Прикосновение к железу

Я лежал без сна, чувствуя легкое дыхание Денны на своей руке. Я бы не смог заснуть, даже если бы захотел. Близость Денны наполняла меня кипучей энергией, тихим теплом, мягким звенящим гудом. Я лежал без сна, запоминая каждый момент, драгоценный, как бриллиант.

И тут в отдалении послышался треск сломанной ветки. Потом еще один, ближе. Только недавно я ничего так не желал, как скорейшего явления драккуса к нашему костру. Теперь я бы отдал правую руку за то, чтобы он погулял где-нибудь еще минут пять.

Но он все же пришел. Я начал медленно вытягивать руку из-под Денны. Она едва шевельнулась.

— Денна?

Я потряс ее, сначала осторожно, потом посильнее. Ничего. Я не удивился: нет ничего глубже сна сладкоеда.

Я укрыл ее одеялом, потом подложил ей под один бок свою сумку, а под другой кожаный мешок — словно обложки книги. Если Денна повернется во сне, она уткнется в них, прежде чем подкатится к краю серовика.

Я переполз на другой край камня и посмотрел на север. Облака над головой все еще висели плотной пеленой, так что за пределами круга света от костра не было видно ничего.

Осторожно ощупав камень, я нашел бечевку, перекинутую через серовик. Другой ее конец был привязан к веревочной ручке деревянного ведра, стоящего внизу, посередине между костром и серовиками. Я сильно опасался, что драккус может случайно разбить ведро, прежде чем унюхает смолу. В этом случае я планировал вытащить ведро у него из-под носа, а потом снова сбросить. Денна посмеялась над моим проектом, обозвав его цыплячьей удочкой.

Шумно продираясь сквозь кусты, драккус взобрался на вершину холма и остановился прямо в круге света. Его темные глаза горели красным, на чешуе плясали алые отсветы. Он принюхался и начал обходить костер, медленно мотая головой из стороны в сторону. Потом выдул широкий язык синего огня, что, как я понял, было либо своего рода приветствием, либо вызовом.

И вдруг он бросился к костру. Хотя я наблюдал за ним не в первый раз, но не переставал удивляться, насколько быстро может двигаться это громадное животное. Драккус остановился как вкопанный прямо у костра, снова принюхался и направился к ведру.

Ведро, хоть и сделанное из прочного дерева и рассчитанное литров на десять, выглядело рядом с головой драккуса крошечным, как чайная чашечка. Ящер снова принюхался, потом толкнул ведро носом и опрокинул его.

Ведро прокатилось по дуге, но смола в нем была умята плотно. Драккус сделал еще шаг, снова принюхался и взял ведро в пасть.

Меня охватило такое облегчение, что я даже забыл выпустить бечевку. Ее выдернуло из моих рук, когда драккус начал жевать ведро, перемалывая его массивными челюстями. Потом он дернул головой вверх и вниз, проталкивая липкую массу в глотку.

Я испустил глубокий вздох облегчения и сел, чтобы лучше видеть драккуса, кружащего около костра. Ящер выдохнул вал синего пламени, еще один, потом повернулся и покатился по огню, извиваясь и впечатывая его в грязь.

Разметав костер, драккус занялся тем же, чем и в прошлый раз: искал разбросанные дрова, катался по ним, пока они не гасли, а потом пожирал. Я почти чувствовал, как каждая новая палка и полено, которые он проглатывал, проталкивают смолу деннера глубже в его желудок, дробя, перемешивая и помогая ей растворяться.

Прошло четверть часа, и драккус завершил борьбу с огнем. Я надеялся, что к этому времени уже начнет сказываться действие смолы. По моим прикидкам, он съел раз в шесть больше летальной дозы, так что начальные стадии эйфории и мании пройдут быстро. Потом наступят бред, паралич, кома и смерть. Я подсчитал, что все должно закончиться где-то за час, а может, и раньше.

Наблюдая, как драккус воюет с разметанными огнями, я почувствовал укол сожаления: это было великолепное животное. Мне не хотелось убивать его — не хотелось больше, чем пускать на ветер офалум, стоящий шестьдесят талантов. Однако у меня не было никаких сомнений в том, что случится, если предоставить событиям идти своей чередой, а отягощать свою совесть смертями невинных людей мне хотелось еще меньше.

Вскоре драккус прекратил есть. Теперь он просто катался по разбросанным веткам, гася огонь. Двигался он куда более энергично — верный признак того, что смола деннера уже начала действовать. Он стал ворчать, басовито и гулко — рык, рык, язык синего огня, перекат, рык, перекат.

Наконец от костра не осталось ничего, кроме поблескивающих углей. Как и в прошлый раз, драккус покрутился по ним и лег, окончательно потушив весь огонь на вершине.

С минуту он лежал спокойно. Потом заворчал снова — рык, рык, язык пламени. Он зарывался брюхом глубже в угли, как будто ерзал от волнения. Если это начало мании, то, на мой взгляд, оно пришло слишком поздно. Я-то надеялся, что сейчас он будет уже на всех парах двигаться к бреду. Неужели я неправильно рассчитал дозу?

Мои глаза постепенно привыкли к темноте, и я заметил, что откуда-то идет свет. Сначала я подумал, что раздуло облака и из-за горизонта выглядывает луна. Но когда отвернулся от драккуса и посмотрел назад, то увидел кое-что другое.

На юго-западе, едва ли в трех километрах от нас, сиял Требон. Это был не обычный тусклый свечной свет в окнах — нет, там повсюду горели высокие костры. На секунду я решил, что город объят пожаром.

Но потом понял, что происходит: праздник урожая. В центре города горит огромный костер, а около домов — костры поменьше, где люди потчуют сидром усталых работников. Сейчас все пьют и бросают в костры соломенные чучела — куклы, связанные из снопов пшеницы, ячменя, соломы, мякины. Чучела, сделанные так, чтобы быстро и ярко вспыхивать, — ритуал конца года, предназначенный для отпугивания демонов.

Позади меня заворчал и заворочался драккус. Я посмотрел на него со своего каменного насеста. Как и я, он лежал головой к темным скалам на севере, а Требон был в противоположной стороне.

Я не религиозный человек, но должен признаться, что тогда молился. Я от всего сердца молил Тейлу и всех его ангелов, чтобы драккус умер — просто тихо уснул и умер, не поворачиваясь и не видя огней города.

Я выждал несколько долгих минут и уже решил, что драккус уснул, но, приглядевшись, увидел, что голова его мотается из стороны в сторону. Мои глаза совсем привыкли к темноте, и огни Требона словно стали ярче. Прошло полчаса с тех пор, как драккус сожрал смолу. Почему он до сих не умер?

Я хотел сбросить вниз остатки смолы, но не решился. Если драккус повернется ко мне, он посмотрит на юг, на город. Даже если я брошу мешок со смолой прямо перед ним, он может повернуться, чтобы поудобнее устроиться на кострище. Может, если…

Драккус взревел, так же гулко и мощно, как и раньше. Я не сомневался, что в Требоне его услышали. Я бы не удивился, если бы его услышали даже в Имре. Я взглянул на Денну: она пошевелилась во сне, но не проснулась.

Драккус подпрыгнул на угольном ложе, мотая головой, как игривый щенок. Угли местами еще тлели, давая мне достаточно света, чтобы разглядеть, как огромное животное перекатилось, подпрыгнуло, клацнуло в воздухе зубами, повернулось…

— Нет, — сказал я. — Нет-нет-нет.

Драккус посмотрел на Требон. Я видел, как пляшущие огни города отражаются в огромных глазах. Он выдохнул еще один язык синего пламени: вверх, по высокой дуге. Тот же самый сигнал он подавал раньше — приветствие или вызов.

Драккус сорвался с места и пустился бежать, с безумной энергией ломясь вниз по склону. Я слышал, как он крушит и грызет деревья; снова раздался рев.

Я включил свою симпатическую лампу, подошел к Денне и сильно ее потряс.

— Денна, Денна! Ты должна проснуться!

Она едва шевельнулась.

Я приподнял ей веко и проверил зрачки. Они не выказали прежней медлительности и быстро сжались в ответ на свет лампы. Значит, деннеровая смола наконец вышла из организма, теперь это уже просто изнеможение, и ничего больше. На всякий случай я приподнял оба ее века и снова поднес лампу.

Да, зрачки пришли в норму, с Денной все в порядке. Словно чтобы подтвердить мой вывод, Денна сердито нахмурилась и отвернулась от света, пробормотав что-то невнятное и совершенно не подобающее даме. Я не все разобрал, но слова «шлюходер» и «отвали» повторялись не единожды.

Я сгреб ее вместе с одеялами и осторожно снес вниз, на землю, положив под каменную арку. Когда я подтыкал одеяло, она вроде бы проснулась.

— Денна?

— Шо там? — пробормотала она сквозь сон, ее глаза под веками еле двигались.

— Денна! Драккус идет в Требон! Мне придется…

Я запнулся из-за того, что она соскользнула обратно в беспамятство. Но я также не очень-то представлял, что мне придется делать.

Надо было действовать. Обычно драккус не сунулся бы в город, но обезумевший от наркотика, да еще с манией, — я не представлял, как на него подействуют праздничные огни. Если он устроит в городе погром, это будет моя вина. Я должен что-то сделать.

Я бросился на вершину серовика, схватил обе сумки и спустился обратно. Вытряхнув все вещи на землю, я схватил арбалетные болты, завернул их в рваную рубашку и запихал обратно в сумку. Туда же я сунул железную чешуйку и бутылку с брендом, уложенную в мешок со смолой.

Во рту у меня пересохло, так что я быстро глотнул из фляги, закрыл ее и оставил Денне. Когда она проснется, ее будет мучить чудовищная жажда.

Я забросил сумку на плечо и плотно притянул ее к спине. Потом включил симпатическую лампу, подхватил топорик и побежал.

Мне надо было убить дракона.

Я бежал через лес как сумасшедший, свет симпатической лампы дико скакал, озаряя препятствия впереди за пару мгновений до того, как я успевал на них налететь. Не слишком удивительно, что, сбегая по склону, я споткнулся и покатился вверх тормашками. Поднявшись, я легко нашел лампу, а топорик искать не стал, в глубине души понимая, что против драккуса он будет совершенно бесполезен.

Я упал еще дважды, прежде чем выбрался на дорогу, но по ней уже можно было бежать без опаски. Пригнув голову, как спринтер, я рванул к далеким огням города. Я знал, что драккус быстрее меня, но надеялся, что его задержат деревья или он собьется с пути. Если я прибегу в город первым, то смогу предупредить всех, подготовить…

Но когда дорога вышла из леса, я увидел, что огни стали ярче и больше. Пылали дома. Я слышал почти непрерывный рев драккуса вперемешку с криками и пронзительным визгом.

Перед городом я перешел на быстрый шаг, восстанавливая дыхание. Потом вскарабкался по стене одного из немногих двухэтажных домов и вылез на крышу — посмотреть, что происходит.

По всей городской площади были разбросаны горящие дрова. Некоторые из ближайших домов и лавок были пробиты насквозь, словно гнилые бочонки, и почти все горели. Огонь лизал дранку крыш. Если бы не вечерний дождь, уже полыхал бы весь город, а не только порушенные дома вокруг площади. Однако это был всего лишь вопрос времени.

Я не мог разглядеть драккуса, но слышал ужасный шум, который он производил, катаясь по руинам горящего дома. Высоко над крышами взвился всплеск синего огня, и снова раздался рев. От этого звука я покрылся потом: кто знает, что происходит в одурманенном наркотиком мозгу ящера?

Везде были люди. Одни стояли, как громом пораженные, другие в панике бежали к церкви, надеясь, что их спасет высокое каменное здание или огромное железное колесо над входом, призванное защищать от демонов. Но двери церкви были заперты, и людям приходилось искать спасения в других местах. В окнах виднелись перепуганные плачущие лица, но многие из горожан все же сохранили присутствие духа и уже организовали цепочку из ведер — от городской цистерны на ратуше к ближайшему горящему дому.

И тут я понял, что мне делать. Ощущение было такое, будто я вышел на сцену: страх и колебания покинули меня. Все, что мне оставалось, — сыграть свою роль.

Я перепрыгнул на соседнюю крышу, потом дальше и дальше, с одной на другую, пока не оказался на доме рядом с городской площадью, где разлетевшиеся из костра поленья подожгли крышу. Оторвав толстый кусок дранки, горящий с одного конца, я бросился к ратуше.

Я пробежал всего две крыши и вдруг поскользнулся. Слишком поздно я понял, что перепрыгнул на трактир — он был крыт не деревом, а глиняной черепицей, скользкой от дождя. Падая, я изо всех сил старался не выпустить горящую дранку, даже не пытаясь остановить падение. Я соскользнул почти до края и остановился, мое сердце бешено колотилось.

Почти не дыша, я сдернул с ног башмаки, вскочил и понесся дальше, привычно молотя по крышам мозолистыми ступнями. Я бежал, прыгал, снова бежал, соскальзывал и опять прыгал. Наконец я раскачался и ухватился одной рукой за водосточный желоб на плоской каменной крыше ратуши.

Все еще сжимая в руке горящую дранку, я взлетел по лестнице наверх цистерны, шепча беззвучные благодарности тем, кто оставил ее открытой.

Пока я несся по крышам, пламя на дранке угасло, оставив на конце ее тонкую тлеющую полоску. Я осторожно раздул огонь, и скоро он весело запылал. Разломив дранку пополам, я бросил половину на плоскую крышу внизу.

Потом повернулся и оглядел город, отмечая самые большие пожары. Шесть из них были особенно плохи: языки пламени взлетали высоко в небо. Элкса Дал всегда говорил, что все огни — это один огонь, и все огни подвластны симпатисту. Прекрасно, все огни — один огонь. Как и огонь на этом куске дранки. Я пробормотал заклинание и сфокусировал алар, затем торопливо нацарапал ногтем на дереве руны «уле», «доч» и «песин». За это короткое время вся дранка уже задымилась, обжигая мне руку.

Я уцепился ногами за ступеньку лестницы и свесился глубоко в цистерну, погрузив дранку в воду. На секунду мою руку охватил холод, но вода тут же нагрелась. Хотя щепка была уже под водой, я видел, что ее краешек все еще тлеет.

Второй рукой я вытащил нож и загнал его сквозь дранку глубоко в стенку цистерны, пригвоздив свою самодельную сигалдри под водой. Без сомнения, это был самый быстрый и самый халтурный теплоем из всех, когда-либо созданных.

Вернувшись на лестницу, я оглядел благословенно темный город. Огни притухли и во многих местах обратились в тусклые угли. Я не погасил пожары совсем, только притушил их настолько, чтобы дать горожанам с ведрами справиться самим.

Но работа была сделана только наполовину. Я спрыгнул на крышу и подобрал брошенную половину дранки; она все еще горела. Потом соскользнул по водосточной трубе на землю и побежал по темным улицам, через городскую площадь — к тейлинской церкви.

Я остановился под огромным дубом, который рос перед главным входом и пока еще не расстался с пожелтевшим лиственным убором. Опустившись на колени, я открыл сумку и вытащил промасленный кожаный мешок с оставшейся смолой. Потом вылил на него бутылку бренда и поджег от щепки. Он быстро вспыхнул, сочась едким, сладко пахнущим дымом.

Потом я зажал плоский конец дранки в зубах, подпрыгнул, ухватился за нижнюю ветку и начал карабкаться на дерево. Это было легче, чем лезть по стене, и я забрался достаточно высоко, чтобы легко перескочить на широкий каменный карниз под окном второго этажа церкви. Перед тем как прыгнуть, я отломил от дуба прутик и сунул в карман.

Я прополз по карнизу туда, где висело железное колесо. Лезть по нему было быстрее, чем по лестнице; железные спицы под мокрыми руками казались на удивление холодными.

Забравшись на самый верх колеса, я подтянулся оттуда на плоскую макушку самого высокого в городе здания. Пожаров внизу было почти не видно, а вопли в основном перешли в рыдания и тихий гул поспешных переговоров. Я вытащил изо рта дранку и принялся раздувать ее, пока она снова не разгорелась. Потом я сосредоточился, пробормотал другое заклинание и поднес к огню дубовый прутик. Бросив взгляд на город, я увидел, что стало еще темнее.

Прошла секунда.

Внезапно дуб внизу вспыхнул ослепительным пламенем. Все его листья загорелись одновременно, и он пылал ярче тысячи факелов.

В этой вспышке света я увидел, как в двух улицах от меня драккус поднял голову. Он взревел, выдохнул облачко синего пламени и бросился к огню. Слишком резко повернув за угол, он со всего маху врезался в стену лавки и проломил ее, как картон. Перед деревом он притормозил, снова и снова выдыхая огонь. Вспыхнув, листья дуба быстро гасли, превращаясь в тысячи тлеющих звездочек, отчего дерево походило на гигантский потушенный канделябр.

В тусклом красном свете драккус казался всего лишь тенью. Но я все же разглядел, что он обескураженно озирается: яркий огонь погас — противник пропал. Огромный клин головы мотался туда-сюда, туда-сюда. Я выругался сквозь зубы: драккус был слишком далеко.

Вдруг он принюхался, так шумно, что я расслышал это с крыши, возвышавшейся над ним метров на тридцать. Потом, учуяв сладкий запах горящей смолы, драккус щелкнул зубами. Он не выказал прежней осторожности и буквально набросился на смолу, раздирая мешок широченной пастью.

Я вздохнул поглубже и потряс головой, отгоняя навалившуюся слабость. Совершив два довольно значительных симпатических усилия очень быстро, одно за другим, я чувствовал себя изрядно отупевшим.

Но, как говорится, два без трех не бывает. Я разделил свой разум надвое, потом, с некоторым усилием, натрое. Ничто, кроме тройного связывания, здесь бы не помогло.

Пока драккус работал челюстями, пытаясь проглотить липкий ком смолы, я отыскал в сумке чешуйку и достал из плаща лоденник. Потом четко произнес заклинания и сфокусировал алар. Подняв перед собой чешуйку и лоденник, я стал медленно сближать их, пока не почувствовал, что их тянет друг к другу.

Сосредоточение, фокусировка…

Я отпустил лоденник. Он полетел к железной чешуйке, а под моими ногами фонтаном брызнули камни — огромное железное колесо вырвалось из стены церкви.

Тонна кованого железа рухнула на драккуса. Внимательный наблюдатель мог заметить, что колесо упало быстрее, чем это возможно под действием одной лишь гравитации. Он бы мог также заметить, что колесо упало под странным углом — словно его притянуло к драккусу. Почти как если бы сам Тейлу в гневе швырнул его в чудовище могучей дланью.

Но никто не наблюдал за происходящим. И никакой бог не вмешался в него. Только я.

Дата добавления: 2015-08-13