А потом отрубить ее.

Ха! Пусть теперь он страдает! Я тоже хочу побыть хотя бы полчаса кукловодом местного масштаба. К тому же кто знает. Может быть, Кейтон решил устроить все это представление, потому что это еще один способ поиграть с Катей?

И я принялась за последний кусок, чтобы скоротать время. Когда придет Кейтон? Когда начнется представление? Мне уже нервно, и такое чувство, что в моей пустыне никогда уже не прольется дождь из злорадства, которое я испытаю, увидев реакцию сероглазого придурка.

Началось все в половину седьмого.

Он вошел в дверь пиццерии быстрым шагом и, не глядя по сторонам, направился к встречающей его администратору. Эта дама, по-моему, углядела Кейтона в окно и теперь улыбалась, как Заяц из «Алисы в Стране чудес», переборщивший чаем с коньячком.

Антон что-то сказал ей.

– Все в порядке, все в порядке! – сразу же поспешила заверить женщина его и что-то принялась быстро ему объяснять.

Кейтон поразил меня. Это был и не Антон, и не Кей, но, по крайней мере, он имел черты и того, и другого. Во внешности, я имею в виду.

А вдруг это Кирилл? Настоящий Кирилл?

Нет. Ох, что за бред я несу? С какой стати Кириллу тут появляться? А ведь забавно – а я так долго думала, что беловолосого козла зовут Кирилл, и даже называла его этим именем. Понятно теперь, почему он вздрагивал и морщился. Я называла его именем реального брата, с которым у него по-настоящему были не слишком хорошие отношения.

Я во все глаза продолжала смотреть на человека, убившего моих бабочек.

Антош, как бы мне хотелось взять тебя за руку…

А потом отрубить ее.

Он, как и всегда, был красивым, по-особенному очаровательным – и это очарование настигало меня даже через все эти метры, отделяющие нас друг от друга. Расправленными плечами и свободной походкой, уверенным взглядом и спокойно-безразличным отношением к окружающим он напоминал уверенного в себе Кея.

Светлые волосы парень забрал назад, и теперь его лицо было открытым и отчего-то казалось аристократичным и, может быть, слегка высокомерным. Из многочисленных пирсингов присутствовала только одна серебряная серьга, и ничего эпатажного в молодом человеке не было, кроме его красоты, конечно же. В том, что он красив, убедилась не только я – Кейтон нравился людям, и многие девушки оглядывались на него с улыбкой, а вот некоторые парни награждали его лишь презрительной ухмылкой: «Что за мажор?» Зато отчего-то ребята-неформалы вдруг весело зашумели, и один из них – парень, на котором, к моему ужасу, надета была майка с логотипом «На краю», крикнул, подняв руку с большим пальцем, поднятым вверх:

– Чувак, давай!

Кей с не самой ласковой полуулыбкой посмотрел в сторону парня и небрежно махнул рукой, словно говоря ему: «Заткнись».

Парни захохотали. Это что, группа поддержки? На Антона и спешащую за ним администратора оглядывались.

Человек, которого я любила, ненавидела и желала, необыкновенным образом умел заставлять людей обращать внимание на него, когда это было ему необходимо. С таким же успехом Кей умел оставаться незаметным.

Что ж, он прекрасный актер. Говорят, они имеют в своем арсенале необычной силы магнетизм. К тому же талантливые люди талантливы во всем. Потрясающий певец, композитор и поэт, к тому же имеет нехилые актерские данные. Не удивлюсь, если он и картины рисует – а ведь все может быть, ведь работы Томаса ему очень нравятся.

Кстати, ведь именно после того, как этот парень в образе Антона провел у нас ночь, папа вдруг неожиданно согласился создать специальную обложку для нового диска «На краю». Что ему сказал Антон? Как смог уговорить родителя на сотрудничество? Ведь раньше Томас категорически отказывался сотрудничать с представителями шоу-бизнеса.

Я перевела взгляд на руки Кейтона – в одной из них он сжимал большой букет. Еще больше, чем тот, розовый, оставленный на лавочке умирать под ливнем. Кажется, сейчас он принес с собой розы, много роз: алые, красные, бордовые.

Красивый, отчего-то бледный – или это падает так свет на его кожу? – молодой человек вдруг заставил мои глаза покраснеть. Почему он кажется другим, но, как всегда, мил и холоден? И даже очки, бывшие на нем не к месту: солнцезащитные, темно-синие, в которых можно было увидеть проходящих мимо людей, не портили солиста «На краю», а делали всего лишь более загадочным – так и хотелось сорвать с него их и узнать – а на этот раз какого цвета его глаза?

Красного, блин, как у демонов. И зрачки у него вертикальные.

Я вглядывалась в парня, одновременно боясь, что он все же заметит меня, и понимала, что этого его образа я никогда раньше не видела. Черный приталенный пиджак с закатанными чуть ниже локтей рукавами, бело-серая майка под ним с треугольным вырезом, простые черные джинсы… Все это сидело на Кейтоне элегантно и неброско, а золотые часы на правой руке только лишь подчеркивали его аристократизм и мягкость, напоминая мне в нем Антона. Его же напоминали и спокойные жесты. Правда, за всем этим я на миг уловила и нервозность.

Многие разглядывали солиста «На краю», которого было сложно узнать, но он внезапно повернул голову в мою сторону – почувствовал именно мой взгляд. Я немедленно отвернулась, и глаза мои забегали – вдруг он узнал меня, смог разглядеть через всех этих людей?

Одна половинка, мягкая и добросердечная, безумно этого хотела. Вторая, та самая, что частенько язвила, твердила: «Нет-нет-нет, пусть этот хрен меня не узнает!»

Он не узнал и не подошел. Он, вслед за администратором, скрылся за незаметной дверью. На сердце немедленно произошли перемены – ледяное пламя чуть погасло, а на миг мне показалось, что во мне слабо трепещут крылышки бабочек.

Я вроде бы не вызывала некромантов.

А номерок подсказать?

Нет, спасибо, не стоит.

Две работницы пиццерии, вышедшие из служебного помещения и почему-то остановившиеся около меня, немедленно пришли в боевую готовность.

– О, это он, тот парень, – забормотала одна из них и лихорадочно начала поправлять сбившиеся кудри руками.

– Ой, да не старайся, не посмотрит он на тебя, – расхохоталась ее подружка. – Он ради своей герлы делает весь этот праздник, и ты еще на что-то надеешься?

– Надежда умирает последней, – ответом смеющейся была всем известная истина.

– Поверь, у тебя она уже должна была отойти в другой мир. Но хотя от такого мальчика я и сама бы не отказалась. Он мне знаешь кого напоминает? Группа есть такая, «На краю». Ее солиста. Там солист просто милашка, и с клевым голоском. Вот о таком я и мечтаю. – Работница общественного питания вздохнула.

– Ой, загнула, – настал теперь черед смеяться ее подруге, – так то – известная группа, популярный музыкант, а это – просто парень, красивый и очень богатый.

– Я только одного не пойму, почему он заказал нашу пиццерию? При его финансах мог бы и крутой ресторан выбрать. Вот сегодня, я слышала, кто-то арендовал «Солнечную гладь». А это ого-го какие деньги! Ресторан-то крутой.

Я, тянущая колу через соломинку и прислушивающаяся к разговору девушек, удивленно потерла виски. Кажется, мой милый двуличный друг звал меня в образе Кея именно в это заведение. С чего вдруг он решил арендовать и его? Денег много?

Ответ пришел ко мне через пару секунд.

– Там бизнесмен свадьбу заказал своей дочурке, что ж ему не потратиться? – пожала плечами одна из девушек.

Ага! Значит, по задумке Кейтона, я в том случае если бы выбрала Кея и пришла в крутой ресторан, то даже не смогла бы попасть в него из-за чужой свадьбы и стояла бы перед входом, недоумевая, где мой милый?

Погналась за внешним блеском – получай свое, так?

Как же это подло – играть в людей. И, наверное, интересно. И блондинчик до последнего решил придерживаться своих слов, что будет со мной, если я в конечном итоге выберу Антона.

Мужик сказал, мужик сделал…

Я прожевала последний кусок торта, несомненно вкусного. Но ела его машинально и ничего не чувствовала. Сейчас вкусовым рецепторам было не до ощущений, и мне казалось, что моим нервным окончаниям объявлена боевая тревога главнокомандующим Мозгом, чтобы все они сосредоточились лишь на эмоциях.

Кей вновь появился в общем зале. Он уселся за одним из столиков в самом центре кафе и положил цветы перед собой, глядя на них, а не на людей.

– Смотри, какие цветы он купил! Офигенные. Романтика, – восхищенно пробормотала девушка, которую обнимал парень.

Ее спутник немедленно возмутился:

– Он богатенький, вот и дарит такие! Какая романтика – покупать любовь девушки.

– Все равно красиво и мило. А ты мне вообще цветы не даришь.

– Ну хочешь – куплю! Вот прямо сейчас пойду и куплю! – отозвался раздраженно молодой человек. – Хочешь такой же букет роз? Я на него потрачу все свои деньги, буду голодать, зато ты будешь довольна.

– Саш, ну я же просто так говорю, – смутилась девушка. – Не нужны мне букеты. Просто девушке повезло, что у нее такой молодой человек. – И она вздохнула.

Знала бы ты, какой Кейтон хороший, ты бы не захотела с ним общаться и, поверь, считала бы своего парня идеальным.

– Интересно, а девчонка у него какая? Симпатичная хоть? Скоро она придет? Хочется посмотреть, что богатенький мэн удумал.

Она придет скоро, не сомневайтесь. Время – без пятнадцати семь, скоро и Алина прибудет. Радостная, наверное, уверенная в себе, красивая, в облаке дорогих горьких духов.

Рано ты появишься, подружка, или, как всегда, опоздаешь?

Оказалось, Алина пришла вовремя, подтвердив тем самым слова о том, что точность – вежливость королей. Она наверняка считала себя королевой – как и Ниночка себя.

Брюнетка появилась, как всегда, эффектно. Изумрудное платье сидело на ней идеально, подчеркивая, впрочем, как и всегда, линию ног, тонкую талию, открывая шею, точеные плечи и спину – ее почти до пояса.

Она, зорко оглядевшись, тут же заметила Антона и подошла к нему, громко стуча шпильками темно-зеленых необычных туфель, украшенных у щиколотки сине-черными узорами цветов. Заколка, повторяющая точь-в-точь этот же узор, прихватывала ее волосы, перекинутые на одно плечо. Все тон в тон, подобрано со вкусом и дорого, как в лучших домах Филадельфии. Посетители уставились на девушку, но ее это не смутило. Мнение других людей Алину интересовало меньше всего.

– А ничего у него девушка, – тут же отметил сей факт парень за соседним столом, которого раздражал Кей. – Тебе бы тоже такие платьишки надо, котик, – как бы, между прочим, заметил он.

– Ничего в ней такого нет, – на сей раз обозлилась девушка, – видно сразу, что она стервозная мадам. И, между прочим, тоже богатая. Это платье на ней ого-го сколько стоит! Похлеще букета.

Кейтон, спокойно, но совершенно неподвижно сидевший за столиком прямо напротив двери, поднял голову и заметил бывшую девушку. Она улыбнулась ему. Жаль, я не видела его взгляда. Зато я видела, как он быстро вскочил, и заметила, изогнувшись, как жираф, – мне мешали сидевшие впереди двое грузных мужчин, – что он с силой хлопнул по столу ладонью. Наверное, он разнес бы весь свой столик к чертям собачьим, но, по своему обыкновению, все же сдержался.

Кей близко приблизился к незваной гостье, кажется, что-то сказал. Алина картинно пожала плечами и громко и счастливо рассмеялась, а после села на место молодого человека, проведя рукой по букету. Она уже чувствует себя хозяйкой положения.

Сейчас, наверное, букет завянет – его такая ведьма коснулась.

Теперь Антон стоял лицом прямо ко мне, и оно было словно окаменевшее – он как будто бы видел не бывшую любимую или нынешнюю любимую, которая все никак не покидала его драконовского сердца, а привидение Вашингтона.

Наверное, он ждал меня. И теперь… был, мягко говоря, удивлен. М-м-м… теперь Кейчик страдает? Нет или да?

На какое-то мгновение показалось, что да, и мне тут же стало жаль его. Я отвернулась. Когда же повернулась вновь, услышав удивленные возгласы, он на миг закрыл глаза, глубоко вздохнул и очень медленно опустил поднятую руку. Неужели он успокаивает себя, чтобы не ударить Алину? Она, конечно, та еще змейка, вернее, тот еще хитрый скорпион, но все же девушка.

Ударить? Да пусть он бы ее тут испинал! Она бы пережила. Ей любые прикосновения своего любимого в кайф. Даже если это прикосновения носком ботинок.

Ударь ее. Плевать, что она девушка, правда, плевать.

Увы, мои злые ожидание не свершились. Музыкант резко наклонился к Алине, опершись сжатыми кулаками о стол и касаясь волосами ее волос, и что-то вновь начал говорить, но какое у него было выражение лица при этом, я уже не видела – Кея опять загораживали.

– Наверное, он уже признался ей! – взволнованно прошептала администратор, вновь застывшая недалеко от меня. Она, как главный режиссер, зорко следила за ситуацией.

Женщина, не разобравшись толком, что к чему, подала кому-то знак, и около барной стойки немедленно появились мужчины во фраках – они профессионально и не спеша заиграли, кажется, Чайковского.

Одновременно с первыми нежными звуками плавно погас свет. На пару мгновений зал окутала темнота, чтобы затем уступить место томной люминесценции, медленно и с достоинством переливающейся всеми оттенками розового, золотого и голубого цветов.

По-моему, он все же психанул. Кей потянул Алину за руку, и она легко поддалась, оказавшись рядом с ним. Не знаю, что хотел сделать двуличный солист «На краю», но брюнетка оказалась проворнее. Алина вдруг прильнула к нему, обняв за плечи и с силой сжав пальцы, а он не шевелился, даже не оттолкнул от себя ее. Почему он не может быть к ней жестче? Почему он жесток только со мной?

Силуэты Алины и Кейтона осветились бледно-оранжевым – сверху кто-то направил на них свет, и это казалось жутко романтичным. Как будто бы он действительно ждал Алину, а не меня. Господи, как же меня это бесит! Лучше бы пришла я и при всех отказала бы ему! Сказала бы гордо: «Отвали от меня, придурок, ты не мой принц!» А она – она устраивает цирк.

– Какая пара яркая, – услышала я и, скрестив пальцы под подбородком, продолжала наблюдать.

Антон отстранился от Алины с некоторым опозданием, но не переставал глядеть ей в глаза, что-то хотел сказать, а потом, по-моему, хотел даже уйти, но в это время к их столику подкатили огромный торт – настоящее произведение искусства.

Повар хорошо расстарался.

– Сюрприз Екатерине! – провозгласила администратор. Народ тут же заинтересовался сюрпризом.

Крышка торта открылась, и из него артистично высунулась нарядная девочка лет восьми с распущенными золотыми волнистыми волосами, над которыми сиял золотом нимб. Она была наряжена, как ангел: белое простое платьице, перехваченное голубой лентой в поясе, два нежных крылышка. Они сверкали под прожекторами и казались настоящими.

– Привет, Катя, – тоненьким голоском пропищала девочка с нимбом, обращаясь к Алине. Та молчала и с улыбкой смотрела на Кея, а не на малышку. Она была без ума от него, и я тоже была без ума – от злости, желания отомстить и неожиданной ревности.

Так и не дождавшись от Алины каких-либо слов или кивка, девочка звонким голоском продолжила. Администратор ей только одобряюще кивнула.

– Я недавно встретила Антона. Он очень хороший. Правда. И он кое-что мне рассказал. Он побоялся говорить тебе, поэтому его слова я передам сама.

– Ой, как мило, – воскликнули три подружки, сидевшие около окна.

Ой, как сладко! Он с ума сошел? Что за представление а-ля розовые сопли в кофе-антураже?

Девочка-ангел задорно улыбнулась, поправила одно из крыльев и договорила:

– Антон просил сказать Кате, что он очень ее любит. Он не знает, как сказать ей это. Поэтому попросил меня. Он хочет, чтобы Катя тоже его любила.

Я почувствовала, что у меня все больше и больше растет желание расхохотаться. Привет, истерика?

Кейтон, ждущий меня (!!!), опустился за стол в изнеможении. Его планы были окончательно разрушены. А девочка все говорила и говорила, изредка глотая от волнения окончания слов.

– Он сказал мне, что его желание – чтобы Катя стала его девушкой. И просил передать ей самое красивое кольцо в мире. – С этими словами ангел протянула Алине черную круглую коробочку, где предположительно и лежал подарок. И брюнетка взяла его, улыбаясь, как актриса, только что получившая «Оскара», хотя имевшая на это мало шансов.

Я, не мигая, наблюдала за Лесковой, чувствуя, что еще чуть-чуть, и я буду ненавидеть ее так же сильно, как и Тропинина. А мои руки сами собой опустились на стол и сжали края салфетки – это ведь мое украшение! Подарок для меня. Убери свои руки, стерва!

Но сестра Арина уже взяла коробочку. Как только она это сделала, Чайковский изменился на Гайдана, если моя память меня не подводила. А сверху на пару полетели белоснежные перышки, которые, медленно кружась, оседали и на полу, и на столе, на самих Алине и Кее, и на тех, кто стоял или сидел рядом. Администратор, видя это, первой начала аплодировать, и весь зал: и посетители, и работники, тут же радостно и вполне искренне поддержал ее в этом. Все стали со своих мест и, улыбаясь, хлопали в ладоши и смеялись. Им нравилось представление.

Торжество романтики, черт возьми.

– Мой торт прекрасен! – услышала я голос самодовольного повара.

– Я тоже люблю тебя, Антон! – задорно и громко прокричала Алина, вызвав положительные эмоции у мужской части пиццерии. – Спасибо за то, что ты есть, и за то, что ты со мной.

– Всем шампанское! – громко завопила довольная происходящим администратор кафе. – Шампанское в студию!

Кей измученно, как мне показалось, улыбнулся. У меня появилось такое чувство, что его все это вконец достало и сейчас он выкинет что-нибудь забавное.

Он меня не подвел.

Антон встал, не слишком нежно взял брюнетку за подбородок, что-то прошептал, приблизившись к ее щеке, аккуратно отобрал черную коробочку, а потом совершенно неожиданно резко схватил Алину за локоть и поволок прочь из зала. Она пыталась сопротивляться, но Кей что-то сказал ей (я опять не слышала, что) и вновь повел следом за собой. Он шел быстрым размашистым шагом, а она не успевала за ним.

– Куда он? – удивилась администратор. – А как же все остальное?

А другие, обрадованные шампанским, думали, что все так и должно быть.

– Как-то жестко он со своей девушкой обращается, – удивленно произнес кто-то, на что ему сказали, что «чувак, оплативший все это, может хоть как обращаться с герлой в зеленом».

Я, желая увидеть развязку этой истории, выскользнула из-за стола – хотела сделать это незаметно, но едва не споткнулась о ноги какого-то мужика, с легкой душой рассуждающего об истинной романтике в целом и о проявлении ее среди современной молодежи в частности. По его словам выходило, что Кейтон – черный романтик. Может быть, он, не зная этого парня, и был прав.

Чуть не упав, я быстро прошла к выходу, чтобы успеть за Кеем и за Алиной, и, оказавшись на улице, затаилась за пышным декоративным кустом. Потому что увидела их около дороги. Он стоял от девушки на расстоянии пары метров и кричал совершено не по-джентельменски:

– Зачем ты сюда пришла? Убирайся немедленно! Я тебя не хочу видеть. Вон, уходи вон.

– Кей, Кей, перестань, я же тебя люблю. Поэтому я и пришла к тебе, – взмолилась брюнетка, потеряв где-то свою гордость. – Пойми ты. Пойми!

– Хватит меня преследовать! Убирайся! – не внимал ее просьбам парень, а голос его был откровенно злой. – Что ты тут забыла? Что ты посмела сделать с моей Катей?

От этих слов я невольно улыбнулась и зажала рот ладонью. Вот что называется: пустячок, а приятно.

Смотри не выбеги к нему на дорогу от этого пустячка. Я потеряю всякое уважение к тебе.

– С твоей Катей? Дракончик, когда она успела стать твоей? – спросила тихо и обиженно брюнетка. Она замолчала и с покорной нежностью добавила еще тише: – Твоя – я.

– О, нет. Совершенно нет. Ты мне не нужна, поймешь это или нет?

– Я понимаю то, что ты до сих пор ко мне неравнодушен. Как и я.

– Отвечай только за себя, Алина. Уходи. Ты оглохла?

– Нет. Ты мне нужен.

– Знаешь, дорогая, когда-то ты тоже нужна была мне. – Голос у парня слегка срывался, когда он произносил эти слова. – Ты была мне так нужна, но тебя не было рядом. И ты не хотела быть рядом.

Алина села на бордюр, не боясь за великолепное платье. Люди, проходившие мимо, с интересом на нее оглядывались.

– Я была такой дурой. Тогда я была малолетней дурой.

Я видела, что в глазах музыканта было сожаление (или мне это только показалось?), а потом он повернулся ко мне спиной. И до меня донесся голос Кея, холодный, до покалывания в ладонях.

– А теперь что, выросла? Поменяла приоритеты? Стала до невозможности доброй девочкой?

– Но это… это правда. Милый, это правда.

– Я что-то странное слышу. – Задумчиво протянул Кейтон. – Да мне экстази не нужно, чтобы слышать столь удивительные вещи. Давай, уходи.

– Не уйду. Только с тобой. – Упрямо продолжала Алина, и ее высокий голос звучал все тверже и тверже. – Антон, Дракон, я – твоя. Я признаю, что ты сильнее, и я хочу быть с тобой. Всегда.

– Отлично. – Кейтон вдруг внимательно поглядел на сидящую девушку и, вновь схватив за запястье, запихал в свою машину, припаркованную рядом. Лескова, впрочем, не сопротивлялась.

Вот черт! Уехали! Я проводила глазами синее авто. Его лицо было яростным. Я не хотела бы, чтобы он так сердился на меня.

Я вышла из-за куста с не слишком живым лицом. Он все-таки сломался? Поверил ей? Забыл, что приходил в это место ради меня?

Не-на-ви-жу.

Около самой дороги, по которой туда-сюда носились машины, под изящным фонарным столбом, лежала черная круглая коробочка, – видимо, Кей обронил ее или выкинул в порыве злости, пока я еще была в пиццерии.

Удача или, напротив, невезение?

Я, оглядываясь по сторонам, подобрала коробку.

Кольцо из розового золота с голубыми камнями очень изящно смотрелось на моем пальце.

По-моему, это сапфир или топаз.

Кажется, он все же поверил ей. Ведь иначе и быть не могло: она была искренней и красивой. Антон всегда любил искренность, ну а красота всегда делает с мужчинами удивительные вещи. Но почему он все еще такой злой?

– Мы куда, любимый? – спросила удивленная Алина. Платиноволосый молодой человек молчал, и что-то в нем пугало ее. Парень умел быть истинным драконом и злиться мог долго. Хотя иногда его злость проходила очень быстро – все зависело от ситуации и настроения певца. – Не молчи. Куда мы?

– Закопать твой труп, – ответил все же Кей.

– Правда, куда? Что… что ты решил?

– Что закопаю его в лесу.

– Я всегда любила твой темный юмор, дракончик, – рассмеялась девушка и положила руку ему на колено.

Он остывает?

– Убери, – велел солист рок-группы.

– Не-а, – игриво отвечала Алина, решившая идти до последнего. – Я красивая сегодня? Это платье я купила специально для тебя.

– Ты ждешь, что я скажу, что ты всегда красива? Да, ты красива, – зло отвечал парень, разгоняясь все сильнее. – Красивая, и это все. Больше в тебе вообще нет ничего от нормального человека, кроме этой твоей красоты.

– Что? – удивленно спросила Алина, и ее умело подкрашенные темно-розовой помадой губы сжались в тонкую ниточку.

Кейтон с ухмылкой повернулся к ней, подмигнул и пропел:

Ты красивая и злая, словно белая волчица,Только на луну не воешь. Мой хорошенький типаж.Твое тело – м-м-м, прикольно. Разум мой уже мутится.Но другой я королеве уже падший верный паж.

Девушка сама нехотя убрала руку с его ноги.

– Что это?

– Ты ведь не любишь, когда я пою? Но вообще-то это куплет из одной песни. Думаю, ты никогда не слышала ее.

Брюнетка с тревогой поглядела на Кея, чьи серые глаза смотрели на дорогу, а не на нее.

– Я не слышала ее прежде. Ты сам, да, ты сам написал ее?

– Я все делаю сам, – согласился парень. – Живи, до твоего дома было ближе, чем до леса. Приехали, Алинка, – и он с визгом затормозил перед высоким элитным домом. Кей открыл Алине дверь едва ли не на ходу.

– Убирайся, – сдавленно сказал он, вновь меняясь на глазах. – Я привез тебя домой. Надеюсь, найдешь дорогу до своей квартиры без приключений.

Зрачки девушки расширились, словно бы ей на глаза опустилась кромешная тьма.

– Кей! Зачем! Я хочу побыть с тобой! Я хочу тебя! Я же пришла к тебе, не она, я! Я, понимаешь? Ты ведь ждал ее? Ты ведь обещал!

Молодой человек был непреклонен. Он вышел на улицу и вытащил за руку Алину.

– Больно, идиот, – огрызнулась она.

– Уходи. И никогда не попадайся мне на глаза, – твердо отозвался парень. – Зачем ты ходишь за мной? Уходи, Алина. Уходи домой!

– Милый, Антон, любимый, но она ведь не пришла к тебе, она пришла к Кею, – глядя ему в глаза, зашептала брюнетка, понимая, что он все еще рассержен и холоден.

– К Кею… Ты как будто говоришь о другом человеке. – Его рука опустилась на ее обнаженное плечо. Блондин понимал, что имеет власть над влюбленной в него вновь девушкой, и играл с нею, хотя сам испытывал от этого странное болезненное удовольствие, которое сам подсознательно сравнивал с энергетикой стихов Бодлера.

– Для нее – вы два брата, – сдерживала себя, чтобы не расплакаться Алина. – И она выбрала… не того.

– А я сначала и не понял. Что?! Что ты сделала? Что ты сделала, что она не пришла? – закричал молодой человек, не в силах больше сдерживать глубокую ярость. – Отвечай мне!

– Я тебе уже говорила, – пожала плечами девушка, с вызовом глядя на него, – что я здесь совершенно ни при чем. Твоя Катенька выбрала Кея, а не Антона, а значит, ты должен ее забыть – ты же сам так говорил, что забудешь. – Алина вдохнула побольше воздухе, с милой улыбкой взяла его за локоть и положила голову на плечо музыканту – Слушай, раз так, давай вспомним наше прошлое и проведем эту но…

– Не трогай меня, – вырвал руку парень, – и уходи, уходи отсюда.

– Я люблю тебя, – как робот, повторяла девушка. Она надеялась до последнего. Эти слова парня отрезвили и даже заставили внешне успокоиться.

– Алина, пожалуйста, перестань мучить меня, – тихо произнес Кейтон. – Хочешь мучиться сама – пожалуйста. Я – пас.

– Но ведь мы можем все начать заново, – чарующим голосом проговорила Лескова. Большинство мужчин растаяло бы от таких нежных интонаций.

– Я не собираюсь начинать заново, я тебе не прекрасный принц, который умеет прощать, – огрызнулся солист «На краю». – Детство давно закончилось, дорогая. Я потерял корону.

– А не было ли детством то, что ты устроил в пиццерии? – разумно поинтересовалась она. – Милая подростковая романтика. На нее клюнула бы только эта маленькая сучка.

– Уходи.

– Ты меня ненавидишь? – грустно взглянула на него Алина.

– Я вообще ничего к тебе не чувствую. Ты для меня никто. Теперь уже никто. Девочка на пару раз, и все.

– Я ничего не делала. Она сама не пришла к Антону. – Солгала Лескова. – Она сама сказала мне, кого выбирает и к кому поедет. Я лишь не хотела оставлять тебя одного.

Кей в порыве отчаяния взлохматил голову обеими руками, и на лоб упали тяжелые бело-серебряные пряди, вновь закрыв пол-лица. Он, с некоторым даже отвращением, освободился от рук своей первой любви и без слов сел в машину, стартанув с места с большой скоростью. А Алина отчего-то застыла на месте, похожая на статую древнегреческой богини.

Она не знала, куда он поедет.

Кажется, это был проигрыш.

Девушка стояла на месте минут десять или больше, а потом тяжело вздохнула и закрыла холеное лицо руками. Стервы не должны так вздыхать, но брюнетка в эти минуты совсем об этом не думала. Ей казалось, что на нее только что вылили тонну холодной воды.

И зачем когда-то давно она поступила так по-глупому и оставила этого очаровательного надменного подонка, в чьи объятия ей хотелось вновь и вновь?

– Арин, – набрала Алина номер на мобильном телефоне, садясь прямо в дорогом вечернем платье на асфальт, – Арин, кажется, это все. Да… Ты оказался прав, посмейся. Не хочешь? Я около дома предков, но я не хочу идти домой. Я хочу умереть. Или убить ее. Я не знаю, почему так произошло и что я сделала не так. Не успокаивай меня, ты был прав, это все – плохая затея. Нет, не надо приезжать за мной. Не надо.

Но он не внял ее словам, и уже через двадцать минут брат приехал из звукозаписывающей студии, где вместе с Филом сводил и редактировал пару треков знакомой панк-рок-команде, и отвел девушку в квартиру родителей. Он не сказал ей почти ни слова, зато понимал, что она чувствует. И знал, что к сестре сейчас не нужно лезть с сочувствиями – она не примет их или сочтет за издевку. Не хочет казаться слабой. Отказ Кея стал для нее ударом, новым ударом, но не менее сильным, чем старый. Арин, на самом деле знавший, что так и закончиться затея Алины, молча провожал ее, подумав отстраненно, что лучший друг сегодня будет мучиться не меньше. Эта девочка, Кэт, тоже. Да и самого Арина нельзя было назвать самым счастливым парнем.

– Спасибо, – обняла его неожиданно сдержанная и даже всегда холодная сестра, когда они оказались перед дверью в квартиру родителей.

Арин не подал вида, что удивлен. Погладил сестру по голове и сказал спокойно:

– Кей одумается и вернется к тебе. Но лучше будет, если ты забудешь его.

– Забуду? – Алина отошла от старшего брата и вдруг печально и одновременно с этим злорадно улыбнулась. – Я могу проиграть бой, но не сражение. Я никогда не сдаюсь.

– Хватит уже. – Арин убрал за плечи длинные распущенные волосы. – Ты устала, иди домой.

– Ты не веришь мне, что я не сдамся? – высокомерно спросила девушка. – А я не сдамся, я же скорпион. Я никогда не обращала внимания на всю эту чушь со знаками зодиака, пока Кей не начал увлекаться этим. Он всегда говорил, что скорпионы – настойчивые и страстные. Я подтвержу его слова на собственном примере.

– Подтвердишь, хорошо, – чуть улыбнулся парень. – Иди уже, я позвонил родителям и сказал, что ты придешь. Мама ждет тебя.

– А ты?

– Студия, – коротко отвечал ей Арин.

– Репетировать будешь, что ли? Один? Кея там нет, идиот Келла опять с кем-то подрался. Малыша Рэна до сих пор нет в городе. Ты с зеркалом репетируешь? – прекрасно была осведомлена о буднях группы брюнетка. Казалось, что это не она только что была в не себя от горя. Она показывала характер, чтобы не расплакаться – ее длинноволосый родственник знал это точно.

– Я не репетирую, я свожу музыку. Фил помогает. Все, иди. – И Арин, нажав на звонок, подтолкнул обожающую язвить и спорить сестру к двери.

– Спасибо, – обернувшись, произнесла она еще раз, – спасибо, братик. – И молодой человек только улыбнулся девушке.

– Все будет хорошо, – произнес он на прощание и удостоился обещания, что сестра приедет к нему завтра или послезавтра. По настроению.

На самом деле она придет тогда, когда сможет твердо стоять на ногах, или делать вид, что сможет.

Уже дома, отвязавшись от родителей, она закрылась в своей комнате на втором этаже. Алина сидела на подоконнике, смотрела в открытое окно на темное небо, пила шоколадный коктейль, приготовленный женщиной, отвечающей в их доме за кухню, курила длинные тонкие сигареты. Она курила очень редко – раньше запрещал Арин, затем Антон, потом сама поняла, что это не прикольно. И теперь курила иногда, когда нервничала.

Девушке вспомнилось ее прошлое с Тропининым.

После того как он опозорил ее в глазах девчонок, Алина не на шутку обозлилась на Антона. Как он посмел выставить ее дурой? Кто ему позволил? Да как он сам себе это позволил?

Брюнетка любила его, да, но считала, что ей по статусу полагается кто-то такой же почти совершенный, как и она сама, а не клоун. Вот раньше для всех ее подруг Антон Тропинин, сын богатых родителей, красивый холодный парень-дракон, был едва ли не идеалом. А теперь что они думали? Что ее парень – неудачник? Хорошо, что они не узнали Антона, но стали собирать сплетни за ее спиной.

Да, тогда она конкретно злилась. Знала, что не отпустит парня от себя, но хотела помучить его – ей вообще подсознательно нравилось морально мучить людей. Словно бы так она проверяла их выдержку.

Алина была совершенно уверена в том, что ее Дракон, как и всегда, будет просить прощения, звонить, приходить и вообще делать все, чтобы она его простила. Он вообще был горазд на всякие выдумки.

От воспоминаний, что он иногда делал для нее и с ней, у Алины в голову ударила кровь. Антон был лучшим во всех отношениях. Глупая ее гордость… И зачем она так тупо поступила?

Да, Дракон звонил ей, просил о встрече, говорил, что скучает и любит.

А она смеялась, зная, как ему сейчас больно, а потом и вовсе решила чуть-чуть жестко поиздеваться над любимым и через три дня уехала в Рим, где они недавно с ним побывали и жили там целых три недели вместе. Их последнее совместное фото, самое красивое и самое ее любимое, было сделано итальянским фотографом в небольшом пригородном кафе: они с ним сидели за столиком, и она знала, что этот парень с пепельными волосами до плеч – ее личный и больше ничей…

Уехала не одна, а со знакомым молодым человеком, настоящим профессиональным музыкантом, прекрасно владеющим гитарой и играющим в начинающей, но довольно известной в их городе рок-группе. Алина сделала так, что Антон узнал об этом от их общих знакомых. Вернуться девушка планировала через пару дней, музыканта почти сразу отшила и просто сидела в своем номере или гуляла по солнечным улочкам, мучаясь: правильно ли она сделала или это было сильное наказание для ее парня?

Оказалось, что сильное. Потому что когда она приехала, то с испугом поняла, что переборщила. Антон словно забыл о ее существовании: больше не звонил и не писал, не требовал встреч, мало того, не отвечал на звонки и сообщения сам! Арин, который осуждал действия сестры, сухо сказал ей, что Тропинин решил забыть о ее существовании и всерьез начал заниматься музыкой. Девушка расхохоталась на слова старшего брата. Она точно знала, что самое главное для Антона – это она сама. С этими мыслями и поехала его атаковать. Он выдержал оборону. И Алина отбросила вдруг гордость куда-то далеко-далеко и стала приезжать к парню сама, прося о прощении. А он игнорировал ее, словно чужую.

Она поняла, что они расстались окончательно, когда вдруг во время ее очередного истерического визита к нему домой молодой человек вдруг разрешил поцеловать себя, без лишних слов утащил ее к себе в комнату, провел с ней ночь, а наутро проснулся от ее ласковых поглаживаний по щеке, потянулся и без былой нежности во взгляде попросил уехать и больше его не беспокоить.

И она, вновь рассердившись, уехала. Далеко – в Англию, и надолго – на два года. Думала, что они отдохнут друг от друга, она приедет и вновь околдует его, а получилось так, что это Антон вновь ее околдовал. Он изменился внешне, стал еще более дерзким, обаятельным (у него было темное обаяние, но крайне действенное) и действительно стал рок-музыкантом! Настоящим музыкантом, как и ее братишка. А она думала, когда Арин писал ей о своей музыкальной деятельности, что он шутит.

Она видела Дракона на выступлении в «Горизонте», специально приехала в клуб, чтобы посмотреть на него и на брата, и была в легком шоке – они оказались популярны. А Кей – ее Антон взял себе такое забавное имя и запрещал называть себя Антоном – с большей силой покорил ее, сам не зная этого. И он не хотел к ней возвращаться! Даже после того, как она, Алина, устранила эту тупую сучку Катю. Хорошо, что брат сказал про игру Кея, и она вмешалась в нее. И каждый раз, когда она видела проклятую Катю, ей хотелось взять ее за подбородок и, глядя в глаза, расцарапать личико, нет, не ногтями, а чем-нибудь более острым. Если бы не Журавль, на вечеринке Лизы она бы точно что-нибудь сделала той, которая посмела положить глаз на ее Антона.

Алина заснула прямо на подоконнике, с фотографией Антона в руках, и ветер трепал ее черные волосы. Ей снился брат.

Я на ватных ногах шла к остановке. Вот что я наделала. И что будет дальше – не знаю. Ладно, сделанное назад не воротишь, надо жить дальше. Я думала, мобильник будет разрываться от звонков Кейтона, я даже приготовила патетическую обличительную речь в лучших Нинкиных стервозно-иронических традициях, но он упорно молчал – и меня это пугало. Вдруг он решил сейчас забыться с Алиной, поверил ей, простил, и они вдвоем сейчас где-нибудь… лучше не думать, где.

Лучше не думать, что. Что они делают.

Ну да. Кей – здоровый парень. А она – красивая девушка. Что, интересно, они могут делать?

Зато у меня есть кольцо из розового золота, изящное и дорогое. Оно так не вяжется с моей одеждой. Зато нравится мне. Только голубой топаз раздражает.

«Нин, приезжай быстрее», – зачем-то написала я подруге, понимая, что начинаю очень скучать по этой взбалмошной особе. Я написала его просто так, по привычке, но странно – оно дошло до подруги!

Она сделала телефон? Я, обрадованная, позвонила ей, но девушка не взяла трубку. А потом она перезвонила мне сама, и мы встретились.

Сообщению Катрины повезло – в отличие от других смс, поступающих на телефон Журавлика последние пару дней. Пара десятков мобильных сообщений толпились, переругиваясь и оттесняя друг друга, около широких закрытых дверей, ведущих в телефонную память мобильного телефона Нины, но ее им никто не собирался открывать. Некоторые из смс, чей срок действия был более двух дней, понуро покидали поле боя, а прочие же ждали и ждали, когда же откроется дверь? Она со скрипом открылась, и Катино сообщение проскочило в телефон первым.

Нинка умудрилась сломать свой телефон на Дне Семьи, когда услышала, как Эльза Власовна, поправляя свои аккуратно уложенные волосы, скрипучим насмешливым тоном говорит о том, что все желающие получить наследство, просто обязаны «провести небольшой речной круиз».

Журавли, которые ну очень сильно желали получить капиталы тети Эльзы, тут же клятвенно заверили пожилую даму, что поедут с ней просто так, за компанию, а не ради какого-то там наследства. Особенно сильно на это напирали Нинкины двоюродные сестры, откровенно блондинку недолюбливающие. Дядя Витя и его средняя дочь тут же решили ехать вместе с остальными. Виктор Андреевич даже отпуск по такому случаю взял, а Нину заставил взять с собой Келлу. Тот тоже не сильно упирался – в последнее время ему все больше и больше времени хотелось проводить в компании беловолосой красавицы, а свободное время пока у него было.

Кстати, время круиза эти двое потратили с умом: днем парень и девушка отсыпались или вели себя благочестиво, а ночами, ускользая вместе на пустующую верхнюю палубу, как два закоренелых романтика, рассматривали звезды. Обычно развязный Келла позволял себе гораздо большее, чем просто поцелуи и объятия, но с Нинкой все складывалось по-другому. Он сам был в шоке оттого, что не приставал к ней. А она даже забывала его дразнить – так ей нравилось сидеть у парня на коленях или лежать рядом с ним, устроив голову у него на плече или на животе. К тому же, наверное, не последнюю роль в этом выборе ночного времяпровождения сыграл тот факт, что ночами дядя Витя и пара его родственников-весельчаков изредка начинали шастать по всему теплоходу, в очередной раз потеряв Нинку или просто развлекаясь по нетрезвому делу, и девушке приходилось под покровом ночи пробираться в свою каюту. Каюта Келлы по требованию дяди Вити находилась далеко от Нинкиной, но ей там нравилось бывать. Она пару раз заставляла делать Келлу себе массаж, закрывшись в этой каюте, и становилась довольная-предовольная, когда ее парень вместо массажа, в котором он был совсем не спецом, начинал делать какие-нибудь глупости. Один раз он решил ее пощекотать, а Нинка, которая это дело ненавидела, в очередной раз показала свои зубки и сказала молодому человеку много новых или сильно видоизмененных матерных слов.

Журавль приказала себе не думать о том, что рыло – привороженный, а барабанщик старался не думать о том, что королева убивается вроде как по его другу. Он верил в то, что обаял Ниночку.

В общем, они веселились, как могли.

Правда однажды ребят и в каюте умудрился достать подозрительный дядя Витя: начал стучать синеволосому в «корабельный номер», чтобы «Ефим Александрович» ему открыл двери для «проведения важного мужского разговора». Он подозревал, что его средняя дочь проводит время с парнем, а потому гневался. И не зря. В это время Нинка, положив обе руки на шею Келле, говорила:

– Ты такой лох, синий, что мне даже страшно. Это вообще ненормально, чтобы мне долгое время нравились чужие прикосновения. Меня они обычно раздражают. И почему ты такой милый? Аж противно.

– Потому что ты – моя, – отвечал ей повзрослевшим голосом барабанщик. Он внимательно посмотрел на блондинку и вдруг во всю, как говорила Нинка, пасть, улыбнулся. – Слушай, королева, так ты что, д…

Очень интересующий его вопрос он так и не успел задать. Приперся Виктор Андреевич и начал требовать впустить его. Келла едва отмазался от визита папы своей девушки в каюту. Он боялся представить, что будет, если Журавль-старший прознает о том, что Ефим закрылся в одной каюте с его дочкой.

Кстати, новым сотовым телефоном Нина так и не удосужилась обзавестись – она отдыхала от него, изредка лишь пользуясь телефоном парня, которого теперь собственница Нинка тоже считала своим и даже целых два раза нечаянно назвала «Ефимом», а не рылом. Имя парня ей почему-то стало жутко нравиться, и хотя ударник «На краю» просил называть его Келлой, Ниночке хотелось повторять: «Ефим, Ефим, Ефимка». Особенно ему на ухо. Последняя вариация имени особенно нервировала барабанщика. Он начинал злиться. Потом кричать. А коварная блондинка ухитрялась так подгадать момент, чтобы подойти к нему и быстренько поцеловать. Тогда он тут же отвлекался на девушку и орать забывал, а Журавль радовалась и упивалась про себя властью над Келлой.

Проторчав несколько дней на теплоходе и выслушав по три десятка самых разнообразнейших гадостей от Эльзы Власовны, претенденты на наследство были приглашены ею в гости. В том числе и Нина с Келлой. Вернее, Келла с Ниной, потому что, по словам тетки, видеть она хотела бы только ее «юного друга».

Все Журавли собрались у их любимой родственницы. Нинка, сжимая в руках новенький и жутко дорогой мобильник – бледно-розовый сенсорный телефон, как и прочие, ждала «наследственного приговора» тетушки.

Сим-карту, которую она умудрилась разодрать за некоторое время до прибытия в английский особняк, восстановили в ближайшем салоне сотовой связи, где блондинка и ее синеволосый покупали новый телефон.

– Через час, максимум через два ваша сим-карта вновь заработает, – вежливо сказал девушка в салоне. Нинке показалось, что работница сотовой связи заигрывает с Келлой. Ударник, по своему обычаю, стоял в бандане и ярко-синих, спортивных солнцезащитных очках, под стать волосам, забранным под головной убор. Парень не любил, когда его узнавали на улице. Особенно если рядом была Журавлик.

– Спасибо, дорогая, – проворковала Нинка в ответ. – Кстати, у вас что-то с лицом.

– Что? Грязь где-то? – испугалась продавщица.

– Нет, оно перекошено, – прошипела Ниночка, не переставая улыбаться.

– Что?! – возопила девушка.

– Не смотри так на моего парня, – улыбнулась во все зубы Ниночка, – он не для тебя. – И, ухватив Келлу за руку, потащила его из салона.

– Но я не смотрю! – покраснела продавщица. На самом деле молодой человек со спортивной фигурой ей понравился, а вот красавица-блондинка – совсем нет.

– Опять ревнуешь? – самодовольно спросил Келла, когда они вышли на улицу.

– Нет, ставлю на место нахалку, – не менее самодовольно отозвалась Ниночка. Парень притянул ее к себе, осторожно держа за талию. Поцеловал в губы.

– Я люблю, когда меня ревнуют, – сказал он.

– Ну и люби, чучело. Ладно, пошли быстрее, скоро у карги Эльзы вечер начнется, а у меня еще платье не готово.

– Я устал от твоих родственников! – простонал синеволосый.

– Заткнись, – по-доброму посоветовала девушка. – Сейчас мы пойдем искать мне платье.

– Тогда я буду находиться с тобой в примерочной.

– А ты этого очень хочешь, зайка? – Нина невинными глазками посмотрела на задорно улыбающегося Келлу.

– Да-а-а, – не почувствовал подвоха парень.

– Хотеть не вредно, придурок! – рявкнула она.

Уже через два часа они оказались в особняке пожилой дамы… Уставшему и порядком раздраженному Келле не было дела до какого-то там завещания. А Нинка волновалась.

– Я оставляю все свое имущество, в том числе этот дом, коллекцию картин французских импрессионистов, драгоценности, счет в банке и многое другое, – Журавли замерли в ожидании, – своей внучатой племяннице Нине.

Все обреченно вздохнули и волком уставились на белокурую девушку, она же, напротив, раздвинула губы в самой своей искренней улыбке. Ударник «На краю», сидящий в самом конце огромной гостиной в английском стиле, зевнул – Журавли порядком его раздражали. Он бы из-за наследства точно не стал бы три дня куковать на теплоходе, выслушивая колкости и язвительные замечания в свой адрес без права хотя бы огрызнуться. Унижаться он не мог. А то, как хорошо и дружелюбно пожилая матрона общалась с ним, Келлой, парня удивляло и забавляло. Когда же Эльза Власовна узнала, что синеволосый – музыкант, и ко всему прочему еще и потомок великой фамилии, старуха едва ли не облобызала его, заявив, что среди прочего сброда на теплоходе около нее находится единственный порядочный человек с не менее порядочными и благородными предками. Пожилая дама долго расспрашивала Ефима Александровича о родственниках и предках, а тот почему-то рассказывал ей то, что сам слышал от родителей, хотя вообще-то над славным прошлым своей фамилии никогда не задумывался.

– Нина получает все мое движимое и недвижимое имущество, – продолжала зловеще-торжественным тоном Эльза Власовна, – при условии, что выйдет замуж за моего юного друга Келлу.

Чем Эльза еще нравилась парню, так это тем, что она не называла его настоящим именем – он всего лишь раз попросил продолжать звать его Келлой, а не Ефимом (Ниночка всем растрепала его настоящее имя), и пожилая женщина уважила его просьбу. Нинкин же отец-идиот то и дело повторял: «Ефим Александрович» – и даже шутливо называл на «вы».

– Что? – первым возмутился Виктор Андреевич. – Что это значит, тетя? Какое замуж? Вы что?!

Только после его слов до парня дошло об оглашенном условии хозяйки дома. Он поморщился – что за глупые шутки? Какое еще наследство, и при чем здесь какая-то женитьба? Ближайшие лет пятнадцать Келла не собирался обзаводиться семьей. Его холостая жизнь ему нравилась безмерно.

– В общем, жду Нину и Келлу, а также, так и быть, моего дорогого племянника Витечку, у которого в данный момент лезут на лоб глаза, – как ни в чем не бывало, говорила хозяйка дома, – чтобы обговорить детали. Если мы не сумеем прийти к общему соглашению, я приму другое решение.

Все вокруг зашушукались. Подавляющему числу Журавлей было до слез обидно, что огромные деньги уплывают в цепкие ручки девушки.

«Тупость, кругом непроходимая тупость», – думал молодой человек, то и дело кого-то толкая и не извиняясь при этом – он пробирался к Нинке. Он был уверен, что его подруга, любящая и ценящая свободу не меньше его самого, сама удивлена таким решением пожилой матроны. Каково же было его удивление, когда он услышал разговор-перепалку Ниночки и ее двоюродной сестры, той самой, что училась в одном с ней университете.

– Что, рада, что жаба оставила тебе завещание? – наседала девушка на Нину. – Ты чего не пляшешь? Танцуй давай! Из всех нас – ты получила джекпот! Хитрая же ты стерва, Нинка!

Келла уже хотел было вмешаться в спор – он не позволял никому говорить что-то против любимой девушки, пусть это даже будет ее родственница, как Нинка злобно прошипела:

– Дура, мне-то что радоваться?

– Как что?

– Да так. Ты действительно дура. Я за этого урода замуж не хочу, – выдала Нинка, которая вообще-то считала Келлу не уродом, а очень красивым парнем – в последнее время даже самым красивым, не видела своего молодого человека, с нездоровым интересом слушающего правду о себе.

– Точно, я дура! – сардонически расхохоталась еще одна соискательница наследства Эльзы Власовны. – Мои-то мозги не сумели додуматься до того, чтобы заполучить расположение тетки с помощью твоего синенького красавчика! Что она с ним делает, а?

Келла поднял брови. Он подумал, что за эти слова его королева поставит сестрицу на место.

– Вот именно! – восторжествовала Нинка, – у тебя мозгов не хватило на такое! Нашей карге так понравился рыло, что она даже почти приняла меня! Я всех вас обошла, наследство мое, дорогуша. Сиди и завидуй. Я умею использовать людей как средство достижение заветной цели. А ты – нет.

– Мерзавка! – взвизгнула кузина блондинки.

– Не смей повышать на меня голос! – с угрозой произнесла Нина.

– Девочки, перестаньте, – попыталась разнять их сестра Виктора Андреевича. – Не орите так, старуха будет только рада, если вы устроите потасовку.

– Просто она злится, что я сумела найти управу на Эльзу, а никто больше не смог. И вообще, – важно заявила ошарашенная до сих пор Ниночка, – я думаю отказаться от наследства. Замуж я, видите ли, еще не готова выйти.

– Даже за своего любимого? – со скепсисом спросила тетка. – Эх, Нинка, так ведь и любимый будет, и деньжата, и от отца не будешь зависеть.

– За него я не выйду, он мне не любимый.

– Но, судя по виду твоего папеньки, он намерен сражаться до последнего, – тетка захохотала. – Заставит он тебя выйти за него. Наш Витька любит деньги больше собственной крови!

– Это не мой любимый, – отрезала Нинка, которая не хотела, чтобы о ее истинных чувствах знали остальные. Келлу она в порыве злости и удивления так и не замечала. – Он – всего лишь средство в получении наследства.

– А, да, точно, братец мне что-то говорил на теплоходе о каком-то гениальном плане, придуманном его милой дочуркой, – хохотнул еще один родственник, чей-то муж, оказавшийся рядом. Под коньячок у него развязался язык. – Ну, вы приколисты, Журавли! Так обмануть парня. Он-то, как мне показалось, в тебя, Нинель, влюблен. Ну, приколисты, – повторил он.

– А вы, Абрамовы, можно подумать, серьезные гении! – фыркнула его жена, урожденная Журавль. – Не лезь к людям.

Келла, слышавший все это, бессильно сжал кулаки, поняв вдруг, что такие, как Ниночка, самодовольные королевы с холодными белоснежными улыбками, относятся к парням как к мусору. А он, как сопливая восьмиклассница, напридумывал себе едва ли не историю любви, перешагнув при этом через себя.

«Что это? Это правда? Решила использовать меня? Средство? Nзапрещено цензуройN, ненавижу, ненавижу, ненавижу!» – не отрываясь, глядел он на королеву, которая необъяснимо тянула его к себе и так же необъяснимо причиняла ему боль – жгущую и терпкую, похожую одновременно на удар ножом в тело, а их в полной разных событий жизни синеволосого было несколько.

Уязвленное самолюбие Келлы, мужская гордость, огненный характер – все это смешалось в нем и превратилось во взрывоопасную смесь, перекрыв нежность и желание защитить Ниночку от всего, что могли бы принести ей отрицательные эмоции. Спичкой, поднесенной к этой смеси, стало совершенно спокойное лицо его подруги.

Он все еще глядел на белокурую демоницу, переставшую отвечать на вопросы и возгласы родственников и глядящую в новенький телефон, купленный ими пару часов назад. Она не замечала его, читала и читала сообщения.

«Кто это? Очередной идиот? Сколько их у нее? Черт, я убью того, кто ей пишет! Проклятая ревность. Я один из них? Какой я дурак! Эй, посмотри на меня, видишь, до чего ты довела меня, твою мать!» – Синеволосый парень на мгновение прикрыл глаза, а беспорядочнее мысли, полные злобы, как осы, роились в его голове. Если бы Нина была парнем, он бы, не стесняясь, ударил ее, избил бы до крови, с удовольствием набил бы морду, сломал бы ребра, но, увы, Журавль была девушкой, прекрасной с виду, с самыми очаровательными голубыми глазами и нежными руками, еще вчера делавшими ему легкий расслабляющий массаж («Массаж за массаж!»). Нинка была девушкой, и это все осложняло. Келла просто не знал, что делать. Никогда еще он не принимал поражения от представительницы прекрасного пола, только девушки страдали из-за него, а он, честно сказать, даже иногда издевался над ними, считая, что никакой любви не существует, а глупые девчонки напридумывают себе что-то, начитавшись глупых книг или насмотревшись романтик-фильмов.

Однако Ниночка Журавль читала в это время отнюдь не послание от нового ухажера. Она читала сообщение своей лучшей подруги. Именно в этот момент двери перед уставшими уже ждать смс гостеприимно распахнулись, и электронный поток сообщений ринулся в новенький телефон юной Журавль.

Пока Келла знакомился с мотивами поведения его королевы, Нинка с прищуренным взглядом читала послание Катрины. Чем дальше она читала его, тем злее становилось ее лицо. Впервые в жизни девушка вдруг поняла, что значит, когда тебя смеют обманывать представители противоположного пола, и чувство это, если честно, ей не нравилось. Нет, это было мягко сказано! Она его возненавидела! Как и самого Келлу!

В груди Нины поселилось маленькое красное солнце, чья температура была настолько высокой, что обычному человеку точно расплавило бы не только сердце и легкие, но и все внутренние органы, включая кости.

Девушка отпихнула до сих пор ругающуюся кузину, пошла вперед, чтобы оказаться рядом с отцом и почти сразу же натолкнулась на взбешенного музыканта. Если бы какой-нибудь добрый человек притащил этим двоим злостиметр, тот бы показал самые удивительные результаты с обеих сторон. Эти двое просто кипели от осознания того, что их использовали.

– А я все слышал, – склонился к уху Ниночки Келла. – Решила с моей помощью заполучить наследство тетушки?

Блондинка вздрогнула от неожиданности. Он все слышал. Вот же… проклятье.

То, что барабанщик «На краю» узнал о ее обмане, еще больше ранило девушку – красное ядерное солнце на миг замерло и даже уменьшилось в размерах, став оранжевым.

– За мной, я пожалею тебя, и не буду устраивать разборки тут, около твоих родственников-шакалов, – проявил чудеса благородства парень.

– Спасибо, дружок, – звенящим от злости голосом, произнесла Нинка, представляя, как она сейчас разделает молодого человека пилочкой.

Не сговариваясь, они молча прошли во внутренний дворик, где никто не мог им помешать.

– Я все знаю, – изрек Келла, чувствуя, как огонь в нем мечтает вырваться на свободу. Чтобы как-то погасить пламя своих самых плохих чувств, он с силой долбанул по стене. Не помогло.

– Кретин. Не сломай тетке дом. Придется платить, – угрюмо произнесла Нинка.

– Ты и заплатишь. Ты ведь почти получила наследство от нее, моя крошка? Да? Думала, глупый мальчонка Келла не узнает правды? Ты меня использовала! – прошипел Келла, вплотную подходя к Нинке. Та, только что прочитавшая смс от Кати и еще не пришедшая в себя от такого, по ее мнению, подлого обмана, просто стояла и смотрела на разгневанного парня широко открытыми глазами. Ее едва родившиеся тайные мечты о любви утонули, не успев выплыть на берег.

– Считаешь себя самой умной, да?

На слова Келлы девушка только поморщилась. Ей тоже было что высказать синеволосому. Она пока подыскивала слова, чтобы оскорбить парня.

– Молчим? Ты меня использовала, маленькая… – Он не стал продолжать предложение, но блондинка вполне поняла, что хотел сообщить ей молодой человек и как хотел назвать. Нинка окинула яростным взглядом Келлу и залепила ему звонкую пощечину. Он отступил на шаг, и глаза у него покраснели – но явно не от слез. От злости.

«Он притворился, что влюблен меня?! В меня, в которую невозможно не влюбиться? Подонок!» Но вслух она ничего не сказала.

– Ты мне лгала! – вновь закричал драммер. – Использовала! Как вещь! Я не вещь! Я не средство достижение твоей гребаной цели!

– И это ты мне говоришь? Мне? Это ты врал мне, сопляк! Это я была игрушкой! У меня хотя бы была цель, а ты веселился, мудак.

– Проклятье! Это ты! Ты использовала меня, – яростно говорил синеволосый, осознавая, что его всегда уверенный голос все больше и больше срывается.

– Кто кого! Думаешь, это было смешно? Врать про приворот! Да я поверила тебе! Я переживала, что ты не любишь меня по-настоящему! – вновь ударила его по щеке Ниночка, но удар получился не таким сильным, как первый, но обидным. Тогда она попробовала ударить его еще и еще раз, и била Келлу по лицу до тех пор, пока не почувствовала боль в ладонях. Музыкант же просто стоял и никак не реагировал, а щеки его пылали ни чуть не меньше, чем обида в душе.

Нинка хотела, чтобы ему было очень больно, а в результате больно стало ей самой. Она остановилась, тяжело дыша.

– Дура, – выдал Келла почти спокойно. – И тебя я ревновал к другу.

– Я ненавижу тебя, – прошипела Нинка, как кошка.

– Я тоже тебя ненавижу, – не менее «дружелюбным» был и ответ Келлы.

– Я не хочу тебя видеть, – выдохнула девушка.

– Я тоже не желаю лицезреть твою противную мордашку.

– Ты говоришь, что я страшная? – еще больше вспыхнула Нинка.

– Я никогда не думал, что скажу это, – закусил губу парень, – но оказывается, в оболочке сексуальной и милой девочки может жить уродливая ведьма. Ты из таких. Ха! – вдруг воскликнул он с нервным смехом, – а я сначала угорал над Кеем! Досмеялся и встретил точно такую же тварь. Не зря мне говорили, что ты похожа на Алину. А ты так лживо признавалась мне в любви – всего лишь два дня назад, наNзапрещено цензуройN теплоходе. Помнишь?

Журавль помнила. Тогда она просто шепнула об этом ему на ухо, когда они стояли на нижней палубе, обдуваемой бешеным ветром. Ей было холодно, а Келла ее грел, хотя и сам дико мерз. Тогда она мимолетом шепнула парню о том, что любит, а он услышал и облегченно вздохнул. А потом, как черт из табакерки, откуда-то появился Виктор Андреевич и пара его братьев, и восторженный всего-то от двух слов («Люблю тебя») Келла вынужден был отпустить девушку. К разговору о любви они больше не возвращались. Нина считала, что поступила глупо и показала свою слабость, а Келла боялся, что, если он пристанет к девушке с этим, она скажет, что пошутила или заявит еще что-нибудь резкое. С ним у блондинки не всегда получалось быть ангелом.

– Я все думал, что ты таскаешь меня по своим Nзапрещено цензуройN родственникам? Вот и ответ. Радует, что никакое наследство ты не получишь – только полный сумасшедший женится на тебе.

– Умолкни. Любовь? Я никогда-никогда-никогда тебя не любила! – с неестественной улыбкой, которую Келла принимал за язвительную гримасу, говорила Нина. – Ты думаешь, я могу полюбить такого мудака, как ты? Ха, ха, ха и еще раз ха! Ты не нужен мне! Ты видел себя в зеркале? О, я думаю, видел – ты каждый день лицезреешь свою харю.

– Не нравится мое лицо? – с угрозой спросил парень.

– Не нравится в тебе все: лицо, тело, голос, характер – нет, бесхарактерность, непроходимая тупость, – стала перечислять Ниночка, загибая пальцы, – твоя…

Она внезапно замолчала – увидела, что Келла подошел ближе, глядя на нее, не мигая. Это не испугало Нину, она знала теперь точно, что парень ее не ударит и не причинит вреда, но ее страшило другое – то, что ее, как магнитом тянет к нему.

Перестав ругаться, они застыли друг напротив друга, не в силах отвести взгляда в другие стороны.

– Зачем ты это сделала? – первым подался вперед к девушке Келла, так, что теперь касался ее. Его руки дрожали, и за это парень ненавидел себя. Ведь это всего лишь какая-то блондинка, которых он привык называть тупыми, а он, сильный и бесстрашный, расклеился посильнее, чем Фил, увидевший бездомного котеночка. Всего лишь гибкая и красивая герла на пару ночей. Дьяволица, любящая только деньги и саму себя. Почему рядом с ней так хорошо? Келла коснулся кончиков ее пальцев.

А девушка, чувствуя тепло, исходящее от Келлы и не сводя с его глаз свои, сделала следующий шаг: обняла его за пояс, а через миг поцеловала, как самая настоящая дикарка, покусывая ему губы едва ли не до крови и крепко-крепко прижимая к себе.

«Кто бы видел, как я пала!» – гнев Нинки постепенно спадал, когда она чувствовал, как ее обнимает Келла, – так нежно он не обращался даже с любимой барабанной установкой. Он позволял ей жестко, с напором целовать себя, а отвечать ей хотел с предельной осторожностью, чтобы потом, когда она слегка успокоится, завладеть инициативой.

Красное солнце стало розовым, а темно-синяя воронка от взрыва постепенно уменьшалась.

Она понемногу успокаивалась, поняв, что хочет все же быть, как и прежде, ласковой кошечкой, а ее напористая страсть переходила к Келле, и теперь он с трудом контролировал себя. Парень, не в силах сдерживаться, сквозь зубы выдохнул ее имя и начал целовать лицо, шею, открытые плечи девушки. А она точно упала, если бы его руки не удерживали ее, прижимая к себе.

«Черт, моя маленькая стерва, перестань меня мучить!»

«Кто бы это видел!..»

Страсть и нежность распределились поровну.

На самом деле их кое-кто видел. Нет, вернее, даже целенаправленно подглядывал. Сосед Эльзы Власовны, приехавший на отдых к друзьям и являющийся по совместительству известным режиссером, в это время за забором собирал жимолость, задумчиво поедая кислые ягоды и морщась. Он давно уже ждал, когда же наконец на лоне природы на него нахлынет долгожданное вдохновение, позволяющее найти гениальную идею для нового фильма, а вдохновение явно где-то застряло и не спешило посетить режиссера.

– Ужасный мир, – пробурчал он, стряхивая с рукава прилипчивого жука. – Ничего не получается… О, а кто там прилип друг к другу, как алкаш к бутылке? – Мужчина пробрался к самому забору и присмотрелся. Высокая статная блондинка и странноватый юноша с синими волосами и хорошо развитой мускулатурой самозабвенно целовались. Можно даже сказать, диковато.

– Ух ты! – обрадовался тут же режиссер. – Какой страстный поцелуй! Чувственный! Дикий! Они словно высасывают друг из друга жизненную силу! Нет, просто прелестно – сколько эмоций! Огненные люди! Верю! Верю! Верю! – мысленно обращаясь к небезызвестному своему коллеге прошлого века – Станиславскому, возопил руководитель театра. – Какой накал чувств!

Ниночка и Келла восторженного «Верю!» не слышали, настолько сильно они были заняты друг другом. Нинка, еще только недавно бившая молодого человека по щекам, гладила одной рукой Келлу по лицу, по волосам, по плечам, по груди, не забывая другой вцепляться в широкую спину парня ногтями. Зачем – она не знала. Девушка не хотела причинить ему боль, она желала доказать и себе, и ему, что синеволосый музыкант – ее собственность.

Он хотел доказать обратное. И делал это то с помощью ласки, то с помощью воистину огненного напора.

Они оторвались друг от друга минут через пятнадцать. С большим трудом и явно каждый желая где-нибудь уединиться вновь.

– Попроси прощения, – дрожащим голосом произнес парень, не отпуская пальцев девушки. Если бы она искренне извинилась, он бы тоже простил ее, наплевав абсолютно на все.

– Ты попроси, – прошептала растрепанная Нинка. Келле безумно нравились ее длинные светлые волосы. И он постоянно запускал в них руки или играл с прядями.

– Ты виновата больше.

– Ты.

Он сдвинул темные брови и отпустил ее ладонь, а девушка судорожно вздохнула.

– Это твоя вина, – упрямо произнесла она, отходя на шаг назад. – Ты первый начал. Проси ты.

– Тогда, – барабанщик перешел на хриплый шепот – его голос совсем сорвался, – мы больше никогда не увидимся. Обещаю.

Нинка только кивнула ему, не осознавая, что происходит. А музыкант, на прощание прикоснувшись лбом ко лбу Ниночки, скрылся за углом.

– Я что, цыганка Рада? – вдруг произнесла вслух Журавль, вспомнив свободолюбивую героиню Горького. – Что за больное чувство гордости? Что я делаю, Nзапрещено цензуройN?

Дата добавления: 2015-08-09