Три крика в ночи

– Не хочу, не хочу… не хочу!

Лиза подняла опухшее, землистое лицо и, с трудом шевеля онемевшими губами, простонала:

– Помоги мне, эффенди Баграм! Помоги мне или, клянусь богом, я удавлюсь вот этими шелковыми покрывалами, или перегрызу жилы на руках, чтобы по капле выпустить всю свою кровь! Я не хочу этого ребенка, слышите? Я не хочу, чтобы он родился!

Лиза со стоном уткнулась в подушку. Ей чудилось, что ее завязали в мешок и бросили в воду и вот уже мокрая грубая ткань облепила тело, вытесняя последний глоток воздуха… Все беспечные надежды на спасение вмиг оказались беспочвенными, напрасными, а она сама навеки прикованной к этому ложу, этим покоям, этому дворцу, этой жизни. К этому человеку! И еще более, чем Сеид-Гирея, она ненавидела сейчас себя, свое тело за то, что в потоках наслаждения не распознала проникновения отравы, коей долженствовало теперь прорасти из ее чрева губительным сорняком. Этот день боли и страданий стал для нее началом тяжкого очищения. Словно бы вместе с желчью и кровью из нее изверглись нега и расслабленность последних месяцев. Не то грех, что она позволяла телу роздых после своих долгих странствий; то грех, что она стала находить наслаждение в рабстве, ибо при том, что на пиастры Сеид-Гирея было куплено ее тело, на его изощренный и жестокий пыл чуть не стала куплена ее душа. Теперь все осталось позади: сердечная привязанность, плотское томление… Она словно бы уже чувствовала, как холодные, живые щупальца оплетают ее нутро, ее сердце, и с новым воплем отвращения склонилась над тазом, который еле успела подставить Гюлизар-ханым.

Наконец, до дрожи обессиленная, она откинулась на подушку, прикрыла покрасневшие глаза. Подошел Баграм, поднял похолодевшую руку Лизы, стиснул вялые пальцы.

– Как ты думаешь, Рюкийе, почему тебя так страшно рвет?

Из-под вспухших век выползла слезинка.

– О нет, моя милая, я вовсе не хочу растравить твои раны! Знаю, что тошнота и рвота в начале беременности – самое обычное дело. Но… мне кажется, ты забыла, что я эбанай, повивальная бабка! Можешь мне поверить, что я ожидал твоей беременности: семя этого могучего бугая, Сеид-Гирея, всегда готово прорасти в благодатной почве! И я даже знал твои месячные дни…

Лиза с трудом открыла измученные глаза, и краска медленно взошла на ее смертельно бледное лицо.

– Ты не должна стыдиться меня, Рюкийе. По возрасту я гожусь тебе в отцы, я лекарь… к тому же не мужчина. Уже несколько дней я подмешиваю в твое питье капли тентю-хара, сок красных можжевеловых ягод, спорынью, полынь, пижму. Это очень сильное средство, но, увы, ничего, кроме обильной рвоты, оно пока не вызвало. Оно бессильно выкорчевать цепкий росток из твоего тела; все равно как если бы я желал охладить пылкость к тебе Сеид-Гирея. Знаю, достоверно знаю одно: тебе не выносить этого ребенка. Звезды отвратили от него свои взоры, как ты отвратила свое сердце от его отца. Однако же мне неведомо, когда твое чрево извергнет сей плод.

– Я не хочу ждать! – От слов Баграма у Лизы втрое прибыло сил. – Не хочу! Что мы еще можем сделать?

Баграм быстро, словно бы в нерешительности, оглянулся на Гюлизар-ханым, и глаза у нее будто стали еще больше от страха, ибо то, что прочла она на лице брата, безмерно напугало ее.

– Думаю, русские женщины тоже знают, что можно попариться в бане, чтобы вызвать выкидыш. Кроме того, есть еще одно средство…

– Я готова. – Лиза рывком села, откинула покрывало, спуская на пол дрожащие ноги. – Пойдем прямо сейчас.

– Беда в том, – чуть слышно проговорила Гюлизар-ханым, – что теперь тебе нельзя посещать дворцовые хамамы. Если Сеид-Гирей прознает, что ты парилась, а потом выкинула, он всех нас троих насадит на один кол!

– Но что же делать?! – Слезы хлынули из глаз Лизы от слабости, от рухнувшей надежды.

И вдруг она увидела промельк улыбки на лице Баграма.

– Наверное, искать другой хамам, не так ли?..

* * *

Казалось, следующий день равнялся году!

Гюлизар-ханым исчезла с самого утра. Лиза догадывалась – почему, но она никак не предполагала, что искать баню в таком невеликом городке, как Эски-Кырым, долго.

Настал вечер, дворец погрузился в тишину, отходя ко сну. К этому времени Лиза настолько изнемогла от беспокойства, что еле нашла в себе силы повернуть голову на звук открывшейся двери. Появились Гюлизар-ханым и Баграм.

– Ну что?! – воскликнула она.

Гюлизар-ханым знаком призвала к молчанию. Проворно облачила Лизу в полосатую татарскую рубаху, шальвары, сапожки, торопливо заплела косу и накинула на голову покрывало, потом потянула за собою к двери, ведущей в мыльню.

– Мало ли кто может в коридорах подслушивать! А если донесут султану?!

– Но ведь за стеною покои Чечек, – возразила Лиза.

– Эта глупая курица давно спит, – ничуть не понижая голоса, отмахнулась Гюлизар-ханым. – Теперь слушай, Рюкийе. Я все устроила. Сама понимаешь, нелегко это было, но, думаю, все обойдется.

– Ради бога, говори тише! – взмолилась Лиза. – А вдруг Чечек еще не спит?!

Гюлизар-ханым раздраженно дернула плечом:

– Да спит, спит она! Лучше бы ты волновалась о том, как нам незаметно выбраться ночью из дворца!

– Дождемся полуночи, когда все уж наверняка уснут, и выскользнем…

– Ждать некогда, – покачала головою Гюлизар-ханым. – Иначе не успеем обернуться до утра: идти далеко. Да и не верится, что нам втроем удастся проскочить через посты. Сама посуди, ведь у каждой двери стерегут!

– Как же быть? – В голосе Лизы зазвенело отчаяние.

Баграм приобнял ее за плечи.

– Не забыла еще, как блуждала в подземелье? Придется снова там пройти. Но теперь, можешь мне поверить, сколопендра будет самой малою опасностью из тех, что могут нас подстеречь!

Внизу Баграм вынул из светца один из факелов и двинулся впереди. Гюлизар-ханым и Лиза, держась за руки, следовали за ним.

Шагов через пятьсот Баграм вдруг исчез. Лиза не сразу поняла, что он резко повернул, но тут же вспомнила, что мельком видела этот новый ход в прошлый раз. Не зря еще тогда взволновалось ее сердце!

Здесь, наверное, ходили не часто: было темно, душно, пахло гнилой сыростью.

Баграм шел теперь медленнее, внимательно присматриваясь к стенам, словно опасаясь пропустить новый поворот.

Лиза почувствовала, что Гюлизар-ханым все крепче стискивает ее руку. Похоже, армянка боялась чего-то. Наверное, в подземелье таилась какая-то неведомая опасность, о которой брат и сестра не сказали ей.

Внезапно Баграм ускорил шаги, почти побежал; клочья пламени слетали с его факела. Следом устремилась Гюлизар-ханым, волоча за собою Лизу, и та даже не увидела, а скорее ощутила, как слева мелькнуло какое-то туманное пятно.

– Подождите! – воскликнула Лиза. – Кажется, мы прошли мимо. Я видела какой-то ход.

Баграм замедлил бег, но Гюлизар-ханым так спешила, что, даже налетев на него, не пожелала остановиться.

– Пошли, пошли, – бормотала она.

– Погоди, Гоар, – сказал Баграм. – Пусть Рюкийе посмотрит… Одному богу ведомо, вдруг это ей пригодится когда-нибудь!

Гюлизар-ханым неохотно приостановилась, и Лиза явственно расслышала, как постукивают ее зубы.

– Делай как знаешь, – прошептала армянка. – Только, ради господа бога нашего, поскорее, молю тебя!

Она выпустила руку Лизы, и та почувствовала ободряющее пожатие Баграма.

– Иди со мною, Рюкийе. Только молчи. Просто смотри и молчи.

Баграм передал факел сестре, а сам отвел Лизу на десяток шагов назад.

Тьма сразу сгустилась вокруг. Они постояли, ожидая, пока свыкнутся с мраком глаза, и Лиза различила, что за туманное пятно маячит перед нею. Это был широкий рукав, ответвление подземного хода.

– Куда?.. – произнесла было Лиза, но осеклась. Она хотела спросить: «Куда он ведет?» – но Баграм с такой силою сжал ее руку, что она чуть не вскрикнула.

Было так тихо, что чудилось, она слышит биение сердца – и своего, и Баграмова – то сильнее, то слабее. Вдруг померещилось, будто чья-то холодная, влажная ладонь легко коснулась лица; Лиза невольно отпрянула, но тотчас сообразила, что это клуб сырого тумана выплыл из тьмы и прильнул к недвижимым путникам. Он принес с собою затхлый земляной запах… Этот запах напоминал что-то, Лиза сразу не смогла вспомнить. А когда поняла, то по плечам ее прошла невольная дрожь: он напоминал запах разрытой могилы!

Белесые, чуть видные, жидкие волны тумана или дыма сонно перемещались в глубине хода: смешивались, сплетались, перетекая одна в другую, точно седые пряди, колеблемые ветром. В этом зрелище было какое-то странное, губительное, отвратительное очарование!..

Лиза отшатнулась и чуть не вскрикнула, натолкнувшись на стоявшего позади Баграма. Он обнял ее плечи, пытаясь успокоить, но она почувствовала, как холодны его руки, и, на миг обезумев от слепого нерассуждающего ужаса, метнулась туда, где их нетерпеливо ждала освещенная факелом Гюлизар-ханым.

Все трое молча и быстро пошли, но Лиза смогла заговорить не прежде, чем они отыскали нужный поворот.

– Что это было? – наконец решилась выговорить она.

– Это древний зиндан Гиреев, – чуть слышно ответила Гюлизар-ханым. – Сначала он служил для неверных и других пленных, а потом туда начали бросать всех осужденных на голодную смерть. Темницы эти известны в народе под именем могил. Тот, кто попадал сюда, никогда более не показывался на свет божий. Ходят такие слухи: тайные норы ведут оттуда в недра Агармыша, где блуждают души всех загубленных в темницах, ибо не могут найти выхода наверх, к небесам. Не знаю!.. Так говорят.

Лиза перекрестилась:

– Спаси их господь!

– А еще говорят, – тоже шепотом добавил Баграм, – что есть один всеми забытый, давно потерянный ход, идущий на самую вершину Агармыша, наружу; и тот, кто отыщет его, высвободит из вечной тьмы эти смятенные души и унесет с собою их вечное благословение… или проклятие, бог весть!

– Почему же проклятие? – спросила Лиза.

Баграм не ответил, внимательно вглядываясь во тьму.

– Оставь факел здесь, Гоар, – сказал он. – Мы уже пришли.

Гюлизар-ханым воткнула факел в землю, и Лиза, оглянувшись, увидела, что в подземный ход сверху вливается бледный свет луны.

* * *

На самой дальней окраине Эски-Кырыма, почти в лесу, стояла полуразвалившаяся сакля; крыша и стены порушены, а к ней была пристроена чудом уцелевшая каморка с небрежно сложенной каменкой и вмазанным в нее котлом. Здесь когда-то жил небогатый татарин Давлет, женатый на русской женщине, купленной им задешево на рынке в Кафе, и она-то упросила его сложить подобие русской мыльни. Весь день у Гюлизар ушел, чтобы найти эту баньку и нанять придурковатого татарина, который бы наносил воды, собрал в лесу дров и поддерживал жар. До настоящего пара, конечно, далеко, однако лучше, чем ничего. У Лизы оставалась еще надежда на тайное средство, о котором говорил Баграм.

Она думала, что Гюлизар-ханым пойдет с нею – поможет, но та, покачав головою, осталась ожидать во дворе вместе с братом. А Баграм, перекрестив Лизу, дал ей маленький, очень узкий, тонкий кинжальчик с фигурной рукоятью.

– Тебе мало будет только попариться, Рюкийе. Женщина, не желающая иметь детей, должна отправиться в баню и на раскаленные камни уронить несколько капель крови из своей левой руки. При этом она услышит звуки… услышит их восемь раз, и вскорости плод изойдет из чрева ее после восьми схваток.

– Что это за звуки? – обеспокоенно спросила Лиза, от которой не укрылось, как дрогнул голос Баграма.

– Прости меня, Рюкийе-ханым, но я не отвечу, – сказал он глухо. – Ты должна услышать их сама… сама должна решить, как быть потом!

Лиза скоро притерпелась к влажной духоте, от которой сперва занялось сердце, и долго плескалась в большом чане. Отжав и разобрав волосы, натуго заплела их в косу и только тогда решилась наконец подойти к каменке.

Она понимала, что время стремительно уходит, близится утро, а воротиться в Хатырша-Сарай непременно нужно до свету, Баграм и Гюлизар-ханым места себе не находят от беспокойства, но все стояла и стояла, нерешительно глядя на мокрые камни печурки, над которыми слабо курился парок. Было так страшно, что рука, сжимавшая кинжал, мелко дрожала, и понадобилось собрать все силы, чтобы заставить себя поднять ее и ткнуть в безымянный палец левой руки.

Сморщившись от боли, нажимала и нажимала на подушечку, выдавливая темно-алые капельки и роняя их на каменку. Сунув палец в рот и зализывая ранку, Лиза зачарованно смотрела, как они испаряются, шипя. Кроме этого, она пока больше ничего не слышала. Кажется, страхи были напрасны. Или Баграм ошибся, или она сделала что-нибудь не так. Спросить его разве? В то же мгновение ей вдруг почудилось какое-то движение за спиною.

Резко обернулась – никого. Впрямь почудилось. И тут что-то словно ударило в сердце!

Да, да, сначала была эта внезапная боль. И только потом, через какое-то мгновение, ее слух пронзил короткий вопль.

Это был детский крик. Жалобный голос ребенка, терпевшего страшные мучения!

Ноги у Лизы внезапно подкосились, она навалилась на стену, силясь не упасть. И тут же раздался новый стон. Еще жальче, еще сильнее рвущий душу.

Так вот о чем умолчал Баграм! Она сама должна была решить, слушать ли их до конца. Все восемь! Пока только два…

О господи, уже три!

Ребенок кричал так, словно был вот здесь, совсем рядом, на руках Лизы. И казалось, что это она терзает, мучает его, причиняет нестерпимую боль, от которой крошечное горлышко трепещет и сжимается, крик переходит в сдавленный хрип, полный предсмертного ужаса…

Лиза рывком поднялась, отбросила кинжальчик и, не чуя под собою ног, выскочила из баньки.

Нет, нет, это невозможно! У нее нет сил слышать, переносить эту муку умирающего дитяти! Уж лучше выпить котел черного отвара спорыньи, лучше прыгнуть с вершины Агармыша, лучше отдаться в руки бабки-повитухи, которая железным крючком изорвет ей матку, изуродует, может, и до смерти доведет, – что угодно готова была сейчас стерпеть Лиза, чем услышать хоть раз еще, хоть один раз тот голосок, который, она знала, ей никогда не забыть.

Она быстро одевалась, смущенно думая о том, что ей сказать Баграму и его сестре, которые так старались избавить ее от мук, а у нее недостало сил вытерпеть…

Нет. Ни у кого недостало бы на это сил. Эти крики и так будут преследовать ее в страшных снах, а если б она выслушала все восемь, то уж, наверное, сошла бы с ума. Баграм простит ее слабость; он ведь заранее знал, как это будет страшно.

Одежда липла к мокрому телу, но Лизе так не терпелось оказаться подальше от злополучной баньки, что она ни на что не обращала внимания. Кое-как набросив покрывало, выбежала из развалин.

По счастью, было еще вполне темно, звезды не ушли с небосвода. «Значит, мы успеем вернуться, покуда все спят…» – подумала Лиза, да так и остолбенела. О господи! А зачем вообще возвращаться?! Во всяком случае, ей, Лизе?! Обессиленная, отупевшая от волнений последних дней, она только сейчас осознала, что больше не надо мечтать о побеге – она уже на свободе, уже вырвалась из проклятого дворца, из гарема, и теперь главное – уйти как можно дальше от Эски-Кырыма. Не станут Баграм и Гюлизар-ханым чинить ей препятствия. Они помогут, непременно помогут ей скрыться!

Лиза устремилась к темной фигуре, прислонившейся к дереву. Там был кто-то один, она еще не могла понять, Баграм это или его сестра.

– Я не смогла, простите меня! – выкрикнула она покаянно. – Это было так страшно! – И осеклась. Что-то не так…

Ждущий ее человек не двинулся навстречу, как это сделали бы друзья. Он стоял недвижимо, словно затаясь, словно выжидая. И вдруг откуда-то из леса донеслось громкое ржание.

Откуда тут взяться коню? Неужели за ними погоня?!

Она метнулась было прочь, но в этот миг темная фигура отстранилась от дерева и шагнула к Лизе. Прежде чем та успела увернуться, человек схватил ее за руки.

– Что же ты делаешь здесь ночью, Рюкийе-ханым? – спросил он с издевкою.

Странно, однако первым чувством Лизы было облегчение оттого, что сей голос незнаком ей. Она-то уж готова была услышать голос Сеид-Гирея или, что еще страшнее, Гюрда!..

Дата добавления: 2015-08-13