Апулея, где говорится, что для достижения настоящей мудрости сначала нужно побывать в ослиной шкуре. И желаю вам успеха с вашей книжкой о гомо совьетикус. Посмотрим, что у вас получится.

Выходя из дома злого добра, где обитал красный папа Максим Руднев, Борис посмотрел на задорного золотого петушка, который крутился на крыше в качестве флюгера, и подумал: “Черт бы вас побрал с вашей черной магией! Не дают человеку пожить спокойно”.

Так инженер человеческих душ Борис Руднев стал президентом дома чудес и начальником спецпроекта “Профсоюз святых и грешников”.

Из состава иностранного легиона в руководство дома чудес попал только один человек – Майкл Дундук, которого все звали Мушером. Отец Мушера после революции бежал в Англию и женился на англичанке. Поэтому Мушер свободно говорил и по-английски, и по-русски. Благодаря этому он, в чине английского майора армии Его Величества, попал на службу в Контрольном совете в Берлине. А в советском иностранном легионе Мушер очутился благодаря своему мягкому сердцу.

Хотя в Лондоне у Мушера была жена и двое детей, в Берлине он влюбился в шансонетную певичку Диану. Из тех, которые не столько поют, как показывают свои голые ножки. Потом Диана забеременела, и начала хныкать и плакать. Мушер же не переносил женских слез и, чтобы распутать эту сложную ситуацию, бежал вместе с Дианой в советскую зону Германии, откуда майора армии Его Величества переправили в Москву.

Перебежчики покрупней, как атомный ученый Понтекорво или дипломаты-педики Бергесс и Маклин, устраивались хорошо, на дачах в окрестностях Переделкино. А такая мелочь, как Мушер с Дианой, приземлялись в Недоделкино. В этом иностранном легионе, среди недоделков из Недоделкино, Диана вскоре подарила Мушеру очаровательную дочку.

Диана была родом из Эльзаса, и потому она свободно говорила и по-немецки, и по-французски. А поскольку ее мать была польской еврейкой, то вскоре Диана свободно болтала по-русски. Она-то и прозвала своего мужа Мушером, что по-французски означает “мой милый”. Потом все его так и звали – Мушер да Мушер.

В Англии Мушер окончил университет и. даже имел титул магистра по каким-то там либеральным искусствам. Но в Советском Союзе эти либеральные искусства оказались не у дел, и Мушеру пришлось работать простым маляром на постройках. Несмотря на это, Мушер не унывал и искренне любил свою жену и дочь. Зато Диана, которая мечтала о большой карьере, частенько ворчала, что она променяла шило на мыло.

После объединения иностранного легиона с домом чудес Мушеру предложили должность заместителя президента по социальным вопросам. Зная состав дома чудес, Мушер стал отказываться:

– Спасибо, лучше я останусь маляром. Но здесь вмешалась Диана:

– Мушер, но ведь там можно сделать карьеру! Соглашайся!

Диана всегда уверяла, что поскольку она полуеврейка, то она умней, чем другие. А недоделки из Недоделкино, которые знали Диану, говорили, что она не так умная, как полоумная.

Так или иначе, но Мушеру пришлось согласиться с женой. Так Мушер Дундук, бывший майор армии Его Величества, начал свою карьеру в доме чудес.

Глава 5. Дым без огня

Дьявол делает все в темноте, сзади и наоборот.

Дени де Ружмон. Роль дьявола

В доброе старое время хорошему барину полагалось держать приживалок. Как настоящий барин нового типа, партджентльмен Гильруд тоже имел целую кучу приживалок. И самой заслуженной из них был старенький поэт и писатель Лука Перфильевич Тимуров, которого все называли потомком Чингисхана. На вид ему было лет шестьдесят, но свой настоящий возраст он тщательно скрывал.

Многие называли его потомком Чингисхана просто в шутку, глядя на его преклонный возраст. Но все дело в том, что он действительно был самым настоящим потомком великого Чингисхана, империя которого когда-то простиралась от Тихого океана до Дуная и от Москвы до Персидского залива, и была значительно больше великой Римской империи. В свое время один из потомков Чингисхана из дипломатических соображений женился на дочери какого-то московского князя и этим положил начало древнего и славного рода, представителем которого теперь являлся Лука Перфильевич Тимуров.

Если с исторической точки зрения это был настоящий уникум, то с технической точки зрения потомок Чингисхана был потомственной приживалкой. В молодости он жил на иждивении филантропа и мецената Гильруда-отца. Говорили, что этот меценат очень любил Луку, и при этом многозначительно подмигивали. Позже из уважения к памяти отца Гильруд-сын взял состарившегося Луку на свое иждивение. Таким образом, дом чудес обогатился еще одним ярким сотрудником.

Старенький и маленький, худенький и тщедушный, потомок Чингисхана напоминал собой засушенный прошлогодний гриб. На носу поломанные очки в оловянной оправе, привязанные к одному уху веревочкой. В зубах изгрызенный и обычно пустой мундштук, вырезанный из вишневой ветки. А на костлявых плечах теплая бабья кофта буракового цвета.

У этой кофты на спине полуистертая казенная надпись:

“Психиатрическая больница им. Кащенко”. Потомок Чингисхана говорил, что эту кофту подарила ему одна хорошая знакомая и что он носит ее из сентиментальных соображений, как приятное воспоминание.

В области поэзии потомок Чингисхана был специалистом по сердцещипательным романсам. Потому в доме чудес ему сначала поручили писать политические куплеты. Начинались эти куплеты про политику, а кончались увядшими розами, улетевшими соловьями и повесившейся возлюбленной. Тогда ему дали политические фельетоны. Но вместо политики получались слезливые рассказики про несчастную любовь.

– Хотя и говорят, что любовь – это пружина, которая вращает земной шар, – заметил флегматичный Филимон, – но в данном случае эта пружина крутится наоборот.

– Переведем его на место корректора! – решил неистовый Артамон.

Но потомок Чингисхана, свирепо закусив свой пустой мундштук, стал лепить в гранках еще больше опечаток, чем сами наборщики. Чтобы хоть как-то приткнуть его к делу, его перевели на должность машинистки. С тех пор потомок Чингисхана мирно восседал в комнате машинисток, лупил двумя пальцами по клавишам машинки, как по роялю, и подпрыгивал в такт своей симфонии. Со стороны казалось, что это не машинистка, а композитор в процессе вдохновенного творчества.

Свой календарь потомок Чингисхана исчислял по тому, сколько дней осталось до получки. Сразу после получки он незаметно, как тень в полдень, исчезал. Управделами Брешко-Брешковский недовольно ворчал:

– Куда это Лука делся?

Швейцар Назар, который знал все тайны дома чудес, виновато переминался с ноги на ногу:

– Куды ж ему еще итить... Известно куды...

– Так где он?

– Сами знаете где... – качал головой Назар. Зарабатывал потомок Чингисхана вполне прилично, но денег у него не было никогда. Свои финансы, как и календарь, он исчислял в обратном порядке – в форме вечных долгов. Ходил он обычно, как беспризорник, в одежде с чужого плеча. Когда у него изредка бывали папиросы, он усиленно угощал ими всех и каждого, словно стараясь поскорее избавиться от них. Потом он стрелял папиросы у всех и каждого или демонстративно собирал окурки, словно стараясь подчеркнуть этим свое бедственное положение. Когда ему давали закурить, у него не оказывалось спичек. Когда ему давали спички, они у него обязательно тухли.

– Божий человек, – сочувственно вздыхал неохристианин Серафим Аллилуев. – Раньше такие около церкви стояли. Босиком на снегу. А на шее вериги.

– Типичный недобитый битник, – возражал Остап Оглоедов. – У него в голове перекос – параллакс.

Больше всего потомок Чингисхана приставал с куревом к Акопу Саркисьяну. Тогда финансовый гений завел себе огромную трубку. От трубочного табака бедный Лука начинал чихать и спешно покидал бухгалтерию. Выкурив своего разорителя, бывший миллионер довольно посасывал свой кальян и оправдывался:

– Ведь у меня тут не табачная фабрика!

Чтобы потомок Чингисхана не бегал к нему за спичками, флегматичный Филимон подарил ему старую зажигалку. Но на следующий день рассеянный поэт опять явился к нему за огоньком.

– А где же твоя зажигалка? – удивился Филимон.

– Да я ее, проклятую, потерял, – со скрытым торжеством признался потомок Чингисхана. Казалось, что дело вовсе не в спичках, а ему просто нравилось играть роль беспомощного иждивенца.

Питался потомок Чингисхана, как колхозный воробей: то пожует сухую корочку хлеба, то разведет себе в кипятке бульонный кубик или пьет голый чай. От такой диеты он в конце концов заболел и слег в постель. Швейцар Назар поставил такой диагноз:

– Ничегошеньки не лопает, ну вот кишки и ссохлись. И действительно, непрерывным постом потомок Чингисхана довел свою плоть до того, что у него получилось сращение пищеварительного тракта и потребовалось медицинское вмешательство.

Всезнайка Остап Оглоедов комментировал:

– Это он тренируется по системе йогов. Хочет в нирвану проскочить.

По виду потомок Чингисхана никак не походил на диверсанта. Но, как и все остальные члены шайки Гильруда, во время войны он был советским агентом в немецкой армии. Правда, он заведовал там армейской прачечной и воевал, так сказать, с грязным бельем.

Но стирать свое собственное белье потомок Чингисхана считал ниже своего достоинства. Поэтому от горделивого поэта довольно прозаически – извините за выражение – пованивало. Дабы привести его в человеческий вид, Акоп однажды удержал ему деньги из жалованья, чтобы купить ему свежего белья и рубашек. Но тишайший Лука Перфильевич вдруг разбушевался, как настоящий Чингисхан;

– К черту рубашки! – завопил он. – Давай деньги!

– А зачем тебе деньги?

– Это не твое дело. Мои деньги – захочу и сожгу! Акоп повернулся к швейцару Назару:

– Слушай, куда он таскает свои деньги?

– Да все туды же, – уныло ответил Назар. – Все в ту же дырку.

Потомок Чингисхана вырвал деньги из рук Акопа и выскочил из бухгалтерии так стремительно, словно от этого зависела его жизнь или смерть.

По этому поводу устроили производственное совещание. Комиссар Гильруд предложил:

– А нельзя ли заставить эту разбойницу, чтобы она не грабила бедного старика?

– Ее можно, – флегматично сказал Филимон, – Но его – нельзя.

– Почему?

– Он себе моментально другую найдет, – хмуро ответил Артамон. – Да еще похлеще первой.

– Так что же делать?

– Ничего, – хором ответили Филимон и Артамон. Акоп Саркисьян резюмировал:

– Любви все возрасты покорны, ее порывы благотворны...

Действительно, источником всех странностей потомка Чингисхана была любовь. Как настоящий магометанин, он утверждал, что у него было шесть жен. Каждый Новый год он публично писал всем своим шести женам поздравительные открытки во все концы света, но ответа не получал ни от одной. Потом выяснилось, что аморальность многоженства носила чисто платонический характер: все эти жены существовали только в его пылком воображении.

Как в своем литературном творчестве, так и в жизни Лука Тимуров признавал только несчастную любовь. И в жизни это удавалось ему даже лучше, чем на бумаге. Каким-то особым чутьем он находил себе соответствующий объект обожания. Обычно это была подержанная блудница с темным прошлым. К ее ногам, как мышь в нору, он тащил абсолютно все: свое жалованье, папиросы, еду, цветы и, наконец, свои стихи про несчастную любовь. Когда его припирали к стенке, он сердито огрызался:

– А может быть, у меня по отношению к ней моральные обязательства? Может быть, грехи молодости?

Ни на что большее, кроме возможности пострадать, престарелый обожатель не рассчитывал. Рано или поздно такое бескорыстие становилось невмоготу даже самой прожженной блуднице, и она отказывала ему от дома. Тогда Лука бродил по дому чудес немножко грустный, немножко растерянный и.не знал, куда девать свои папиросы, стихи и деньги. Но вскоре он опять находил себе очередной предмет обожания, еще похлеще первого, и снова принимался счастливо страдать.

Помимо шести несуществующих жен, о которых он вспоминал с большим удовольствием, у потомка Чингисхана имелась еще одна настоящая жена, о которой он вспоминать не любил.

Седьмая жена потомка Чингисхана, писательница и поэтесса Ирина Забубенная, была фигура оригинальная и красочная во всех отношениях. Как и большинство членов оперативной группы Гильруда, родом она была из Прибалтики. Говорили, что она полуеврейка и во время войны оперировала как баронесса Розенберг. Но сама она об этом помалкивала.

Теперь же баронесса Розенберг переключилась на психологическую войну и стала Ириной Забубенной. Для хлеба она бойко строчила обычную казенную пропаганду. Зато для души она писала на редкость чистые, искренние и проникновенные стихи или стилизованные рассказы о возвышающих качествах человеческой души, или символические повести, выточенные мастерским филиграном белых строф.

Читателю невольно представлялась призрачная, как далекая мечта, поэтесса в строгом платье из черного бархата с белым воротничком из брабантских кружев. Читатель видел неземное существо, сотканное из солнечных лучей и чистых, орошенных росой лепестков белых роз в том саду, где поют соловьи. Читатель ощущал слабые и нежные восковые пальчики, которые пахнут ладаном, и голос, ласкающий слух, как журчание лесного ручейка.

Дата добавления: 2015-08-21