Плоды мести габриэля

Госпожа де Валантинуа слегка поклонилась молодому королю, небрежно кивнула Екатерине Медичи и Марии Стюарт и совсем не обратила внимания на герцога де Гиза.

– Государь, – сказала она, – вы повелели мне явиться…

Она замолчала. Независимый вид бывшей фаворитки поразил и разгневал Франциска II. Он смутился, покраснел и наконец сказал:

– Герцог де Гиз счел для себя возможным изложить вам, сударыня, наши намерения.

Диана медленно повернулась к герцогу и, увидев на его губах тонкую, издевательскую улыбку, попыталась ей противопоставить самый властный из взглядов разгневанной Юноны[62]. Но герцога не так-то легко было смутить.

– Сударыня, – низко поклонился он Диане, – королю известно, в какое глубокое горе поверг вас удар, поразивший всех нас. Он благодарит вас за сочувствие. Его величество уверен, что предвосхищает ваше заветное желание, предлагая вам сменить двор на уединение. Вы можете удалиться, когда сочтете для себя удобным.

Диана погасила пламя ярости, бушевавшее в ее испепеляющем взгляде.

– Ваше величество идет навстречу моим сокровенным мечтам. И в самом деле: что мне делать? Для меня нет ничего милее изгнания. Будьте уверены, сударь, я не стану задерживаться!

– Тем лучше, – небрежно заметил герцог, поигрывая кистями своего бархатного плаща, и добавил: – Однако, сударыня, ваш замок в Ане, подаренный вам покойным королем, – слишком светское, слишком шумное и суетливое убежище для такой, как вы, обездоленной затворницы. Вот почему королева Екатерина полагает, что ее собственный дворец в Шомоне-на-Луаре, несколько более отдаленный от Парижа, будет лучше соответствовать вашим нынешним желаниям и потребностям, и я с ней согласен. Он будет передан в ваше распоряжение, как только вы пожелаете.

Госпожа де Пуатье прекрасно поняла, что подобный вынужденный обмен есть не что иное, как настоящее насилие. Но что делать? Как воспротивиться этому? Она же лишена всякой власти! Надо было уступить, и она с мукой в сердце уступила.

– Я буду счастлива, – глухо произнесла она, – предложить королеве роскошное владение, которое действительно досталось мне от щедрот ее благородного супруга.

– Я удовлетворена, – сухо ответила Екатерина Медичи, метнув герцогу одобрительный взгляд, и, помолчав, добавила: – Отныне дворец в Шомоне-на-Луаре – ваш, и он будет приведен в порядок для встречи новой владелицы.

– Там, в тишине, – с легкой усмешкой заключил герцог, – вы сможете отдохнуть от тяжких трудов последних дней, когда вы вели вместе с господином де Монморанси такую огромную переписку…

– Я думаю, что я сослужила добрую службу покойному королю, согласуя все необходимые вопросы с великим государственным мужем и лучшим полководцем Франции.

Но, торопясь уколоть герцога де Гиза, госпожа де Пуатье упустила из виду, что сама дает оружие в руки противника: она ненароком напомнила Екатерине о другом ненавистном ей враге – о коннетабле.

– Совершенно верно, – жестко отчеканила Екатерина, – господин де Монморанси потрудился на славу добрых два царствования! Настало время, сын мой, – обратилась она к королю, – отправить его на почетный отдых, который он всецело заслужил.

– Господин де Монморанси, – с горечью заметила Диана, – так же как и я, был подготовлен к награде за свою многолетнюю службу. Сейчас он как раз у меня. Вернувшись, я сообщу ему о ваших добрых намерениях, и он поспешит принести вам свою благодарность и откланяться. Но он все-таки мужчина, он – один из могущественных вельмож королевства! И нет сомнения, что рано или поздно он еще найдет возможность проявить свою признательность не только королю, который так свято чтит заслуги прошлого, но также и новым его советникам, которые не без пользы служат делу общего блага и справедливости.

«Она еще угрожает! – подумал герцог. – Гадюка под пятой, а голову тянет. Что ж, тем лучше! Это я люблю!»

– Король всегда готов принять господина коннетабля, – побледнела от негодования королева, – его выслушают и воздадут ему должное.

– Я тотчас же направлю его сюда, – пренебрежительно ответила госпожа де Пуатье и, высокомерно поклонившись королю и обеим королевам, вышла из комнаты.

Да, она вышла с гордо поднятой головой, но была опустошена и повержена.

Если бы Габриэль ее увидел, он был бы удовлетворен своей местью.

Однако Екатерина Медичи обратила внимание на то, что при упоминании имени коннетабля герцог де Гиз замолчал и перестал отвечать на дерзкие выпады Дианы.

Неужели он боится Монморанси? А может, он намерен заигрывать с ним? Уж не способен ли он при нужде пойти на сделку с заклятым врагом Екатерины?

Ей необходимо было знать, чего держаться, прежде чем передать всю полноту власти в руки Франциска Лотарингского. И чтобы проверить его, а заодно и самого короля, она как бы вскользь заметила:

– До чего дерзка эта госпожа де Пуатье! И как крепко держится за своего коннетабля! Однако не секрет: если вы, сын мой, вернете коннетаблю хоть какую-то власть, то влияние Дианы сразу же наполовину восстановится.

Герцог де Гиз по-прежнему молчал. Екатерина продолжала:

– Я прошу ваше величество лишь об одном – не разбрасываться, не дробить свою единую королевскую волю между несколькими лицами, остановите свой выбор либо на господине Монморанси, либо на герцоге де Гизе, либо на другом вашем дяде, Антуане Бурбонском. Но только на одном, а не на нескольких! Как вы думаете, герцог?

– Так же, как и вы, ваше величество, – как бы со снисхождением ответил герцог де Гиз.

«Вот оно что! Значит, я угадала: он все-таки хочет связаться с коннетаблем. Тогда пусть выбирает между собой и им! И долго колебаться ему не придется», – подумала Екатерина, а вслух сказала:

– Вам, герцог, действительно стоит разделить мое мнение, поскольку оно всячески благоприятствует его величеству. Королю известен мой план: ни коннетабля де Монморанси, ни Антуана Наваррского я не прочу ему в советники. И если я возражаю против некоторых лиц, то вас я при этом не имею в виду.

– Ваше величество, поверьте мне, – отозвался герцог, – я вам глубоко признателен за это и буду верен до конца.

Тонкий политик, он подчеркнул последние слова, как бы молча указывая, что выбор им сделан и теперь он отдает коннетабля на растерзание Екатерине.

– В добрый час! – кивнула Екатерина. – Когда эти господа из парламента явятся сюда, они увидят перед собой удивительно редкостное единство взглядов. И это совсем неплохо!

– А я доволен больше всех! – захлопал в ладоши король. – С такой советницей, как матушка, с таким министром, как дядя, я могу примириться даже с королевской властью, как она ни страшна мне была поначалу.

– И править мы будем всей семьей! – весело добавила Мария Стюарт.

Екатерина Медичи и Франциск Лотарингский с улыбкой глядели на молодую королевскую чету, витавшую в облаках. Каждый из них считал, что достиг того, чего добивался: герцог де Гиз полагал, что королева не будет возражать против облечения его полнотою власти, она же надеялась, что он в качестве министра разделит эту власть вместе с нею.

Тем временем доложили о приходе коннетабля де Монморанси.

Коннетабль, нужно отдать справедливость, держался более спокойно и хладнокровно, нежели госпожа де Валантинуа. Очевидно, он был ею подготовлен.

Он почтительно склонился перед Франциском II и начал сам:

– Государь, я ни на минуту не сомневался, что старый слуга вашего отца и деда не может рассчитывать на вашу милость. Посему я отнюдь не сетую на превратности судьбы и безропотно удаляюсь. Если же когда-либо я понадоблюсь Франции или королю, меня найдут в Шантильи, и я еще послужу вашему величеству.

Подобная выдержка тронула молодого короля. Он смутился и растерянно оглянулся на мать. Но герцог де Гиз хорошо знал, что малейшее его вмешательство в разговор вызовет взрыв бешенства у старика, поэтому он к нему и обратился с изысканной любезностью:

– Поскольку господин де Монморанси покидает двор, я полагаю, он пожелает перед отъездом вручить его величеству государственную печать, которая была ему доверена покойным королем. Она сегодня же понадобится.

Герцог не ошибся. От этих простых слов ревнивый коннетабль вышел из себя.

– Вот она! – в сердцах выкрикнул он, вынимая печать из кармана. – Я надеялся, что смогу ее вернуть молодому королю без напоминаний, но вижу, что его величество пребывает в окружении лиц, которые внушают ему желание унизить некоторых достойных особ.

– О ком изволит говорить господин де Монморанси? – высокомерно спросила королева.

На что коннетабль, отдавая должное своей прирожденной грубости, выпалил:

– О тех, кто окружает его величество!

Но коннетабль плохо рассчитал. Екатерина только и ждала повода, чтобы разразиться гневом. Она вскочила с кресла и, утратив всякую сдержанность, принялась отчитывать коннетабля за все: за неуважение и за пренебрежение, с которыми он всегда к ней относился, за его враждебность ко всему, что исходило из Флоренции, за то, что он открыто выказывал предпочтение фаворитке перед законной супругой. Она знала, что именно от него исходили все унижения, которые претерпели ее соотечественники, последовавшие за ней. Ей было также известно, что он подло на нее клеветал, что в первые годы ее замужества он уговаривал Генриха даже отослать ее обратно якобы из-за отсутствия у нее детей!..

Коннетабль, не привыкший к подобным упрекам, пришел в ярость и отвечал на ее речи злобным хохотом, намеренно взвинчивая ее до крайности.

Тем временем герцог де Гиз, переговорив вполголоса с королем, тоже обрушился на соперника, к великому удовольствию Екатерины Медичи.

– Господин коннетабль, – сказал он с убийственной вежливостью, – ваши друзья и приверженцы, заседавшие вместе с вами в Совете – Боштель, л'Обепин и прочие, – несомненно пожелают последовать вашему примеру в поисках уединения. Король поручил вам передать им свою благодарность. С завтрашнего дня они могут считать себя свободными. Их заменят другие.

– Прекрасно, – процедил сквозь зубы Монморанси.

– Теперь относительно вашего племянника, адмирала де Колиньи, который управляет Пикардией и Иль-де-Франсом. Государь считает, что быть губернатором двух провинций несколько утомительно, и предлагает господину адмиралу освободиться от одной из них по своему выбору. Не сочтите за труд поставить его в известность.

– Уж конечно же, – согласился коннетабль, криво улыбаясь.

– Что же касается вас лично, господин коннетабль… – так же спокойно продолжал герцог.

– Уж не отнимут ли у меня и жезл коннетабля?! – язвительно перебил его Монморанси.

– Увы! Вы прекрасно знаете, что это невозможно, ибо звание коннетабля дается пожизненно. Но разве оно совместимо со званием великого магистра, которым вы облечены? Его величество считает, что вам надлежит отказаться от этой тяжкой обязанности и передать ее мне.

Монморанси заскрежетал зубами.

– Все к лучшему! Это все, милостивый государь?

– Думаю, что так, – ответил герцог де Гиз, снова занимая свое место.

Коннетабль чувствовал, что не в силах справиться со своей яростью, что может разразиться гневом и, нарушив почтение к королю, превратиться из опального вельможи в мятежника. Он не хотел доставить ликующему противнику такую радость и, резко поклонившись, направился к двери. Но перед тем как уйти, он будто о чем-то вспомнил и обратился к королю:

– Государь, последнее слово, последний мой долг в память вашего доблестного родителя. Тот, кто нанес ему смертельный удар, возможно, повинен не только в неловкости. По крайней мере у меня есть основания так думать. По-моему, он вышел на поле с преступным намерением. Человек этот – мне доподлинно известно – считал себя оскорбленным королем. Ваше величество несомненно назначит строжайшее следствие…

Герцог де Гиз поежился, услышав грозное обвинение, но Екатерина перебила коннетабля:

– Знайте, сударь, что в вашем участии нет никакой нужды. Я, вдова Генриха Второго, не позволю никому другому сказать здесь первое слово! Будьте спокойны, сударь, об этом подумали раньше вас.

– Тогда я ничего не могу добавить, – ответил коннетабль.

Ему не позволили даже направить стрелу своей давней ненависти в сторону графа де Монтгомери, ему не дали выступить обвинителем против убийцы и мстителем за своего повелителя! Он ушел, задыхаясь от гнева и стыда, и вечером уехал в свое поместье Шантильи. В тот же день герцогиня де Валантинуа покинула Лувр, сменив его на дальнюю и мрачную ссылку в Шомоне-на-Луаре.

Так завершилась месть Габриэля.

Правда, бывшая фаворитка готовила нечто страшное тому, кто низверг ее с высоты величия.

Что же касается коннетабля, то Габриэлю еще доведется с ним встретиться в тот день, когда он вновь придет к власти.

Но не будем предупреждать события, а возвратимся лучше в Лувр, где Франциску II только что доложили о депутатах парламента.

XV.

Дата добавления: 2015-08-09