Журналистика в сороковые годы 5 страница

Постоянным стихотворцем «Маяка» был Борис Федоров, известный своими доносами на прогрессивные журналы. Достаточно указать на опубликованную им в «Маяке» басню-донос «Крысы», которая была направлена против Белинского и «Отечественных записок», чтобы понять, какого рода произведениями (их называли «юридическими») не пренебрегал этот охранительный журнал в борьбе со своими врагами.

Философией ведал в «Маяке» Бурачек. Он беспощадно расправлялся с ней и призывал за разрешением всех важнейших задач человеческого ума обращаться к религии. «Если философию ограничить наукою об уме, так о боге и помина не будет!..» – писал Бурачек. И для истинного христианина философия – «одно пустословие, потому что важнейшие ее вопросы давно уже решены» (1840, №9; 1842, №6).

Русской литературе, утверждал «Маяк», явно недостает религиозности, «патриотизма», «народности». В статьях Мартынова о Пушкине говорилось: «Не ищите у Пушкина религиозности: его умели отвратить от нее». Поэтому «тот, кто призван был воссоздать русскую поэзию (Пушкин), именно тот уронил ее по крайней мере десятилетия на четыре» (1845, № 7, 12). В творчестве Лермонтова «Маяк» увидел лишь «клевету на целое поколение людей» и «проповедь отвратительного эгоизма и пессимизма». Гоголь и современная русская литература получают еще более отрицательную оценку: «Литература дошла до разжиженного состояния», «все пороки, все мерзости человечества поступили в число материалов для изящных произведений».

Необходимо отметить, что в «Маяке» принимала участие группа украинских писателей: Квитка-Основьяненко, Гулак-Артемовский, Тихорский и др. Т. Г. Шевченко опубликовал в «Маяке» отрывок из драмы «Никита Гайдай» и поэму «Бесталанный» (1842, №5 и 1844, №14). Сотрудничество в «Маяке» писателей-украинцев объясняется стремлением редакции журнала объединить на основе «официальной народности» культурные силы славянских народов России. Участие Шевченко носило случайный характер и связано, видимо, с тем, что П. Корсаков был цензором «Кобзаря». К творчеству Шевченко журнал относился очень осторожно. В развернутой рецензии на «Гайдамаков» Н. Тихорский разъяснял, что Шевченко смотрит на историю глазами язычника, а не христианина, что в его поэме представлена «картина», может быть, и близкая к природе, но не очень поэтическая, и призывал «певца «Гайдамаков» обратиться к миру духовному» (1842, № 4).

Откровенное мракобесие, проповедуемое «Маяком», заставляло отгораживаться от него даже издателей реакционных журналов. А передовые журналы, не имея острой необходимости, да и возможности полемизировать с «Маяком», ограничивались обычно короткими насмешливыми замечаниями по поводу фантастического издания, обретающегося на «заднем дворе литературы». Популярностью пользовалась эпиграмма на «Маяк», сочиненная Соболевским:

«Просвещения Маяк»

Издает большой дурак,

По прозванию Корсак,

Помогает дурачок,

По прозванью Бурачок.

В 1840 г. «Маяк» имел 800 подписчиков. С каждым годом число их уменьшалось, и в 1845 г. журнал вынужден был прекратить существование.

в начало

«Москвитянин»

Рост и усиление в сороковые годы демократической русской журналистики вызвали тревогу правящих классов России. На борьбу с ней выступает охранительная печать. В 1841 г. состав ее пополнился новым изданием – журналом «Москвитянин». Редактором и издателем его был профессор Московского университета М. П. Погодин, а руководителем критического отдела – Профессор С. П. Шевырев.

Книжки нового журнала состояли из нескольких отделов: «Духовное красноречие», «Изящная словесность», «Наука», «Материалы для русской истории и истории русской словесности», «Критика и библиография», «Славянские новости», «Смесь» («Московская летопись», «Внутренние известия», «Моды» и т. п.).

Руководители «Москвитянина» были тесно связаны с церковными кругами и придавали большое значение отделу «Духовное красноречие». В нем печатались проповеди митрополита Филарета и других духовных ораторов, помещались материалы из истории церкви и обширные рецензии на книги по вопросам религии. Участие духовенства руководители «Москвитянина» старались всемерно расширить.

Усиленно приглашали они сотрудничать в журнале и университетских профессоров. Однако, кроме самих Погодина и Шевырева, участие в журнале приняли лишь те их коллеги, кто придерживался казенно-православных убеждений (И. И. Давыдов, Я. А. Лешков, О. М. Бодянский). Отдел «Наука» заполнялся преимущественно историческими заметками и рецензиями Погодина и не блистал име­нами, а в «Критике и библиографии» подвизался преимущественно А. Студитский, малообразованный корректор университетской типо­графии.

Едва ли не самым слабым отделом «Москвитянина» в 1840-е годы был отдел «Изящная словесность». Читатели неоднократно жаловались на сухость и ученость издания, на то, что его беллетристика незначительна и бесцветна. В журнале участвовали литераторы консервативные по убеждениям и весьма устарелые по характеру творчества, – М. А. Дмитриев, А. С. Стурдза, Ф. Н. Глинка. Их произведения не отличались какими-либо художественными достоинствами, но были строго выдержаны в духе «православия, самодержавия, народности».

«Москвитянин» был органом «официальной народности». Сущность его направления раскрывалась уже в первых номерах журнала и прежде всего в статье Шевырева «Взгляд русского на образование Европы», которую с полным основанием можно считать программой «Москвитянина».

В единоборстве Запада и России, этих двух противостоящих друг другу миров, видит Шевырев основу современной истории. Все страны Запада выполнили свою историческую миссию и теперь им грозит судьба Эллады и Рима. Особенно подробно останавливается критик «Москвитянина» на характеристике Франции. Эта страна заражена страшным «недугом государственности» – революцией. Следы революции видны повсюду: и в «разврате личной свободы», и в падении религиозности в народе, и в упадке науки, школы, искусства. Литература Франции подавлена политикой и торговлей, в ней развились продажность и политиканство. Не лучше обстоят дела и в Германии: эта страна «болеет реформацией»; во Франции разврат, буйство, анархия в обществе, в Германии – в общественной мысли. Немецкая философия оторвалась от религии, поставила себя выше веры и оказывает губительное влияние на всю культуру Германии.

И только Россия призвана спасти человечество, повести его за собой. Она не болела ни революцией, ни реформацией и сохранила национальные начала «православия, самодержавия, народности». «Тремя коренными чувствами, – пишет Шевырев, – крепка наша Русь, и верно ее будущее. Муж царского совета, которому вверены поколения образующиеся, давно уже выразил их мыслию»; это – «древнее чувство религиозное, чувство ее государственного единства и сознание своей народности». Так Шевырев заключает статью, открыто указывая на официального вдохновителя своего «Взгляда» – министра народного просвещения С. С. Уварова.

Официальный и реакционно-дворянский характер убеждений «Москвитянина» очевидны. От такого журнала, как «Маяк», жур­нал Погодина и Шевырева отличался, в сущности, только большей ученостью и меньшей откровенностью и наивностью своего обскурантизма. Впрочем, иногда раболепие «Москвитянина» и его угодничество перед власть имущими проявлялись очень открыто. Так, Шевырев, Давыдов и Погодин не видели ничего предосудительного в сочинении восторженных и льстивых описаний «литературных вечеров» и бал-маскарадов у московского генерал-губернатора или «академических бесед» в Поречье – усадьбе министра Уварова – и часто «украшали» ими свой журнал. «Холопы знаменитого села Поречья», – называл Погодина и Шевырева Белинский.

С первого же года своего существования «Москвитянин» повел ожесточенную войну с «Отечественными записками» и лишь изредка по частным вопросам выступал против «журнального триумвирата», совершенно избегая полемики с «Маяком». По сути, всегда и во всем – в общем направлении, в философских и исторических статьях, в критике, в поэзии и прозе, во всех своих выступлениях, даже не имеющих прямого полемического назначения, – «Москвитянин» противостоял идеям Белинского и Герцена.

В январской книжке «Москвитянина» за 1842 г. была помещена статья Шевырева «Взгляд на современное направление русской литературы». Первую часть ее автор посвятил характеристике «темной стороны» русской литературы, в которой, как средневековые разбойничьи банды, господствуют торговые журнальные компании, опирающиеся на безымянных писак. В сатирическом портрете лите­ратора-промышленника критик «Москвитянина» обобщил характерные черты литературных дельцов – Булгарина, Греча, Сенковского, Полевого. Вместе с тем в статье Шевырева было много грубых, ожесточенных выпадов против Белинского, и в них именно заключалась главная цель автора. Основной задачей критики «Москвитянина» становится не борьба с «торговым направлением» в русской литературе, а борьба против Белинского и его школы с позиций «официальной народности».

В ответ на новое нападение «Москвитянина» Белинский выступил в «Отечественных записках» с памфлетом «Педант», посвященным Шевыреву. Один из блестящих образцов полемического мастерства Белинского – «Педант» – значительно подорвал репутацию и популярность «Москвитянина».

За противоречиями литературных и исторических мнений скрывалась, разумеется, борьба общественно-политических направлений, непримиримая и беспощадная. Выступления против «Отечественных записок» и «Современника» должны были неизбежно стать одной из главных задач журнала, отвечавшего «видам правительства». В 1848 г. созданный правительством «меншиковский комитет» пришел к заключению, что «Москвитянин» – «орган весьма чистого направления», о чем свидетельствует его «постоянное состязание с «Отечественными записками» и «Современником».

«Москвитянин» пользовался некоторой популярностью у читателей только в первые два-три года своего издания. Затем интерес к нему исчезает: количество подписчиков падает до 300–400, и он влачит довольно жалкое существование.

Погодин стремился поднять журнал преимущественно переменами в руководстве изданием. На посту редактора «Москвитянина» с 1845 по 1850 г. успели побывать, кроме самого Погодина, И. В. Киреевский, А. Е. Студитский, А. Ф. Вельтман. Однако ни удержаться на этом посту, ни упрочить положения журнала никто из них не смог.

В конце 1840-х годов «Москвитянин» был близок к закрытию. Но затем дела журнала неожиданно начинают поправляться, число подписчиков поднимается до 500 в 1850 г., до 1100 в 1851 г., и в течение трех-четырех лет «Москвитянин» пользуется относительным успехом.

Возрождение погодинского журнала связано с участием в нем А. Н. Островского и литературно-критического кружка, который образовался вокруг известного драматурга. В этот кружок в разное время вошли литераторы Ап. Григорьев, Е. Эдельсон, Б. Алмазов, М. Стахович, Т. Филиппов, Л. Мей, Н. Берг, скульптор Н. Рамазанов, артисты П. Садовский и И. Горбунов. Своими людьми в кружке были А. Писемский и П. Мельников-Печерский.

В распоряжение Островского, Григорьева и их друзей Погодин отдал с 1851 г. художественный и критический отделы «Москвитянина». Все другие отделы журнала остались в ведении Погодина. Так в «Москвитянине» образовались две редакции: старая и молодая.

Деятельность новых сотрудников быстро сказалась на облике и характере журнала. В литературно-художественном отделе были опубликованы четыре пьесы Островского («Свои люди – сочтемся», «Бедная невеста», «Не в свои сани не садись», «Не так живи,, как хочется»), много произведений Писемского (среди них – романы и повести: «Тюфяк», «Брак по страсти», «Комик»), повесть Мельникова-Печерского «Красильниковы», повесть И. Кокорева «Саввушка», повести Григоровича («Прохожий» и «Зимний вечер») и М. Михайлова («Адам Адамыч» и «Он»), повести и пьесы А. Потехина, стихи Полонского, Щербины, Мея, Григорьева и др.

Еще более заметные изменения произошли в отделе иностранной литературы. Здесь были помещены переводы из Альфреда де Мюссе, Александра Дюма (сына) и даже Жорж Санд. Кроме того, Д. Мин опубликовал в «Москвитянине» перевод «Ада» Данте, а Григорьев и Мей – перевод «Вильгельма Мейстера» Гете.

Совсем неожиданным для «Москвитянина» было появление в нем фельетонов. Когда в апрельской книжке журнала за 1851 г. был опубликован первый фельетон Эраста Благонравова (Б. Алмазова) под названием «Сон по случаю одной комедии. Драматическая фантазия с отвлеченными рассуждениями, патетическими мес­тами, хорами, танцами, торжеством добродетели, наказанием порока, бенгальским огнем и великолепным спектаклем», читатели были поражены, и Погодину в примечаниях от редакции пришлось давать объяснения по этому поводу.

Значительные перемены произошли и в отделе литературной критики, который перешел в руки Ап. Григорьева, Эдельсона и Алмазова. Григорьев поместил в журнале два больших обзора: «Русская литература в 1851 году» и «Русская изящная литература в 1852 го­ду», а также несколько статей, из которых главные – «О комедиях Островского и их значении в литературе и на сцене» и «Русские народные песни». Иногда в качестве критика в «Москвитянине» выступал Островский. Новые руководители критического отдела стали систематически вести полемический обзор главных журналов: «Современника», «Отечественных записок», «Библиотеки для чтения», «Репертуара и Пантеона». Кроме того, Григорьев регулярно помещал в «Москвитянине» «Летопись московских театров», а Рамазанов – обозрения художественных выставок.

Не могло, естественно, остаться без некоторых изменений и направление журнала. Народность, которую пропагандировала «молодая редакция», не носила официального характера. Казенные панегирики в духе «Маяка» исчезли со страниц «Москвитянина». Направление «молодой редакции» отличалось также от славянофильства. Социально-политические проблемы, которые волновали славянофильство (отношения помещика и крестьянина, отрыв правительства Николая I от «земли», антинациональный характер русской аристократии и т. п.), почти совсем не интересовали «молодую редакцию». Чужды ей были и богословские искания славянофилов.

Однако при всех различиях между убеждениями «молодой редакции» и «официальной народности» и славянофильства, «молодая редакция» считала Погодина своим учителем, а «старшинство и авторитет» Аксаковых, Хомякова, Шевырева, Киреевских признавала «с почтением и любовью».

Теоретики «молодой редакции» отрицали понимание народности как отражения интересов, чаяний, идей трудовых классов. В статье «О комедиях Островского» Григорьев писал, что «нет существенной разрозненности в живом, свежем и органическом теле народа» и что «понятием безусловным», «в природе лежащим» является лишь народность в смысле «национальность». Такое понимание народности, естественно, заставляло «молодую редакцию» проходить мимо явлений социальной борьбы и классовых противоречий внутри нации, мимо интересов угнетенных трудовых масс. Главным носителем русской самобытности и народности Григорьев и его друзья считали патриархальное купечество.

Именно идеализация патриархальности и отрицание необходимости коренных социальных преобразований сближают «молодую редакцию» со старым «Москвитянином» и славянофильством. Только потому, что «народность» «молодой редакции» не пошла дальше ориентации на патриархальное купечество, и стало возможным сосуществование в «Москвитянине» двух редакций.

Критика «молодой редакции» во многом зависела от взглядов Шевырева, но в меру своего отхода от официальной народности ей удавалось иногда высказывать справедливые суждения. Авторы журнала смеялись над мертвыми схоластическими научными стать­ями, заполнявшими литературные издания в эпоху «мрачного семилетия», выступали против «светскости» в критике и литературе. Положительно следует оценить увлечение «молодой редакции» русской народной песней в то время, когда распространилось презрительное отношение к народному творчеству, характерное для либеральных западников. Наконец, критике «молодой редакции» удалось правильно подметить ограниченность и узость положительных идеалов Гончарова, болезненность дарования Достоевского, черты натурализма в произведениях Писемского.

На первый взгляд даже могло показаться, что Григорьев, Эдельсон, Алмазов требовали от литературы быть содержательной, правдивой, народной. Они говорили о необходимости для писателя прямой непосредственной связи с действительностью, о значении миросозерцания для художников, о народности в искусстве. Однако, употребляя понятия Белинского, критики «молодой редакции» наполняли их иным смыслом. Так, требуя от писателя прямого и правдивого изображения жизни, Григорьев в то же время утверждал, что оно доступно только тому художнику, который, подходя к действительности, «воздает должную справедливость» ее «разумным законам». Отмечая необходимость для писателя иметь идеалы и миросозерцание, «молодая редакция» основывалась при этом на реакционных принципах патриархальности, а выступая за народность в литературе, имела в виду те представления о народности, которые пропагандировала со страниц «Москвитянина».

В творчестве Гоголя «молодая редакция» выше всего ставила не критическое изображение русской действительности, а «просвечивающее сквозь отрицание сияние вечного идеала». Поэтому Григорьев положительно отозвался о «Выбранных местах» и считал самым гениальным произведением Гоголя «Рим». К сатире же Гоголя отношение «молодой редакции» было двойственным. Ее старались или смягчить и оправдать, или относились к ней с осуждением.

Писателем, который преодолел «недостатки» Лермонтова и Гоголя и сказал новое слово в русской литературе, «молодая редакция» считала Островского. Но характеристика Островского исходила из неверного во многом понимания сущности его творчества. Критики «молодой редакции» увидели в драматурге лишь выразителя направления своего кружка. Говоря о народности Островского, они имели в виду не обличение «темного царства», а сочувствие писателя патриархальным нравам. Иначе говоря, они возвеличивали слабые стороны тех комедий Островского, в которых сказалась близость его к «молодой редакции». О лучшей из пьес Островского тех лет – «Свои люди – сочтемся» – критики «Москвитянина» говорили мало и с явным неудовольствием, но зато пространно и с восхищением писали о пьесах «Не в свои сани не садись», «Не так живи, как хочется», «Бедность не порок».

Нападения на писателей натуральной школы сопровождались у критиков «молодой редакции» незаслуженными обвинениями по адресу Белинского. Григорьев писал, что «от терний мысли Белинского долго еще не расчистить поля литературы». В той же статье критик «Москвитянина» враждебно отозвался о первых литературных выступлениях Чернышевского. Он иронически характеризовал автора «Эстетических отношений искусства к действительности» как создателя «безвкусных и безобразных литературных ересей», обвинял Чернышевского в «неуважении» к Пушкину.

Сотрудничество двух редакций в «Москвитянине» продолжалось недолго. Оно прекратилось из-за постоянных трений, которые возникали между ними, в том числе и по материальным вопросам. К тому же внутри «молодой редакции» не было единства, Литературно-артистический кружок, объединившийся вокруг Островского, отличался исключительной пестротой. Сам Островский, несомненно, отдал некоторую дань воззрениям кружка, но коренные принципы «молодой редакции» не были для него органичны. «Обличительный элемент» по-прежнему оставался основой его мировоззрения и творчества. «Может быть, влияние кружка и действовало на него в смысле признания известных отвлеченных теорий, но оно не могло уничтожить в нем верного чутья действительной жизни, не могло совершенно закрыть перед ним дороги, указанной ему талантом», – писал Добролюбов об Островском в статье «Темное царство».

Столкновения двух редакций закончились разрывом Погодина с «молодой редакцией», а отсутствие единомыслия среди молодых сотрудников – постепенным распадом их кружка.

После смерти Николая I и окончания Крымской войны те самые устои, истинность и жизненность которых проповедовали и «старая» и «молодая» редакции, заколебались. В связи с этим положение журнала становится еще более тяжелым. К тому же в Москве воз­никают новые журналы: славянофильская «Русская беседа» и либерально-западнический «Русский вестник», а из «Москвитянина» уходят последние даровитые писатели: Островский, Потехин.

«Москвитянин» в агонии, – писал И. С. Тургенев С. Т. Аксакову в августе 1855 г. – Никто его не читает, и печатать в нем – значит бросить свои вещи ночью в темную яму в безлюдном месте». Только в конце 1857 г. вышли последние номера журнала за 1856 г.: «Москвитянин» окончил свое существование.

Мысль о его возобновлении долго еще не покидала Погодина, но осуществить свои намерения ему не удалось. «Насильно мил не будешь, – жаловался Погодин Шевыреву. – Времена мудреные и тяжелые... Не дают слова выговорить... Добролюбов объявляется каким-то выспренным гением. Я ничего не знаю из его сочинений».

Прекратив «Москвитянин», Погодин предпринял издание альманаха «Утро» (три сборника 1859, 1866 и 1868 гг.) и газеты «Русский» (1867–1868), но и эти издания успеха не имели.

в начало

Дата добавления: 2015-08-09