Стихи об Александре Грине

ПАВЕЛ КОГАН

Снова месяц висит ятаганом,

На ветру догоняет лист,

Утром рано из Зурбагана

Корабли отплывают в Лисе.

Кипарисами машет берег.

Шкипер, верящий всем богам,

Совершенно серьезно верит,

Что на свете есть Зурбаган.

И идут паруса на запад,

Через море и через стих,

Чтоб магнолий тревожный запах

Грустной песенкой донести.

В час, когда догорает рябина,

Кружит по ветру желтый лист,

Мы поднимем бокал за Грина

И тихонько выпьем за Лисс.

ВСЕВОЛОД РОЖДЕСТВЕНСКИЙ

КАПИТАН

Памяти А.С.Грина

Пристанем здесь, в катящемся прибое,

Средь водорослей бурых и густых.

Дымится степь в сухом шафранном зное,

В песке следы горячих ног босых.

Вдоль черепичных домиков селенья,

В холмах, по виноградникам сухим.

Закатные пересекая тени,

Пойдем крутой тропинкой в Старый Крым!

Нам будет петь сухих ветров веселье.

Утесы, наклоняясь на весу,

Раскроют нам прохладное ущелье

В смеющемся каштановом лесу.

Пахнет прохладной мятой с плоскогорья,

И по тропе, бегущей из-под ног,

Вздохнув к нам долетевшей солью моря,

Мы спустимся в курчавый городок.

Его сады в своих объятьях душат,

Ручьи в нем несмолкаемо звенят,

Когда проходишь, яблони и груши

Протягивают руки из оград.

Здесь домик есть с крыльцом в тени бурьянной,

Где над двором широколистный тут.

В таких домах обычно капитаны

Остаток дней на пенсии живут.

Я одного из них запомнил с детства.

В беседах, в книгах он оставил мне

Большое беспокойное наследство —

Тревогу о приснившейся стране,

Где без раздумья скрещивают шпаги,

Любовь в груди скрывают, словно клад,

Не знают лжи и парусом отваги

Вскипающее море бороздят.

Все эти старомодные рассказы,

Как запах детства, в сердце я сберег.

Под широко раскинутые вязы

Хозяин сам выходит на порог.

Он худ и прям. В его усах дымится

Морской табак. С его плеча в упор

Глядит в глаза взъерошенная птица —

Подбитый гриф, скиталец крымских гор.

Гудит пчела. Густой шатер каштана

Пятнистый по земле качает свет.

Я говорю: "Привет из Зурбагана!"

И он мне усмехается в ответ.

"Что Зурбаган! Смотри, какие сливы,

Какие груши у моей земли!

Какие песни! Стаей горделивой

Идут на горизонте корабли.

И если бы не сердце, что стесненно

Колотится, пошел бы я пешком

Взглянуть на лица моряков Эпрона,

На флот мой в Севастополе родном.

А чтоб душа в морском жила раздолье,

Из дерева бы вырезал фрегат

И над окном повесил в шумной школе

На радость всех сбежавшихся ребят". '

Мы входим в дом, где на салфетке синей

Мед и печенье — скромный дар сельпо.

Какая тишь! Пучок сухой полыни,

И на стене портрет Эдгара По.

Рубином трубки теплится беседа,

Высокая звезда отражена

В придвинутом ко мне рукой соседа

Стакане розоватого вина.

Как мне поверить, вправду ль это было,

Иль только снится? Я сейчас стою

Над узкою заросшею могилой

В сверкающем, щебечущем краю.

И этот край назвал бы зурбаганом,

Когда б то не был крымский садик наш,

Где старый клен шумит над капитаном,

Окончившим последний каботаж.

ВЛАДИМИР КУКОВЯКИН

***

Город спрятан в листьях свежих,

тянет ветром грозовым.

Чем порадуешь приезжих,

что расскажешь, Старый Крым?

Крылья южного заката

над сплетеньями маслин.

Вот и дом, где жил когда-то

добрый сказочник один.

Поднимался утром рано,

с облаками говорил.

Он просторы океана

видел в лужице чернил.

Вопреки дневным заботам,

видел в дальнем далеке

алый шелк над галиотом,

след ребенка на песке.

Открывалась постепенно

необычная страна,

где о камни в клочьях пены

разбивается волна,

где горит над птичьим клином

солнца чищенная медь...

Нужно быть, конечно, Грином,

чтобы это разглядеть.

БОРИС ЧИЧИБАБИН

ПАМЯТИ ГРИНА

Какой мне юный мир на старость лет подарен!

Кто хочешь приходи — поделим пополам.

За верность детским снам о как я благодарен

Бегущей по волнам и Алым парусам.

На русском языке по милости Аллаха

поведал нам о них в недавние лета

кабацкий бормотун, невдалый бедолага,

чья в эту землю плоть случайно пролита.

Суди меня, мой свет, своей улыбкой темной,

жеватель редких книг по сто рублей за том:

мне снится в добрый час тот сказочник бездомный,

небесную лазурь пронесший сквозь содом.

Мне в жизни нет житья без Александра Грина.

Он с луком уходил пасти голодный год

в языческую степь, где молочай и глина,

его средь наших игр мутило от нагот.

По камушкам морским он радости учился,

весь застлан синевой,— уж ты ему прости,

что в жизни из него моряк не получился,

умевшему летать к чемушеньки грести,

что не был он похож на доброго фламандца,

смакующего плоть в любезной духоте,

но, замкнут и колюч,— куда ж ему сравняться

в приятности души с Антошей Чехонте.

Упрямец и молчун, угрюмо пил из чаши

и в толк никак не брал, почто мы так горды,

как утренняя тень он проходил сквозь наши

невнятные ему застолья и труды.

С прозрения по гроб он жаждал только чуда,

всю жизнь он прожил там, и ни минуты здесь,

а нам и невдомек, что был он весь ОТТУДА,

младенческую боль мы приняли за спесь.

Ни родины не знал, ни в Индии не плавал,

ну, лакомка, ну, враль, бродяга и алкаш,—

а ты игрушку ту, что нам подсунул дьявол,

рассудком назовешь и совесть ей отдашь.

А ты всю жизнь стоишь перед хамлом навытяжь,

и в службе смысла нет, и совесть не грызет,

и все пройдет как бред, а ты и не увидишь,

как солнышко твое зайдет за горизонт...

Наверно, не найти средь русских захолустий

отверженней глуши, чем тихий Старый Крым,

где он нашел приют своей сиротской грусти,

за что мы этот край ни капли не корим.

От бардов и проныр в такую даль заброшен,—

я помню, как теперь,— изглодан нищетой,

идет он в Коктебель, а там живет Волошин,—

о хоть бы звук один сбзречь от встречи той!

Но если станет вдруг вам ваша жизнь полынна,

и век пахнёт чужим, и кров ваш обречен,

послушайтесь меня, перечитайте Грина,

вам нечего терять, не будьте дурачьем.

АЛЕКСАНДР ЮДАХИН

Дата добавления: 2015-08-18