ГЛАВА 21. Ходячий мертвец

ЛИНДЕН

Ходячий мертвец. Вот как ты себя чувствуешь, когда твое сердце разбито. Вот как я себя чувствую после расставания со Стеф.

Никогда в жизни я не испытывал ничего подобного. И искренне надеюсь, что больше не испытаю.

Самое смешное, что это действительно так. Я больше никому не отдам свое сердце. Оно принадлежит Стефани. И так будет всегда.

Теперь в моей груди вместо сердца зияет огромная дыра.

Возможно, я слишком драматизирую, но я так чертовски погряз в этой боли, что просто не вижу пути обратно. В моей душе лишь пустота, которая как бездонная яма затягивает меня все глубже и глубже. Каждый день и каждую минуту.

Говорят, что самое тяжелое после расставания - это ночи. Но для меня нет ничего тяжелее утра без Стефани. Протянув руку, чтобы обнять её и притянуть к себе, я натыкаюсь на пустоту в том месте, где она обычно спала. Никто не ругает меня, что по утрам я пью апельсиновый сок прямо из пакета. Каждое утро я готовлю только одну порцию омлета, и мне больше незачем ехать в район Mission. Я варю слишком много кофе, просто потому что я разучился варить его только для себя.

Я больше не могу поцеловать её утром на прощание.

Я вообще больше никогда не смогу ее поцеловать.

Я потерял ее. Позволил ей уйти из моей жизни. Окончательно и бесповоротно.

Все для того, чтобы успокоить собственную совесть. Все, чтобы не чувствовать себя так, словно я совершил нечто ужасное.

Впервые в жизни я уступил Джеймсу и теперь начинаю жалеть об этом.

Как я ни старался, все равно все это обрушилось на меня.

Спустя несколько дней после разрыва со Стеф я не мог заставить себя общаться с Джеймсом. Если он начинал цепляться ко мне, я цеплялся к нему в ответ. В конце концов, я начал винить во всем его.

Но накануне Рождества он ни с того ни с сего пригласил меня к себе. Джеймс не работал и предложил выпить у него, а не во Льве, что было странно.

Но я пришел. И даже принес ящик пива, потому что именно так и делают друзья.

Дверь была открыта. Джеймс живет в старом доме без лифта, но у него довольно уютно. Хотя с соседями ему, мягко говоря, не повезло.

- Эй, когда ты уже начнешь закрывать дверь, - говорю я, заходя внутрь и запирая за собой.

Он сидит на спинке дивана и смотрит на меня так, будто все это время ждал моего прихода.

- Что случилось? - спрашиваю я, ставя ящик пива на кухонный стол. В комнате пахнет травкой, но я не могу сказать, под кайфом он или нет - Почему у тебя это безумное выражение на лице, брат?

- Не могу поверить, что ты солгал мне, - говорит он, и его лицо становится устрашающе бледным. В этот момент я понимаю, что все кончено, и как ни странно чувствую облегчение.

Но как бы то ни было, я пытаюсь изобразить недоумение.

- О чем ты?

- Стефани, - говорит он. Первое, о чем я думаю - черт возьми, она разговаривала с ним? Что она ему сказала? Рассказала, что знает о его чувствах к ней? Что еще?

Она в порядке?

Конечно же она не в порядке. Ты разбил ей сердце, идиот.

- Что с ней? – спрашиваю я, все еще надеясь на лучшее.

- Ты трахал её. Несколько месяцев.

Вот оно что.

Я с вызовом поднимаю подбородок.

- Кто тебе сказал?

- Ее подруга, Кайла, - говорит он. - Она сказала, ты разбил ей сердце. И что ты прикажешь мне с этим делать?

Я даже не знаю, что сказать, и просто молчу в ответ. Мне на самом деле нечего сказать.

- Никаких извинений? – едко спрашивает он.

Точно. Не думаю, что это поможет, но все же.

- Прости, что солгал тебе.

- Конечно, - говорит он, резко кивая. – О’кей. Ты солгал мне, глядя в глаза. Сказал, что никогда не спал с ней.

- Я спал с ней.

- Несколько месяцев.

- Несколько месяцев, - соглашаюсь я.

- Как долго ты влюблен в нее?

- Примерно столько же, сколько и ты.

Он качает головой и натянуто смеется.

- Надо понимать, ты и есть тот парень, в которого она влюбилась. Это ведь ты, не так ли?

Я не мог проглотить застрявший в моем горле огромный ком.

- Я не должен был этого делать. И ни о чем не сожалею, - я делаю паузу. - Но я порвал с ней, потому что не хочу делать тебе больно. Я не знал, что ты любил ее, Джеймс. Пойми наконец.

Его темные глаза превращаются в щелки, напоминая змеиные.

- Но ты подозревал? Ты уже солгал мне однажды, так хотя бы сейчас скажи правду. Ты думал, что у меня остались к ней чувства?

Я киваю.

- Да. Но возможно не так...

Он не дает мне договорит, прицыкивая языком.

- Как банально. Не могу сказать, что удивлен. Я увидел ее первым, но думаю, в конечном итоге она стала твоей.

- Она больше не моя.

Он пожимает плечами.

- И что с того?

Я в шоке.

- Но я же отказался от нее ради тебя. Это что-то да значит.

- Ты отказался от нее ради себя! - кричит он мне, брызгая слюной. – Никогда и ничего ты не делал ради меня. Ты сделал это, чтобы избавится от чувства вины, хотел почувствовать себя лучше. Думаешь, ты проявил благородство? Поступил правильно? Ты эгоистичный мудак, всего был им и будешь, - он делает глубокий вдох. - Но сейчас ты хотя бы знаешь, каково это. Ты потерял ее. А с этого момента и меня тоже.

Мне было нечего возразить. Стефани уже послала меня, я не хочу слышать это еще и от Джеймса. Молча кивнув, я разворачиваюсь и выхожу из квартиры, оставив Джеймса и ящик пива позади.

***

Удивительно, на что готовы пойти люди в канун Рождества, если вы хорошенько им за это заплатите. К тому времени, как стрелки часов достигли девяти вечера, я вез свой багаж по одному из терминалов международного аэропорта Сан-Франциско, а все вещи из моей прежней квартиры в данный момент ехали в кузове грузовика по направлению Манхеттена. Мало того, что грузчики проработали весь день, загружая мое барахло (за приличную сумму, конечно), так еще и нашелся какой-то сварливый еврей, который согласился перевезти мои вещи через всю страну.

Сначала я собирался это сделать сам. Но когда прошлым вечером я позвонил отцу и сказал, что собираюсь обосноваться в его в квартире на Манхеттене, он настоял, чтобы я это сделал до Рождества. Которое, как вы поняли, уже завтра.

Это первое Рождество, которое я проведу со своей семьей за последние десять лет. Я даже не знаю, что осталось от того, что когда-то было моей семьей. Но это лучше, чем оставаться в Сан-Франциско, где у меня вообще ничего не осталось. Мой отец был прав - зачем пускать корни, если некуда расти?

Нет Стефани. Нет Джеймса. И хотя я до смерти люблю свою работу, всегда можно найти другую. Манхеттен полон вертолетов, нуждающихся в пилотировании.

Манхеттен полон новых возможностей.

Я сел на самолет, и пока мы взлетали одновременно с другим самолетом, идущим на посадку, я смотрел в окно, пока верхушка Пирамиды Трансамерика и мост Золотые Ворота не скрылись за пеленой тумана.

Мое сердце осталось в Сан-Франциско.

Дата добавления: 2015-08-09