Месса душ

Мой дед, старый Шаттон, возвращался однажды вечером из Пеймпода, где он получал свою ренту. Это было накануне Рождества. Весь день шёл снег, и дорога стала совсем белой; белыми также были поля и склоны холмов. Боясь потерять дорогу, мой дед пустил лошадь шагом.

Подъезжая к старой разрушенной часовне, стоявшей внизу от дороги на берегу Триё, он услышал, как прозвонили полночь. И сразу же колокол стал звонить, будто призывая на мессу.

— Вот как! Часовню святого Кристофа, стало быть, восстановили, а я этого сегодня утром не заметил, когда проезжал мимо. Правда, я не смотрел в ту сторону, — подумал дед.

Колокол продолжал звонить. Он решил пойти взглянуть, что это значит. В свете луны часовня казалась совсем новой. Внутри горели свечи, и их красноватые отблески освещали витражи. Дед Шаттон сошёл с лошади, привязал её к изгороди и вошёл в "святую обитель". Она была полна людей, и все слушали очень сосредоточенно! Даже ни одного звука кашля, время от времени нарушающего тишину церквей, не было слышно.

Старик опустился на колени у паперти. Священник был в алтаре; его помощник ходил туда и сюда по хорам.

Старик сказал себе: "По крайней мере я не пропущу полночную мессу". И он по привычке стал молиться за умерших родственников. Священник повернулся к присутствующим, чтобы благословить их. Дед заметил, что его глаза были до странного блестящими. Ещё более странным было то, что эти глаза, казалось, во всей толпе различили его, Шаттона, и их пристальный взор остановился на нём. Тут старик почувствовал какое-то беспокойство. Священник, взяв из дароносицы облатку и держа её между пальцами, глухо спросил:

— Желает ли кто-нибудь принять причастие?

Никто не ответил. Священник повторил вопрос три раза. То же молчание среди прихожан. Тогда старик Шаттон поднялся. Он был возмущён тем, что все остаются равнодушными к голосу священника.

— Клянусь честью, господин священник, — воскликнул он, — я исповедовался сегодня утром перед тем, как отправиться в путь, и хотел причащаться завтра в день Рождества. Но если это Вам доставит удовольствие, я готов теперь принять Тело и Кровь нашего Господа Иисуса Христа.

Священник сразу спустился по ступенькам алтаря, в то время как мой дед пробирался через толпу, чтобы преклонить колени у балюстрады хора.

— Благословляю тебя, Шаттон, — сказал священник после того, как он проглотил облатку. — Однажды в рождественскую ночь, когда шёл снег, как сегодня, я отказался пойти причащать умирающего. С тех пор прошло 300 лет. Чтобы искупить кару, мне нужно было, чтобы живой принял причастие из моей руки. Благодарю тебя. Ты спас меня, и ты спас в то же время души умерших, которые находятся здесь. До свидания, Шаттон, до скорого свидания в раю!

Едва он произнёс эти слова, как свечи потухли. Старик оказался один в разрушенном здании, крышей которому служило только небо; он был один среди разросшихся кустов ежевики, заглушивших весь неф. (Неф — это внутренняя часть церкви). Он с великим трудом выбрался наружу. Сев на лошадь, он продолжал путь...

Эта история приводится в данной главе постольку, поскольку является примером призрака, стремящегося искупить оплошность, совершенную на земле. Однако её можно отнести и в другую главу, к случаям, иллюстрирующим способность умершего прибегать к многочисленной бутафории, способствующей его цели. Кажущаяся реставрация разрушенной часовни (которая, возможно, была театром действий на земле), собрание верующих, огни свечей — всё это могло быть просто творением мысли священника, который долгое время сосредоточивался на этом предмете. Всё это могло быть также материализацией, видимой для любого путника; однако это предположение мало вероятно и его вряд ли стоит принимать в расчёт. Очень может быть, что сила желания священника имела гипнотическую власть над Шаттоном, на мгновение открыв его сознание для астрального зрения. Вполне вероятно, что верующие были не простыми мыслеформами, а душами умерших католиков, полными благочестия, которые, возможно, знали об обете покаяния священника и оказывали ему содействие своими объединёнными искренними мыслями и молитвами. Если это было так, то обилие вспомогательных деталей легко объяснить.

Другим любопытным моментом является внезапный характер освобождения. Лишь только искупление свершилось, священник почувствовал себя свободным; вполне возможно, что он действительно освободился от необходимости пребывать на низких астральных подпланах. К ним в течение многих лет он был привязан одним желанием совершить предписанное ему искупление. Как только это желание остаться превратилось в желание уйти, самая грубая часть оболочки его тела немедленно растворилась и сознание начало действовать на более высоких планах. Опыт показывает, что если в сознании человека уже намечается переход от одного подплана к более высокому, то резкое потрясение может ускорить эту перемену; несомненно, что в данном случае это было бы именно так. Триста лет — это необычный по своей длительности период пребывания на астральном плане, даже для того, чтобы совершить покаяние, и можно, естественно, предположить, что священник ошибался, определяя продолжительность своего пребывания в чистилище. Тем не менее, если он считал для себя возможным праздновать искупительную мессу только один раз в год, в рождественскую полночь, то ему действительно пришлось ждать живого слушателя много лет.

Дата добавления: 2015-09-03