Глава первая. Вспышка вируса возникает в Найроби и разносится по миру

Аннотация

Вспышка вируса возникает в Найроби и разносится по миру. Уцелевшие люди пытаются построить новое общество, но генофонд слишком мал. Пары формирует комитет, планирующий рождение и выбирающий наиболее здоровых родителей. Для продления жизни строится город клонов, которых используют для имплантации. Правительство уверяет, что у последних нет собственного сознания – лишь то, что им записывают при создании. Девушка-социолог отправляется на остров клонов, чтобы выяснить, что происходит там на самом деле.

Сонная реальность

Пролог

Ночь была темной. Отраженный от луны солнечный свет почти не проникал сквозь затянутое тучами небо обещавшее дождь небо. Не то чтобы Жак Крейчи не знал, что в марте здесь обычно идут дожди, но… что-то звало его сюда, в эту страну. Он остановился в отеле «Серена», как и в прошлый раз. Даже снял тот же номер. Ну, на том же этаже – это точно. Крейчи прилетел в семь вечера и сразу попытался дозвониться до гида по имени Джокинс Малоба, сопровождавшего его в предыдущем сафари. Шесть попыток в течение часа, и каждый раз Крейчи попадал на автоответчик. Оставалось взять такси и ехать в отель. По дороге Крейчи думал о своей сестре Марте Коен, по вине которой он оказался здесь. Не в первый раз, нет. В первый он был просто политиком, прибывшим в Кению немного отдохнуть. Джокинс Малоба устроил ему двухнедельное сафари, закончившееся трехдневным пребыванием в поселении масаи.

Крейчи не знал точно, но ему казалось, что это было где-то в районе границы с Танзанией. Он видел школу кочевников, устроенную под открытым небом, видел сооруженную по соседству поселение маньятту, где жили прошедшие инициацию будущие войны.

- Вообще-то подобное противозаконно, - напомнил проводнику Крейчи, но уже на следующий день стал свидетелем инициации двух чернокожих девочек.

Он не хотел смотреть на это, но и молча уйти не мог. Поэтому Крейчи говорил – делал то, что у него, как у политика, получалось лучше всего. Вот только здесь его окружали не цивилизованные избиратели, да и сенат с Люксенбургским дворцом остались где-то недосягаемо далеко. К тому же девочки сами хотели пройти эту процедуру. Крейчи знал, что Джокинс Малоба переводит его слова достаточно точно на язык масаи, но они вызывали лишь улыбки и недопонимание. В конце молодая чернокожая женщина взяла Крейчи под руку и повела прочь. Он сопротивлялся, но женщина была сильной и настойчивой. Кровь стучала в голове Крейчи. Он оборачивался, надеясь, что девочки по какому-то чудесному разумению передумают и откажутся от эмората. Женщина, которая вела Крейчи в хижину возле изгороди крааля, сжала ладонями его лицо и заглянула в глаза.

- Все! Хорошо, хорошо. Я успокоился, - сдался Крейчи.

Женщина масаи улыбнулась, взяла его за руки и потянула за собой в хижину из сухого навоза. Крупные капли пота покрывали ее полные, обвисшие груди. Под потолком кружили мухи. Крейчи слышал, как где-то рядом недовольно фыркает скот в краале. В соседней хижине стонал в лихорадке умирающий старик.

- Куда делись ваши ботинки? – спросил гид, когда Крейчи вышел из хижины.

- Хотел бы я и сам знать, - проворчал Крейчи.

Он шел к пыльному «Джипу» проводника, пытаясь понять, почему женщина, отдавшая ему свое тело, спустя пару минут после этого, украла его обувь. Или не украла? Может быть, это был какой-то обычай?

Рой мух кружил возле Крейчи, преследовал его.

- Господи, о чем я только думал? – прошептал он, вспоминая глаза чернокожей женщины в хижине, ее запах, дыхание…

Сейчас, из-за этой женщины Жак Крейчи и вернулся. Вернее, не из-за женщины – из-за ее ребенка. Крейчи не знал, как Джуди Абади, журналист из парижской «Liberation» узнала о той далекой связи.

- Может быть, ей продал тебя твой проводник? – выдвинула предположение сестра Крейчи.

- Думаю, она просто нашла белого ребенка у масаи и решила сделать из этого дешевую сенсацию, - сказал Крейчи, но Марта Коен убедила его, что это дело нельзя пускать на самотек. Вот только она не хотела, чтобы в Кению возвращался сам Крейчи.

- Ты хочешь, чтобы весь Париж говорил о моем внебрачном ребенке от женщины-масаи? – сказал Крейчи, отказавшись от частных услуг.

В самолете он думал о женщине, которая могла родить от него ребенка, пытался вспомнить ее лицо, но уже потом, в Найроби, Крейчи начал представлять ребенка… Своего ребенка. Белая девочка с голубыми глазами и копной медных волос. У Джуди Абади было несколько фотографий, но сестра настояла, чтобы Крейчи не брал их. Сейчас он жалел об этом. Нет, Крейчи всегда был политиком до мозга костей, никогда не планировал заводить семью, но сейчас, в Найроби, за жаренными на углях лобстерами, в ожидании ответа проводника Джокинса Малоба, в окружении всех этих холеных туристов и в сгущавшихся сумерках, когда на улицу лучше не выходить, Крейчи волновался, представляя свою дочь, словно Париж остался где-то в другой жизни, которая никогда не пересечется с настоящим. И головой Крейчи понимал, что ребенок, скорее всего, очередной трюк журналиста, чтобы очернить политика, но вот сердцем… С сердцем было что-то не так – волнение разрасталось, заполняло грудь.

Крейчи позвал официанта и заказал еще тростникового джина. Никто не пользовался бассейном в отеле, но Крейчи нравилось смотреть на его голубую гладь, подсвеченную в наступающих сумерках. Пара туристов с темными бутылками местного пива «Таскер» пытались завязать разговор с Крейчи.

- Простите, но я жду звонка, - отмахнулся он от них, как от назойливых мух.

Туристы ретировались, но проводник в этот вечер так и не позвонил. Он вернулся из сафари лишь три дня спустя. Крейчи ждал его, считая неуместным искать кого-то другого и раскрывать свои тайны еще одному человеку. Хотя вопрос о том, как Джуди Абади узнала о его внебрачном ребенке, оставался открытым. А эти фотографии? Крейчи в очередной раз вспомнил голубоглазую девочку. Чернокожая женщина держала ее на руках, прижимая к груди. Лица матери было не видно, но Крейчи и не узнал бы ее.

***

Молодая пара англичан, которых привез в отель «Серена» Джокинс Малоба, выглядела усталыми и выжитыми как лимон. Их одежда покрылась коркой песка. Они общались с Крейчи на английском, но когда узнали, что он из Парижа, перешли на ломаный односложный французский. Для них Крейчи был еще одним любителем сафари.

- Говорят, попробуешь однажды и уже не сможешь забыть никогда, - влез в разговор Джокинс Малоба.

«На скольких языках говорит этот гид?» - подумал Крейчи, затем вспомнил фотографии ребенка, которые показала его сестре Джуди Абади. Марта считала, что проводник просто обязан был иметь отношение к этой истории. «Да, имеет, - подумал Крейчи, продолжая бездумно общаться с молодоженами. – Он привез меня в то поселение. Все остальное я сделал сам».

Запах пыли и загорелые, обветренные лица супружеской четы Йорк вернули Крейчи в реальность. Близость поездки нависла над головой, словно лезвие гильотины. Крейчи и сам не заметил, как заговорил с молодоженами о поселениях масаи. Особенно о загонах, где кочевники держали свой скот. Англичане помрачнели и признались, что проводник показал им поселения издалека, сославшись на недовольство масаи, когда к ним приходят чужаки. Потом молодожены раскланялись, пообещав встретиться с Крейчи вечером. Он не возражал – сейчас Крейчи готов был согласиться с чем угодно, лишь бы его оставили наедине с гидом. Несколько раз во время разговора Джокинс Малоба порывался уйти, но Крейчи попросил его задержаться, сказав, что им нужно поговорить наедине, и сейчас, наблюдая, как уходят молодожены, гид терпеливо ждал. На его черном лице не было ничего, кроме усталости.

- Давай я угощу тебя холодным пивом, - предложил Крейчи. Проводник отказался. – Может быть тогда кофейный ликер?

- Душ. Холодный душ и пара часов сна, - сказал Малоба. – И еще нужно починить «Джип»… Туристов много – машина одна…

- Джуди Абади тоже была туристом?

- Кто?

- Журналист из «Liberation»… Кто-то отвез ее в то поселение, где мы были с тобой, и показал женщину, которая украла у меня обувь.

- О! – гид удивленно поднял густые брови, посмотрел на Крейчи и удивился еще больше, когда понял, что Крейчи обвиняет его в разглашении той мимолетной интрижки. – Нет, - сказал Малоба.

- Что «нет»?

- Я не имею к этому отношения.

- Как же тогда она узнала о ребенке?

- О ребенке? – гид снова удивленно нахмурился. – О! – протянул он, но уже как-то совсем фальшиво.

- Так это мой ребенок? – спросил Крейчи.

- Это ребенок масаи, - осторожно сказал Малоба.

- Но она белая!

- Белая… - согласился гид.

Крейчи снова вспомнил фотографии Джуди Абади – голубоглазая девочка на руках чернокожей женщины, прошедшей в юности обряд эмората. И такая же судьба ждет этого ребенка. Крейчи вспомнил мычание коров и жужжание мух, мальчиков в черных одеждах, которые вскоре станут воинами. Вспомнил хижину, запах пота и навоза.

- Ты должен отвести меня к ней, - сказал Крейчи. – Мне нужно увидеть ее, - он заглянул гиду в глаза. – Если, конечно, ты не знаешь что-то еще… Что-то о девочке… Я имею в виду… Если отцом мог быть кто-то другой… - Крейчи окончательно запутался в формулировках.

- Мы сможем отправиться на сафари утром, - сказал монотонно гид.

Крейчи кивнул и спешно отвернулся. Париж окончательно стал далеким и недосягаемым. Как и весь его этикет, вина, кухня. Здесь была маисовая каша, рыба в томатном соусе, черепаховая похлебка и банановое пиво. Крейчи пообедал не особенно вдумываясь в то, что ест – лишь рот горел от острых приправ, да мочевой пузырь стучался изнутри, напоминая о выпитом «Уйт Кэпе». К вечеру, встретившись с молодоженами из Англии, Крейчи добавил к выпитому местному пиву изрядную порцию кофейного ликера, забрав полупустую бутылку «Кении Голд» с собой в номер. Но алкоголь не пьянил, скорее, помогал собраться и все обдумать… Обдумать, но ничего не решить.

Когда утром позвонил Малоба, Крейчи с трудом поднялся с кровати. Его тошнило, а в голове пульсировала настоящая кузня. Что касается гида, то он до зависти был свеж и полон сил.

Брезентовая крыша на его пыльном «Джипе» желтого цвета была убрана. Свежий ветер бил в лицо. На Крейчи были надеты джинсы, рубашка с длинным рукавом и новые солдатские ботинки, которые он испачкал, не успели они выехать из Найроби.

Гид молча ждал, когда желудок Крейчи успокоится, избавившись от вчерашних излишеств, затем протянул ему бутылку с водой. Шагах в тридцати от машины пара жирафов национального парка Найроби демонстративно отвернулись в сторону. Крейчи слышал, как шумит «Момбаса Роуд», с которой Малоба свернул, как только заметил нездоровую бледность Крейчи. Шум дороги ассоциировался у Крейчи с остатками цивилизации, тщетно цеплявшейся за него, сдавая позиции.

Скоро пыльный «Джип» свернет с оживленного шоссе на Найроби-Наманга, пересечет мост «Китенгела» через похожую на большое болото реку и, не пройдет часа, как окажется в Каджиадо, миновав который почти сразу оставит дорогу, устремившись по саване к поселению масаи…

Так думал Крейчи. Думал, пока они не проехали Каджиадо, продолжив движение по Ати-Ривер к границе с Танзанией. «Это не то поселение, - оживился Крейчи. – Белый ребенок живет не там, где я был». Мысль об этом принесла покой и разочарование одновременно.

- Я думаю, нам лучше вернуться в Найроби, - сказал Крейчи.

- Плохо себя чувствуешь? – спросил Джокинс Малоба.

- Нет, просто в прошлый раз мы были в другом поселении, если где-то я и мог оставить ребенка, то только там.

- Масаи кочевники. Ты живешь в Париже, они – в саване.

***

В расположенном на границе с Танзанией городе они свернули налево. Десяток чернокожих ребятишек гоняли футбольный мяч возле белой церкви. Крейчи попытался представить, как белая девочка масаи впишется в эту чернокожую стройность. «Да, верно, - хмуро подметил Крейчи. – Никак не впишется. Она будет кочевником. И мало того, что ей придется пройти эморат, так она еще станет жить в хижине из навоза, превратится в одну из жен, которая должна присматривать за детьми и скотом мужа. Причем скот будет цениться больше». Почувствовав тошноту, Крейчи снова попросил гида остановиться. Но желудок был уже пуст, поэтому политик лишь постоял на обочине пару минут и вернулся назад в машину. Малоба достал панаму и протянул Крейчи.

Дорога снова стала безлюдной. Какое-то время, поднимая клубы пыли, «Джип» катил по ней, затем свернул в савану, спугнув стадо зебр, которые еще долго бежали недалеко от машины, словно дельфины, провожавшие матросов корабля в море. Малоба не пользовался ни компасом, ни навигатором, но Крейчи сейчас меньше всего хотел пускаться в расспросы, как гид ориентируется в этой местности. Голубоглазая девочка с медными волосами – вот что сейчас волновало его больше всего, и чем ближе было поселение масаи, где родился этот ребенок, тем волнение становилось сильнее, отодвигая на второй план все остальные тревоги, включая похмелье.

Запах поселения масаи. Крейчи почувствовал его раньше, чем увидел само поселение. Недавние дожди превратили подъезд почти в болото. Грязь и навоз смешивались. Колеса «Джипа» буксовали, выбрасывая в воздух фонтаны грязи, но машина уверено ползла вперед. Жирные мухи окружили Крейчи, но казалось, совершенно не замечали гида. Несколько молодых воинов масаи в красных накидках вышли встречать «Джип». Они увидели Джокинса Малоба и приветливо помахали ему. Крейчи слышал, что некоторые воины масаи пьют кровь быков – протыкают яремную вену, сцеживают нужное количество крови, затем обрабатывают рану, сохраняя животному жизнь. Крейчи не знал, почему вспомнил это именно сейчас, но мысль об этом вызвала новый приступ тошноты. Даже во рту появился металлический вкус.

- Дать воды? – спешно предложил ему Малоба.

Крейчи отказался, выбрался из машины, тут же утонув левой ногой в свежей коровьей лепешке. Молодые воины масаи хмуро наблюдали за ним. «Может быть, одного из этих мальчиков я видел год назад на посвящении?» - подумал Крейчи, вспомнил детали инициации и почувствовал, как возвращается тошнота. Наблюдавший за ним гид снова потянулся за бутылкой с минеральной водой.

- Просто отведи меня к девочке, - сказал Крейчи.

- Фотографии делать будешь?

- Что?

- Если делать фотографии, то нужно заплатить чуть больше, - Малоба кивнул в сторону молодых воинов масаи.

- Они что, зарабатывают деньги, показывая туристам белого ребенка? – спросил Крейчи, меряя подростков недовольным взглядом. – Зачем им деньги?

- Они могут прийти в магазин.

- В магазин? – Крейчи пытался обдумать это, но видел только белую голубоглазую девочку. – Заплати им и отведи меня к ребенку, - сказал он Малобе.

Гид выбрался из машины и заговорил с молодыми воинами на масаи. Крейчи не смотрел, сколько денег Малоба передал подросткам, зная, что сумма все равно будет завышена, когда настанет время рассчитывать с гидом за услуги. Выстроившиеся полукругом хижины без окон ждали его. Вернее, ждала одна, в которой находился белый ребенок. Молодой воин отделился от своих друзей и жестом велел Крейчи следовать за ним. Загон для животных в центре поселения был почти пуст.

- Куда делись коровы? – спросил Крейчи своего гида.

- Паразиты, - хмуро буркнул Джокинс Малоба.

Идущий впереди молодой воин масаи услышал знакомое слово на чужом языке, обернулся и начал указывать Крейчи на хижины, напевая что-то на своем странном, тональном языке.

- Он думает, что ты - доктор, который пришел лечить его народ, - пояснил гид. – Кажется, у них вспышка какой-то болезни. Не знаю. Но нам лучше убраться отсюда, как можно быстрее.

Крейчи вздрогнул, услышав дикие крики в одной из хижин. Тощая корова в загоне замычала, опустилась на колени, а затем повалилась набок. Молодой воин масаи указал на корову и снова начал что-то эмоционально объяснять Крейчи.

- Скажи ему, что я не доктор, - попросил Крейчи своего гида.

- Пусть лучше все остается, как есть.

Окруженные роем полусонных мух они вошли в хижину. Крейчи увидел чернокожую женщину и двух детей, которых она держала на руках – один черный как ночь, другой неестественно белый. Крейчи так и не смог вспомнить мать этих детей, лишь отметил, что она больна. Крупные капли пота катились по черному, осунувшемуся лицу. Шея была распухшей. Крейчи опустил глаза к белому ребенку – рыжеволосая девочка с голубыми глазами. Она смотрела на него, и он чувствовал, как останавливается время, здесь, в этом умирающем поселении. Где-то за спиной заговорил воин-масаи.

- Чего он хочет? – спросил Крейчи, не оборачиваясь, своего гида.

- Спрашивает, сможешь ли ты вылечить мать этих детей.

- Скажи, что для этого нам придется забрать ее с собой в Найроби, - принял решение Крейчи.

- Плохая идея, - сказал гид.

- Тогда она умрет.

- Это масаи. Если спасать каждого кочевника…

- Эта белая девочка может быть моей дочерью, - Крейчи обернулся, уставившись на гида стеклянными глазами, словно лихорадка уже проникла и в его кровь. Лихорадка цивилизации, столкнувшейся с дикой природой.

***

Болезнь распространялась быстро, стремительно. Когда Жак Крейчи позвонил из клиники Найроби своей сестре Марте Коен, у него уже ныли суставы и болела голова. Врач по имени Джозеф Ситима, который обследовал женщину и детей масаи, привезенных Крейчи в больницу, осмотрел самого Крейчи и заверил, что причин для беспокойства нет.

- Возбудителем трипаносомоза являются мухи цеце, - сказал врач, - а на вашем теле я не нашел следов от их укусов, поэтому…

- А девочка? – спросил Крейчи.

- Девочка?

- Я говорю о масаях, которых мы привезли с гидом в больницу.

- Боюсь, у женщины паразиты уже проникли в центральную нервную систему, а у детей… - Джозеф Ситима нахмурился. – Вы знаете, как белая девочка попала к кочевникам?

- Это может как-то повлиять на лечение? – спросил Крейчи, оставаясь в большей степени политиком, чем отцом.

- Нет, - покачал головой врач. – Белую девочку лечить не надо. Но вот второй ребенок…

Крейчи слушал остальное только ради приличия. Сейчас главным было позвонить сестре и предупредить, что придется задержаться в Найроби. Да, и еще нужно узнать, где здесь можно будет конфиденциально провести анализ ДНК, а потом…

- Ты хочешь забрать ее в Париж? – растерялась сестра, когда Крейчи позвонил, рассказав о своих планах.

- Если она окажется моей дочерью, то да.

- А как же мать?

- Ее мать кочевник. У нее нет даже паспорта. К тому же эта женщина, возможно, не выживет.

- Не выживет?

- Да, кажется, в поселении была вспышка какой-то местной болезни, так что…

- Ты не заразился?

- Врач сказал, что паразиты передаются через укусы мух. Он осмотрел меня и заверил, что причин для беспокойства нет.

О недомогании Крейчи умолчал. Он попрощался с сестрой и отправился в расположенный по соседству с больницей китайский ресторан. Лимфоузлы на шее распухли, но горло не болело. Дорога до ресторана отняла все силы. Крейчи сел за стол, тщетно пытаясь отдышаться. В ушах шумело. Аппетит окончательно пропал. На соседнем столе стояла жареная утка с золотистой корочкой. Крейчи смотрел на нее, но не чувствовал ничего, кроме тошноты. Не прибавили аппетита и приготовленные на пару креветки, которые принес официант. «Нужно выспаться, - сказал себе Крейчи. – Просто выспаться».

Он расплатился за ужин и вернулся в отель «Серена». Сил не хватило даже раздеться. Крейчи повалился на кровать, надеясь, что утром придет в норму, но сна не было. Он просто лежал, находясь где-то на грани – не спал и не бодрствовал. Немного забыться удалось лишь ближе к утру, да и то это не было сном. Время просто как-то сжалось, выкинув из жизни несколько беспокойных часов.

***

Неделю спустя Крейчи позвонил сестре второй раз. Позвонил из больницы. Доктор Джозеф Ситима стоял рядом. Три дня назад он назначил Крейчи лечение сурамином, обнаружив трипаносомы в его крови, а два часа назад сообщил о результатах анализа ДНК.

- Я хочу, чтобы ты приехала в Найроби и уладила юридические вопросы касательно моей дочери, - сказал Крейчи сестре. – Я бы сделал все сам, но… - Он не хотел расстраивать сестру, но и не сообщить о своей болезни не мог. – У меня нашли… - Крейчи посмотрел на доктора Ситима, пытаясь вспомнить название паразитов, плодившихся сейчас в его крови. А эта отрава, которую кололи ему внутривенно? Как называлось это лекарство? Да и лекарство ли? – Послушай, Марта, давай я дам трубку врачу, и он все объяснит тебе, - сдался Крейчи и протянул трубку Джозефу Ситиме.

Откинувшись на подушку, Крейчи слышал, как доктор говорит Марте о родезийской форме болезни, о паразитах в крови, о лечении сурамином и пентамидином. Крейчи чувствовал, что засыпает, убаюканный этим идеальным английским чернокожего врача, но потом услышал, как Ситима сказал Марте Коен, что мать белой девочки умерла, и сон сбежал, объявив хозяину бойкот.

- Нужно устроить достойные похороны, - сказал Крейчи врачу.

Ситима бросил на него короткий взгляд и продолжил разговор с Мартой Коен. Крейчи поджал губы и уставился на часы. До следующей инъекции сурамина оставалось чуть меньше трех суток. Размышляя об этом, Крейчи не заметил, как ушел доктор Ситима. Крейчи попытался вспомнить дочь. «Нужно дать ей имя», - подумал он, решив, что если кочевники как-то и называли ее, то это уже никто не узнает, да и не подойдет это имя для той жизни, в которую скоро окунется девочка… Но жизнь изменится.

Крейчи не знал, но не пройдет и пары лет, как весь мир станет другим. Правда Крейчи не увидит этого. Он умрет через две недели. Апатия и сонливость сменятся маниакальной гиперактивностью, а затем комой. Крейчи будет еще жив, когда в больницу с теми же симптомами попадет его гид Джокинс Малоба.

Марта Коен прибудет в Найроби за три дня до смерти брата. Она отправит его тело в Париж, но сама не сможет покинуть Кению, потому что не пройдет и месяца, как сначала Найроби, а затем и вся страна будут закрыты на карантин.

Вспышка африканского трипаносомоза захлестнет весь континент. В больницах и моргах не будет свободных мест. Применяемые ранее для лечения препараты окажутся неэффективными. Смерть, паника и мародерства накроют город гигантской волной отчаяния и хаоса. Люди будут штурмовать больницы, чтобы получить сурамин. Органические соединения мышьяка на черном рынке станут на вес золота… Но спасения не будет.

Поражающие нервную систему паразиты будут распространяться воздушно-капельным путем, не имея отношения ни к мухам, ни к клопам. Успевшие покинуть континент в первой волне туристы, принесут мутировавших трипаносомовых в свои города.

Не пройдет и полугода, как эпидемия распространится в Европе. Эпидемиологи отметят вспышки болезни в Южной и Северной Америке.

Мир вздрогнет, вскрикнет и замолчит. Города опустеют. Крысы и стервятники заполонят улицы, продолжая инстинктивно драться между собой за найденное мясо, хотя недостатка в мертвецах не будет…

Глава первая

Восемнадцатое поколение от начала Возрождения.

Колония №7. Столица Мира. Население – 7008 человек.

Ведущий социолог – Аника Крейчи. Возраст – 27 лет. Последний известный родственник до Возрождения – Марта Коен. Средняя продолжительность жизни представителей рода после Возрождения – 63 года. Риск врожденных заболеваний рода 16.2 процента. Средняя репродуктивная активность рода – 1.2 процента. Коэффициент деградации за последние шесть поколений – отрицательный. Количество благоприятных партнеров для репродукции – 78 человек (включая данные переписи за предыдущее поколение). Использование генофонда рода в программе клонирования – 7.3 процента. Наличие собственного клона – отсутствует. Процентная польза использования клонов за последние 7 поколений – родовая линия не задействована в программе. Процентная польза рода от начала Возрождения – 82.6 процента. Процентная польза рода за последние три поколения – 32.4 процента. Наиболее благоприятная роль в обществе – репродуктивная функция.

***

Отчеты подобного рода из аналитического отдела исправно приходили каждый год, но Аника Крейчи так же исправно отправляла их в урну, не читая. Нет, когда-то, конечно, читала, но после того, как ей на шею повесили ярлык репродуктивной функции, как единственно полезной для общества, решила послать отдел статистики и планирования жизни к черту. Не рассматривала она и кандидатуры мужчин, которые присылались так же исправно, как отчеты статистики. Правда с мужчинами интерес иногда брал верх, и Аника все-таки изучала фотографии. «Ведь никто меня ни к чему не обязывает», - говорила она себе. Так же говорила она каждое будничное утро по дороге на работу, когда проходила мимо высокого здания из белого, непрозрачного стекла, где располагался комитет по контролю над рождаемостью. «Никто меня ни к чему не обязывает. Никто кроме меня самой». Да, Аника была уверена, что когда-нибудь это обязательно случится. Материнский инстинкт возьмет верх. Давлению общества станет невозможно противостоять. Или же просто один из тех кандидатов в отцы окажется тем самым… О последнем Аника старалась не думать, а если и думала, то давно научилась контролировать ход своих мыслей, не допуская ничего лишнего, чтобы потом избежать бессонных ночей и дневных мигреней.

- Как же просто было людям до Возрождения, - сказала как-то Аника коллеге по работе Лоле Бор. – Никакого контроля рождаемости. Никаких родственных связей… Ты можешь представить себе город, где проживало несколько миллионов людей?

- Я боюсь представлять, потому что на эти несколько миллионов почти один приходился на мужчин среднего возраста, - сказала Лола Бор.

Спустя два месяца она вступила в программу репродукции. Комитет контроля проверил варианты и отослал резюме Лолы наиболее благоприятным партнерам. От одного из них Лола забеременела. Аника хорошо запомнила день, когда подруга сообщила ей об этом, а так же день, когда Комитет принял решение избавиться от плода вследствие непредвиденных генетических мутаций. Лола улыбалась и говорила, что только у пяти процентов современных женщин получается родить здорового ребенка с первого раза. От одной до пяти попыток было нормой – так сообщала статистика. Лола пыталась двенадцать раз. И с каждой новой неудачей ее вера в статистику таяла на глазах. Комитет давно внес Лолу в список неспособных к репродукции женщин, перестав присылать анкеты наиболее благоприятных кандидатов, но Лола уже не могла остановиться.

- Мне кажется, это какой-то заговор, - сказала она Анике за два дня до своего побега. – Они просто не хотят, чтобы я родила ребенка.

Потом она сбежала, покинув город. Люди из Комитета встречались с Аникой, пытаясь узнать, где может быть ее подруга, но Аника не знала, а если бы и знала, то все равно не сказала. Ей было жаль подругу и хотелось верить, что в ее словах есть доля смысла. Что будет после, Аника не думала. Наверное, если Лола вернется со здоровым ребенком, Комитет просто признает свою ошибку и все. В это, по крайней мере, хотелось верить. История закончится хорошо. Все истории должны заканчиваться хорошо. Включая жуткие и непонятные. Но потом Лола связалась с Аникой, попросив помощи, и Аника стала частью этой странной истории. Она помогла подруге пробраться в город и укрывала в своей квартире вплоть до дня родов.

- Нет, не уходи, я не справлюсь одна, - сказала Лола.

Аника осталась. Роды не были сложными, и в какой-то момент Аника начала верить, что Комитет действительно ошибся, и с ребенком Лолы все в порядке. Но потом младенец появился на свет, и надежды рухнули. Комитет не ошибался. Медицина не ошибалась.

***

Судебный процесс был коротким и открытым для всех Колоний, за исключением города Клонов. Хотя последний, по сути, никогда и не считался частью нового мира. Скорее, это был просто эксперимент, плацдарм для чего-то более серьезного. Да и клоны не были полноценными людьми. Медики заявляли, что когда-нибудь настанет день, и клоны станут членами общества начала Возрождения, с возможностью полноценной репродукции. Но пока это была мечта, фантазия. Пока это были живые куски мяса, запрограммированные на самопожертвование, в случае если кому-то из жителей Семи Колоний потребуется пересадка органов.

Ученые нового мира обещали, что когда-нибудь жизнь человека будет продлена как минимум вдвое. Обещали прирост населения. Обещали последние двенадцать поколений, но так и не ушли дальше города Клонов.

Он был построен на острове, где с начала Возрождения находилась Первая Колония, и сейчас судебный процесс над Лолой Бар склонялся к тому, чтобы отправить мать и ребенка на остров. Суд, который за последние десять поколений не вынес ни одного смертного приговора.

Аника никогда не уточняла, но на протяжении последних пяти-семи поколений не было в обществе и убийств. Ценность человеческой жизни достигла абсолюта, но вот суд над Лолой Бор… Аника так и не решила, что чувствует по этому поводу. Нет, конечно, подобные прецеденты были и прежде, но кто мог подумать, что это произойдет с лучшей подругой? Аника не сомневалась, что Лолу отправят в Город Клонов. Немного подправят воспоминания, проведут пару косметических операций, чтобы скрыть пупок, которого никогда не было у клонов, и превратят в еще один кусок мяса. Мать и ребенок, если, конечно, мать не откажется от ребенка. Но Лола не откажется – Аника не сомневалась. Поэтому и результат открытого судебного заседания не вызывал у нее вопросов.

***

Макс Вернон. Конечно, Аника Крейчи знала главу Колоний в лицо, но никогда не думала, что встретится с ним лично. Это произошло спустя три месяца после того, как Лолу Бор и ее ребенка отправили в город Клонов. Он был высоким и статным брюнетом… И еще он был одним из тех, кого советовал ей Комитет в качестве желательного отца будущего ребенка. Комитет никак не выделял главу Колоний – в списке он был просто одним из многих. Но сейчас, поднимаясь в его кабинет, Аника Крейчи почему-то думала, что Макс Вернон вызвал ее к себе именно потому, что выбрал из списков Комитета. Волнение было приятным и злило одновременно. Никогда прежде Аника не думала, что Макс Вернон может стать отцом ее ребенка, а тут вдруг… «И ведь отказаться я не смогу! – злилась, заливаясь краской Аника. – Кто сможет, когда перед тобой глава Колоний?! Несправедливо. Совсем несправедливо». Аника готова была вспыхнуть, закатить скандал в приемной, чтобы ее выставили вон, не позволив увидеть Макса Вернона, но секретаря не было – пустой стол, пустое кресло. Дверь в кабинет Вернона открыта.

- Вот черт! – Аника чувствовала себя загнанной в угол.

Нет, сбежать уже не удастся. Да и глупо бежать. Значит, нужно идти вперед, в кабинет.

Стол главы Колоний стоял возле окна. Старый стол, как и вся мебель в этом кабинете. Казалось, что здесь должен находиться дряхлый старик, а не мужчина в расцвете сил. Аника встретилась взглядом с голубыми глазами Макса Вернона и смущенно промямлила о том, что получила официальное приглашение.

- Может быть, это конечно ошибка, и если так, то я сейчас же уйду… - спешно затараторила она и тут же запнулась на полуслове, увидев улыбку на лице главы Колоний.

- Здесь нет ошибки, - сказал он, указав на старый диван, предлагая Анике сесть. Протертая кожа пахла пылью времени и чем-то порочным – так, по крайней мере, показалось Анике, когда она села на старый диван. – Выпьете что-нибудь? – предложил Макс Вернон.

- Выпить? – Аника растерянно уставилась на такой редкий в современной жизни мини-бар с красивыми, разноцветными бутылками. Названия ни о чем ей не говорили.

- Что тебе нравится? – спросил Макс Вернон. – Вино? Мартини? Что-то покрепче?

- Я не знаю… - Аника глуповато улыбнулась. Сколько раз за свою жизнь она пробовала спиртные напитки? Три? Пять? А сколько раз слышала о вреде алкоголя? Тридцать тысяч раз? Пятьсот тысяч? Никто не запрещал алкоголь, но никто его уже и не покупал. – Не думала, что где-то еще делают нечто подобное, - честно призналась Аника, указывая взглядом на бутылки в мини-баре.

- Это ограниченная серия, - Макс Вернон улыбнулся, показав безупречно белые зубы.

Изобразив понимание Аника кивнула. Улыбка Вернона стала шире. Теперь она уже не притягивала взгляд, не располагала к себе, а смущала, вызывала дискомфорт.

- Так что тебе налить? – спросил он и спешно предупредил, что не потерпит отказа.

- Ну, если так… - Аника растерянно уставилась на красивые бутылки.

- Если не разбираешься, то выбери ту, которая нравится тебе больше всего, - посоветовал Макс Вернон.

Идея понравилась Анике и помогла ей отвлечься – красные, зеленые, синие, желтые бутылки смотрели на нее, и каждая была красива по-своему. «Нет, так выбор не сделать», - решила Аника и начала изучать формы бутылок.

- Мне нравится вон та, с пупырышками, - наконец решилась она.

Несколько долгих секунд Вернон смотрел на бутылки, пытаясь понять, о какой из них говорит Аника.

- Зеленая, - помогла ему Аника.

- Конечно, - Вернон снова широко улыбнулся. – Хороший выбор. Крепкий, но хороший.

***

Они разговаривали больше часа. Разговаривали ни о чем. Особенно Вернон. Анике казалось, что за это время он не сказал вообще ничего важного, хотя слов было много. И еще было много алкоголя. Аника чувствовала, как приятно гудит у нее в голове. Нет, она не была пьяна, но напряжение отступило, сдало позиции. Благодаря этому, когда Вернон заговорил о пользе рода Крейчи для общества, Аника не покраснела, не смутилась. Лишь окинула главу Колоний внимательным взглядом, готовая принять свою, согласно отчетам Комитета, наиболее благоприятную роль в обществе. В конце концов когда-то это должно было случиться, а Вернон, согласно все тем же отчетам, был одним из наиболее подходящих кандидатов.

- Твои предки всегда были близки к Комитету, - неожиданно сказал Макс Вернон. – Особенно если посмотреть первые поколения после начала Возрождения.

- Да, я тоже слышала об этом, - улыбнулась Аника, представляя Вернона отцом своего будущего ребенка.

- Что же случилось? Последние поколения решили отойти от политики? Потеряли интерес?

- Возможно.

- А ты? Ты стала социологом, но вместо того, чтобы получить работу в Комитете, предпочла студенческую аудиторию?

- Быть учителем не так уж и плохо, к тому же… К тому же Комитет уже повесил на меня ярлык репродуктивной функции, как наиболее полезной для общества, - Аника утопила взгляд на дне своего стакана, где плескались остатки абсента, от которого было так тепло в желудке и так легко в голове.

- И тебе это нравится? – спросил Вернон.

- Что нравится? – Аника заставила себя не смотреть на него. – Ты хочешь знать, нравится ли мне моя роль в обществе?

- Твоя подруга была младше тебя, но у нее было двенадцать попыток родить здорового ребенка. У тебя ни одной. Почему?

- Мою подругу отправили в город Клонов.

- Тебя пугает Город Клонов?

- Нет, но меня пугает одержимость, с которой Лола Бар пыталась родить здорового ребенка. Боюсь, что если я начну, то не смогу остановиться, как и она.

- Так ты ни разу не пробовала?

- Нет, но Комитет и так сообщает об этом в анкетах.

- Ну, это официально…

- Я не нарушаю закон, глава Колоний, - Аника покраснела, но все-таки решила, что пришло время посмотреть Вернону в глаза.

Эта дерзость понравилась ему. Аника буквально почувствовала это где-то внизу живота, не в голове. Это не было логикой, это было… было… Инстинктом? Врожденным чувством влечения, которым наградила природа мужчину и женщину?

- Думаю, судьба Лолы Бор тебе не грозит, - сказал Макс Вернон. Он не смотрел Анике в глаза. Его привлекал ее румянец – алые пятна на щеках и шее. Если бы вырез платья был чуть ниже, то он смог бы увидеть эти пятна и на груди Аники. – Я читал твое личное дело…

- Да, я тоже читала, - неожиданно смело прервала его Аника. – Мой род имеет один из самых низких показателей врожденных заболеваний, а коэффициент деградации рода за последние шесть поколений стал отрицательным… Как социолог современного общества могу сказать, что это редкость. Таких женщин во всех Колониях не больше дюжины.

- Включая Первую Колонию?

- Первую? – Аника нахмурилась. Чувство флирта, которое, как ей казалось, имеет место быть, рухнуло. – Уже много поколений Первую Колонию населяют клоны. Это их город. Их мир.

- Так ты считала их?

- Нет… - она нахмурилась сильнее. – Как я смогу это сделать? Статистики нет. К тому же их репродуктивная функция реализуется посредством пробирок. Да и сами клоны… Это же не люди… - Нет, Аника никогда в действительности так не думала, особенно после того, как ее подруга с ребенком отправились в этот город, но сейчас… Сейчас она не была социологом и подругой. Сейчас она была просто женщиной, которая уже устала от разговоров с мужчиной. Но мужчина этот смотрел на нее и улыбался. И в улыбке этой не было флирта. – Что? – растерялась Аника. – Что я сделала не так?

- Твой род всегда выступал против города Клонов, ведь так?

- Что это меняет? Какое отношение имеет ко мне? – Аника едва снова не напомнила главе Колоний о своей репродуктивной функции, как наиболее благоприятной.

- Скажи мне, как ты сама относишься к этому городу? – спросил Вернон.

- Моя подруга была сослана туда. Ей промыли мозги и выбросили из Колоний. – Румянец оставил щеки Аники. Теперь ее лицо обрело мертвенную бледность, явив россыпь незаметных прежде веснушек. – Вы спрашиваете, как я отношусь к клонам? Теперь, когда Лола Бор обречена провести бок о бок с ними всю свою жизнь, я искренне надеюсь, что у них больше человечности, чем нам говорят.

- Очень хорошо, - улыбнулся Макс Вернон.

- Хорошо? – Взгляд Аники был холодным, жестким. – Ничего хорошего. Если Комитет узнает о том, какие у меня взгляды, то, полагаю, моя роль в обществе, кроме репродуктивной, резко устремится к нулю.

- Комитет не узнает.

- И это говорит мне глава Колоний?

- У меня скоро выборы.

- И что это меняет?

- Мне нужны союзники.

- Если честно, то я думала, что вам нужна женщина, - выпалила Аника и тут же пожалела. – Простите.

- Да нет. Все нормально, - Вернон улыбнулся. Снисхождение отражалось на его лице лишь мгновение, но этого хватило, чтобы Аника снова покраснела. – Налить вам еще выпить? – предложил глава Колоний.

Аника пожала плечами.

- Есть очень хорошее вино. – Вернон поднялся на ноги, подошел к мини-бару. – Бутылка, конечно, не самая красивая, но зато содержимое…

Аника смотрела, как он достает из шкафа пару бокалов. Судя по тому, как он ловко пользовался штопором, можно было понять, что это для него привычное дело. И еще вино – красное, густое. Аника видела, как оно заполняет бокалы, скатывается тяжелыми каплями по стеклу.

- Вот, попробуйте, - глава колоний подошел к гостье, забрал у нее стакан с остатками абсента.

- Пахнет неплохо, - сказала Аника, взяв предложенный бокал вина.

- Пахнет просто замечательно, - сказал Макс Вернон и осторожно, но без тени неуверенности, сел на старый диван рядом с Аникой. – Говорят, что хорошее вино следует разливать заранее, чтобы оно могло немного подышать, но, думаю, в нашем случае, можно пропустить эту условность. – Продолжая смотреть на Анику, он жестом предложил ей пригубить бокал.

- Да, намного лучше, чем то, что мы пили до этого, - согласилась Аника, сделав небольшой глоток.

- Мне нравится это вино за его послевкусие. – Макс Вернон снова жестом предложил Анике сделать еще один глоток.

Он не двигался, но она буквально чувствовала, что с каждым новым мгновением его тело перемещается все ближе и ближе к ней. И это вино… казалось, что оно пьянит сильнее абсента. Или же это было не вино?

- Скажите честно, - попросил глава Колоний, - о чем вы подумали, когда получили приглашение сюда?

- Честно? Ни о чем. Сначала ни о чем.

- А потом?

- Вы были в моем списке Комитета наиболее благоприятных партнеров.

- Да, об этом я тоже знаю.

- Но наш разговор… Это что, всегда происходит так странно?

- Лола Бор никогда не рассказывала вам?

- Рассказывала, но…

- Но что? – Вернон снова попросил жестом не забывать о вине в бокале.

Аника кивнула, вздрогнула, едва не подавившись вином, когда увидела, что глава колоний подвинулся еще ближе к ней, протянув руку к шнуровке на груди платья. У него были длинные, ухоженные и ловкие пальцы, которыми он пытался развязать пару узлов.

- Это снимается не так, - сказала Аника.

- Нет?

- Это просто украшение.

Пальцы главы Колоний потеряли интерес к узлам шнуровки.

- Сзади есть молния, - сказала Аника.

- Сзади? – Вернон подвинулся ближе. Аника отметила, что лицо его было таким же идеальным, как и пальцы – ни намека на щетину или дефекты кожи. Даже белки глаз – белые, чистые, без намека на красные прожилки. Его руки скользнули по ее пояснице, нащупали замок змейки. – И кто помогает тебе застегивать платье? – спросил он.

- Никто, - Аника чувствовала его дыхание. Оно касалось ее лица и было таким же чистым и безупречным, как руки, лицо, белки глаз.

- Наверное, сложно одеваться одной? – спросил глава Колоний.

- Я привыкла.

- Понятно. – Вернон потянул замок вниз, заставив Анику напрячься. – Твое вино.

- Что?

- Ты все еще не допила его.

- Да, - Аника уставилась в бокал. Атмосфера вокруг накалилась.

- Чего же ты ждешь? – Макс Вернон сбросил с ее плеч бретельки платья.

- Не думаю, что алкоголь способствует репродукции, - сказала Аника, продолжая смотреть в свой на четверть полный бокал. – Риск отклонений и так велик, поэтому… - она напряглась, когда Вернон спустил верхнюю часть ее платья, обнажив грудь. – Мне кажется, будет лучше немного подождать… Для репродукции лучше…

- Не думай сейчас о репродукции, - посоветовал Вернон.

- Не думать? – растерялась Аника. – Но тогда зачем ты… зачем мы…

- Ради удовольствия.

***

Аника не знала, сколько прошло времени. То ли от выпитого, то ли от происходящего голова шла кругом даже после того, как все закончилось. Дверь в кабинет по-прежнему была открыта, но в приемной никто так и не появился. Старый кожаный диван начал казаться неприлично липким, непристойно липким. Это чувство сохранилось и после того, как Аника поднялась на ноги, чтобы привести себя в порядок. Руки дрожали, и ей долго не удавалось застегнуть змейку на спине. Макс Вернон отошел к окну и смотрел на раскинувшийся внизу город. Аника смотрела на его спину, не зная, что делать дальше. Уйти? Что-то сказать? Ее недопитый бокал с вином стоял на полу. Наконец-то совладав с молнией платья, Аника одернула подол, расправила складки, но так и не смогла заставить себя сесть обратно на кожаный диван. Этот липкий, старый диван. Не могла она и уйти. Нужно было что-то сказать. Но что? Аника не придумала ничего лучше, кроме как смущенно покашлять, привлекая к себе внимание. Глава колоний обернулся, окинул ее внимательным взглядом.

- Все в порядке? – спросил он.

Аника кивнула и покраснела.

- Тебе не понравилось?

- Что?

- То, что было между нами.

- Я не знаю. Репродукция – длительный процесс.

- Я говорю не о репродукции. Я говорю о моменте. К тому же согласно данным комитета по контролю над рождаемостью твоя овуляция закончилась неделю назад. Так что о репродукции можешь не думать. Только момент.

- Диван был очень липким, - сказала Аника первое, что пришло в голову, и тут же покраснела, увидев улыбку на лице главы колоний.

- Да, с диваном действительно нужно что-то делать, - согласился он.

Аника заставила себя улыбнуться. Атмосфера снова начала накаляться, но на этот раз напряжение было вызвано неловкостью.

- Что-то не так? – спросил Макс Вернон.

- Я не знаю, что нужно делать после, - призналась Аника. – Я должна что-то сказать и уйти? Или просто уйти? Или…

- Для начала ты бы могла допить свое вино.

- Вино?

- Я пригласил тебя сюда не только ради того, что было между нами.

- Нет?

- Возьми бокал… - в голосе Вернона появился металлический отлив.

Аника подчинилась, пытаясь скрыть обиду. Она не особенно разбиралась в отношениях, но ей казалось, что после того, что между ними только что было… А что между ними только что было, если Вернон знал, о бесполезности произошедшего с точки зрения репродукции? Аника наклонилась, чтобы взять с пола бокал с вином, поморщилась то ли от легкой боли, то ли от близости старого дивана.

- У тебя что-то болит? – спросил Вернон. – Если тебе нужно привести себя в порядок, то здесь есть ванная…

- Все в порядке, - спешно сказала Аника. Нет, все было совсем не в порядке, но что она могла еще сказать?

Вернон смотрел на нее несколько долгих секунд, словно сомневался в ее словах, затем кивнул и спросил, знает ли она женщину по имени Адилия Сафарли. Аника качнула головой.

- Она была у меня три дня назад, - сказал Вернон. – Стояла там же, где сейчас стоишь ты, и говорила о репродукции… - глава колоний улыбнулся, увидев, как поморщилась Аника. – Нет, у нас с ней ничего не было. Не могло быть. Ее… Ее интересовала репродукция не так, как тебя. Она журналист. У нас был деловой разговор, касательно предстоящих выборов.

Впервые с момента знакомства Аника заметила, что Макс Вернон нервничает.

- Ты ведь социолог, верно? – он не спрашивал, он словно размышлял вслух. – Ты знаешь, какую важную роль в нашем обществе играет наследственность… В медицине, в политике… У нас маленькое, закрытое общество и… - Вернон поморщился, отвернулся, подошел к мини-бару и налил себе выпить. – Аника, - сказал он не оборачиваясь, - ты оказалась здесь не только потому, что ты женщина. Ты нужна мне не только, как женщина. Если не учитывать спад последних трех поколений, то твой род всегда принимал участие в политической жизни Колоний. И сейчас… ты нужна мне, как социолог. Нужен твой авторитет. Твои знания.

«Чтобы сказать об этом, не нужно было укладывать меня на этот старый диван!» - обиженно подумала Аника, но предпочла промолчать.

- Ты поможешь мне? – спросил Вернон, наконец-то повернувшись к ней лицом.

- Помочь в чем?

- Скоро выборы. И если мы не сможем провести реконструкцию моей родословной, то на новый срок выберут Зои Мейнард, как наиболее благоприятную для общества. Я знаю, что ты уже занималась реконструкцией родословных, поэтому…

- Вы хотите, чтобы я подготовила отчет для Комитета? – спросила Аника.

- Нет. Адилия Сафарли уже подготовила отчет для комитета… В этот отчет входит детальный анализ деятельности моего рода за последние шесть поколений. И если я не смогу доказать, что мои предки вели более полезный образ жизни, то пост достанется Мейнард. Я понимаю, что базы данных в большинстве своем утрачены, особенно за более поздний период, но… - он подошел к Анике и заглянул ей в глаза. – Я хочу, чтобы ты реконструировала мою родословную от начала Возрождения. Мою и моего конкурента – Зои Мейнард. – Вернон пытливо замолчал, и Аника поняла, что он не собирается продолжать.

- Почему вы решили, что я смогу найти более подробную информацию, чем Адилия Сафарли? – осторожно спросила она.

- Потому что… - Вернон протянул руку к шнуровке на груди ее платья, и Аника подумала, что сейчас ее снова уложат на старый, липкий диван, но глава колоний лишь педантично поправил пару узлов. – Потому что у Адилии не было той базы, которая будет у тебя, - сказал он и снова пытливо уставился Анике в глаза. – Как социолог, ты, должно быть, знаешь, что в Первой Колонии находился архив от начала Возрождения. Наше общество ценило жизнь каждого человека, и каждая личность тщательно документировалась…

- Вы хотите, чтобы я создала реконструкцию вашей родословной на основе баз данных Первой Колонии? – растерялась Аника. – Но ведь там сейчас город Клонов. Я не могу… Никто не может попасть туда. Это закрытая территория, к тому же… - Сейчас она предпочла бы еще раз оказаться на кожаном диване, чем вести этот разговор.

- Путь в Первую Колонию есть, - сказал Макс Вернон.

- Путь? – Аника вспомнила свою подругу Лолу Бор.

- Там живут не только клоны. Мы отправляем в Первую Колонию и простых людей.

- Промывая им мозги! – Аника хотела развернуться и убежать. «Пожалуйста, - думала она, - пусть это окажется просто дурной сон». – Я видела, что стало с моей подругой! Это была уже не она! Вы что, предлагаете мне пройти через это? Да вы… вы… вы спятили!

- Давай я сделаю тебе еще выпить.

- Не хочу я пить!

- Я настаиваю.

- Настаиваете на чем? Чтобы я дала согласие отправиться в город Клонов?

- Никто не будет промывать тебе мозги, - голос Макса Вернона был спокойным, размеренным. – Как глава Колоний я могу обойти пару законов, а если потребуется, то и написать пару новых. Вопрос по городу Клонов давно назревает. Люди сомневаются в целесообразности этой программы. Тебе ли не знать? Твои последние родственники занимались именно тем, что пытались поставить под сомнение гуманность трансплантации. Сейчас в обществе все больше людей, которые голосуют за то, чтобы отменить изъятие органов у клонов. Многие предлагают наделить их правами, признать их гражданство. Твоя статья год назад ставила под сомнение заявление ученых об отсутствии собственного мнения у клонов. Конечно, статья не была столь радикальной, как многие другие, но кому, как не главному социологу нации, заняться этим вопросом? – Макс Вернон взял Анику за плечи – его руки были нежны и грубы одновременно. – Рассматривай это, как сделку. Я позволю тебе изучить город Клонов, и гарантирую, в случае своего повторного избрания, принять во внимание выводы, которые ты сделаешь, а ты в свою очередь, реконструируешь для Комитета две родословных и поможешь мне победить на выборах… Твои предки мечтали о такой возможности. Не говори, что ты откажешься, спустив в унитаз все, за что боролся твой род на протяжении последних поколений, теряя политический статус. Не говори, что примерилась со своей репродукционной функцией, как единственно полезной для общества. В первую очередь ты – социолог. Я вижу это прямо сейчас, потому что заинтересовал тебя. Во вторую очередь – женщина. Я видел это недавно на диване. И не говори, что тебе не понравилось то, что было. И только в третью очередь ты – мать. И оба мы знаем, что время быть матерью для тебя еще не пришло.

Дата добавления: 2015-08-13