Часть III 1 страница

ГАРРИ

1911–1918

Глава 23

1911

Гарри Хэррисон медленно шел по Калифорния-стрит мимо отделанного заново отеля «Фаирмонт», предвкушая самый торжественный момент за годы, прошедшие после землетрясения. Наконец он остановился, повернулся и словно бы отвлеченным, сторонним взглядом осмотрел дом Хэррисонов. Он выглядел точно так же, как и раньше, до ужасного бедствия, которое разрушило его до основания. Дом был вновь целиком отстроен – гордо красовался каменный фасад бежевого цвета, белые мраморные ступени и колонны дорического ордера украшали парадный подъезд, а над ними сверкал стеклянный купол холла, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Эта восстановленная роскошь обошлась Гарри более чем в два миллиона долларов – в два с лишним раза больше, чем в свое время его отцу. Но семейном гнездо Хэррисонов стоило этих денег.

Конечно, кое-что пришлось изменить. На месте конюшен теперь находились гаражи, в холле появился великолепный, украшенный позолотой электрический лифт – чудо техники, а главная лестница была изготовлена из оникса вместо использованного когда-то дуба. И, тем не менее, это был по-прежнему дом Хэррисонов. Гарри сохранил его как символ величия и славы одной из самых могущественных семей в Сан-Франциско.

В каждом окне горел яркий свет, а по белым мраморным ступеням спускалась алая дорожка, по обеим сторонам которой, вытянувшись, словно гренадеры, замерли ливрейные лакеи в ожидании приезда гостей. Сегодня Гарри отмечал день собственного двадцатилетия, и весь свет Сан-Франциско должен был принести дань уважения юному наследнику знаменитой фамилии. Сегодня вечером всем предстояло понять, что Гарри Хэррисон – достойный сын своего великого отца.

Он вновь перешел дорогу и поднялся вверх по ступеням. Швейцар со всех ног кинулся открывать перед ним двери, а новый дворецкий, Фредерик, стоял в холле, ожидая его распоряжений. Гарри с удовольствием посмотрел на стеклянный купол, венчавший холл, куда по его требованию художник, специально выписанный с этой целью из Венеции, искусно вмонтировал многоцветные витражи с портретами трех Хэррисонов – деда, отца и его самого. Художник также оставил место для портрета его будущего сына, который, несомненно, у него появится в один прекрасный день. Основание купола украшала золотая надпись, которая отныне должна была стать девизом семьи Хэррисонов, – «Их успех в доблести и силе».

Гарри улыбнулся, довольный собой, и любовно провел ладонью по гладким перилам из черного оникса, поднимаясь по лестнице, крытой темно-синим мягчайшим ковром, и проходя по отделанному дубовыми панелями верхнему холлу в свои апартаменты. Камердинер уже наполнил ванну и разложил на огромной кровати вечерний костюм. Бутылка любимого шампанского Гарри – «Перье и Жуа» охлаждалась в серебряном ведерке, и он налил себе бокал. Хотя ему исполнилось только двадцать лет, Гарри знал толк в хорошем вине и деликатесах. В отношениях с женщинами он также проявлял особенно изысканный вкус. Улыбнувшись этим приятным мыслям, Гарри скинул одежду и погрузился в пахнувшую сандаловым деревом теплую воду. Он был молодым человеком, который совершенно точно знал, чего ему хотелось в жизни, и как он устроит ее в дальнейшем. Он был миллионером, а мир представлялся ему своего рода устрицей, которую следовало высосать и насладиться содержимым.

Одно только продолжало несколько беспокоить его. До сих пор он так и не получил убедительных свидетельств гибели своей сестры. Он неоднократно просматривал все записи, в которых говорилось о жертвах землетрясения, но не обнаружил упоминания о ней ни в одной из них. Считалось, что она погибла в огне вместе со своим любовником Джошем Эйсгартом, но, тем не менее, существовала небольшая вероятность того, что Фрэнси все-таки удалось выжить, а значит, она когда-нибудь вновь объявится на его горизонте, чтобы приносить ему ненужные беспокойства и порочить его честное имя. При одной мысли об этом у Гарри по спине пробегал холодок.

Он нахмурился и уже не в столь блестящем настроении выбрался из ванны. Вытираясь мягким нагретым полотенцем, которое ему подал камердинер, он размышлял, что сегодняшний праздник явился бы неплохим предлогом для пропавшей сестренки, чтобы вынырнуть из небытия и заявить свои права. Он пожал плечами и сам же назвал свои мысли глупейшими фантазиями, что, однако, не помешало ему послать за Фредериком и потребовать, чтобы именно сегодня все входы и выходы в доме охранялись тщательнейшим образом, а гости без пригласительного билета на вечер не допускались. Он напомнил себе, что сегодня вечером в доме обязательно присутствовал бы и Хэррисон-старший, чтобы увидеть возрождение славы и красы своего имени, если бы не погиб, разыскивая непутевую дочь. Он напомнила себе и о собственной клятве, которую дал при всех, когда тело его отца привезли и установили в гробу на столе. А он поклялся, что увидит свою сестру мертвой, даже если это будет последним зрелищем в его жизни. И он сдержит клятву, если эта женщина посмеет вернуться.

Самые красивые и богатые девушки Сан-Франциско задолго до ожидаемого празднества готовились к нему, и им не пришлось разочароваться. Великолепный новый дом – пока единственный построенный заново на вершине Ноб-Хилла – сверкал, словно роскошная рождественская елка. Алые вазы с нежными бежевыми гардениями были расставлены вдоль алого ковра при входе, а огромный холл заполнили бархатистые темно-красные розы.

Толпы народа, сгрудившись по обеим сторонам от парадного въезда, наблюдали за прибытием гостей. То тут, то там взлетали дымки от фотовспышек, поскольку на приеме, устроенном Гарри, было аккредитовано множество журналистов и фотокорреспондентов, которые должны были запечатлеть восхитительный праздник на фотопленке и на бумаге, а потом поведать о нем городу в колонках светской хроники всех сколько-нибудь влиятельных газет Сан-Франциско.

Фрэнси чувствовала себя на удивление спокойно, глядя на огромный дворец, поднявшийся, словно феникс, из пепла и обломков. Газеты были переполнены сообщениями о приеме и описаниями роскошных интерьеров дома Хэррисонов, поэтому, хоть она и знала, что не следует туда идти, все-таки решила сходить и посмотреть на торжество, пусть и со стороны. Неизвестно почему, но она ожидала увидеть отца, стоявшего, как обычно, у парадного входа и приветствующего подъезжающих гостей. Не обнаружив Гормена Хэррисона на привычном месте, она вздохнула с облегчением. Но дом, тем не менее, стоял, а роль Гормена исполнял Гарри.

Гарри очень напоминал отца в его молодые годы. Он был высок, широкоплеч и хорошо сложен. Его губы слегка кривились в чувственном изгибе, когда он шарил светло-голубыми, такими же, как у Гормена, глазами поверх толпы. Фрэнси не могла не признать, что брат выглядел очень привлекательным и до неприличия уверенным в себе.

Она опустила поля шляпы пониже на глаза, так как толпа оттеснила к самому краю красной дорожки, а ей не хотелось быть узнанной ни за что на свете. Вот к подъезду подкатил еще один длинный, сверкающий черным лаком автомобиль, и из него вышла среброкудрая дама, вся в бриллиантовых искрах от надетых на ней драгоценностей, горевших в ярком свете электрических ламп. Это была престарелая миссис Брайс Лилэнд. Рядом с ней порхающим мотыльком плыла юная девушка в великолепном кружевном бальном платье с алмазной тиарой на голове. У Фрэнси перехватило дыхание – ведь на месте этой юной красавицы могла бы быть она.

Гарри поцеловал затянутые в белоснежные перчатки руки дам и величественным жестом пригласил их пройти в дом. Затем опять занял позицию у входа, чтобы приветствовать вновь прибывающих. Вообще-то по правилам ему следовало встречать гостей внутри дома, в холле, но его настолько поглотила роль звезды и любимца публики, что он пренебрег этим правилом. Ему нравилось ощущать на себе восхищенные и завистливые взгляды толпы, к тому же на улице у фотографов было больше шансов сделать его удачный портрет. Он хотел, чтобы весь Сан-Франциско видел его сегодня и знал, что Хэррисоны в состоянии переспорить даже самого создателя в затеянной им игре. Собственно говоря, новый дворец являлся не чем иным, как храмом, воздвигнутым в честь его отца и его самого, и Гарри хотелось, чтобы все осознали это.

Очередь из роскошных автомобилей становилась все длиннее и длиннее и вскоре растянулась по всей улице. Водители один за другим подвозили своих пассажиров к задрапированному коврами входу, затем спешили открыть дверцу и высадить их. Пассажиры по преимуществу состояли из молодых девушек, разодетых в шелк и атлас, и их спутников, столь же молодых и привлекательных, в белых галстуках и фраках. Встреча гостей заняла у хозяина дома почти час, и когда последний автомобиль отъехал от ворот, Гарри вздохнул с облегчением – вечер можно было начинать.

Он в последний раз повернулся к толпе, чтобы одарить собравшихся одной из самых своих ослепительных улыбок, и неожиданно встретился взглядом с сестрой. Она молниеносным движением надвинула шляпу прямо на глаза и быстро отвернулась, но он знал, что это была Фрэнси. Почти минуту он простоял без движения, словно громом пораженный, а затем кинулся вниз по ступеням, но женщина мгновенно затерялась в толпе.

Гарри бессмысленным взором лихорадочно обводил собравшихся у его дома зевак, а те тоже во все глаза смотрели на молодого Хэррисона, недоумевая, что с ним происходит. Наконец, Гарри кое-как справился с собой и, пожав плечами, решил, что ошибся. Он слишком долго думал о сестре, воображал, что сегодняшний прием будет идеальным моментом для нее, чтобы объявиться, – вот ему и померещилось черт знает что… Девушка была даже не слишком похожа на Фрэнси, просто светлые волосы и голубые глаза… он и подумал… ах, эти глубокие глаза цвета сапфира… Разве их спутаешь с другими? Гарри внутренне содрогнулся, но решительно взбежал по ступеням вверх – Фрэнси погибла, и, скорее всего, ее прах давно развеян ветром. Сегодня его день, его праздник, и он хотел насладиться им от души.

Фрэнси вбежала во внутренний двор отеля «Фаирмонт» и притаилась среди колонн, тяжело дыша и каждую минуту ожидая, что Гарри вот-вот положит ей на плечо руку и торжествующим голосом скажет: «Вот ты и попалась наконец, Франческа!» Она уже чувствовала на себе грубую ткань и узлы смирительной рубашки и представляла зарешеченные окна приюта для умалишенных, которые навсегда отгородят ее от остального мира, как это уже было в детстве, когда отец приказал навесить решетку на окно в ее спальне. Она была так напугана всем этим, что побледнела и почувствовала, что теряет сознание.

– Вам помочь, мисс? – осведомился озабоченный голос. Она в ужасе взглянула на говорившего и с облегчением перевела дух. Перед ней стоял всего-навсего швейцар отеля.

– Я просто на секундочку почувствовала себя дурно, – пробормотала она нетвердым голосом, – но сейчас уже все нормально, благодарю вас.

Швейцар с любопытством смотрел на женщину. Ее бледное лицо и дрожащие руки никак не вязались с уверениями в хорошем самочувствии. В голубых глазах застыло паническое выражение, словно ее кто-то только что напугал. Обыкновенно швейцар не позволял никому стоять рядом со входом в гостиницу, но дама была хорошо одета и красива и выглядела как настоящая леди.

– Может быть, вы позволите мне вызвать кеб, мадам? – вежливо спросил он. Фрэнси с благодарностью кивнула и щедро дала ему на чай, когда кеб подъехал, а швейцар помог ей войти в экипаж.

Фрэнси прижалась к самой стенке кареты, стараясь, чтобы никто ее не увидел, когда кеб проезжал мимо дворца Хэррисонов. Массивные, окованные бронзой двери, которые могли сделать честь и собору, были уже закрыты, но толпа зевак не расходилась – люди надеялись подсмотреть в окно кусочек чужой красивой жизни и послушать музыку оркестра, приглушенно доносившуюся из дома.

Фрэнси обхватила себя руками, стараясь сдержать непроизвольную лихорадку страха, – она совершила непростительную ошибку, Гарри увидел ее и узнал и теперь не успокоится, пока ее не разыщет.

Вернувшись домой, в отель «Эйсгарт», она сразу же побежала наверх, в комнату Олли. Ее четырехлетний сын мирно спал, положив одну руку под щеку, а другой обнимая потертого игрушечного тигра. Свет от ночника падал на копну его белокурых волос и высвечивал под глазами тени от длинных ресниц. Фрэнси некоторое время постояла, глядя на него и прижав руки к сильно бьющемуся сердцу. Она твердила себе, что ей уже двадцать три года и она взрослая женщина, у которой есть любящие и заботливые друзья и ребенок. Гарри не в состоянии обвинить ее в невменяемости и засадить в сумасшедший дом. В конце концов, она совершеннолетний и дееспособный человек с достаточными средствами, и вряд ли он сможет ей что-либо сделать. Тем не менее, на душе у Фрэнси было тяжело.

– Похоже, к нам вернулись добрые старые времена, Гарри, – так миссис Брайс Лилэнд благосклонно оценила старания юного хозяина дома, кружась с ним в танце. – Как гордился бы тобой отец, мой мальчик. В такой короткий срок отстроить заново дом! Не сомневаюсь, что, закончив учебу в Принстоне, ты займешь его место в качестве председателя правления банка.

– Я уже занял это место, миссис Лилэнд, – заметил Гарри, улыбаясь, – возглавив все его компании. Я чувствовал, что мой долг сделать это сразу после смерти отца.

Миссис Лилэнд одобрительно покивала в ответ на его слова. К тому времени музыка закончилась, и Гарри вежливо проводил даму на ее место.

– У тебя хорошая голова, мой мальчик, – сказала она, потрепав его по щеке, – особенно для столь юных лет.

Гарри, как хозяин бала, танцевал со всеми дамами, обладавшими весом в обществе, и с легкостью добился их расположения. Затем он танцевал со всеми молоденькими девушками по очереди. Некоторые из них были очень хороши, некоторые просто хорошенькие, и все без исключения обладали обаянием и привлекательностью. На празднике не было ни одной дурнушки – Гарри не выносил некрасивых женщин. Однако девушки были для него слишком юны. Он предпочитал зрелых рыжеволосых женщин со все понимающими глазами и спелыми телами, женщин, которые знали, что ему от них нужно, и готовы были предоставить себя в его распоряжение. Девушки годны лишь на то, чтобы флиртовать и смеяться, но их взор излучает невинность, да и пахнут они лишь духами – никакого обаяния пола в них нет. Они всегда ищут мужа, а не любовника.

Гарри вовсю наслаждался праздником. Ему нравились вкусная еда и отборные вина, буйство цветов и красок, нравился слегка загадочный свет тысяч свечей в огромных канделябрах, цыганские скрипки и венские вальсы, сверкающие драгоценности и громкие аристократические фамилии. Подобные приемы отныне станут основой всех его будущих развлечений. Но когда гости разошлись, Гарри захотелось продолжить празднество, но уже в более узком, избранном, кругу.

На вечер он пригласил с полдюжины приятелей из Принстонского университета, где учился сам, и вот теперь они дожидались его в библиотеке, потягивая виски и разражаясь взрывами хохота, когда кто-нибудь принимался в шутливой манере обсуждать приглашенных на бал дам. Гарри вошел в комнату и, хлопнув в ладоши, потребовал внимания.

– Я приготовил для вас сюрприз, джентльмены, – торжественно объявил он. – Попрошу вас всех следовать за мной.

Молодые люди, собравшиеся в библиотеке, были примерно его лет, хороши собой, богаты и происходили из самых известных семейств Америки. Возбужденно переговариваясь, они охотно последовали за Гарри и, рассевшись по своим дорогим лимузинам, отправились навстречу приключениям. Гарри сам управлял большим «де кормоном». Он быстро проехал вниз по Калифорния-стрит и свернул в сторону китайского квартала. Шампанское и виски, выпитые молодыми людьми, будоражили им кровь, и, проносясь словно угорелые по узким улочкам, они смеялись над глупыми детьми Поднебесной, улепетывавшими, как зайцы, из-под колес их машин. Возглавлявший кавалькаду автомобилей лимузин Гарри свернул на узкую, плохо освещенную аллею и остановился перед домиком с дверью, выкрашенной красной краской. В самом центре двери виднелось четырехугольное отверстие, забранное железной решеткой. Фонарь, висевший над входом в домик, освещал возбужденные лица молодых людей. Деревянная заслонка за решеткой в двери отворилась, и пара узких восточных глаз внимательно осмотрела поздних визитеров. Затем дверь распахнулась, и молодые люди вступили в незнакомый им доселе мир.

Они сбились в кучку и оглядывались, готовые к любым неожиданностям. Несколько человек с ярко выраженной восточной наружностью возлежали на низеньких красных кушетках в тусклом свете керосиновых ламп. Они курили кальян, и запах табака, поднимавшийся к потолку, смешивался с острым, дурманящим ароматом опиума. Гарри взглянул на своих друзей и, сверкая глазами, произнес:

– Я обещал вам сюрприз, джентльмены. Так вот, наша поездка в этот притон и есть тот самый сюрприз. Я много слышал о китайских женщинах, и теперь у нас есть шанс выяснить, насколько истина соответствует молве!

Хозяин заведения хлопнул в ладоши, и из задней комнаты, одна за другой, вышли несколько китаянок. Юноши с восторгом загудели и с интересом принялись рассматривать девушек, выстроившихся перед ними в ряд. Все они были юными и хорошенькими и выглядели очень экзотично в облегающих шелковых одеждах. Все были соблазнительно накрашены и нарумянены, а их черные волосы шелковисто блестели. Миндалевидные глаза девушек многообещающе поглядывали на гостей. Они поочередно складывали по-восточному руки и вежливо кланялись. Гарри уже понравилась одна из них – она была выше ростом, чем подруги, и ее попка весьма соблазнительно вырисовывалась под тонкой материей, а лукавые глаза призывно блестели.

– Вот эта – моя, – заявил Гарри, и девушка, взяв его за руку, с победным видом увела прочь, дав тем самым знак остальным гостям делать свой выбор.

Комнатка, куда девушка ответа Гарри, оказалась совсем крошечной. В ней только и было мебели, что диван, покрытый вышитым покрывалом, низенький столик, на котором стоял сосуд с рисовой водкой, и резной деревянный стул. Над столом горел стеклянный красный светильник, излучавший мягкий свет. Гарри выпил немного рисовой водки, и непривычный напиток заставил его буквально задрожать от желания, тем более что до этого он уже достаточно выпил шампанского и виски.

Девушка сняла с Гарри пиджак и аккуратно повесила его на спинку стула, потом развязала галстук и помогла расшнуровать ботинки. Гарри выпил еще чашечку водки и развалился на диване. Девушка же, не отрывая от него глаз, стала снимать с себя шелковые одежды. С тихим шелестом они падали на пол одна за другой, и, наконец, китаянка предстала перед Хэррисоном совершенно обнаженной. Она оказалась очень нежной и опытной, несмотря на возраст, и знала, как доставить удовольствие мужчине. Гарри хотелось, чтобы она дразнила его, постепенно распаляя, чтобы все его чувства напряглись до последнего предела, как тонкая стальная проволока, готовая вот-вот оборваться от натяжения. Ему хотелось познать все секреты любви, которыми китаянка владела в изобилии, и он оттягивал, сколько мог, момент финального наслаждения. Девушка предугадывала малейшее его желание и, казалось, могла продолжать любовную игру вечно.

Когда он испытал наконец последний восторг любви и лежал на диване в расслабленной позе, она принесла тазик с ароматизированной водой и обмыла его тело. Затем достала фарфоровую трубку для курения опиума и все необходимые для этого принадлежности. Гарри лениво следил за тем, как она, отщипнув крошечный кусочек наркотика и раскалив его на кончике иглы, поместила в чашечку трубки. Затем протянула трубку ему со словами:

– Это самый дорогой и самого лучшего качества китайский опиум, хозяин. Коробочки мака были срезаны на восходе, когда мак набирает силу. Надеюсь, что его аромат и крепость доставят вам большое наслаждение.

Она легла на диван рядом с ним и показала, как пользоваться трубкой – глубоко затягиваясь и долго удерживая дым в легких.

– Попробуй, – прошептала она нежно, – это стоит того, чтобы вы попробовали, хозяин.

Они выкурили вместе сначала одну трубочку, затем другую, потом выпили с Гарри еще по чашке рисовой водки, после чего он откинулся на подушки, а девушка ласкала его. Молодой Хэррисон млел от восторга и мечтал только об одном – чтобы эта волшебная ночь никогда не кончалась.

На следующий день, вернувшись домой, он уже почти не вспоминал о Фрэнси, убедив себя в том, что сестра ему просто пригрезилась.

Друзья еще спали, поэтому он завтракал один в огромной столовой. В зале уже убрали, и ничто не напоминало о состоявшемся накануне приеме – только в центре большого обеденного стола красовался букет темно-алых роз. Точно так же и ночное приключение не оставило на лице Гарри ни малейшего следа – как всегда он выглядел свежим и подтянутым и, поедая обильный завтрак из яичницы, жареных почек и тостов, безмятежно пролистывал утренние газеты.

Гарри с удовольствием рассматривал собственные фотографии, фотографии своего великолепного дома и роскошно одетых гостей, которыми так и пестрели страницы светской хроники буквально в каждой газете.

«Хэррисоны вернулись домой» – гласили набранные крупным шрифтом заголовки. Далее газеты пересказывали историю Гормена Хэррисона-старшего, вплоть до его трагической гибели. «Но сейчас пустующее место одного из виднейших граждан нашего города занял его единственный наследник, и мы надеемся, что он заменит трагически погибшего Гормена как в свете, так и в бизнесе», – говорилось в одной из статей.

Другая газета предсказывала: «Когда молодой Гарри закончит Принстонский университет – а это произойдет через год – он, подобно своему отцу, возглавит совет директоров во всех предприятиях, входящих во многомиллионную деловую и финансовую империю Хэррисонов. На фотографии вы видите портрет человека, находящегося в расцвете сил и молодости. У него есть все, что может предложить жизнь избраннику судьбы – юность, прекрасная внешность, деньги и успех в будущем. Что еще может желать человек?»

Попивая кофе, Гарри довольно ухмылялся. Все было именно так, как он и рассчитывал. Но тут взгляд его случайно упал на фотографию в «Сан-Франциско Экзаминер». Фото было не лучшего качества и слегка не в фокусе, но на нем среди толпы была изображена Фрэнси. Ее шляпа была надвинута на глаза, но Гарри, тем не менее, готов был поклясться, что это его сестра.

Отодвинув стул резким движением от стола, он быстро прошел из столовой в кабинет. Там он поднял трубку телефона и позвонил в редакцию «Экзаминер», потребовав срочно прислать ему оттиск фотографии. Потом рухнул в глубокое кожаное кресло, сложил руки перед собой на столе и глубоко задумался.

Он вспомнил ночь, когда вернулся с отцом из оперы, и краснолицего детектива, ожидавшего их с новостями о Фрэнси и ее любовнике. Тогда он забрал у отца пистолет, чтобы тот не пристрелил сестру. Теперь-то он в состоянии представить себе, что чувствовал тогда отец, поскольку если женщина на фотографии все-таки Фрэнси, то он, Гарри, хотел бы, чтобы она поскорее умерла.

Он вскочил и принялся мерить кабинет шагами. В конце концов, все давно уже уверились, что она мертва, – она числилась в списках пропавших без вести. В случае чего никто не будет ее искать. Но как же подойти к этой проблеме разумно? Он подумал о китайском борделе. За его содержателем водились серьезные грешки, и Гарри это отлично знал. Пожалуй, китаец сможет подыскать ему добросовестного наемного убийцу.

Раздался стук в дверь, и в кабинет важно вступил Фредерик, держа на серебряном подносе запечатанный конверт.

– Почта от «Экзаминер», сэр, – объявил дворецкий, и Гарри торопливо схватил письмо.

Некоторое время он тщательно изучал лицо на фотографии, частично скрытое широкими полями шляпы. Но уж кто-кто, а он знал лицо сестры, как свое собственное. Да, это был ее рот, ее волосы – в этом он мог бы присягнуть. Таким образом, следовало считать окончательно доказанным, что глаза цвета сапфира, которые он на мгновение ухитрился разглядеть в толпе, не могли принадлежать никому иному, как Фрэнси, его дорогой сестричке.

Гарри опять снял телефонную трубку, вызвал начальника полиции, сообщив ему, кто он такой, попросил порекомендовать надежное частное детективное агентство.

– Небольшая проблема, – беззастенчиво соврал он, пытаясь говорить легко и непринужденно, – пустячный вопрос, связанный с делами моего банка.

Через минуту у него в руках было название детективного агентства и номер его телефона, а еще через полчаса Гарри уже давал указания нанятому им высокому седоволосому ирландцу найти женщину, попавшую на фотографию в «Экзаминере».

– Начинайте поиски прямо сейчас, – внушал нетерпеливо Гарри детективу. – У вас в запасе не более сорока восьми часов.

Глава 24

Здание, в котором разместились гостиничные меблированные номера «Эйсгарт», было высоким и узким и выходило окнами на южную часть площади Юнион. Нижняя часть дома была сложена из красного кирпича, а верхняя – из добротного леса и окрашена в белый цвет. Большие окна закрывались на ночь ярко-зелеными ставнями. У парадной двери, также выкрашенной в ярко-зеленый цвет, висел ярко начищенный бронзовый дверной молоток, а рядом с дверью, в окне, затянутом тюлевыми шторами, постоянно висела табличка с надписью «Мест нет». Не стоило и говорить, что каменная лестница, которая вела к подъезду, была до блеска выскоблена и вымыта.

В гостинице Энни Эйсгарт действительно комнаты никогда не пустовали, и на то было четыре причины. Во-первых, дом отличался безупречной чистотой, как военный корабль перед адмиральским смотром; в нем пахло лавандой и мастикой для натирки полов, в которые можно было смотреться, как в зеркало, а не дешевым мылом и дезинфекцией. Во-вторых, гостиница и внутри, и снаружи имела на удивление уютный и домашний вид; на полах были расстелены яркие веселые коврики, в гостиной стояли глубокие мягкие кресла, где посетитель мог с приятностью отдохнуть и почитать газету, в спальнях глаз и тело постояльцев ласкали удобные высокие кровати на пружинных матрасах, застеленные безупречно белым свежим бельем. В-третьих, в доме прилично работала канализация и всегда можно было раздобыть таз горячей воды, отопление также работало безупречно. В-четвертых же, кухня Энни, Эйсгарт славилась на всю округу, что, возможно, являлось самым притягательным для клиентов.

«Обеды – прямо как у мамы, и даже лучше», – отзывались они о тушеной баранине в горшочках, приправленной густой душистой подливой и украшенной сверху аппетитными кружочками картофеля. Застуженную славу снискали также жареные цыплята Энни, обложенные на блюде золотистым картофелем, зеленым горошком и листьями салата. По воскресеньям же в гостинице подавалось праздничное блюдо из жареной говядины и знаменитый йоркширский пудинг, приготовленный из легчайшего взбитого теста. «Ничего особенного в этом тесте нет, – с тщательно скрываемой гордостью говорила о пудинге Энни, – просто нужно взять не одно яйцо, а два, добавить пшеничной муки, молока и одну щепотку соли. Жир разогреть как следует – тогда можно выкладывать на противень тесто и ставить пудинг в духовку. Если все делать правильно, пудинг становится высоким и легким, словно пух». Пудинг был чрезвычайно вкусен и без ростбифа, особенно политый коричневым мясным соусом с легким ароматом лука. Что же касается хлеба, который Энни пекла сама, – это было просто произведение искусства. Он благоухал ванилью, сверкал лакированной корочкой, получавшейся оттого, что Энни обмазывала хлеб смесью молока и яиц прежде чем ставить его в печь, а в его белой, ноздреватой, нежной, как суфле, мякоти прятались золотисто-коричневые изюминки и тертые земляные орешки.

«Вам необходимо открыть ресторан», – говорили Энни чрезвычайно довольные постояльцы, поглаживая себя по растущим от добротной пищи животикам. Но Энни собственный ресторанчик теперь уже не устраивал. За четыре года она переросла и собственных постояльцев, и собственные меблированные номера. Научившись, как обслуживать двадцать человек, она рассчитывала, что сможет угодить и двумстам. Короче, она подумывала о том, чтобы открыть собственный солидный отель.

– Все то же самое, только в десять раз больше, хотя, конечно, мне готовить самой не придется, – сказала она как-то Фрэнси за утренней чашкой кофе. – Но я готова попробовать возглавить все это.

Светлая головка Фрэнси склонилась над номером газеты «Сан-Франциско Экзаминер», а Энни с любовью смотрела на подругу. Она всегда считала Фрэнси хорошенькой, но сейчас та превратилась в красивую молодую женщину. Белокурые волосы красиво обрамляли ее нежное лицо с гладкой и бархатистой кожей, сапфирового цвета глаза стали темнее и глубже. К тому же она избавилась от юношеской худобы – ведь когда Энни впервые встретилась с ней, Фрэнси буквально светилась, словно тончайший фарфор. Теперь же ее тело, сохранив девичью стройность, оформилось и приобрело некоторую округлость, она высоко держала голову и двигалась с гордой, безупречной женской грацией. Энни подумала, что при этом Фрэнси всего двадцать три года. Мужчины стали с восхищением посматривать на нее на улицах, и Фрэнси могила бы при желании завоевать сердце любого из них, но казалось, что мужчины для нее просто не существуют. Всю свою любовь она отдала своему сыну Оливеру.

Дверь распахнулась, и маленький кудрявый крепыш вбежал в комнату и сразу же забрался к Энни на колени.

– Энни, – льстиво проговорил он, ласково улыбаясь и обхватывая ее ручонками за шею, – не дашь ли ты мне одно печеньице?

Его большие лучистые серые глаза так трогательно смотрели на нее и в этот момент он так напомнил ей покойного Джоша, что у нее защемило сердце. Но Энни не подала вида и шутливо сказала:

Дата добавления: 2015-08-13