ГЛАВА 3. С тех пор я стал время от времени наведываться к Софи – примерно раз или два в неделю

С тех пор я стал время от времени наведываться к Софи – примерно раз или два в неделю. Школьные занятия у нас обычно бывали по утрам. Впрочем, занятия – слишком громко сказано, просто какая-нибудь пожилая женщина собирала несколько ребятишек и учила их писать, читать, а тех, кто постарше, – простым арифметическим действиям. Так что мне несложно было ускользнуть в середине дня, встав из-за обеденного стола чуть раньше, пока никто не нашел для меня какого-нибудь дела.

Когда лодыжка Софи зажила, мы с ней стали часто бродить по окрестностям.

Однажды я привел ее на нашу сторону карьера, чтобы показать паровой двигатель – другого такого не было на сотни миль вокруг, и мы все им очень гордились. Корки, который присматривал за ним, по обыкновению где-то шлялся, но двери сарая были открыты, и мы хорошо слышали ритмичный звук работающей машины. Однако только слушать – показалось нам мало, и мы забрались внутрь. Поначалу было страшно интересно наблюдать за работой «чудовища», но минут через десять нам стало скучно просто стоять и глазеть. Зрелище было хотя и впечатляющее, но довольно однообразное. Мы вышли из сарая и забрались на самую верхушку поленницы. Там мы уселись, свесив ноги, и стали болтать, прислушиваясь к пыхтению машины.

– Дядя Аксель говорит, что у Древних были машины во сто раз лучше, чем эта, – сказал я.

– А мой папа говорит, что если бы четверть того, что рассказывают про Древних, было правдой, они были бы не людьми, а волшебниками, – возразила Софи.

– Что же, твой отец, – спросил я, – не верит, что Древние могли летать по воздуху, как птицы?

– Нет, – покачала она головой, – это просто глупо. Ведь если они могли летать, то и мы научились бы.

– Но… но ведь мы теперь уже многое умеем, – попытался возразить я.

– Только не летать, – она опять упрямо покачала головой, – это все сказки.

Я уже хотел было рассказать ей про свои сны, в которых я видел Город и блестящие летающие предметы в небе, но подумал, что сон не доказательство, и промолчал. Мы еще немножко посидели на поленнице, потом спустились вниз и пошли к ее дому.

Джон Уэндер, ее отец, был дома. Звуки молотка доносились из сарая, где он что-то мастерил. Софи подбежала к нему и повисла у него на шее.

– Привет, цыпленок! – ласково сказал он. Потом повернулся ко мне и хмуро кивнул головой. Он всегда так здоровался со мной, еще с самого первого раза – хмурый кивок и все, но я чувствовал, что он относится ко мне уже получше. В тот самый первый раз он смотрел на меня так, что я и вздохнуть боялся. Теперь я уже не чувствовал страха – мы стали почти друзьями. Он подолгу разговаривал со мной, иногда рассказывал об очень интересных вещах, и все же я часто ловил на себе его взгляд, внимательный, изучающий…

Только несколько лет спустя я понял, что для него значило – прийти домой и узнать, что ножку его Софи увидел не кто-нибудь, а Дэвид Строрм, сын Джозефа Строрма. Думаю, не раз ему приходило в голову, что мертвый мальчишка никогда не нарушит своего обещания молчать, даже если захочет… Может быть, я обязан жизнью его жене, миссис Уэндер? Может быть…

И еще я думаю, он раз и навсегда поверил бы мне и выкинул все сомнения из головы, доведись ему увидеть то, что произошло в нашем доме спустя месяц после того дня, как я познакомился с Софи.

Я тогда слегка поранил руку, вытаскивая занозу, и ранка кровоточила. Я зашел на кухню и, видя, что все домашние заняты, попытался сам перевязать себе ранку чистой тряпкой. Тут меня увидела мать. Она сразу запричитала, заохала, велела тщательно промыть ранку и сама стала перевязывать мне руку, бормоча, что я, как всегда, заставляю ее заниматься моей персоной в самый неподходящий момент. Оправдываясь, я случайно брякнул:

– Я и сам бы мог это сделать, будь у меня еще одна рука.

После этих, как мне казалось, ничего не значащих слов в кухне воцарилось гробовое молчание. Мать замерла, как статуя. В недоумении я оглядел всех, кто был в это время на кухне: Мэри с куском пирога в руке, двух работников, ждущих своей порции еды, отца, сидевшего во главе стола. Все молча уставились на меня. Постепенно с лица отца сошло изумление, губы сжались в жесткую прямую линию, челюсть выдвинулась вперед, брови сошлись на переносице.

– Что ты сказал? – медленно выговорил он.

Я хорошо знал этот тон, и мне стало страшно. Еще страшнее было то, что я совершенно не понимал, чем мог так рассердить его.

– Я… я с-с-сказал, что и с-сам бы мог… – выдавил я с трудом, заикаясь от страха.

Глаза отца сузились, и в них мелькнуло что-то, заставившее меня содрогнуться. Моя спина стала липкой от пота.

– И ты пожелал себе третью руку?! – все так же медленно и отчетливо выговаривая каждый слог, произнес он.

– Да нет же, отец, нет! Я только сказал если бы …

– Если бы у тебя была третья рука, ты бы мог сделать что-то. Так ты сказал?!

Я кивнул.

– Стало быть, ты пожелал?!

– Да нет же, отец, нет! Я только сказал если …

Я был так напуган, что никак не мог объяснить ему. Я хотел сказать, что не имел в виду ничего плохого, но не находил слов. Язык прилип к гортани, и я молча стоял в ожидании кары. Взгляды всех домашних были обращены теперь на отца.

– Ты! Ты – мой сын, призывал дьявола, чтобы он дал тебе третью руку!! – прогремел он.

– Не призывал я никого! Я только…

– Замолчи! – он властно поднял руку. – Все слышали, что ты сказал! Не лги же теперь, не отягощай свой поступок еще и ложью!

– Но ведь…

– Не лги и отвечай мне правду: было ли в твоих мыслях недовольство той формой тела, которую тебе дал Господь? Той формой, которая есть его подобие?

– Я только сказал если бы …

– Ты богохульствовал! Ты поносил НОРМУ! Все здесь слышали это, и тебе нечего возразить. Знаешь ли ты, что есть НОРМА?

Я хорошо знал своего отца – возражать было бессмысленно и опасно. Он все равно не поймет, не захочет понять.

– НОРМА есть образ и подобие Господа, – скороговоркой пробормотал я.

– Выходит, ты знаешь! И зная, ты пожелал стать мутантом. Ты – мой сын, совершил кощунство! Здесь! Перед твоим отцом! Что есть мутант?!

– Проклятый Богом и людьми, – автоматически проговорил я давно вызубренные мною слова.

– Так вот кем ты хотел стать?! Ну, отвечай же!

Я опустил глаза и ничего не сказал – отвечать было бесполезно.

– На колени! – скомандовал отец. – Всем на колени и молиться!

Вместе со всеми я опустился на колени. Голос отца звенел у меня в ушах:

– Мы виноваты перед тобой, Господь! Мы плохо втолковали твои заветы этому несмышленышу и просим тебя: даруй нам прощенье!

Казалось, этой молитве не будет конца. Затем отец молвил: «Аминь», – и все поднялись с колен. Я тоже поднялся и услышал его строгий голос:

– Ступай к себе и молись. Молись о милосердии Божьем, которого ты не заслуживаешь, но которое господь по своей милости, быть может, все-таки дарует тебе! Ступай! Я приду к тебе позже.

Ночью, когда боль в спине после отцовского визита понемногу утихла, я долго еще не мог заснуть от терзавших меня мыслей. Я ведь знал, что на самом деле не желал себе никакой третьей руки, но… А если бы даже и пожелал? Что здесь такого? И если даже на миг подумать об этом – кощунство, то каково же тогда иметь нечто подобное… Например… Например, лишний палец на ноге!

Наконец я заснул. И мне приснился сон.

Все мы собрались во дворе, точь-в-точь как при последнем Очищении. Тогда в центре стоял маленький, только что родившийся теленок, туповато глядевший на отцовский нож. Теперь там была маленькая девчушка… Софи! Она стояла босиком, пугливо озираясь и тщетно пытаясь прикрыть одной ступней другую. Все мы молча ждали. Софи начала метаться от одного из нас к другому и молить о пощаде, но никто не шелохнулся, не изменился в лице. Мой отец медленно двинулся к ней, и нож его сверкнул в лучах утреннего солнца. Софи заметалась еще отчаяннее, и слезы ручьями потекли по ее обезумевшему от страха лицу. Отец подходил все ближе и ближе к ней, но ни один из нас по-прежнему не двигался с места. Отец схватил ее точно так же, как он хватал того новорожденного теленка, все мы хором запели гимн, он поднял руку с ножом… Нож сверкнул, в последний раз в его лезвии отразился блик медно-красного солнца, и тут же он окрасился кровью, брызнувшей из горла Софи…

Если бы Джон и Мэри Уэндер видели меня в тот момент, когда я проснулся в слезах, с криком, застрявшим у меня в горле, и долго еще лежал в темноте, твердя про себя, что это всего лишь сон… Их не мучили бы больше опасения, что я могу выболтать людям тайну их маленькой Софи.

Дата добавления: 2015-08-09