От психологии к метафизике

Современному интеллектуалу не составляет особого труда уяснить, что символизм мифологии имеет психологический смысл. В частности, после работ психоаналитиков почти ни у кого нет сомнений ни в том, что мифы и сновидения имеют одну природу, ни в том, что сновидения являются симптомами психической динамики. Зигмунд Фрейд, Карл Г. Юнг, Вильгельм Штекель, Отто Ранк, Карл Абрахам, Геза Рохейм и многие другие на протяжении нескольких последних десятилетий получили обстоятельно документированные новейшие данные для истолко­вания сновидений и мифов; несмотря на различия во взглядах этих ученых, они едины в рамках одного крупного современного направления благодаря общим принципам, образующим изряд­ный концептуальный массив. С открытием соответствия между логикой и законами построения сказок и мифов, с одной стороны, и сновидений – с другой, долго дискредитируемые химеры архаи­ческого человека драматическим образом выдвинулись на передний план в современном сознании.

Таким образом, сказочное повествование – которое претен­дует на описание жизненного пути легендарных героев, могу­щества божественных сил природы, духов смерти и тотемов предков данного рода – есть не что иное, как символическое выражение бессознательных желаний, страхов и конфликтов, лежащих в основании сознательных моделей человеческого поведения Другими словами, мифология есть психология, ошибочно прочитанная как биография, история и космология. Современный психолог может восстановить ее подлинные денотации, как бы вернувшись к языку оригинала, и таким образом спасти и сохранить для современного мира богатый и вырази­тельный документ о глубинных силах человеческого характера. Высвеченные здесь, как в флюороскопе, основания раскрыли саму подоплеку загадки Homo sapiens – западного и восточно­го, первобытного и цивилизованного, современного и архаич­ного Целый спектакль разворачивается перед нами. Мы долж­ны лишь прочитать его фабулу, с ее постоянными ходами и их вариациями, и тем самым прийти к пониманию глубинных сил, которые предопределяют главные линии человеческой судьбы и по – прежнему продолжают влиять на всю нашу частную и общественную жизнь.

Но если мы попытаемся охватить всю полноту смысла этих бесценных документов, то нам придется признать, что мифы не во всем сопоставимы со сновидениями. Их образы берут начало из одного источника – бессознательного нагромождения фан­тазий, язык их один и тот же, но мифы отнюдь не являются спонтанными продуктами сна. Напротив, их правила построения сознательно контролируемы. А их предназначение состоит в том, что они служат полновесным образным языком общения с традиционной мудростью. Это справедливо уже для так назы­ваемой первобытной народной мифологии. Ни прорицающий в трансе шаман, ни посвященный жрец не были так уж наивны, владея и мудростью мира, и, аналогично, премудростями обще­ния. Метафоры, на основе которых они жили и которыми оперировали, были плодом глубоких раздумий, поисков и столк­новений мысли на протяжении столетий – даже тысячелетий; более того, целые сообщества всецело полагались на них в своем строе мысли и в жизни. Ими задавались культурные пат­терны. Молодежь обучалась, а старики передавали мудрость благодаря изучению, приобщению и постижению их иниции­рующих по своему воздействию форм. Ибо они актуализировали и приводили в действие все жизненные энергии человеческой психики. Они связывали бессознательное с полем практичес­кого действия – не иррационально, по законам невротической проекции, а напротив, способствуя проникновению зрелого и трезвого практического понимания реального мира (в качестве контролирующей инстанции) в царство детских желаний и страхов. И если это справедливо даже для сравнительно прос­той народной мифологии (системы мифов и ритуалов, в кото­рых черпали силы первобытные племена, жившие охотой и рыболовством), то что мы можем сказать о таких поистине космических метафорах, которые нашли выражение в великих эпических поэмах Гомера и Божественной комедии Данте, в Книге Бытия и вечных храмах Востока? Вплоть до последних десятилетий люди находили в них опору в жизни и вдохновение в философии, поэзии и искусствах Если уж к этому наследию символов обращаются непревзойденные мастера духа, – Лао Цзы, Будда, Зороастр, Христос или Магомет, – используя их как средство выражения глубочайшей морали и метафизичес­кого учения то ясно, что перед нами вершины сознания, а не бездны тьмы.

Иллюстрация XVII. Источник жизни (Фландрия).

Иллюстрация XVIII. Лунный царь и его подданные (Южная Родезия)

Итак, дабы охватить полноценный смысл традиционных мифологических образов, мы должны уяснить, что они являют­ся не только симптомами бессознательного (каковыми действи­тельно являются все человеческие мысли и действия), но вмес­те с тем осознанным и преследующим определенный замысел утверждением неких духовных принципов, остающихся неиз­менными на протяжении всей человеческой истории, как неизмен­ны физическая форма и нервная система самого человека. В самом кратком изложении, универсальная доктрина учит, что все видимые структуры мира – все вещи и существа – являются результатом действия вездесущей силы, из которой они исходят, которая их поддерживает и наполняет собою, покуда длится их манифестация (явленность в мире), и в которую они должны вернуться, чтоб раствориться в ней. Это – сила, извест­ная науке как энергия, меланезийцам как мана, индейцам пле­мени сиукс как ваконда, индусам как шакти и христианам как могущество Господне. Ее проявление в психике психоанали­тиками определяется как либидо¹. Ее космическое проявление – структура и всеобщий поток самого универсума.

Постижение источника этого недифференцированного, хотя всецело атомизированного субстрата бытия искажено самими органами восприятия. Формы чувственности и кате­гории человеческого мышления², будучи сами проявлением этой силы³, так ограничивают наш разум, что обычным образом невозможно не только видеть, но даже умственным взором проникнуть по ту сторону многокрасочного, быстротечного, бесконечно разнообразного и умопомрачительного феноменаль­ного спектакля. Функция ритуала и мифа в том и состоит, чтобы – с помощью аналогии – сделать возможным, а затем и все более простым столь резкий переход. Формы и понятия, доступные разуму и чувствам, представлены и упорядочены здесь таким образом, что в них читается намек относительно истины или же откровения, ждущего по ту сторону. Далее, когда условия для медитации заданы, индивид остается один. Миф – это еще не последний предел, последний есть откровение – пус­тота или бытие по ту сторону категорий⁴ – небытие, в которое разум должен сам погрузиться и раствориться в нем. Следова­тельно, и Бог и боги представляют собой лишь надлежащие средства – будучи сами по себе той же природы, что и весь мир форм и имен, но выражая невыразимое и будучи предельно со­отнесенными с ним. Они являются просто символами приводя­щими в движение и пробуждающими дух и зовущими его по ту сторону самих себя⁵.

Небеса и ад, Золотой Век и Олимп, – эти и все другие оби­тели богов интерпретируются психоанализом как символы бес­сознательного. Таким образом, ключ к современным системам психологической интерпретации следующий метафизическая реальность = бессознательное. Как утверждал Иисус «Ибо вот, Царствие Божие внутри вас есть»⁶. Действительно, «падение» сверхсознания в состояние бессознательности как раз и явля­ется смыслом библейского образа грехопадения. Сужение соз­нания, в силу чего мы видим не источник универсальной силы, а лишь феноменальные формы как отражение этой силы, ни­звергает сверхсознание в бессознательное, и в этот же момент и посредством подобного символа создает этот мир. Спасение состоит в возвращении к сверхсознанию и, вместе с тем, в рас­творении в нем, исчезновении мира. Это и есть великая тема и формула космогонического цикла – мифический образ явления мира его манифестации, и последующего возвращения в неяв­ленное состояние. Равным образом, рождение, жизнь и смерть индивида можно рассматривать как погружение в бессознатель­ное и возвращение. Герой – это тот, кто знает и представляет в мире зов сверхсознания, которое проходит сквозь все творение, оставаясь более или менее бессознательным. Приключение героя представляет тот момент в его жизни, когда он достигает прос­ветления – кульминационный момент, когда он, еще будучи жив, обнаруживает и открывает дорогу к свету по ту сторону темных стен нашего бренного существования.

Таким образом, космические символы представлены в духе умопомрачительно возвышенного парадокса. Царство Божие «внутри вас есть», но также и вне, и несмотря на это, Бог есть лишь надлежащее средство, призванное пробудить спящую принцессу, душу. Жизнь есть ее сон, смерть – пробуждение. Герои, пробуждающий свою собственную душу, сам есть лишь надлежащее средство своего собственного растворения в ничто. Бог, пробуждающий душу к жизни, тем самым являет собой свою собственную смерть.

Пожалуй, наиболее выразительный из всех возможных символов этой тайны состоит в распятии бога, в жертвоприношении бога, «себя же себе самому»⁷. В однозначном прочтении смысл этого символа состоит в переходе феноменального героя в область сверхсознания тело, наделенное пятью чувствами – подобно Принцу Пяти Оружии, пятикратно плененному вели каном – пятикратно отмечено (пригвожденные руки и ноги, и голова увенчанная терновым венцом) и распято на кресте поз­нания жизни и смерти⁸ Но кроме того, Бог своей волей нисходит в мир и предает себя этой феноменальной агонии Бог принимает на себя жизнь человека, и человек освобождает Бога в себе самом в точке пересечения поперечин того же са­мого «совпадения противоположностей»⁹, на пороге той же самой солнечной двери, через которую Бог низошел, а Человек вознесся – каждый питая собою другого¹⁰.

Современный исследователь может, конечно рассматривать эти символы как угодно, то ли как симптом невежества других людей, то есть как знак его собственного невежества, то ли в терминах сведения метафизики к психологии или vice versa. Традиционный подход позволял рассматривать их в обоих смыслах. Во всяком случае, они, несомненно, являются испол­ненными смысла метафорами судьбы человека, человеческой надежды и веры и глубокой человеческой тайны.

Дата добавления: 2015-08-18