Раскрытие комплекса слияния

К

омплекс слияния пронизывает жизнь во всех ее внут­ренних и внешних формах, и в этом он подобен сим­волическому Меркурию алхимиков Ренессанса, — из­вестному своей скрытностью и обманчивостью, своим безумием, нерациональными действиями и теми слож­ностями, которыми сопровождалось его открытие в процессе «фиксации» или «коагуляции», позволяющей постичь его как нечто существующее здесь и сейчас. В каком-то смысле комп­лекс слияния всегда скрыт более явными формами — такими, как нарциссические, пограничные, шизоидные, психосомати­ческие, истерические или иные расстройства. Ускользающий от внимания комплекс слияния часто бытует как во всех этих, так и в других диагностических категориях, с которыми имеет дело психотерапевт, и воспринять, ощутить его— единственный способ помочь анализируемому.⁴⁶ Наши рационально-дискур­сивные карты могут оказаться обманчивыми и не дать разгля­деть, что же на самом деле существует там.

Комплекс слияния — не первое, на что я смотрю, пытаясь разобраться во взаимодействии. Часто бывает так, что лишь ис­черпав все остальные объяснения, я понимаю, что здесь работа­ет комплекс слияния, который не удалось обнаружить до того.

К примеру, мужчина пришел на сессию с похмелья после вче­рашней попойки. Обычно Он много не пьет, особенно в ночь пе­ред терапией, да и сами обстоятельства выпивки озадачили его. Они с женой были приглашены на празднование дня рожде­ния друга:

«Мы знали, что это может стать проблемой. Это всегда так с ним, потому что есть в нем что-то такое, непреодолимое. Это трудно определить, но не только меня и мою жену это

задевает; все, кто знают его, чувствуют то же самое. Все наши друзья подшучивают на этот счет. Словно бы мы не можем сказать ему «нет» и уйти со встречи с ним тогда, ког­да сами этого хотим. Я определил для себя предельное вре­мя — полночь, однако домой приехал лишь в три ночи. Я планировал выпить лишь рюмку или две, но закончил тем, что тянул одну текилу за другой. Я никогда этого не делаю, да и жена моя обычно прекрасно контролирует себя, ког­да говорит, что пить не будет, но тут и она выпила больше, чем следовало. Словно бы это его воздействие... он мягок и мил, однако никто не может уехать, когда хочет».

Было ясно, что друг обладает некими чарами. Я подумал о гипнотизере Свенгали из романа Джорджа Дюморье «Трилби», имя которого стало термином, означающим того, кто полностью доминирует над остальными и контролирует всех окружающих. По мере того, как мой анализируемый все больше и больше рассказывал о событиях вчерашнего вечера, о своей словно бы привязанности к обеденному столу, о том, как то же самое чувс­твовала и его жена, я задумался, а не загипнотизировал ли ка­ким-то образом этот человек их всех? И почему анализируемый так подвластен ему? Таким был ход моих мыслей. Я явно тянул­ся за объяснениями, но все они терпели неудачу перед лицом простого утверждения: все, кто был знаком с этим человеком, говорили одно и то же— от него невозможно было уехать, как и невозможно было разочаровать его отказом от приглашения. И эти приглашения всем внушали страх, несмотря на симпатии к этому мужчине, ведь он считался милым и чутким человеком..

Чувствуя, что обескуражен, я испытывал искушение порас­спросить анализируемого о его снах. К счастью, мой импульс не был слишком силен; в свою очередь, анализируемый был столь озадачен и заинтригован тем, почему же эта личность оказыва­ла не него столь заметное влияние, что я смог сдержаться. Мне удалось не отклониться от темы (чего мне хотелось вследствие растущей тревоги), от материала, который был под рукой.

Когда, наконец, я смог задуматься о возможности существова­ния комплекса слияния, то тут же упомянул об этом своему ана­лизируемому, поскольку мы уже работали с его комплексом слия­ния на недавних сессиях. Я напомнил ему, что если ситуация с его

другом скрывала за собой комплекс слияния, то одновременно во взаимодействии должно присутствовать и мощное чувство от­сутствия какой бы то ни было связи.⁴⁷ Анализируемый ответил: «Это самое трудное. Всякий раз, когда я и моя жена с ним, наши отношения становятся плоскими. Словно бы мы утрачиваем вся­кое отношение друг к другу. Да и другие говорят то же самое!»

До тех пор, пока я не упомянул о комплексе слияния и прису­щих ему противоположностях, анализируемый не замечал лю­бопытного отсутствия общения между ним и женой. Без моего ведома и несмотря на мое сопротивление работе с материалом, принесенным им на сессию, стало ясно, что на самом деле речь идет о тех же проблемах, из которых за предшествовавшие не­дели сформировалось ядро нашего анализа, тогда как поначалу я воспринял его байку о выпивке, скорее, как уход от процесса.

Как это обычно бывает, сам факт того, что существование комплекса слияния обозначено, и наличие пространства для реф­лексии о «невозможной» смеси противоположностей освободили анализируемого от чувства захваченности, еще остававшегося со вчерашнего вечера. Он смог признать, что комплекс слияния вечером доминировал, и в будущем, сосредоточиваясь на своем комплексе и про себя называя его в присутствии своего друга, сильно сократил гипнотическую власть над собой этого человека.

Как всегда, подобные открытия приводят к дальнейшему уг­лублению. Анализ этого инцидента развился в исследование его собственного, схожего с описанным, воздействия на других лю­дей, и более того, привел к обнаружению уровней травмы, бло­кировавших развертывание процесса его индивидуации.

* * *

Обычно, когда комплекс слияния воздействует на поле меж­ду аналитиком и анализируемым, то для них обоих характерна тенденция организовывать этот опыт с помощью более знако­мых концепций, или посредством сообщнической диссоциации. Оба попадают в затуманенное, трансоподобное состояние. Бели аналитику удается указать на дискомфортное чувство, которого избегают они оба, то анализируемый обычно тут же понимает, о чем идет речь. Однако до тех пор, пока аналитик не сможет увидеть, оба продолжают вести себя так, как будто бы комплек­са слияния и вовсе не существует.

4-8869 49

Впервые я встретился с Кайлом, когда ему было сорок пять. За плечами у него было уже восемь лет фрейдистского анализа, временами по четыре раза в неделю, но все же ему с трудом уда­валось вспомнить хоть немногое о детстве до десяти лет. В его близких отношениях не было ничего, кроме боли. Он говорил о склонности к серьезной зависимости от других, о том, что он теряется в другом человеке и одновременно — что задыхается в отношениях. Он не мог полностью присутствовать в каких бы то ни было отношениях, но не мог и отделиться от потребнос­тей другого. Большая часть жизни Кайла прошла в избегании этого «невозможного» состояния слияния путем ухода в разум, в поиск подходящего вместилища для своих мыслей и чувств.

На сессиях чаще всего была очевидна утечка энергии, харак­терная для его шизоидно-подобного замыкания в себе. Часто было сложно не заснуть и оставаться сосредоточенным. По­пытки снизить фокус внимания и добиться воплощенного, има-гинативного образа мыслей, казалось, лишь способствовали дальнейшей диссоциации и приводили к состоянию, подобному трансу. В такие моменты я не способен был на рефлексию су­ществования комплекса слияния. В ретроспективном взгляде было очевидно его присутствие, в моем слиянии с затуманен­ным, замкнутым на себе состоянием Кайла, словно бы мы оба были Околдованы; а также в тех сложностях, которые я испы­тывал, пытаясь составить представление о большей части того, что он говорил.

Это могло принимать самые разные формы, но самой оче­видной из них была моя забывчивость: например, я позабыл о рассказанных мне нескольких очень важных для него пережи­ваниях, что привело его в сильное раздражение; он счел все это частью «беспредельной убогости анализа». Эти неудачи удивили меня, потому что такие провалы в памяти для меня не характер­ны. Однако, несмотря на столь заметные симптомы комплекса слияния (быть может, супервизируй я этот случай, то они были бы ясно видны), мне не хватало способности воспринять его су­ществование в «здесь-и-сейчас» терапевтического процесса. На каждой сессии приходилось делать отчаянные усилия, чтобы организовать свои мысли и собраться, чтобы сознавать, каково душевное состояние Кайла и как оно увязывается с его материн­скими и отцовскими переживаниями и с переносом.

Не знаю уж почему, но сессия, которую я буду описывать ниже, отличалась от всех остальных; мое воображение было живее, и я мог сосредоточиться на вполне осязаемой природе энергии между нами. За время нашей совместной работы Кайл начинал понимать, каким образом его жизнь, судя по всему, всегда разыгрывалась по программам других людей — сначала по моделям его переполненной гневом матери и нарциссичес-кого отца, затем — по повесткам дня его жен и боссов. На этой сессии он задался вопросом — сможет ли он когда-нибудь по­чувствовать внутреннее присутствие своей самости. Мы го­ворили о самости и раньше, особенно во время обсуждений образов из сновидений, но эти разговоры казались чисто ин­теллектуальными и мало что значащими для Кайла. Теперь его вопрос, казалось, дошел до меня, но одновременно я чувство­вал, как он ждет, что я уйду от ответа на него. Я не позволил вопросу ускользнуть.

Вместо этого я объяснил ему, что дело не в том, что у него нет самости, а в том, что его самость не воплощена, не активи­рована в его пространственно-временном существовании. Когда самость вступает в жизнь, подчиненную законам пространства и времени, сказал я ему, она проходит через сложное состояние с парадоксальными характеристиками— она неспособна ни присоединиться к другому человеку, не отделиться от него. По мере произнесения этого я внимательно смотрел, не будет ли он диссоциировать или не станет ли интересоваться моими слова­ми лишь на интеллектуальном уровне. Ни того, ни другого не произошло, он слушал внимательно, как будто чувствовал, что в моих словах есть смысл.

И тогда я начал видеть нашу связь совершенно по-новому; я вступил в иные отношения с полем, существующим между нами — теперь я получал инсайты не только с ментально-ду­ховного уровня, с того, что Юнг называл психическим бессозна­тельным, но позволил моему пониманию сдвинуться немного в сторону тела и прочь от всего ментального. Телом я чувствовал, словно бы мое сознание скользит по спектру, начиная с мен­тально-духовной точки наблюдения и продвигаясь к соматичес­кому бессознательному⁴⁸.

Сдвиг в сторону соматического бессознательного раскрыл нас обоих к переживанию поля с помощью апреспективного понима-

4* 51

ния, отличного от ментально-перспективной формы сознания, ко­торую я раньше считал своей единственной возможностью завя­зать отношения с Кайлом. В этом новом воплощенном состоянии, смотря скорее через свои глаза, чем ими, как при прозрении — то есть не пытаясь видеть что-нибудь, но будучи пронизанным по­лем — я увидел, что некие пряди почти физической природы ис­ходят от Кайла и, колеблясь, очень нерешительно достигают меня. Через несколько мгновений я понял, что резко вышел из этого центрированного на теле состояния и сдвинулся больше в сторону разума и рационального сознания. Если раньше мы были в поле и оказывались подверженными его динамике, то сейчас мы качнулись в сторону субъектов, словно бы восприни­мая все теперь с поверхности контейнирующего поля. Я мог по­чувствовать, что мы с Кайлом были ментально связаны, но эта связь была непрочной. (В прошлом мы переживали только не­существенную ментальную связь, поскольку шизоидное состо­яние крайней душевной дистанцированности и не-связанности господствовало в наших взаимодействиях).

И хотя наша ментальная связь существовала, возможность чувствовать ориентированное на тело состояние исчезла. Связь больше не ощущалась, о ней можно было лишь вспоминать и говорить. Точно так же, будучи связанным с ним посредством соматического бессознательного, я не мог одновременно раз­мышлять с ментально-духовной точки зрения или через пси­хическое бессознательное. Я мог ощущать растущий контакт с тонким телом Кайла как нерешительно простирающийся в мою сторону», и я мог вспоминать природу наших духовных или мен­тальных связей, но не мог ощущать их.

В математической топологии используется образ, известный как бутыль Кляйна (это поверхность, в которой внутренняя и внешняя стороны неразличимы; впервые описана в 1882 году немецким математиком Феликсом Кляйном); образ этот схваты­вает и проявляет подобные колебания оппозиций. Стивен Розен показал, что таинственный алхимический сосуд, vas hermeti-cum, является топологическим эквивалентом бутыли Кляйна⁴⁹.

Если представить себе движение вдоль внутренней стороны бутыли, то фактически, мы окажемся на внешней стороне. По­добным же образом в комнате для консультаций мы с Кайлом были вместе внутри, а затем на поверхности, наблюдая за фор-

Рис. 2. Бутыль Кляина

Дата добавления: 2015-09-03