Святой Грааль Бессознательного

Сара Корбетт

Опубликовано: 16 сентября 2009 г.

Это история о почти что столетней книге в переплете из красной кожи, которая последнюю четверть века пролежала сокрытой в банковском хранилище в Швейцарии. Эта книга большая и тяжелая, а на ее корешке выгравированы золотые буквы, составляющие фразу " Liber Novus ", что на латыни означает "Новая книга". Ее страницы, изготовленные из толстого пергамента кремового цвета, заполнены изображениями существ, принадлежащих иному миру, и рукописными диалогами с богами и демонами. Если бы вы не разбирались в старинных книгах, то приняли бы ее за утерянный средневековый фолиант.

И тем не менее, под тяжелой обложкой книги разворачивается очень современная история. А происходит в ней следующее: Некто достигает середины жизни и теряет свою Душу. Некто отправляется на поиски Души. После многочисленных поучительных трудностей и приключений, которые происходят исключительно в его голове, он снова ее находит.

Одни люди считают, что эту книгу никто не должен читать, а другие, напротив, полагают, что ее должны прочесть все. Истина не известна никому. Большинство из того, что было сказано о книге – чем она является, что значит – это только догадки, потому что с момента начала ее создания в 1914 году в небольшом городке в Швейцарии, от силы два десятка человек сумели прочесть ее или даже толком рассмотреть.

Из тех, кто ее видел, по крайней мере, одна дама, образованная англичанка, которой в 1920-е годы было разрешено изучить некоторые части этой книги, сделала вывод, что книга содержит бесконечную мудрость: "В моей стране есть люди, которые прочли бы ее от корки до корки, практически не дыша (without stopping to breathe scarcely)", – написала она в то время, как другой известный литературный деятель, который увидел книгу вскоре после того, счел ее одновременно увлекательной и тревожной, заключив, что это работа психотика.

Таким образом, несмотря на то, что книга считается ключевой работой одного из великих мыслителей эпохи, большую часть прошлого века она просуществовала в основном в форме слуха, опутанная клубком собственной легенды – почитаемая и изучаемая только на большом расстоянии.

Именно поэтому одним дождливым ноябрьским вечером в 2007 году я села на самолет в Бостоне и рассекала облака, пока не проснулась в Цюрихе и не направилась к воротам аэропорта примерно в то же время, когда центральное отделение Union Bank of Switzerland, расположенное на шикарной улице Bahnhofstrasse(1) через дорогу от Tommy Hilfiger и рядом с Cartier, открывало свои двери новому дню. Приближались перемены: книгу, которая провела последние 23 года взаперти в сейфе одного из подземных хранилищ банка, именно в тот момент завернули в черную ткань и положили в строгого вида обитый тканью чемодан на колесиках. Потом его выкатили мимо охраны наружу, на солнечный свет и чистый холодный воздух, где загрузили в ожидавшую там машину и увезли.

Я понимаю, что сказанное больше походит на начало шпионского романа или голливудского фильма об ограблении банка, но все же это история о гениальности и сумасшествии, о владении и одержимости — этой старой необычной книгой, проходящей красной нитью через (???). Кроме того, в историю замешано большое количество юнгианцев, того типа мыслителей, которые поддерживают теории Карла Юнга, швейцарского психиатра и автора большой книги в красном кожаном переплете. А юнгианцы, по определению, имеют склонность проявлять энтузиазм каждый раз, когда раскрывается что-то, ранее сокрытое или когда что-либо глубинное, наконец, выходит на поверхность. (стр.1)

Карл Юнг основал направление аналитической психологии и, наравне с Зигмундом Фрейдом, был ответственен за популяризацию идеи о том, что внутренняя жизнь человека заслуживает не только внимания, но и специального исследования – эта идея с тех пор привлекла в психотерапию десятки миллионов людей. Фрейд, который вначале выступал в качестве наставника Юнга, а затем стал его соперником, в целом рассматривал бессознательную (???) как склад подавленных желаний, которые впоследствии могут быть закодированы, патологизированы и излечены. Юнг со временем пришел к восприятию психе как по сути своей более духовного и изменчивого пространства, океана, в котором можно вылавливать просветление и исцеление.

Хотел ли он того или нет, Юнга (который считал себя ученым) сегодня больше помнят как контркультурную икону, поборника духовности за рамками религии и неоспоримого покровителя мечтателей и искателей по всему миру, что принесло ему как посмертное уважение, так и посмертные насмешки. Идеи Юнга заложили основу широко используемого личностного теста Майерс-Бриггс (MBTI) и повлияли на создание «Общества анонимных алкоголиков». Основные постулаты теории Юнга – наличие коллективного бессознательного и сила архетипов – проникли в более широкую сферу мышления Нового века, оставаясь при этом скорее на периферии психологического мейнстрима.

Высокий человек в очках в проволочной оправе с зычным смехом и склонностью к экспериментам, Юнг интересовался психологическими аспектами спиритических сеансов, астрологии, колдовства. Он мог шутить, а мог быть нетерпеливым. Он говорил динамично, а слушал с эмпатией. Он обладал знаменитой магнетической притягательностью для женщин. Работая в психиатрической лечебнице Бургхольц (???) в Цюрихе, Юнг внимательно вслушивался в бред шизофреников, веря в то, что в нем прячется ключ к личным и универсальным истинам. Дома, в свободное время, он углублялся в Данте, Гете, Сведенборга и Ницше. Он начал изучать мифологию и мировые культуры, применяя то, что он узнал, к живой подпитке, поступающей из бессознательного, – утверждая, что сны являются богатым и символическим нарративом, исходящим из глубин психики. Где-то на этом пути он начал рассматривать человеческую душу – не только ум и тело – как феномен, требующий особого ухода и развития. Эта идея подтолкнула его к нише, давно занимаемой поэтами и священниками, а не врачами и эмпирически ориентированными учеными.^[1]

Юнг вскоре оказался в оппозиции не только к Фрейду, но и к большинству специалистов в своей области, к тем психиатрам, которые в то время представляли собой доминирующую культуру и говорили на языке клинических симптомов и диагнозов за засовами палат психиатрических больниц. Сепарация оказалась нелегкой. Когда его убеждения стали кристаллизоваться, Юнг, который был на тот момент, казалось бы, успешным и амбициозным мужчиной с недавно созданной семьей, процветающей частной практикой и большим элегантным домом на берегу Цюрихского озера, стал чувствовать, что его собственная психика начинает расшатываться и сдвигаться, пока, в конце концов, Юнг не погрузился в то, что станет кризисом, изменившим его жизнь.

То, что произошло с Карлом Юнгом дальше, стало темой продолжительных споров и легенд в среде юнгианцев и других ученых. Это определяли по-разному: как творческую болезнь, спуск в подземный мир, борьбу с безумием, нарциссическое самообожествление, трансцендентность, кризис среднего возраста и внутренние нарушения, отражающие потрясения Первой мировой войны. В любом случае, в 1913 году Юнг, которому было тогда 38, запутался в субстанции своей собственной психики. Его преследовали тревожные видения, он слышал внутренние голоса. Борясь с ужасом кое-чего из того, что он видел, иногда он боялся, что ему, по его собственным словам, "грозит психоз" или "развитие шизофрении".

Позднее он будет сравнивать этот период своей жизни – эту "конфронтацию с бессознательным", как он его называл, – с опытами с мескалином. Он описывал свои видения как приходящие "нескончаемым потоком". Он сравнивал их с камнепадом над своей головой, с грозами, с расплавленной лавой. "Мне часто приходилось хвататься за стол", – вспоминал он, – "чтобы не развалиться на куски".

Если бы Юнг сам был психиатрическим пациентом, ему, скорее всего, сказали бы, что у него нервное расстройство и посоветовали бы игнорировать тот балаган, который происходил в его голове. Но как психиатр и человек с несомненно индивидуалистическим характером, он вместо этого пытается разрушить стену между своей рациональной самостью и психикой. Около шести лет Юнг работал над предотвращением блокировки своим сознанием того, что хотело ему показать подсознание. Между встречами с пациентами, после ужина с женой и детьми, всякий раз, когда появлялся свободные час-два, Юнг садился в своем кабинете, заставленном книгами, на втором этаже своего дома и фактически вызывал у себя галлюцинации – которые он называл "активным воображением". "Для того чтобы ухватить фантазии, которые шевелились в моем "подземелье", – писал позже Юнг в своей книге "Воспоминания, сновидения, размышления", – "я знал, что я должен позволить себе провалиться в них". Он оказывался в лиминальном пространстве, полном как креативного изобилия, так и потенциальной разрушительности, считая, что это та же пограничная территория, по которой путешествуют и сумасшедшие, и великие художники.

Все это Юнг записывал. Сначала делая заметки в нескольких небольших черных дневниках, затем он интерпретировал и анализировал свои фантазии, в величественном, пророческом тоне заполняя большую книгу в красном кожаном переплете. В книге описаны подробности целенаправленного психоделического путешествия сквозь собственный разум, отдаленно напоминающего сюжеты Гомера ряда встреч со странными людьми, происходящих в удивительном, изменчивом ландшафте сна. Он писал на немецком языке и заполнил 205 страниц большого формата тщательно выведенным текстом и щедро раскрашенными, ошеломляюще подробными рисунками.

То, что он пишет, не отвечает предыдущим канонам его беспристрастных академических работ по психиатрии. И это не простой дневник. В нем не упоминается его жена или дети, коллеги, в нем даже по сути не используется и сам язык психиатрии. Наоборот, эта книга является своего рода фантасмагорической пьесой-моралите, ведомой желанием Юнга не просто найти выход из мангровых болот своего внутреннего мира, но и забрать с собой некоторые их богатства. Именно эта последняя часть – идея о том, что человек может с пользой для себя передвигаться между полюсами рационального и иррационального, света и тьмы, сознательного и бессознательного, заложила основы его дальнейшей работы и того, чем станет аналитическая психология.

Книга рассказывает историю о том, как Юнг пытается обуздать собственных демонов, когда те выходят из тени. Результаты унизительны, иногда отвратительны. В книге Юнг путешествует по земле мертвых, влюбляется в женщину, в которой позднее узнает свою сестру, его сдавливает гигантская змея, а в какой-то ужасающий момент он съедает печень маленького ребенка. ("Я проглатываю с отчаянными усилиями – это невозможно – еще и еще – я вот-вот потеряю сознание – готово"). На определенном этапе даже дьявол осуждает Юнга за его злобность.

Он работал над своей красной книгой – а именно так он ее и назвал, Красная книга – с периодическими перерывами на протяжении примерно 16-ти лет, еще долгое время после того, как миновал его собственный кризис, но ему так и не удалось ее закончить. Его разрывали сомнения, стоит ли ее опубликовать и столкнуться с насмешками своих научно мыслящих коллег, или положить в ящик стола и забыть. Однако, относительно значимости того, что содержала книга, Юнг был категоричен. "Все мои работы, вся моя творческая деятельность", – вспоминал он позже, – "произошли из этих первоначальных фантазий и снов".

Юнг видимо хранил Красную книгу запертой в буфете в своем доме в Küsnacht, в пригороде Цюриха. После своей смерти в 1961 году он не оставил подробных инструкций относительно того, что с ней делать. Его сын Франц, архитектор и третий из пяти детей Юнга, взял на себя управление домом и решил оставить книгу с ее странными размышлениями и тщательно выполненными рисунками там, где она находилась. Позднее, в 1984 году, семья переложила ее в банк, где с тех пор она и пылилась одновременно в качестве актива и пассива.

Каждый раз, когда кто-либо просил посмотреть Красную книгу, члены семьи отвечали без колебаний, а иногда и не обременяя себя соблюдением приличий, – "нет". Они настаивали на том, что Книга имеет частный характер, что это очень личная работа. В 1989 году американский аналитик по имени Стивен Мартин, который тогда был редактором юнгианского журнала, а в настоящее время руководит некоммерческим юнгианским фондом, посетил сына Юнга (остальные четыре ребенка Юнга – дочери) и спросил о Красной книге. Вопрос был встречен с такой яростью, что это его удивило. "Франц Юнг, в других ситуациях добродушный и любезный человек, отреагировал резко, почти что гневно", – написал позже Мартин в информационной рассылке фонда. Франц "недвусмысленно" заявил, что Мартин не может "ни увидеть Красную книгу, ни даже думать о том, что она будет опубликована".

И все же, тайная Красная книга Карла Юнга – отсканированная, переведенная и аннотированная – появится в магазинах в начале следующего месяца, опубликованная издательством W. W. Norton и заявленная, как "самая важная неопубликованная работа в истории психологии". Безусловно, для кого-то это победа, но пока рано говорить для кого.

СТИВЕН МАРТИН – плотный бородатый человек 57 лет. Он жизнерадостен, имеет насмешливое чувство юмора и, как мне показалось, нетронутую способность удивляться. Если вам посчастливится поговорить с ним в любое время, скажем, до 10 утра, он задаст вам первый вопрос: "Как Вам спалось?". И за ним, скорее всего, последует следующий: "Вы видели сны?" Потому что для Мартина, как и для всех юнгианских аналитиков, сны являются барометром для прочтения психики. В своем доме в зеленом пригороде Филадельфии Мартин хранит пять толстых книг, заполненных записями и интерпретациями всех снов, которые он видел во время учебы на аналитика в Цюрихе 30 лет назад под руководством швейцарского аналитика, которой тогда было за 70, Лилиан Фрей-Рон. Теперь Мартин сохраняет свои сны в компьютере, но его сновидения остаются как всегда увлекательными – и он утверждает, что такими должны быть сновидения каждого.

Даже хотя некоторые его коллеги из юнгианского сообщества осторожны относительно возведения Карла Юнга в статус мудреца – ряд антисемитских высказываний и его иногда патриархальные взгляды на женщин вызывают у них некоторую отстраненность – Мартин безоговорочно благоговеет перед ним. Он хранит 20 томов собрания сочинений Юнга дома на полке. Он перечитывает "Воспоминания, сновидения, размышления" по меньшей мере два раза в год. Много лет назад, когда одна из его дочерей брала у него интервью в рамках школьного проекта и спросила, какой религии он придерживается, Мартин, неортодоксальный еврей, ответил: "О, дорогая, я – юнгианец".

Когда я впервые его встретила, на вокзале в Ардморе (штат Пенсильвания), Мартин пожал мне руку и глубокомысленно взял мой чемодан. "Идем," – сказал он, – "я поведу Вас посмотреть на священный носовой платок". Затем мы прошли несколько кварталов до того кабинета, где Мартин принимает клиентов. Кабинет оказался уютным и напоминал пещеру толстым ковром и стенами, окрашенными в глубокий, красивый оттенок голубого. Там была кушетка в миссионерском стиле, два обитых кресла и кофеварка эспрессо в углу.

На стенах висели несколько обрамленных рамами старомодных плакатов Цюриха, а также фотографии в рамках, изображающие Карла Юнга, седого и кажущегося мудрым, и Лилиан Фрей-Рон, круглолицую женщину, по-матерински улыбающаяся сквозь стекла строгих очков.

Мартин нежно снял с полки несколько первых изданий книг Юнга и открыл их, чтобы я могла увидеть, что они подписаны для Фрей-Рон, которая потом завещала их Мартину. И, наконец, мы оказались перед квадратной рамой, висящей на дальней стене комнаты, еще одним подарком от его бывшего аналитика и опорным камнем юнгианской тайны Мартина. В раме находился нежный льняной квадрат, изношенный возрастом, – сложенный носовой платок с буквами "CGJ", аккуратно вышитыми серым цветом в одном уголке. Мартин кивнул. "А вот и он," – сказал он с преувеличенной помпезностью, – "священный носовой платок, священная носовая плащаница К.Г.Юнга".

Кроме ведения аналитической практики Мартин является директором Фонда Филимона, который занимается подготовкой неопубликованных работ Карла Юнга к публикации, и Красная книга – его основной проект. Последние несколько лет он агрессивно, иногда по-проповеднически, собирал средства в юнгианском сообществе для поддержки своего фонда. Фонд, в свою очередь, помог оплатить перевод книги и подготовку научного сопровождения – длинного вступления и обширных сносок, написанных работающим в Лондоне историком по имени Сону Шамдасани, который выступает в качестве главного редактора фонда и который провел около трех лет, убеждая семью одобрить публикацию книги и предоставить ему доступ к ней.

Учитывая цель Фонда Филимона – добыть и обнародовать старые документы Юнга, например, лекции, с которыми он выступал в Психологическом клубе Цюриха, или неопубликованные письма, – и Мартин, и Шамдасани, которые основали фонд в 2003 году, работали над развитием связей с семьей Юнга, собственниками и, как известно, к сожалению, рьяными хранителями работ Юнга. Мартин повторил то, что рассказывали мне практически все, кого я встречал впоследствии, о работе с потомками Юнга. "Это иногда затруднительно," – сказал он и добавил, пояснив, – "Они настоящие швейцарцы".

Скорее всего, он хотел этим сказать, что члены семьи Юнга, которые наиболее активно работают над сохранением наследства Юнга, привыкли делать все осторожно и с упором на частную жизнь и приличия, и иногда их ошеломляют довольно наглые и совершенно неформальные подходы американских юнгианцев – которые, можно смело сказать, являются самыми ревностными из всех юнгианцев – вмешиваюхся в дела семьи. Это американцы стучат в двери дома в Küsnacht без предварительного уведомления; американцы взбираются на ограду в Bollingen, каменной крепости, которую Юнг построил в качестве летней резиденции южнее, на берегу Цюрихского озера. Американцы буквально еженедельно забрасывают Ульриха Хорни, одного из внуков Юнга, который управляет редакторскими и архивными вопросами, связанными с Юнгом, через семейный фонд, просьбами о различных разрешениях. Отношения между семьей Юнг и людьми, которых Юнг вдохновил, представляют собой, практически неизбежно, сложный симбиоз. Красная книга – которая, с одной стороны, описала самоанализ Юнга и стала генезисом юнгианского метода, а с другой была просто достаточно странной, чтобы поставить семью в неловкое положение, – несла в себе своеобразный электрический заряд. Мартин понимал затруднительную ситуацию потомков. "Они им владеют, но они этим не жили", – сказал он, описывая наследие Юнга, – "Для них это очень сложно, потому что мы все чувствуем, будто мы это принадлежит нам". Даже сам старый психиатр, казалось, понимал сложность ситуации. "Слава Богу, что я – Юнг", – сказал он однажды, по слухам, – "а не юнгианец".

"Этот парень был Бодхисаттвой," – сказал мне Мартин в тот день. "Это самый крупный исследователь психики ХХ века, и эта книга рассказывает историю его внутренней жизни". И добавил: "У меня мурашки по коже, когда я просто подумаю об этом". Как раз тогда он должен был увидеть книгу, но это его мучило еще больше. У него была надежда, что Красная книга "даст новую жизнь" юнгианской психологии, или, по крайней мере, подведет лично его ближе к Юнгу. "Пойму ли я ее?" – сказал он, – "Скорее всего, нет. Разочарует ли она? Возможно. Вдохновит ли она? А как она может не вдохновить?" Он помолчал, как бы обдумывая это. "Я хочу с ее помощью трансформироваться ", – сказал он, наконец, – "Вот и все".

ДЛЯ ТОГО, ЧТОБЫ ПОНЯТЬ и расшифровать Красную книгу – а этот процесс, по словам Сону Шамдасани, потребовал более пяти лет напряженной работы – он подолгу бесцельно прогуливался по Hampstead Heath в Лондоне. С утра он переводил книгу, а затем, после обеда, проходил не одну милю в парке, мысленно отследить ту "кроличью тропку", которую Юнг проложил через собственный разум.

Шамдасани 46 лет. У него густые черные волосы, взгляд, привыкший замечать детали, и сдержанная, даже усыпляющая манера говорить. Он приветлив, но не особенно склонен к бессодержательным разговорам. Если Стивен Мартин – по характеристикам Юнга – "чувственный тип", то Шамдасани, который преподает историю медицины в Wellcome Trust Center Лондонского университетского колледжа и держит книгу древнего греческого драматурга Эсхила возле дивана в качестве легкого чтения, является "мыслящим типом". Он изучает юнгианскую психологии более 15-ти лет, и особенно его привлекает широтой психологии Юнга и его знание восточной мысли, а также историческое богатство его эпохи, периода, когда визионерское письмо было более распространено, когда наука и искусство были более слиты, когда Европа погружалась в психическое потрясение войны. Он склонен с подозрением относиться к интерпретациям, которые не подтверждены неопровержимыми фактами – и, по сути, привык критиковать каждого, кого он считает виноватым в поверхностном подходе к науке, – а также проявляет, в общем-то, несентиментальное отношение к Юнгу. Оба эти качества делают его порой неудобной фигурой как для юнгианцев, так и для семьи Юнг.

Отношения между историками и семьями исторических личностей являются, практически по своей природе, историей взаимного разочарования. Одна сторона старается извлечь, другая – защитить. Одна толкает, другая тянет. Стивен Джойс, литературные распорядитель и последний живой наследник Джеймса Джойса, сравнил исследователей и биографов с "крысами и вшами". Сын Владимира Набокова Дмитрий недавно сказал в интервью, что подумывает уничтожить последний известный роман своего отца, чтобы спасти его от "чудовищных простофиль", которые уже роются в жизни и работах его отца. Вдова Т.С.Элиота Валери Флетчер активно оберегает его документы от рук биографов, а Анна Фрейд, как известно, была в течение всей своей жизни крайне избирательна в том, кому разрешать читать и цитировать архив отца.

Даже на этом фоне семья Юнга, возглавляемая Ульрихом Хорни, главным литературным распорядителем, отличается особо категоричной неприступностью. На протяжении многих лет они пытались помешать публикации книг, которые считали негативными или неточными (включая книгу титулованного биографа Дейдры Бэр), инициируя в юридические разбирательства с юнгианцами и другими учеными по поводу прав на работы Юнга и сильно переживая по поводу того, как изображают самого Юнга. Шамдасани с самого начала был осторожен с наследниками Юнга. "У них сформировалась целая свита людей, приезжающих к ним с просьбой показать сокровища короны", – сказал он мне этим летом в Лондоне, – "И стандартным ответом было: "Убирайтесь!"

Шамдасани впервые обратился к семье с предложением отредактировать и потом опубликовать Красную книгу в 1997 году, который оказался подходящим временем. Франц Юнг, ярый противник раскрытия частной жизни Юнга, недавно умер, а семья приходила в себя после публикации двух спорных и широко обсуждаемых книг американского психолога по имени Ричард Нолл, который представил Юнга как развратного самозванца-пророка арийского культа солнцепоклонничества, а некоторые из его основных идей – либо как плагиат, либо как идеи, основанные на сфальсифицированных исследованиях.

Хотя нападки Нолла должны бы были подтолкнуть семью к еще более категоричной защите Красной книги, Шамдасани пришел к ним с верными козырями – двумя неполными печатными набросками Красной книги (без иллюстраций), которые он где-то откопал. Один из этих томов хранился на книжной полке в доме в южной части Швейцарии, у пожилой дочери женщины, которая когда-то работала фонотипистом и переводчиком у Юнга. Второй он нашел в Библиотеке Бейнеке Йельского университета в коробке с не внесенными в каталог документами, принадлежащими известному немецкому издателю. Тот факт, что неполные копии Красной книги существовали, означал две вещи – во-первых, что Юнг передал их, по крайней мере, нескольким друзьям, предположительно, спросив их совета по поводу опубликования, а во-вторых, что книгу, которую столь долгое время считали закрытой и недоступной, фактически, можно было найти. Перед ними с пугающей очевидностью предстал призрак Ричарда Нолла и любого другого, кто, как они того боялись, может захотеть очернить Юнга, выборочно цитируя книгу. С благословения семьи или без него, Красная книга – или, по крайней мере, ее фрагменты – скорее всего, в какой-то момент в ближайшее время станет известна общественности, "вероятно", – зловеще предупреждает Шамадасани в сообщении семье, – "в форме, направленной на сенсационность".

Около двух лет Шамдасани летал в Цюрих и обратно, пытаясь убедить наследников Юнга. Он организовывал встречи за обедом и кофе и читал им лекции. Наконец, после напряженный, по всей видимости, совещаний внутри семьи, Шамдасани выделили небольшое жалование и цветную копию оригинала книги, а также разрешение начать подготовку к публикации, хотя ему и пришлось согласиться на строгие условия конфиденциальности. В 2003 году, когда денег стало не хватать, был создан Фонд Филимона для финансирования изысканий Шамдасани.

Прожив практически десять лет в основной наедине с книгой, Шамдасани – любитель хорошего вина и джазовых хитросплетений – сейчас имеет слегка ошеломленный вид человека, который лишь недавно нашел выход из огромного лабиринта. Когда я проведала его летом этого года в набитом книгами доме на две семьи с видом на пустошь, он как раз добавлял свою 1051-ю сноску к Красной книге.

Эти сноски – будто карта как путешествия Шамдасани, так и Юнга. Они включают в себя ссылки на Фауста, Китса, Овидия, скандинавских богов Одина и Тора, египетских божеств Исиду и Осириса, греческую богиню Гекату, древние гностические тексты, греческие Гипербореи, царя Ирода, Ветхий Завет, Новый Завет, Заратустру Ницше, астрологию, художника Джакометти и алхимическую формулу золота. И я упомянула лишь некоторые из них. Основной предпосылкой появления книги, сказал мне Шамдасани, было разочарование Юнга в научном рационализме – который он называл "духом времен", – и в ходе многочисленных донкихотских поединков с собственной душой и другими внутренними фигурами он приходит к тому, что познает и начинает ценить "дух глубин", сферу, которая дает пространство магии, совпадениям и мифологическим метафорам, передаваемым снами.

"Это атомный реактор для всех его произведений", – сказал Шамдасани, заметив, что все наиболее известные концепции Юнга – в том числе его мнение, что человечество имеет общий запас древней мудрости, который он назвал коллективным бессознательным; и мысль о том, что личность включает в себя как мужское, так и женское начало (анимус и анима) – произратают из Красной книги. Создание книги также заставило Юнга поменять принципы работы с клиентами, о чем свидетельствует статья, которую Шамдасани нашел книге, опубликованной методом самиздата и написанной бывшей клиенткой, в котором та упоминает советы Юнга по работе с тем, что происходит в более глубоких и иногда пугающих частях ее разума. "Я бы посоветовал Вам записать все это, так красиво, насколько Вы сможете – в какой-либо книге в красивом переплете", – наставлял Юнг. – "Будет казаться, будто Вы банализируете видения – но раз так, Вы должны это делать это – так Вы освободитесь из-под их власти... Затем, когда это все окажется в какой-нибудь драгоценной книге, Вы сможете обращаться к книге и перелистывать ее, и для Вас это будет собственная церковь – Ваш кафедральный собор – немые места Вашего духа, где Вы найдете возрождение. Если кто-нибудь скажет Вам, что это нездорово или невротично и Вы послушаете его, то Вы потеряете свою душу – потому что в этой книге Ваша душа".

ЧТО БЫ ТАМ НИ ГОВОРИЛИ, ЦЮРИХ ЯВЛЯЕТСЯ одним из наиболее целеустремленных городов Европы. Звон его церковных колоколов раздается точно, его поезда проносятся туда и обратно, безупречно следуя графику. Тут вы найдете заполненные людьми фондю-рестораны, шоколадные магазинчики и румяных местных жителей, беззаботно крутящих педали своих велосипедов, пересекая каменные мосты, соединяющие берега реки Лиммат. Летом яхты с белыми парусами носит ветром по Цюрихскому озеру; зимой на горизонте сияют Альпы. А в обеденные часы круглый год отряды молодых банкиров шагают по улице Bahnhofstrasse в своих внушительных костюмах и элитных часах и кажутся вечно озабоченными тем фактом, что у каждого под ногами лежат запутанные подземелья, набитые ослепительными и нереальными мировыми богатствами.

Однако, тут же, насыщая городское материальное великолепие своей приверженностью снам, существуют юнгианцы. Около 100 юнгианских аналитических практик в Цюрихе и окрестностях исследуют сны своих клиентов во время сеансов, которые проводятся в небольших офисах, спрятанных в зданиях по всему городу. Еще несколько сотен будущих аналитиков мы можем обнаружить в одном из двух юнгианских институтов этого региона. Уже не раз мне рассказывали о том, что в дополнение к тому, что это фантастический город для туризма и хорошее место для того, чтобы спрятать деньги, Цюрих является и прекрасным местом для сновидений.

Юнгианцы привыкли быть в меньшинстве практически всюду, куда бы они не пришли, но здесь, в 370-тысячном городе, они определенно нашли спокойствие и опору. Цюрих для юнгианцев обладает духовностью. Это своего рода Иерусалим, место, где К.Г.Юнг начал свою карьеру, проводил семинары, взращивал тесный круг последователей, разрабатывал свои теории психики и постепенно состарился. В институты поступают много швейцарцев, американцев, англичан и немцев, но есть и люди из таких мест, как Япония, Южная Африка и Бразилия. Хотя существуют и другие юнгианские институты в других городах по всему миру, которые предлагают дипломные программы, изучение техник анализа снов в Цюрихе немного подобно обучению игры в бейсбол на стадионе Yankee. Для уверовавшего само место уже становится талисманом.

Стивен Мартин, также как и я, вылетел в Цюрих на той неделе, когда Красную книгу достали из ее обители в банковском хранилище и перевезли в небольшую фотостудию возле Оперного театра, чтобы отсканировать, страница за страницей, для публикации (отдельный перевод на английский язык наряду с введением и сносками Шамдасани будут помещены в конце книги). У Мартина уже вошло в привычку посещать Цюрих несколько раз в год ради "их сарделек и обновления" и заниматься делами Фонда Филимона. В первое утро, когда я приехала, мы гуляли по старым кварталам Цюриха перед тем, как идти смотреть на книгу. Цюрих настроил Мартина на ностальгический лад. Именно здесь он встретил свою будущую жену Шарлотту и именно здесь развились практически столь же важные отношения с его аналитиком Фрей-Рон, когда он в течение нескольких лет два-три раза в неделю доставлял себя вместе со своими снами в ее офис.

Прохождение анализа является основной практической частью юнгианского обучения, которое обычно длится около пяти лет, а также включает в себя, среди прочего, курсы по фольклору, мифологии, сравнительной религии и психопатологии. Это, говорит Мартин, "дисциплина, где очень много зависит от авторитета наставника". Он любит подчеркивать собственную достойную родословную, потому что сама Фрей-Рон проходила анализ у К.Г.Юнга. Кажется, свои родословные знают большинство аналитиков. Тем утром мы с Мартином проходили мимо одного кафе, в котором он вдруг заметил другого американского аналитика, которого знал еще со школы и который потом обосновался в Швейцарии. "О, это же Боб", – весело сказал Мартин, направившись к этому мужчине. "Боб учился у Лилианы", – объяснил он мне, –"что делает нас своего рода братьями".

Юнгианский анализ в значительной степени основан на том, чтобы записывать свои сны (или зарисовывать их) и приносить их аналитику – человеку, гарантированно хорошо разбирающемуся как в символах, так и в людях – достаточно хорошо, чтобы отыскать в них как личностное, так и архетипическое значение. Заимствуя это из личного опыта Юнга, аналитики часто поощряют своих клиентов самостоятельно экспериментировать с активным воображением, ворошить пробудившееся содержание и взаимодействовать со всем тем, или всеми теми, что появляется на поверхности. Анализ считается формой психотерапии, и многие аналитики, фактически, получают одновременно квалификацию психотерапевта, однако в чистой форме юнгианский аналитик избегает клинического определения диагноза и методов лечения, предпочитая более широкие (а кто-то может сказать, что более неопределенные) цели самопознания и целостности – процесс созревания, который сам Юнг назвал "индивидуацией". Возможно, по этой причине юнгианский анализ апеллирует к тем, кто вступил в стадию середины жизни. "Цель анализа – не лечение", – объяснил мне Мартин, – "Это цель психотерапии. Цель анализа", – добавил он несколько помпезно, – "вернуть жизнь тому, кто ее утратил".

Позже в ходе того дня мы пошли в фотостудию, где уже началась работа над книгой. Это была неприглядная комната с цементным полом и черными стенами. Приглушенная атмосфера и яркий свет придавали ей схожесть с операционной. Там уже находился редактор из "Norton" в непритязательном спортивном пальто. А также художественный редактор, которого нанял "Norton", и два техника из компании под названием DigitаlFusion, которые прилетели в Цюрих из Южной Калифорнии с компьютером, который, казалось, весил полтонны, и фототехникой.

Шамдасани приехал перед нами. Как и Ульрих Хорни, который вместе со своим кузеном Петером Юнгом стал осторожно поддерживать Шамдасани, стараясь достичь консенсуса внутри семьи и убедить ее позволить выпустить книгу в свет. Именно Хорни привез книгу из банка и сейчас стоял, сморщив лоб, будто в каком-то смысле все происходящее было для него пыткой. Говоря о наследниках Юнга, необходимо понимать, что в течение уже почти четырех десятилетий после смерти К.Г.Юнга они продолжаются вращаться в вихре того психического торнадо, которое тот создал при жизни, разрываясь между антагонистическими силами его поклонников и критиков, а также между собственной семейной лояльностью и неизбежной склонностью истории судить и изменять свои суждения о тех, кто ее создает. Хорни потом признался мне, что то, что Шамдасани обнаружил затерявшиеся копии Красной книги, его удивило, и что даже сейчас он не вполне уверен, хотел ли Карл Юнг, чтобы Красная книга когда-либо была издана. "Он оставил этот вопрос нерешенным", – сказал он, – "Кто-то может подумать, что он отвел одного из своих детей в сторону и сказал: "Вот что это такое, и вот что я хочу, чтобы вы с этим сделали". Но он этого не делал". Это оказалось бременем, которое Хорни, казалось, было нести тяжело. Он появился в фотостудии не только с Красной книгой в ее особенном обитом чемодане, но и с одеялом и зубной щеткой, так как после того, как окончится рабочий день, ему придется провести ночь, приютившись рядом с книгой, – "необходимые меры безопасности", – объяснил он.

И, наконец, купаясь в лучах яркого света, там лежала Красная книга Карла Юнга, раскрытая на странице 37. На одной из открытых страниц был изощренный мозаичный рисунок, изображающий гиганта, держащего топор и окруженного крылатыми змеями и крокодилами. Другая сторона была заполнена мелким каллиграфическим письмом на немецком языке, которое казалось одновременно очень сдержанным, и, в то же время, исходя даже из количества слов на странице, создавало впечатление текста, который писался лихорадочно, в состоянии катарсиса. Над книгой, подвешенный на опорной тележке, щелкал и жужжал 10200-пиксельный сканер, фотографируя одну десятую миллиметра за раз и пересылая изображения в компьютер.

Красная книга была, несомненно, красива. Ее цвета, казалось, пульсировали, а шрифт текста полз как змея. Можно было почти физически ощутить облегчение Шамдасани, как и тревожность Хорни. Казалось, все в комнате замерли в своего рода благоговении, особенно Стивен Мартин, который стоял на расстоянии около восьми футов от книги, однако, в конце концов, через несколько минут, начал сантиметр за сантиметром подбираться к ней ближе. Когда художественный редактор предложил сделать перерыв, Мартин нагнулся, наклонив голову, чтобы прочесть кусочек немецкого текста на странице. Понял ли он его или нет, он не сказал. Он только поднял голову и улыбнулся.

В ОДИН ИЗ ДНЕЙ я решила оторваться на время от сканирования и посетить Андреаса Юнга, который живет со своей женой Врени в старом доме К.Г.Юнга по адресу 228 Seestrasse в городке Küsnacht. Дом – здание 1908 года в стиле барокко, занимающее 5000 футов площади, которое было спроектировано психиатром и профинансировано в значительной степени из наследства его жены Эммы, стоит на просторном участке между дорогой и озером. Два ряда возвышающихся постриженных декоративных деревьев создают узкий проход ко входу. Дом выходит фасадом на покрытое снегом озеро, ряд ухоженных садов, а в одном углу находится выбивающийся из общей картины непослушный участок бамбука.

Андреас – высокий мужчина, который спокойно держится и одет как джентльмен. В свои 64 года он напоминает более стройный, мягкий вариант своего знаменитого деда, которого он называет "К.Г." Из пяти детей (все они, кроме одного, уже умерли) и 19 внуков (все они, кроме пяти, еще живы), он – один из самых молодых, а также, по слухам, наиболее расположенных к любопытным незнакомцам. Однако, такая известность обязывает. Он и Врени делают чай и вежливо предлагают домашнее печенье и смешные истории о Юнге тем достаточно вежливым посетителям, которые позаботятся договориться о встрече заранее. "Люди хотят со мной поговорить, а иногда даже прикоснуться ко мне", – сказал мне Андреас, выглядя одновременно умиленным, и немного оробевшим. "Но все это ничуть не из-за меня, конечно. Это из-за моего деда". Он рассказал, что садовники, которые подстригают деревья, часто бывают обескуражены, когда сталкиваются с незнакомцами – обычно иностранцами – фотографирующими дом. "В Швейцарии К.Г.Юнга не считают таким значительным", – он сказал, – "Они не видят смысла этого".

Юнг, который родился в горном селе Kesswil, всю жизнь был аутсайдером в Цюрихе, даже когда в сознательном возрасте он усеял город своими последователями и стал – наравне с Паулем Кли и Карлом Бартом – одним из наиболее известных швейцарцев своего времени. Возможно, такая маргинализация отчасти была результатом непривычности его идей (например, его высмеяли за публикацию в конце 1950-х книги, в которой анализировалсь психологический феномен летающих тарелок). Возможно, причиной была его широко задокументированная резкость в отношении людей, которых он считал неинтересными. Или, возможно, это было связано с тем фактом, что он нарушил установленную иерархию своей профессии (в течение того беспокойного периода, когда он начал писать Красную книгу, Юнг ушел в отставку со своей должности в Burghölzli и так никогда туда и не вернулся). Кроме того, очень вероятно, это было связано с нарушающим условности, нескрываемым, более чем сорокалетним романом, который у него был со скромной, но интеллектуально неприступной женщиной, которую звали Тони Вольф, одной из прежних клиенток в анализе у Юнга, которая пошла дальше, став аналитиком, а также близким профессиональным коллегой и частым, хотя и не очень желанным завсегдатаем за семейный обеденным столом у Юнга.

"Жизнь К.Г.Юнга была непростой", – сказал Андреас, – "И для семьи это оказалось совсем не легко". Будучи молодым, Андреас иногда шел и находил в буфете Красную книгу своего деда, листал ее страницы просто для развлечения. Лично зная автора книги, он говорит: "Мне это абсолютно не казалось странным".

Для своей семьи К.Г.Юнг стал еще большей загадкой после своей смерти, когда он оставил большое количество неопубликованных работ и тех, кто стремился наложить на них руки. "Были большие ссоры", – рассказал мне Андреас, когда я снова посетила его этим летом. Андреас, которому было 19, когда умер его дед, помнит семейные споры относительно того, позволять ли публиковать некоторые из личных писем Юнга. Когда все родственники собирались на ежегодную рождественскую вечеринку в Küsnacht, дети Юнга удалялись в комнату и заводили жаркие споры о том, что делать с тем, что он после себя оставил, в то время как его внуки играли в другой комнате. "Мои кузены и братья, и я – мы считали их глупыми, раз они спорят об этих вещах", – вспомнил Андреас, усмехнувшись, – "Но позже, когда наши родители умерли, мы вдруг заметили, что сами ведем между собой те же споры".

Даже правнуки Юнга чувствуют его присутствие. "Он был вездесущим", – рассказал мне Даниэль Бауманн, чья бабушка была дочерью Юнга Грет, когда я встретилась с ним позже. Он описывал собственное детство со смешанным чувством горечи и сочувствия, адресованным старшим поколениям. "Это было постоянно – "Юнг сказал это", "Юнг сделал то" и "Юнг думал так". Когда вы что-либо делали, он всегда каким-то образом при этом присутствовал. Он просто продолжал жить. Он был с нами. Он все еще с нами", – сказал Бауманн, архитектор, а также глава совета директоров Института К.Г.Юнга в Küsnacht. Он постоянно имеет дело с юнгианцами, и для них, говорит он, все происходило так же. Юнг будто среди них, но, в то же время, его нет. "Это своего рода голограмма", – объяснил он, – "Каждый проецирует что-либо в этом пространстве, и Юнг начинает снова превращаться в реального человека".

ОДНАЖДЫ НОЧЬЮ НА той неделе, когда мы занимались сканированием в Цюрихе, мне приснился значительный сон. Значительный сон, говорят мне юнгианцы, это отход от всех обычных грез, что в моем случае означало, что этот сон будет не о падении с утеса и не о пропуске экзамена. Это был сон о слоне – мертвом слоне, у которого отрезана голова. Голова лежала на гриле в барбекю в пригородном стиле, и я держала шпатель. Все носились вокруг с коктейлями, голова шипела над пламенем. Я была сердита на воспитательницу из детского сада моей дочки, поскольку она изначально должна была жарить слоновью голову на барбекю, но даже не озаботилась прийти. И поэтому эта обязанность легла на мои плечи. Затем я проснулась.

Возле фуршетного стола во время завтрака в гостинице я натолкнулась на Стивена Мартина и калифорнийского аналитика, которую зовут Нэнси Фурлотти, она является вице-президентом совета директоров Фонда Филимона и в тот момент пила чай с мюслями.

"Как дела?" – сказал Мартин.

"Вам снились сны?" – спросила Фурлотти.

"Что для Вас значат слоны?" – поинтересовался Мартин после того, как я рассказала свой сон.

"Мне нравятся слоны", – сказала я, – "Я восхищаюсь слонами".

"Это Ганеша", – среагировала Фурлотти, скорее обращаясь к Мартину, чем ко мне, – " Ганеша – индийский бог мудрости".

"Слоны – это материнское", – предположил Мартин, – "они очень заботливы".

Они потратили несколько минут, озадаченно размышляя над архетипической ролью воспитательницы детского сада. "Что Вы чувствуете относительно ее?" "Как Вам кажется, она больше напоминает материнскую фигуру или скорее похожа на ведьму?"

Предложить сон юнгианскому аналитику – это как подкинуть сложное квадратичное уравнение человеку, которому очень нравится математика. На это нужно время. При этом наслаждаться стоит именно процессом. Решение не всегда очевидно сразу. В течение следующих месяцев я рассказала о своем сне еще нескольким аналитикам, и каждый из них крутился около тех же самых символических концепций женственности и мудрости. Однажды я посетила офис Мюррея Стайна, американского аналитика, который живет в Швейцарии и является президентом Международной школы аналитической психологии, чтобы поговорить о Красной книге. Стайн рассказал мне о том, как некоторые юнгианские аналитики, которых он знал, переживали из-за публикации – особенно беспокоясь о том, что это личный документ, который может быть воспринят как работа сумасшедшего, что тогда мне напомнило о моем безумном сне. Я рассказала ему свой сон, заметив, что сама мысль о том, чтобы есть голову слона, поражает меня своей гротескностью, смущает и может быть признаком того, что с моей психикой что-то явно не так. Стайн уверил меня, что еду интерпретируют как символ интеграции. "Не беспокойтесь", – сказал он успокаивающе, – "Это ужасает на уровне натурализма, но символически это хорошо".

Оказалось, что все, кто работал над Красной книгой на протяжении этой недели видел сны. Нэнси Фурлотти приснилось, что мы все сидим за столом, пьем жидкость янтарного цвета из стеклянных шаров и говорим о смерти (было ли сканирование книги смертью? Возможно, за смертью следует возрождение?). Сони Шамдасани приснилось, что он натолкнулся на Хорни, который спал в саду музея. Стивен Мартин был убежден в том, что он почувствовал, как, когда он спал, его похлопала по спине некая невидимая рука. А Хью Мильстайн, один из техников, которые занимались сканированием книги, провел мучительную ночь, наблюдая за тем, как на экране компьютера вспыхивало призрачное, бледное лицо ребенка (Фурлотти и Мартин поспорили: может, это был Меркурий? Бог путешественников на перекрестьях дорог?).

Однажды рано утром мы стояли около фотостудии, обсуждая свои различные сны, когда Ульрих Хорни устало протащился сквозь двери. Он отрядил своего племянника Феликса провести предыдущую ночь рядом с Красной книгой. Феликс выполнил задание, Красная книга лежала закрытой на столе, словно заснув. Но Хорни, выглядящий утомленным, казалось, хотел еще раз мрачно взглянуть на книгу. Юнгианцы поприветствовали его: "Как поживаете? Вам прошлой ночью снились сны?"

"Да", – тихо сказал Хорни, не отрывая своего пристального взгляда от стола, – "Мне приснилось, что эта книга сгорела".

ДОЙДЯ ПРИМЕРНО ДО ПОЛОВИНЫ Красной книги – после того, как Юнг пересек пустыню, взобрался на горы, нес Бог на своей спине, совершил убийство, побывал в аду, и после того, как он провел длинные и беспредметные разговоры со своим гуру, Филимоном, мужчиной с рогами быка и длинной бородой, который парит на крыльях зимородка, – он вполне объяснимо чувствует себя утомленным и обезумевшим. Именно тогда снова появляется его душа, женская фигура, которая в книге периодически выплывает на поверхность. Она говорит ему не бояться безумия, а принять его, даже эксплуатировать его как источник творческого потенциала. "Если ты хочешь найти свои пути, ты не должен отвергать безумие, ибо оно составляет такую значительную часть твоей природы".

Красная Книга – не простое предприятие. Оно не было простым ни для Юнга, ни для его семьи, ни для Шамдасани, и не будет простым для читателей. Книга витиеватая, барокковая и, как и многое другое, связанное с Юнгом, полна преднамеренной странности, синхронизированной с древней и мистической реальностью. Текст плотный, часто поэтический, неизменно странный. Рисунки зачаровывающие и также странные. Даже сегодня эта публикация кажется рискованной, чрезмерным откровением. Однако, с другой стороны, возможно, Юнг так это и задумывал. В 1959 году, после того как он около 30 лет не прикасался к книге, он написал краткий эпилог, признавшись, что столкнулся с ключевой дилеммой, решая судьбу книги. "Поверхностному наблюдателю", – написал он, – "что это покажется безумием". И все же сам тот факт, что он написал эпилог, кажется, указывает на то, что он верил то, что когда-нибудь его слова достигнут верной аудитории.

Шамдасани предвидит, что содержимое Красной книги воодушевит как сторонников Юнга, так и его критиков. Некоторые юнгианцы уже планируют конференции и лекции, посвященные Красной книге, и это кажется Шамдасани занятным. Помня о том, что он потратил годы, пока не почувствовал, будто бы понял что-то об этой книге, он с любопытством хочет узнать, что будут говорить о ней уже через несколько месяцев после публикации. По его личному мнению, как только книга увидит свет, она станет одним из основных элементов истории Юнга, который будет невозможно игнорировать, дверьми, ведущими в самый внутренний из всего внутреннего опыта Карла Юнга. "Как только книга выйдет, возникнет разделение на периоды "до нее" и "после нее" в истории изучения Юнга", – сказал он мне, добавив, – "она уничтожит все биографии, написанные для новичков". А что же ожидает остальных, тех из нас, кто не является юнгианцем, подумала я. Может ли Красная книга предложить что-нибудь и нам? "Конечно, это же человеческая история", – ответил Шамдасани, – "Основной посыл, который передает нам Юнг, – "Цените свою внутреннюю жизнь".

После того, как книга была отсканирована, она вернулась назад в свое банковское хранилище, но ей придется снова путешествовать – в этот раз в Нью-Йорк, в сопровождении целой группы потомков Юнга. В течение следующих нескольких месяцев она будет выставлена в художественном музее Rubin Museum of Art. Ульрих Хорни сказал мне этим летом, что он предполагает, что книга вызовет "критику и сплетни", но, открыв к ней доступ, они потенциально избавляют будущие поколение семьи Юнг от тех проблем, с которыми в прошлом столкнулись сами. Если бы еще одно поколение унаследовало Красную книгу, сказал он, "пришлось бы снова задавать вопрос: "Что нам с этим делать?"

Стивен Мартин также будет оказывать помощь при передаче книги в Нью-Йорк. Он уже чувствует, что она представит Юнга в хорошем свете – из-за сна, который он видел недавно и в котором над швейцарскими Альпами вставал "неописуемо величественный" рассвет. Правда, другие люди не настолько оптимистичны.

В Красной книге после того, как душа Юнга убеждает его принять безумие, он все еще сомневается. И тут вдруг, как это бывает в снах, его душа превращается в "жирного маленького профессора", который проявляет к Юнгу своего рода отеческую заботу.

Юнг говорит: "Мне еще кажется, что я совсем потерял себя. Я действительно сумасшедший? Все это ужасно сбивает с толку".

Профессор ответил: "Имей терпение, все разрешится. Так или иначе, хорошего тебе сна".

^[1] Исправление: 20 сентября 2009 г.

В статье на стр. Page 34 этого номера о Карле Юнге и книге, в которой он описал борьбу с собственными демонами, неправильно написано название улицы в Цюрихе, где книга годами хранилась в банковской ячейке до своей публикации, и в исправленном варианте, который появился в субботу, название также указано неверно. Это Bahnhofstrasse, не Banhofstrasse и не Banhoffstrasse. В статье также неправильно указано расположение Bollingen, городка, где Юнг построил летнюю резиденцию в виде каменной башни. Он находится на северном берегу Цюрихского озера, а значит на юг от семейного дома Юнга в Küsnacht.

Исправление: 4 октября 2009 г.

В статье за 20 сентября о публикации Красной книги Карла Юнга неправильно указано название швейцарского банка, где много лет хранилась книга. Это Union Bank of Switzerland, а не United.

Дата добавления: 2015-09-03