Что нам обещает социология 5 страница

5.

Теперь я возвращаюсь к проблеме порядка, которая у Парсон­са в его "Социальной системе", по-видимому, является главной и представлена, скорее всего, в гоббсовской трактовке. Эту проблему можно рассмотреть вкратце, поскольку в ходе развития социаль­ных наук она не раз переформулировалась и наиболее подходящим образом может быть названа проблемой социальной интеграции.

¹ См.: Lockwood D. Op. cit. P. 138.

² Gouldner A. Op. cit. P. 41.

Разумеется, для ее рассмотрения необходима рабочая концепция социальной структуры и ее исторического изменения. В отличие от представителей " Высокой теории " у большинства обществове­дов, как я полагаю, эта концепция выглядит примерно следующим образом.

Прежде всего, вопрос о том, "что объединяет социальную струг туру" не имеет единого ответа. Его и быть не может, потому что социальные структуры существенно различаются между собой по степени и способу объединения. Фактически типы социальной структуры полезно рассматривать в терминах различных способов интеграции. Когда мы спускаемся с уровня "Высокой теории" к историческим реалиям, мы сразу же осознаем неадекватность ее монолитных "Понятий". При их помощи мы не можем осмыслить разнообразие человеческих обществ: нацистскую Германию 1936 г., Спарту VII века до н. э., США в 1836 г., Японию в 1866, Велико­британию в 1950, Рим при правлении Диоклетиана. Это простое перечисление уже предполагает, что, если эти общества и имеют нечто общее, то оно должно быть обнаружено путем тщательного изучения эмпирического материала. Выносить какие-либо общие суждения, кроме пустых формальных определений, относительно совершенно различных конкретно-исторических социальных струк­тур - значит преувеличивать свои возможности в понимании того, что составляет смысл социального исследования.

Различные типы социальных структур можно плодотворно рассматривать в терминах родовых отношений, политических, воен­ных, экономических, религиозных и других институтов. Выявив наиболее характерные черты каждого институционального порядка конкретно-исторического общества, можно ставить вопрос о том, в каких отношениях находятся между собой эти институциональные порядки, или, иначе говоря, как они образуют единую социальную структуру. По результатам рассмотрения конкретно-исторических обществ найденные ответы составляются в некоторую совокуп­ность "рабочих моделей", с помощью которых достигается лучшее понимание связей, которыми "скрепляются" общества.

Одну из таких "моделей" можно представить в виде процесса выработки различными институциональными порядками сходного структурного принципа. Вспомним, например, описанную Токвилем Америку. В этом классическом либеральном обществе каждый отдельный институциональный порядок представляется автономным, причем такая свобода обеспечивается координацией со стороны других социальных институтов. В экономике господствует прин­цип laissez-faire; в религиозной сфере на рынке спасения душ идет свободная конкуренция между различными конфессиями и секта­ми; формирование институтов родства происходит на брачном рын­ке, где отдельные индивиды выбирают друг друга. Человек неза­висимо от семейной принадлежности делает сам себя и поднимает­ся по статусной лестнице. В политических институтах партии со­ревнуются за голоса избирателей. Даже в военной области каждо­му штату предоставлена значительная свобода в формировании своей милиции, а в более широком смысле принят очень важный прин­цип: один человек — один ствол. Принцип интеграции общества, обеспечивающий также основу его легитимности, заключается в том, что внутри каждого институционального порядка соревнуют­ся за продвижение обладающие свободой инициативы независи­мые люди. Именно этот процесс позволяет понять как складыва­ется классическое либеральное общество.

Но такое положение представляет собой лишь один тип интеграции, является одним из решений "проблемы порядка". Есть и другие типы единства. Нацистская Германия, например, интегрировалась посредством "координации". Общую модель можно описать следующим образом. Экономический порядок предполагает высокую степень централизации соответствующих институтов; несколько крупнейших объединений контролируют все операции. В рамках политического порядка фрагментация выражена в большей степени: многие партии конкурируют за влияние на государство, но ни одна из них не обладает доста­точным могуществом, чтобы контролировать последствия сверх­концентрации в экономике, в том числе спад производства. Нацистское движение умело использовало в условиях экономи­ческого спада отчаяние масс, в частности, низших слоев сред­них классов, и приводит в более тесное соответствие полити­ческие, военные и экономические институциональные системы. Одна партия монополизирует и перестраивает политический порядок, запрещает или присоединяет к себе все остальные пар­тии, которые могли бы составить конкуренцию в борьбе за власть. Для осуществления этого нацистской партии необходимо было найти общие интересы с крупнейшими монополиями и, кроме того, с представителями военной элиты. Поначалу в каждом из этих главенствующих институтов концентрируется соответствующая власть; затем они сближаются и действуют совместно при захвате власти. Армия президента Гинденбурга не была заинтересована ни в защите Веймарской республики, ни в разгоне марширующих колонн популярной партии войны. Большой бизнес охотно оказывал финансовую поддержку на­цистской партии, которая, кроме всего прочего, обещала пода­вить рабочее движение. Наконец, три элиты с трудом объеди­няются в коалицию ради сохранения власти в своих институ­циональных системах и для координированного управления всем остальным обществом. Конкурирующие партии подавляются, объявляются вне закона, либо самораспускаются. Нацизм про­никает в семейные и религиозные институты, а также во все организации, функционирующие как внутри институциональ­ных структур, так и между ними, координируя или, по крайней мере, нейтрализуя их деятельность.

Тоталитарная партийно-государственная машина становит­ся средством, с помощью которого высшие представители каждого из трех главенствующих социальных институтов коор­динируют как свои, так и другие институциональные системы. Она превращается во всеобъемлющую "организационную рам­ку", которая навязывает цели всем без исключения институци­ональным системам вместо того, чтобы просто гарантировать "законное правление". Сама партия расширяется, обрастая "вспо­могательными" и "дочерними" организациями. Она либо раз­рушает общество, либо проникает внутрь его, но в любом слу­чае захватывает контроль над всеми типами социальной орга­низации, в том числе и над семьей.

Символические сферы всех институтов контролируются пар­тией. За некоторым исключением религиозных институтов, всякие конкурирующие претензии на легитимную автономность пресека­ются. Устанавливается партийная монополия на официальные виды коммуникаций, включая образовательные институты. Все символы перекраиваются под фундаментальное оправдание координирован­ного общества. Принцип абсолютного и магического лидерства (ха­ризматического правления) в рамках жесткой иерархии повсеместно внедряется в социальную структуру, которая в значительной степени скрепляется сетью рэкета¹.

¹ Книга Франца Нойманна (Neumann F. Behemoth. New York; Ox­ford, 1942) являет собой прекрасный образец того, каким должен быть структурный анализ конкретно-исторического общества. Об этой книге см.: Gerth Н. И., Mills С. W. Op. cit. P. 363ff.

Uberhaupt (нем.) — здесь "в качестве первостепенного принципа". — Прим. ред.

Сказанного достаточно чтобы сделать очевидной и без того простую мысль: нет никакой "Высокой теории", никакой универ­сальной схемы, которая бы могла объяснить интеграцию социаль­ной структуры, никакого единого ответа на набившую оскомину старую проблему социального порядка, взятую tiberhaupt'. Изуче­ние этой проблемы будет плодотворным, если рассматривать ее в рамках разнообразия тех рабочих моделей, которые я наметил выше. Эти модели могут применяться вместе с непосредственным эмпи­рическим анализом разнообразных исторических и современных социальных структур.

Важно понять, что подобные "способы интеграции" можно рассматривать и как рабочие модели исторических изменений. Если, например, мы рассмотрим американское общество времен Токвиля, а затем середины XX века, мы сразу увидим, что способ, кото­рым "сцепляется" социальная структура в XIX веке, совершенно отличается от нынешних форм ее интеграции. Нам нужно будет изучить каждый институциональный порядок с точки зрения про­изошедших изменений внутри него и во взаимоотношениях со всеми и каждой в отдельности институциональными системами. Требуется выяснить, с какой скоростью происходили структурные изменения в различных институтах и в каждом институте в от­дельности, каковы необходимые и достаточные причины этих изменений. Ясно, что установление адекватной причины требует, как минимум, некоторой работы сравнительного и исторического плана. Мы можем обобщить подобный анализ социальных изменений и таким образом обеспечить более экономичную поста­новку ряда крупных проблем, показав, что изменения привели к смене одного "способа интеграции" другим. Например, последние сто лет американской истории демонстрируют переход от социаль­ной структуры, интегрированной преимущественно взаимным соответствием элементов, к социальной структуре, подчиненной ско­рее координации.

Общую проблематику теории истории нельзя отделять от об­щей проблематики теории социальной структуры. Мне кажется со­вершенно ясным, что в своих нынешних исследованиях общество­веды не испытывают серьезных теоретических трудностей в понимании этой связи. Вероятно поэтому один "Бегемот" Ф. Нойманна* для общественной науки значит несравненно боль­ше, чем двадцать "Социальных систем" Парсонса.

Разумеется, в своих суждениях я не претендую на то, чтобы давать окончательную трактовку проблемы социального порядка и социальных изменений, то есть проблем социальной структуры и истории. Моя цель — дать общий обзор этих проблем и отметить кое-что из того, что уже сделано в этой области. Возможно, мои замечания будут способствовать выделению еще одного специфи­ческого аспекта перспектив развития общественной науки. Форму­лируя свои замечания, я прежде всего хотел показать, сколь неаде­кватно представители "Высокой теории" обращаются с одной из цент­ральных проблем обществоведения. В "Социальной системе" Парсонс оказался не в состоянии спуститься на уровень общественной науки потому, что им овладела идея, будто та единая модель соци­ального порядка, которую он сконструировал, является универсаль­ной, потому что фактически фетишизировал свои "Понятия". Если в его, так сказать, "Высокой теории" и есть что-либо "системати­ческое", так это систематическое избегание любой конкретной эм­пирической проблемы. Его теория не направлена на более точную и адекватную постановку какой-либо новой проблемы, значение которой получило бы признание. Автор исходил не из потребности окинуть взглядом общую панораму социального мира с тем, чтобы более отчетливо рассмотреть какую-то его часть, решить какую-то проблему в контексте исторической реальности, в котором люди и институты обретают конкретное бытие. Постановка проблем, пути их разработки и сами решения слишком теоретичны.

Систематическая разработка понятий должна быть лишь фор­мальным моментом в работе обществоведа. Полезно вспомнить.

* В монографии Ф. Нойманна "Бегемот" рассматривается становле­ние нацизма в Германии. — Прим. ред.

что в Германии результат такой формальной работы быстро нашел себе энциклопедическое и историческое применение. Это приме­нение, вдохновленное блестящим примером Макса Вебера, было высшей точкой развития классической традиции немецкой истори­ческой науки. Во многом это стало возможным благодаря большой социологической работе, в которой общие социальные концепции тесно соединились с историческим анализом. Классический марк­сизм сыграл очень важную роль в развитии современной социоло­гии. М. Вебер, как и многие другие социологи, работал, во многом полемизируя с Марксом. Однако амнезия американских гуманита­риев всегда дает о себе знать. В "Высокой теории" мы вновь стал­киваемся с уходом в формализм, и снова то, что должно быть промежуточной фазой в работе ученого, становится перманент­ным. Как гласит испанская пословица, "чтобы уметь тасовать ко­лоду, не обязательно уметь играть в карты"¹.

¹ Очевидно, что особенный взгляд на общество, который можно обнаружить в парсонсовских текстах, имеет непосредственное идеоло­гическое звучание; традиционно подобные взгляды ассоциируются с кон­сервативным типом мышления. Представители "Высокой теории" не часто спускаются на политическую арену; безусловно они редко рас­сматривают проблемы в политическом контексте современного обще­ства. Однако это не лишает их работу идеологического значения. Я не стану анализировать Парсонса в этой связи, ибо политическая направ­ленность "Социальной системы" при ее более понятном изложении обнаруживается незамедлительно, и я не вижу необходимости пояснять это. "Высокая теория" не играет сейчас какой-то особой роли в бюро­кратии, и отмеченная мною ее невразумительность ограждает ее от благосклонности широкой публики. Но это обстоятельство может об­ратиться в преимущество; непонятность теории может придать ей боль­шой идеологический потенциал.

По своему идеологическому смыслу "Высокая теория" очень силь­но тяготеет к оправданию стабильных форм господства. Однако, если консервативные группы более остро почувствуют необходимость в оп­равдании своих позиций, у "Высокой теории" появится шанс приобрес­ти политическое значение. Данную главу я начал с вопроса: "Является ли "Высокая теория", как она представлена в "Социальной системе", простым набором слов или в ней есть некоторое содержание?" Мой ответ на этот вопрос таков. "Высокая теория" на 50% — простой набор слов, на 40% — выдержки из хорошо известных учебников по социологии. Остальные 10% могут получить политическое применение, хотя и Довольно неопределенное.

Дата добавления: 2015-09-03