Осталось 8 учеников. Каёко Котохики (ученица номер 8) сидела в кустах, обнимая свои колени

Каёко Котохики (ученица номер 8) сидела в кустах, обнимая свои колени. Девочка находилась на южном склоне северной горы, в секторе Д=7.

Уже близился вечер, но свет, проникавший сквозь кусты, особо не менялся. Здесь просто было довольно темно. Ко второй половине дня весь район затянули густые тучи, но только часа два тому назад наконец пошел дождь.

Защищаясь от дождя, Каёко прикрыла голову носовым платком. Кустарник был густым, поэтому частично укрывал ее от дождя, но плечи девочки сильно вымокли. Но, что куда более важно... девочка была страшно напугана.

Вначале Каёко пряталась на восточном склоне северной горы, в секторе В=8. И поэтому получилось так, что Юмико Кусака и Юкико Китано были убиты прямо у нее на глазах. Каёко знала, что убийца был близко, но инстинктивно решила, что двигаться рискованнее, чем остаться. Она сидела тихо как мышка. Миновал полдень, затем полночь, и все это время девочке удавалось избегать нападения.

Каёко дважды меняла место в соответствии с объявлениями о запретных зонах. Во второй раз она сменила свое укрытие сегодня сразу же после полудня, потому что южная сторона северной горы, сектор Г=7, должен был в час дня стать запретной зоной. Таким образом, вокруг вершины северной горы теперь образовались три запретные зоны. Територия, где Каёко могла укрыться, уменьшалась.

Она еще ни разу ни с кем не встретилась. Каёко слышала множество выстрелов, порой вдалеке, порой совсем близко. Она даже слышала страшный взрыв, но продолжала сидеть тихо и неподвижно. Объявление через каждые шесть часов все проясняло: число ее одноклассников неуклонно уменьшалось.

В полдень оставались в живых еще четырнадцать учеников. Но после этого еще стреляли. Может, теперь их осталось только двенадцать? Или десять?

Каёко положила тяжелый пистолет («Смит-вессон М-59» автоматический, инструкция прилагается — хотя девочку, разумеется, название пистолета совершенно не интересовало) и помассировала левой рукой пальцы правой. Все это время ей приходилось держать пистолет, отчего мышцы совсем занемели. Ладонь налилась краской, и на ней отпечатался узор от рукоятки.

Каёко была совершенно измотана — как от недосыпа, так и от постоянной угрозы нападения. Поскольку девочка боялась войти в дом, который мог оказаться кем-то занятым, ела она все это время только скверные булочки и пила воду из бутылок, которые нашлись в выданном ей рюкзаке, поэтому Каёко была голодна и испытывала жажду. Если в дожде и было что-то хорошее, так это то, что девочка могла подставлять недавно опорожненную бутылку под струйку воды с ветки, хотя так бутылка даже на треть не наполнялась. Время от времени она снимала с головы носовой платок и смачивала им пересохшие губы, но это, конечно, плохо помогало ей справляться с обезвоживанием.

Каёко устало вздохнула, зачесала назад свои короткие волосы и снова взяла в правую руку М-59. Она была глубоко потрясена.

Сейчас девочка снова вспомнила то лицо. Она с самого начала игры не переставала думать об этом человеке. Он не был так близок Каёко, как родители или старшая сестра, о которых она также думала, но он был для нее очень важен.

Каёко только начала изучать чайную церемонию, когда впервые увидела «его» на празднике в специальной школе, где она посещала класс чайной церемонии. Тогда шла осень ее первого года учебы в младшей средней школе.

Организованная государственным парком чайная церемония проводилась на открытом воздухе специально для туристов. В тот день проводили церемонию только взрослые, так что Каёко и другие ученицы ее возраста выполняли разные второстепенные поручения вроде приготовления печенья. «Он» же был одним из мастеров чайной церемонии.

И прибыл в тот день гораздо позже, уже около полудня. Очень симпатичный, он выглядел несколько по-мальчишески, как будто все еще учился в средней школе. Каёко тогда подумала: «Ах, какой молодой человек. Должно быть, он тоже будет помогать церемониймейстерам». Он обратился к наставнице Каёко, извинился за опоздание, занял ее место и приготовил чай.

Процесс приготовления им чая производил сильное впечатление. Он с невероятным изяществом обращался с чашей и чайной метелкой, сохраняя при этом безупречную позу. Несмотря на свой молодой возраст, выглядел он в традиционной одежде вполне естественно.

Каёко отложила все свои дела и вовсю на него глазела, когда кто-то похлопал ее по плечу. Обернувшись, она увидела свою старшую подругу по кружку чайной церемонии, ту самую девочку, которая и предложила ей посещать специальную школу чайной церемонии.

— Вот красавчик, ага? Он внук директора школы. Ну, если точнее, он внук любовницы директора. Я тоже горячая его поклонница. Собственно говоря, я затем в эту школу и пошла, чтобы с ним познакомиться.

Старшая подруга сообщила Каёко, что ему девятнадцать лет и что после окончания школы он уже получил ранг «инструктора» и имел множество учениц и учеников. Каёко в то время лишь подумала: «Ах, он совсем из другого мира. Бывают же такие люди!» Тогда так все и закончилось, но затем...

Каёко стала проводить больше времени перед зеркалом всякий раз, как в школе проводился праздник с чайной церемонией или когда она знала, что он появится в ее классе в качестве гостя. Как подобало ее возрасту, Каёко не пользовалась косметикой, зато она безупречно носила традиционное кимоно и гребень в волосах, а также аккуратно вставляла туда свою любимую темно-синюю заколку. У девочки были изящно изогнутые брови, пусть не слишком большие, зато прекрасной формы глаза, пусть коротковатый, зато очень аккуратный носик, полные губы, превосходно очерченные... «Конечно, — думала Каёко, — ослепительной меня не назовешь, зато я выгляжу вполне взрослой...»

Причина, почему она так выкаблучивалась ради этого человека, обожаемого всеми от девочек-подростков до женщин средних лет, была, пожалуй, очень проста. В конце концов он был красив и умен, весел и тактичен — словом, он, казалось, являл собой идеал мужчины, в существование которого трудно было поверить. А самое главное — у него даже не было подружки.

У Каёко состоялись еще две важные встречи с этим человеком (хотя сторонний наблюдатель ничего такого важного вполне мог в них и не увидеть).

Первая встреча произошла на школьной демонстрации чайной церемонии той весной, когда Каёко стала ученицей второго класса младшей средней школы. Церемония проводилась в доме директора школы в Сидо-тё неподалеку от Сироива-тё. Почти сразу после начала демонстрации возникла проблема. Специальный гость, местный представитель центрального правительства, внезапно начал высказывать в связи с чайной церемонией какие-то жалобы. Такое было не в первый раз. Эти государственные чиновники заявляли о своей «полной лояльности в плане сохранения абсолютной национальной святыни», однако многие из них на деле злоупотребляли своей властью. Некоторые даже требовали взяток за содействие в увеличении финансирования традиционных искусств, давать которые директор школы вежливо отказывался. Создать проблему — вот способ расквитаться за подобные отказы.

Беда была в том, что директор школы тогда лежал в больнице и на демонстрации не присутствовал. Завуч, который заменял директора, и его заместитель так перепугались, что их некомпетентность могла привести к закрытию школы. Но девятнадцатилетний церемониймейстер спас положение. Он отвел воинственно настроенного чиновника в соседнее помещение, а затем вернулся оттуда один и сказал:

— Чиновник ушел. Судя по всему, он полностью удовлетворен. Никому нет нужды беспокоиться.

Больше он ничего не сказал, а присутствующие официальные представители школы от дальнейших расспросов воздержались. Тем не менее Каёко была встревожена. Зная этого человека, разумно было предположить, что он мог взять на себя полную ответственность, сказав что-то вроде: «Я отвечаю за проведение сегодняшней демонстрации». И если все было так, то чиновник мог в ответ, используя свое положение, обрушиться на него, состряпать донос и организовать его арест за оказание тлетворного влияния на граждан (а в результате отправить его в один из исправительно-трудовых лагерей).

После того как церемония закончилась, пройдя без сучка и задоринки, они стали прибирать помещение, и Каёко дождалась, пока церемониймейстер останется один. Когда он стал убирать подушки для гостей, она решила обратиться к нему.

— Господин...

Он остановился с подушками в руках и повернулся к Каёко. Его грустные глаза заставили сердце девочки учащенно забиться, и все же она продолжила:

— Все хорошо, господин?

Судя по всему, мужчина понял, на что она намекает, и тепло улыбнулся.

— Ценю ваше участие, — сказал он затем. — Тем не менее все хорошо.

Каёко испытывала эйфорию, впервые говоря с ним.

— Но этот государственный чиновник казался таким подлым, — продолжила она. — Что, если он?..

Однако церемониймейстер остановил ее, подняв руку, и произнес некую замысловатую речь, словно укоряя ее:

— Этот чиновник вовсе не обязательно получает удовольствие от исполнения своих обязанностей. Думаю, нечто подобное происходит по всему миру... но такова уж наша страна... что она действительно корежит людей... Предполагается, что мы стремимся к гармонии, а ведь именно достижению гармонии служит чайная церемония... но в нашей стране этого очень-очень трудно достичь. — Ближе к концу речи стало казаться, что мужчина разговаривает с самим собой. Однако затем он взглянул на Каеко и продолжил: — На самом деле чайная церемония бессильна. Но она не так уж плоха. Вам следует наслаждаться ею, пока вы можете. — Он по-доброму улыбнулся девочке и пошел к выходу.

Каёко была просто ошарашена и какое-то время стояла в полной неподвижности. Непринужденность, с которой он говорил, позволила ей в свою очередь почувствовать себя непринужденно... и пусть даже девочка не вполне поняла, о чем этот мужчина говорил, все это произвело на нее сильное впечатление. «Надо же, какой он взрослый», — подумала Каёко.

Так или иначе, она, судя по всему, произвела на него впечатление, и со времени того разговора церемониймейстер при каждой встрече одаривал девочку теплой улыбкой.

Решающая встреча произошла зимой ее второго года обучения в младшей средней школе. После очередной чайной церемонии Каёко вышла в храмовый сад и стала любоваться там цветками камелии. (На самом же деле она снова думала о нем.) Внезапно девочка услышала, как кто-то у нее за спиной произносит: «Да, они поистине прекрасны». Этот чистый и ясный голос был ей теперь слишком хорошо знаком. Поначалу Каёко подумала, что ей послышалось, но когда она обернулась, то просто не поверила, что он рядом... и что он ей улыбается.

И у них состоялся разговор.

— Значит, чайная церемония все-таки вас интересует?

— Да, я ее обожаю. Но я еще не очень хорошо ею владею.

— В самом деле? Меня поразила ваша превосходная поза во время приготовления чая. И дело не просто в вашей блестящей осанке. Во всем этом есть некая глубина.

— Ах, нет, я вовсе не так хороша...

Засунув руки в карманы, церемониймейстер по-прежнему улыбался и смотрел на цветок камелии.

— Нет, я серьезно. Да... некая глубина... как в этих цветах. В них присутствует определенная напряженность... но в этом-то и вся красота. Та же красота есть и в вас. Что-то вроде того.

Конечно, она была еще ребенком, и он мог просто делать комплимент дилетантке, весьма поверхностно изучающей в школе все тонкости чайной церемонии. Но Каёко чрезвычайно разволновалась. «Вот так!» — подумала она и щелкнула пальцами (разумеется, уже потом, в ванной комнате).

После того разговора Каёко стала заниматься чайной церемонией с полной серьезностью. «Я могу этого добиться, — подумала она. — Конечно, я всего лишь ребенок, но когда мне стукнет восемнадцать, ему будет двадцать четыре. И все у нас прекрасно получится...»

Вот о чем вспомнила сейчас Каёко.

Девочка зарылась лицом во влажную юбку. Теплая влага, но вовсе не дождевые капли, намочила ткань, обтянувшую ее колени. Каёко поняла, что она горько плачет. Пистолет у нее в руке дрожал. Как же все могло так глупо получиться?

Каёко ужасно хотела сейчас увидеть того человека. Конечно, она все еще была ребенком. Но по-своему, как подросток, она по-настоящему его любила. И такое серьезное чувство Каёко испытывала впервые. Ей хотелось побыть с ним хотя бы одно мгновение, чтобы об этом сказать. Каёко всего лишь хотела сказать этому человеку, достаточно доброму, чтобы назвать ее «красивой», пусть даже это относилось лишь к тому, как она проводит чайную церемонию: «Я все еще ребенок, и я могу не знать точно, что значит любить. Но я думаю, что я вас люблю. Я правда вас люблю». Что-то вроде того.

Каёко внезапно услышала шорох в кустах и подняла голову. Левой рукой она вытерла глаза и встала. Машинально девочка сделала шаг назад от источника звука.

Из кустов появился мальчик в школьном пиджаке — Хироки Сугимура (ученик номер 11). Правый рукав его пиджака был оторван, обнажая руку. Белая ткань, обернутая вокруг его плеча, была запятнана кровью и — возможно, из-за дождя — сочилась розовым. А в руке мальчик держал... пистолет.

Рот Хироки изумленно раскрылся, но что действительно привлекло внимание Каёко, когда она взглянула на его Лицо, так это глаза. Они просто сверкали.

Каёко ощутила внезапный приступ страха. Как же она раньше не заметила, что он подобрался так близко. Как же она...

— Котохики...

Каёко пронзительно закричала и резко развернулась. А потом со всех ног побежала через кусты. Девочку уже не волновало, что ветки хлещут ее по лицу и по волосам, что на нее льет дождь. Она просто хотела сбежать подальше. «Если я не убегу... — думала Каёко, — меня убьют!»

Девочка выбежала из кустов. Там была петляющая тропа метра два в ширину. Каёко инстинктивно решила бежать по этой тропе. Конечно, если она побежит в гору, страшный Сугимура точно ее догонит, но если она побежит под гору, тогда, быть может...

Позади послышалось шуршание:

— Котохики!

Это был голос Хироки.

«Он меня преследует!» — запаниковала Каёко.

Девочка собрала все силы своего усталого тела и побежала во весь дух. «Просто не могу поверить, — думала она. — Знала бы я, что со мной такое случится, я бегала бы трусцой, а не чайной церемонией овладевала».

— Котохики! Остановись! Котохики!

Будь Каёко хоть чуточку поспокойнее — скажем, если бы это была сцена из фильма, которую она наблюдала бы из уютного кресла в кинотеатре, жуя попкорн, — ей бы стало очевидно, что Хироки ее умоляет. Но сейчас, в процессе игры, девочке казалось, будто он говорит ей: «Котохики! Лучше остановись! Все равно я тебя убью!»

Нет, Каёко не собиралась останавливаться. Тропа разветвлялась. Она свернула влево.

Дальше, в тусклом свете, сквозь угрюмый дождь виднелись ряды мандариновых деревьев. Если бы ей только до них добраться...

«Нет, невозможно, — подумала Каёко. — Туда еще по меньшей мере метров пятьдесят. Безнадежно. Пока я буду бежать по неровным рядам мандариновых деревьев, Хироки Сугимура догонит меня и застрелит из пистолета».

Тут девочка сжала зубы. Она этого не хотела, но выхода не оставалось. В конце концов, он пытался ее убить.

Каёко остановилась и резко развернулась влево, пистолет уже был у нее в руках. Та штука, которая называлась предохранителем, была снята еще с того самого времени, как девочка прочла инструкцию. Еще там говорилось, что курок взводить вовсе не требуется, а нужно только нажать на спусковой крючок. Все остальное... зависело только от нее самой.

Менее чем в десяти метрах от нее на склоне стоял Хироки Сугимура. Глаза его были широко раскрыты.

«Слишком поздно, — подумала Каёко. — Думаешь, я не выстрелю?»

Девочка вытянула руки и нажала на спусковой крючок. Раздался хлопок, из дула вырвалось пламя, а ее руки дернулись к груди.

Крупное тело Хироки пошатнулось. Пуля явно в него попала. Он упал на спину.

Каёко быстро подбежала к нему. Она должна была его прикончить, прикончить! Так, чтобы он больше никогда ее не преследовал!

Каёко остановилась примерно в двух метрах от мальчика. В левой стороне его груди была небольшая дыра (хотя на самом деле Каёко целилась ему в живот), и ткань вокруг нее потемнела от крови. Но в откинувшейся в сторону правой руке Хироки по-прежнему был зажат пистолет. Он все еще мог его поднять. «Я должна целиться в голову», — подумала девочка.

Хироки повернул голову и посмотрел на Каёко. Та нацелила пистолет и готова была нажать на спусковой крючок...

...но вдруг остановилась. Хироки отбросил свой пистолет в сторону. «Если у него было столько силы, — подумала Каёко, — он вполне мог бы нажать на спусковой крючок. Что происходит?»

Пистолет лишь раз крутанулся и упал на землю.

Теперь Каёко стояла неподвижно, держа в руках пистолет. Ее короткие волосы совсем вымокли.

— Слушай внимательно. — Хироки лежал на грязной тропе, среди луж, и, не сводя глаз с Каёко, мучительно выговаривал слова: — Тебе нужно... поджечь немного хвороста. Сделай... два костра. Зажигалка... у меня в кармане. Сделай это... а потом слушай птичий манок.

Каёко его слышала, но понятия не имела, о чем он говорит. До нее вообще не доходило, что происходит.

— Следуй... на звук этого манка. Так ты найдешь... Сюю Нанахару... Норико Накагаву и Сёго Каваду. Они тебе помогут. Поняла?

Каёко показалось, что Хироки улыбнулся.

— Разведи два костра, — терпеливо повторил он. — Потом иди на звук манка.

Неловко двинув правой рукой, Хироки вытащил из кармана школьного пиджака небольшую зажигалку и бросил ее Каёко. Затем страдальчески закрыл глаза.

— Все, теперь иди.

— Что-о?

Хироки вдруг снова раскрыл глаза.

— Иди же! — из последних сил закричал он. — Кто-то мог слышать выстрел! Иди!

Теперь, словно соединив части сложной составной картинки, Каёко сумела понять. На сей раз она поняла все правильно.

— Ах... ах...

Бросив пистолет, девочка упала на колени рядом с Хироки. Она оцарапала колени, но ей было все равно.

— Хироки! Хироки! Я... я не могу поверить... не могу поверить... что же я наделала!

Каёко залилась слезами. Конечно, в Хироки Сугимуре было что-то пугающее. Он казался суровым, говорил мало и всегда имел хмурый вид. Когда он общался с другими мальчиками вроде Синдзи Мимуры или Сюи Нанахары, он улыбался, но со всеми остальными был мрачен. Каёко также слышала, что он встречается с Такако Тигусой, и казалось, что они так близки. По этому поводу Каёко думала только одно: «Не понимаю Такако. Не понимаю, как ее, такую красивую, привлекает такой мрачный тип». В любом случае... у нее сложилось о нем такое впечатление. И в этой ситуации, когда одноклассников Каёко одного за другим убивали, Хироки Сугимура страшно ее пугал. Но вдруг... выяснилось...

Хироки снова закрыл глаза.

— Все хорошо, — сказал он и улыбнулся. Вид у него был почти довольный. — Я все равно скоро должен был умереть.

И тут Каёко наконец заметила, что у него в боку была еще одна рана, мокрая вовсе не от дождя.

— Так что... теперь иди. Пожалуйста.

Каёко судорожно зарыдала и нежно коснулась его шеи.

— Давай пойдем вместе. Ладно? Давай.

Хироки открыл глаза и посмотрел на девочку. Похоже, он опять улыбался.

— Забудь про меня, — сказал он. — Я просто рад, что мне все-таки удалось тебя повидать.

— Что? — Каёко широко раскрыла полные слез глаза. — Что? Что ты только что сказал? Что... что ты имеешь в виду? — Голос ее дрожал.

Хироки сделал глубокий вдох, словно превозмогал боль. Или, быть может, это был долгий вздох.

— Если я скажу, ты уйдешь?

— Что? Я не понимаю? О чем ты говоришь?

— Я люблю тебя, Котохики, — без колебаний признался Хироки. — Я уже очень давно тебя люблю.

Каёко опять его не поняла. О чем он говорил?

Хироки смотрел в небо, обрушившееся на них дождем.

— Это все, что я хотел тебе сказать, — вымолвил он. — А теперь иди.

— Но я думала... — пробормотала Каёко, — ты с Такако...

Хироки снова заглянул ей в глаза.

— Нет, — сказал он. — Ты единственная.

Каёко наконец поняла. И ее словно бы ударило громадным ядром, которым разрушают здания.

«Любишь? — ошалело подумала девочка. — Меня? Ты хотел мне сказать... нет, только не говори мне, что ты пытался меня найти. Это правда? Если это правда... тогда что же... что же я наделала?»

Дыхание Каёко стало хриплым. Она несколько секунд продолжала задыхаться, а потом все-таки сумела выкрикнуть:

— Хироки... Хироки!

— Поспеши, — сказал Хироки и выкашлял целое облако мелких кровяных капелек, забрызгав лицо Каёко. Затем он снова открыл глаза.

— Хироки... я... я... я...

— Все хорошо, — ласково сказал Хироки и медленно закрыл глаза. — Каёко... — позвал он ее по имени так, словно оно было бесценным сокровищем. Скорее всего, он впервые обратился к ней по имени. — Это ничего... что я умираю из-за тебя. Я не против. Только иди. Пожалуйста, иди. Иначе...

Каёко продолжала плакать, дожидаясь, пока Хироки продолжит.

— Что «иначе»?

Хироки ничего не сказал. Каёко медленно протянула к нему руки. Она схватила его за плечи и потрясла.

— Хироки! Хироки!

В телевизионной драме, когда кто-нибудь умирает, последние слова обычно не договаривают. Скажем: «Ина...» Однако Хироки сумел измученным, но ясным голосом произнести: «Иначе». Значит, там должно было быть что-то еще. Иначе? Что еще?

Каёко снова потрясла его за плечи и наконец поняла, что Хироки мертв.

И как только девочка это поняла, плотина, сдерживавшая поток чувств, внезапно рухнула.

Каёко пронзительно вскрикнула, упала на тело Хироки и горько зарыдала.

«Он меня любил... — крутилось у нее в голове. — Он так сильно меня любил, что искал меня... рискуя, что на него нападут. Любая встреча могла привести к нападению. И вот... рана в его боку... рана в плече... результат того, что он меня искал».

Нет... было кое-что еще. Каёко даже на мгновение перестала рыдать.

«Ведь это я на него напала, — поняла она. — В самом конце, когда Хироки все-таки сумел достичь своей цели».

Каёко закрыла глаза и снова зарыдала.

«Он меня любил... — опять пришли мысли. — Совсем как я „того человека“, Хироки, чувствуя то же самое ко мне, меня искал. Надо же, мальчик из моего класса был так в меня влюблен! И все же... все же...»

Внезапно Каёко вспомнила еще одну сцену. В тот раз они вместе с Хироки убирали класс после занятий. Каёко вытирала классную доску влажной тряпкой, а когда она не смогла дотянуться до верха, Хироки, который в тот момент бил баклуши — просто стоял, положив подбородок на конец швабры, словно на тросточку, — сказал: «Ты слишком маленькая, Котохики». А потом взял у нее тряпку и вытер ту полоску, до которой ей было никак не дотянуться.

Та сцена сейчас живо Каёко припомнилась.

«Как... — недоумевала она, — как же я не видела, какой он добрый? Как я могла не заметить, что он так сильно меня любил? Стоило мне только об этом задуматься, и я бы поняла: если бы Хироки хотел меня убить, он бы сразу же застрелил меня из пистолета. Но я вообще ничего не понимала, просто неспособна была понять. Я такая дура. Я...»

Вспыхнуло еще одно воспоминание. Когда Каёко рассказывала кому-то из своих подруг-одноклассниц про «того человека», Хироки, который стоял рядом, вроде бы просто глазея из окна, вдруг буркнул: «Ты просто дурочка, что так по нему сохнешь». Тогда Каёко буквально взбесилась, но на самом деле Хироки сказал истинную правду — она была просто дурочка. И все же... все же Хироки признался ей, что эту дурочку он обожал.

Каёко просто не могла перестать плакать. Прижавшись щекой к еще теплой щеке Хироки, она продолжала рыдать. Хироки велел ей уйти, но она не могла заставить себя это сделать. «Я буду продолжать плакать, — думала Каёко. — Буду оплакивать редкостную преданность этого мальчика, который любил меня, и мою глупость. (Как же глупо с моей стороны было думать, будто у меня есть какие-то шансы с „тем человеком“!) Я все равно буду продолжать плакать. Даже если в этой игре это равносильно самоубийству».

— Ты собираешься умереть вместе с ним, — прошептал чей-то голос словно бы у нее в голове.

— Да, это правда, — вслух ответила этому голосу Каёко. — Я собираюсь умереть вместе с ним. Я намерена умереть во имя любви Хироки ко мне и к моей глупости.

Внезапно девочка задрожала и обернулась. Она увидела длинные и роскошные, насквозь мокрые от дождя волосы Мицуко Сомы (ученицы номер 11). Держа в руке пистолет, Мицуко пристально смотрела на Каёко.

А потом последовали два сухих хлопка, и в правом виске Каёко появились две дырки. Тело девочки упало как раз на тело Хироки Сугимуры.

Кровь медленно потекла из пулевых отверстий, постепенно смываемая дождем.

Мицуко опустила смит-вессон М-19.357 комбат магнум.

— А ты и правда была дура, — холодно сказала она. — Ты могла бы его понять.

Затем Мицуко посмотрела на лицо Хироки.

— Привет, Хироки, давненько не виделись. Ну как, рад, что тебе удалось умереть вместе с твоей возлюбленной?

Затем она презрительно покачала головой и пошла дальше, чтобы подобрать смит-вессон М-59, который выронила Каёко, и кольт «Гавернмент модель» калибра.45 (раньше принадлежавший Мицуко), который Хироки отбросил в сторону.

Взглянув на слившиеся воедино тела Каёко и Хироки, Мицуко задумчиво потерла указательным пальцем нижнюю губу.

— А что там было... насчет разжигания костра?

Затем она недоуменно покачала головой, отбросила ногой край юбки Каёко, прикрывающий М-59, и нагнулась к синеватому пистолету. Но тут Мицуко внезапно услышала треск, очень похожий на работающую пишущую машинку.

Дата добавления: 2015-08-10