И здесь продолжалась та же история: Янош замкнулся, почти не разговаривал со мной, увивался за женщинами.

Я для него словно бы не существовала.

Как-то вечером идем мы с ним вместе к дому, где снимали комнату, и на углу, из стены полуразрушенного строения торчит железный прут. «Видишь? – указывает он мне. – На нем я повешусь, если бросишь меня».

Я бросила. Потому что любила его, и знала: останься я с ним, и мне конец. Так протягиваешь гангренозную руку – отрежьте ее, иначе сгниет все тело.

И действительно, порвав с ним, я испытала облегчение. А потом в мою жизнь вошел Миклош… Яноша я забыла, он потонул где-то в глубинах моего существа.

Он так и не смог ни к кому привязаться. Со второй женой прожил всего несколько недель. Когда его не стало…

Когда его не стало…

Оказалось, что даже последние его стихи были посвящены мне. Но, к сожалению, поздно. Для меня он давно перестал существовать, и здесь даже смерть его ничего не могла изменить.

Куда девалась великая любовь?

Обе встают. Прощальные слова еще не прозвучали, но по сути они уже прощаются. Молодая Женщина постепенно отступает назад, время от времени останавливаясь.

В лесничестве мы однажды закопали в землю бидон с топленым салом.

Как неприкосновенный запас.

Я так и не добралась до него. И не вернулась после, хотя много раз собиралась отыскать его во время военной и послевоенной голодовки. Но впоследствии рассказала об этом Миклошу, так родилась идея его пьесы под названием «Бункер». Он же и растолковал мне смысл трассирующих очередей.

В лесничестве приход русских сопровождался очередями каких-то странных, светящихся пуль…

В ноябре пятьдесят шестого, четвертого числа, на рассвете, увидев из окна эти цветные, светящиеся очереди, он сказал: сейчас начнется советское наступление, трассирующие пули указывают путь. И действительно, началось наступление.

Подвал, где мы с Мамушкой провели долгие недели на жестком ложе из деревянной калитки…

Над тем подвалом теперь находится скобяная лавка, мы с Миклошем и там побывали.

Одна женщина, которая узнала меня, подошла к нам. Мы разговорились, я видела, ей очень хочется что-то сказать мне, но она стесняется Миклоша. Наконец, улучив момент, шепнула: «Если бы вы не написали эту свою книгу, я бы и по сей день ходила по улице, не поднимая глаз».

Пыталась я разыскать и тетушку Анну, но…

Тетушку Анну, которая единственная из всех местных жителей меня приютила.

Когда я постучалась, она сказала дочери: «Мария стучит, Пресвятая Дева. Эту несчастную, безвинную душу прогнать – все равно, что Деве Марии отказать».

Я тогда об этом, конечно, не знала, но заботу ее вовек не забуду.

Ночью иногда проснусь, ощупываю стену и думаю, где я: в Коложваре, в Будапеште?

Дома, на родине, на старинном кладбище повырубили деревья. Вдоль реки, на месте прежних летних домиков понастроили панельных домов – все одинаковые, немудрено заблудиться, ни клочка живой земли, ни зелени не осталось.

Дата добавления: 2015-08-09