Глава 3. В тринадцатый день третьего месяца императорские астрологи наложили запрет на

В тринадцатый день третьего месяца императорские астрологи наложили запрет на путешествия. Двор не возражал, потому что день этот был мало привлекателен для прогулок. Не по сезону теплая погода привела к тому, что почти весь февральский снег растаял, оставив на улицах грязную кашицу. По небу неслись лилово-серые тучи, подгоняемые верховным ветром, а низко нависшие над городом длинные полосы тумана придавали ему мрачный и зловещий вид.

На улицах нельзя было встретить ни одного придворного. Даже главная улица Судзаки-Одзи опустела, если не считать немногих одетых в соломенные дождевые плащи и широкие шляпы работников лавок, которые торопились попасть в седьмой округ. Три полумертвые от голода собаки бежали по лужам, разбрызгивая воду, и оскаливали клыки, угрожая призрачным фигурам, которые на самом деле являлись лишь клоками развиваемого дождем тумана. Киото был словно заколдован, и приезжий с трудом поверил бы, что это и есть знаменитый «Город пурпурных холмов и хрустальных ручьев»: низкие облака укрывали от взоров окружающие столицу холмы, а «серебряные струи родников» ливень превратил в потоки мутной воды.

Тайра Кийомори, Первый министр двора, находился один в открытом южном зале дворца в своем богатом поместье Рокухара. Он был низкого роста, но широк в плечах, что называется, приземист. Двенадцать лет тому назад, в пятьдесят один год, лидер рода Тайра принял монашество и обрил голову. Голый череп, толстая шея, крупный нос и полные чувственные губы придавали Первому министру вид физически сильного человека, несмотря на его возраст. Он был одет в короткий плащ из толстой желтой ткани, а под него надел зеленую нижнюю одежду, которая проглядывала через широкие рукава. Хотя Кийомори провел это утро в одиночестве, голову его украшала официальная черная шелковая повязка – кобури. На коленях Первого министра лежал веер.

Кийомори приказал убрать все ширмы, делившие зал, и сидел, скрестив ноги, в торжественной позе на помосте-возвышении. Единственными уступками комфорту были плетеная циновка и обитая шелком подставка для локтя. Кроме двух не горевших угольных жаровен и керамической вазы с лиловыми цветами ничто не нарушало чистоты линий темных лакированных досок пола, которые доходили до внешней стены. Вся огромная комната вокруг хозяина дворца была пуста. Он настоял, чтобы бамбуковые занавеси на южной стене были подняты: Кийомори подставлял себя стихиям.

– Я чувствую, что мои дни близятся к концу, и хочу жить в единении с природой, – сказал Кийомори. – Ветер согревает мои кости, а вид и шум дождя наполняют мою душу покоем.

Хейроку, почтенный старый дворецкий Первого министра, переглянулся с лекарем – знатоком начал «инь» и «янь». Оба были встревожены, но Кийомори говорил так разумно, что они не решились возражать.

Глава рода Тайра уже несколько месяцев вел себя странно. Никто не мог сказать, в какое настроение он придет в следующую минуту. Мечтательное состояние Кийомори в любой миг могло смениться необузданным бешенством, – и горе тому, кто в этот момент находился в пределах его досягаемости. Эти трудные дни нелегко дались его семье, свите и прислуге. Однако сегодня Первый министр был спокоен и занят своими мыслями; слуги из осторожности вели себя тихо. Никто не осмеливался потревожить всесильного вельможу.

Первый министр молча сидел, глядя, как дождь покрывает рябью поверхность пруда, когда вошла фрейлина его жены со свитком. Лакеи, ожидавшие вспышки сановного гнева, были несколько разочарованы, когда он невозмутимо принял письмо. Толстыми пальцами левой руки Кийомори взял свиток, а правой потрепал девушку по щечке.

– Как твое имя, дитя мое? – спросил он.

– Шимеко, – ответила фрейлина.

– Подожди, маленькая Шимеко, – произнес Первый министр, снимая ленту малинового цвета с плотной темно-красной бумаги.

– Моя жена, Хатидзё-но-Нии-Доно, требует встречи со мной, – громко сказал Кийоморо. – Как странно! Она уже несколько недель не выходит из своих покоев, а теперь объявляет, будто должна сказать мне что-то важное. Чего может хотеть глупая женщина?

Первый министр подмигнул Шимеко, которая опустилась на колени перед помостом, блеск ее глаз говорил о веселом нраве фрейлины и намекал на ее доступность. Под взглядом Кийомори она опустила ресницы и вздрогнула.

Первый министр вздохнул: молодые женщины больше не считают его привлекательным. Было время, когда такой разговор прошел бы иначе…

Тайра-но-Асон Кийомори из Рокухары! Даже в императорском дворце это имя произносилось с уважением. Его сыновья имели второй и третий разряды в придворной табели о рангах, шестнадцать ближайших родственников занимали высокие посты. Ни у кого при дворе не было больше власти, чем у Кийомори. И не только знатное происхождение помогло ему завоевать такое положение. Нет – дар предвидения и расчет. Много лет назад министр проявил прозорливость, сколотив особый отряд стражников из юношей от четырнадцати до шестнадцати лет, которые обходили улицы Киото, проверяя лояльность населения. Стражников насчитывалось около трехсот, их отличали по короткой стрижке и красной одежде. Они проникали в каждый закоулок города: в гостиницы, в дома удовольствия, в торговые места и даже в спальни горожан. Гвардия Кийомори давала отчет только ему самому. Власть! Он крепко держал ее в кулаке и умело пользовался ею. Многие из менее удачливых самураев завидовали ему, но сидели тихо, опасаясь молодчиков в красном.

Потом сановник заболел и стал бояться загробного мира. Кийомори не был религиозным. Это он нанес поражение монахам храма Дзион в 1146 году. Это он спустя десять лет сражался против святош во, время войны Хоген. Но позже болезнь и страх смерти заставили Кийомори изменить свои взгляды. В пятьдесят один год он начал чувствовать ужасные спазмы и боли в животе, его лицо побагровело от сжигавшего тело сильного жара. Стали поговаривать, что болезнь ниспослана ему как возмездие за действия против служителей веры. Он дал монашеский обет в Энряку-дзи и принял сан светского священника.

Сутры, молитвы, жертвоприношения, очистительные обряды сделали свое дело: он излечился. Жар спал, спазмы прекратились – Кийомори вернулся к прежнему образу жизни: слишком много ел, слишком много пил и, не обращая внимания на недовольство двора, посещал дома удовольствия…

Кийомори хмуро взглянул на Шимеко: против своей воли девушка напомнила ему, что он стар и смертен. Первый министр почувствовал, что у него начинается очередной приступ неуправляемого бешенства. Он сделал над собой усилие и улыбнулся Шимеко той улыбкой, которая когда-то очаровывала всех. Она пришла в ужас.

– Передай Нии-Доно, что я приму ее сейчас же, – сказал Первый министр и содрогнулся от ярости: девушка не ответила на его слова. – Сейчас же!

Шимеко торопливо попятилась, не вставая с колен и прижавшись лбом к полу.

Кийомори снова вздохнул. Это конец. Он понимал, что обречен, – по приступам дрожи в руках, по острой боли, сжигавшей внутренности, по нахлынувшему волной жару, от которого горело лицо и тело покрывалось испариной.

Утреннее спокойное настроение исчезло. Теперь шум дождя вызывал у Кийомори головную боль, а мягкий жемчужно-серый свет, струящийся из сада, резал глаза.

Несчастливый день.

Кийомори попытался успокоить себя, раздумывая о чем-либо. Его мысли, блуждая, переходили с одного предмета на другой. Был ли он прав, когда использовал политическое давление, чтобы заставить монахов действовать против Йоши? Конечно, сказал он себе. Для этого и существует политическая власть. Пусть Дзёме и монахи зарабатывают ее поддержку. Йоши – человек Йоритомо, монахи подвластны Кийомори. Первый министр беспокойно пошевелился. В какой степени его нынешняя болезнь вызвана злыми чарами? Потеря князя Чикары была сильнейшим ударом: с его помощью Кийомори держал в руках Совет.

Без Чикары семейство Тайра стало гораздо слабее. Кроме того, смерть князя явилась унижением всей семьи. Как Йоши смог победить лучшего бойца Тайра? Неужели у него есть помощник в мире духов? Если так, Кийомори обязан ответить на это религиозной мощью монахов. Они окажутся сильнее колдуна-самурая. Они не могут не победить!

Мысли Кийомори вернулись к настоящему моменту. Где эта проклятая баба? Сначала прислала глупую девчонку, обеспокоила его, а теперь заставляет себя ждать. Первый министр стал лихорадочно обмахиваться веером, пытаясь ослабить жар, исходивший от его бритой головы. Это не помогало: жар шел из какой-то точки в глубине живота. Какой-то дух терзал его, вгрызаясь в важнейшие для жизни части тела.

– Я пришла узнать о вашем здоровье, мой господин.

Это была Нии-Доно. Она неслышно проскользнула в зал и опустилась на колени перед помостом. Супруга Кийомори была миниатюрной: тонкой в кости, низкой ростом и худощавой. Ее густые, расчесанные на пробор волосы опускались как два мощных пепельно-черных крыла и почти достигали пола. Лицо красавицы было широким в середине, но под скулами обнаруживались глубокие впадины. Когда Нии-Доно говорила, обнажались мелкие зубки, аккуратно окрашенные в черный цвет смесью железа и дубильной кислоты. Белая пудра делала лицо жены Первого сановника похожим на маску.

За свою жизнь Нии-Доно привыкла к власти, научившись безжалостно и умело применять ее для достижения своих целей. Однако она понимала, что с Кийомори шутить нельзя и что, поскольку она женщина, ее власть – лишь отражение могущества ее супруга. Жизнь не всегда бывала легкой и приятной для Хатидзё-но-Нии-Доно. Даже звучное имя женщины всего лишь отражало ее положение в обществе: оно означало «дама второго разряда с Восьмой улицы». И это высокое звание она получила благодаря своему браку с Кийомори. Да, всем, что она имела, Нии-Доно была обязана своему мужу, и она полностью подчинялась ему, хотя иногда втайне бывала им недовольна.

Кийомори поджал губы и сквозь стиснутые губы прошипел:

– Ты выводишь меня из терпения, женщина. Ты просила встречи со мной по важному делу. Говори же, пока я не рассердился.

– Прости меня, мой господин. Я не стала бы нарушать твой покой, если бы не думала о твоих интересах. Меня волнует твое здоровье, и я почувствовала насущную необходимость справиться о нем.

– Да уж, важная причина, чтобы ворваться сюда, – в голосе Кийомори открыто звучала издевка.

– Думаю, что да. Мой господин, я боюсь обидеть тебя, но все же хочу рассказать тебе свой сон, от которого я пробудилась в слезах.

Нии-Доно остановилась в нерешительности. Она знала, что Первый министр верил вещим снам, но ждала его знака, чтобы продолжить.

У Кийомори болела голова. Он хотел было прогнать жену прочь, но… любопытство пересилило. Министр благосклонно кивнул.

– Я видела во сне загробный мир и его грозного царя Эмму-О, который посылал за тобой огненную колесницу. Я попыталась проснуться, но силы ада не отпускали меня. Колесница была ужасна; когда она въезжала в ворота Рокухары, желтое пламя освещало небо, а ее колеса гремели как гром. Жуткую карету сопровождали два чудовища, одно с конской, другое с бычьей головами.

Кийомори широко открыл глаза. Сон казался министру отвратительным, но он вдруг обнаружил, что жадно вслушивается в слова жены.

– Ну! – шипящим голосом произнес он. – Что же произошло потом?

– Я содрогнулась, когда узнала, что духи хотят забрать тебя! «Почему? – закричала я. – Он хороший человек!» Они сказали, что у тебя дурная карма. За то, что ты сжег пятидесятиметровую статую Вайрачаны в храме Кофуку-дзи, царь Эмма-О приговорил тебя к вечным мукам в самом жарком из подземелий ада – Авити, где грешники заживо горят и вновь возрождаются для неимоверных страданий!

Кийомори застонал. Даже Баку, пожиратель снов, отказался бы проглотить такое видение!

Монахи Кофуку-дзи ненавидели Кийомори. Из-за их чар он теперь обречен был на мучительную смерть. Но если бы не давление со стороны Минамото, храм не был бы сожжен. Это они, его враги Минамото, виновны в святотатственном действе. Они, а не он!

Кийомори глядел на жену, не видя ее, и лишь наполовину понимал ее слова.

– Проснувшись, я тут же приказала послать дары во все храмы. Монахи горы Хией читают сутры у всех алтарей. Делается все, чтобы спасти твою душу.

– Уходи! – крикнул Кийомори. Его шея раздулась, капли пота потекли по лицу, кожа побагровела от гнева.

Нии-Доно торопливо попятилась к выходу. Она рассказала свой сон не только из добрых побуждений, искренней заботы о нем, но и с некоторой долей злорадства. Ее чувства к мужу всегда были двойственными, но все же она любила его за нежность, которую он проявлял к ней раньше, и за высокое положение, которое занимал теперь. Не многие женщины достигали второго разряда, и она добилась такой чести только как жена Кийомори.

Двигаясь к выходу, Нии-Доно увидела, что из ее мужа словно мгновенно вышел раздувавший его тело воздух. В какой-то миг из грозного вельможи он превратился в сморщенного старика. Нии-Доно испуганно всплеснула руками и кинулась обратно, но старец остановил ее.

– Нет! Поди прочь!

Голос мужа был скрипучим, брови хмуро сдвинуты: он теперь походил на владыку ада из ее сна. Он прикрыл глаза и пробормотал шепотом, тихим и невнятным, словно поскрипывание сырого шелка: «Минамото Йоритомо, – пробормотал он, и потом: – Тадамори Йоши…»

Когда Нии-Доно почти бегом возвращалась к себе в северное крыло здания, эти два имени эхом звучали в ее мозгу. Она поняла, что терзало ее супруга. Да, поняла. Это произошло двадцать лет назад… потом событие назвали восстанием Хейдзи. Отряды клана Минамото напали на столицу и подожгли дворец Сандзё, пытаясь похитить императора. Они потерпели неудачу благодаря стойкой обороне и блестящей контратаке, которыми руководил Кийомори. Он нанес врагу поражение, убил главу семейства и получил возможность уничтожить весь род. Медленно и последовательно Первый министр захватывал в плен видных членов семейства Минамото и обезглавливал их. Он казнил почти всех, когда Токива Годзен, вдова убитого им вождя, упросила Кийомори пощадить ее малолетних сыновей.

Нии-Доно мрачно усмехнулась. Она предупреждала мужа, но сияющая красота Токивы ослепила Кийомори и заставила совершить самую большую ошибку его жизни. Словно распалившийся жеребец, он пошел против воли жены, взяв Токиву в наложницы.

Старый дурак изгнал Йоритомо, старшего сына Токивы, из Киото и пощадил остальных. Теперь великодушие оборачивается против него. Ничего удивительного, что в гневе Кийомори выкрикнул ненавистное имя. Ибо теперь Йоритомо подсылает к членам рода Тайра наемных убийц вроде Тадамори Йоши, пытаясь уничтожить все, что создано Первым министром.

Нии-Доно почувствовала, как слезы смывают белую пудру с ее щек. Бедный супруг! Страдает из-за доброго поступка. Лицо женщины стало жестким – маска, выражающая решимость. Она поможет мужу. Она знает, что делать. Первым будет Йоши, потом она подумает о Йоритомо.

Нии-Доно хлопнула в ладоши, вызывая фрейлину. Шимеко тут же явилась на зов.

– Собери сыновей, – приказала госпожа, – Я желаю, чтобы они были здесь в час кабана, то есть в десять утра. Мне нужно передать через них особый приказ красным стражникам.

Дата добавления: 2015-08-18