ГЛАВА V. Деревушка была маленькой - не более десятка двухэтажных домов с плоскими кровлями

Деревушка была маленькой - не более десятка двухэтажных домов с плоскими кровлями, приткнувшихся у подножия изборожденной таяньем стены ледника. Последнее человеческое жилье на моем пути... До сих пор для меня загадка - почему люди решили поселиться рядом с вечными льдами?..

Выбрав дом попросторнее с виду, я постучал в запертые ворота хлева - на первом этаже у горцев не живет никто, кроме яков и овец. Чуть погодя из входного лаза на крыше выглянула старуха в вязаной шапке, с продубленным дочерна лицом, и сварливо спросила:

- Каре ре? (В чем дело?)

- Кале пхе! (Не спеши!) - ответил я классическим тибетским приветствием, а затем пояснил, что мы паломники из Индии к святыням Севера и просим приютить нас до утра - разумеется, не бесплатно.

Народ здесь замкнут и опаслив. Должно быть, старуху подкупила моя вежливость; кроме того, я заранее достал из вьюка и держал перед собою белый подарочный шарф. Нам был спущен шест со ступеньками-перекладинами. Торопясь удрать от холода, Ханна кошкою взобралась на крышу - привыкла взбегать по трапу в кабины огромных бомбардировщиков.

Все в доме оказалось примерно таким, как я и ожидал: пропахшая потом и стряпнею теснота, над головой - бурдюки с бараньим жиром, под ногами - косматые шкуры. Топили по-черному, потолочные балки были закопчены; черноты добавляла еще и лампа-жирник возле домашнего алтаря, над которой был подвешен гладкий камень. Значит, и эта бобылка платила «чернильную» дань князю, раз в год соскребая с камня маслянистую сажу для писцовых чернил.

Хозяйка - ее звали, будто в насмешку, Аши (принцесса) - усадила нас на почетное место, у очага. Ханна и поеживалась от крепко пахнувшей «экзотики», и с детским любопытством вертелась по сторонам - когда еще удастся побывать в таком жилище!..

Само собой, Аши покормила нас на славу: горцам известно, как утомляют путника высотные переходы, разреженный воздух и мороз. Отведали мы и дхалы - отварной чечевицы; и непременной цзампы и вязкой, приятно-острой простокваши, и слабо хмельного чанга.

Наевшись, я отдарился плиточным чаем и горстью конфет из Дарджилинга, а затем повел приличный случаю, чисто гималайский неторопливый разговор - о том, о сем, ни о чем серьезном. Таков был обычай, и Ханне пришлось терпеть незнакомую речь. Впрочем, она скоро задремала, доверчиво склоняясь на мое плечо.

Аши поведала мне, что родом она из Мустанга, где до сих пор у женщин может быть несколько мужей, причем дети зовут каждого из них "ау" - дядя-папа.

Там, в деревнях парни не заигрывают с девушками, лишь переглядываются издали. А уж когда договорятся взглядами, парень начинает действовать. Ночью приходит к дому своей избранницы и ну стучать, ломиться в ее окно! Девушка, как положено, вопит во всю глотку, зовет на помощь. Но родители даже ухом не ведут, делают вид, что спят; соседи и подавно... Если девица впрямь не захочет пустить, не пустит и без воплей. Ну а коль переглядки не прошли даром, окошко рано или поздно будет отворено... Наутро счастливый любовник приходит к своему отцу и заявляет: «Я спал с дочерью такого-то» Отец берет бутылку чанга покрепче и отправляется толковать с будущим сватом. Тот встречает пришедшего обязательной фразой: «Руки моей дочери хотят многие» - но затем «смягчается»... После долгого хождения из дома в дом, многочисленных пиров и взаимных подарков жених селится у невесты и живет там с полгода на правах мужа, только «невенчанный». И лишь в конце этого испытательного срока, если молодые не разбежались, лама сочетает их браком.

Аши избежала всех этих сложностей. Ее покойный муж, уроженец здешних мест, был погонщиком каравана; идя со своими яками через Мустанг, он случайно увидел Аши и посватался к ней - за красоту... Трудно было представить, что эту старую карлицу, завернутую в полосатое тряпье, кто-то когда-то считал красивой - но здешние вкусы здорово отличались от европейских... Низшая раса, да! Монголоиды, люди эпохи отдаления Луны. В Берлине я бы брезгливо обошел такое создание... если бы оно вообще осмелилось появиться на столичной улице. А здесь - слушаю монотонный говор Аши не только по надобности, но и с любопытством; ее общество мне приятно... Что это: душевная усталость после трудного пути, странная власть горного края?..

Когда хозяйка приумолкла, я спросил как бы невзначай:

- Ты ничего не слышала о волшебной горе - там, за перевалом?..

Аши не торопилась отвечать; морщинистая маска была бесчувственна. Да поняла ли она? Слыхала ли вообще о других местах, или же интересы ее не простираются дальше дома и стада?..

Допив остывший чанг, я попросил старуху устроить нас на ночлег. Поклонившись, она сказала, что девушку может уложить прямо здесь, перед очагом, а меня проводит в чулан. Стараясь не потревожить, отстранил я от себя спящую Ханну, вместе с Аши устроил летчицу на шкурах.

Вдруг хозяйка посмотрела на меня живее прежнего, даже с хитрецою, и спросила, почему белая женщина идет паломницей в Тибет. Ведь, насколько ей известно, белые верят в Ису, которого казнили и он потом стал богом?..

Черт тебя дери, подумал я, - неплохая сообразительность для дикой горянки! И знания, несомненно, выше, чем она пытается показать... Что она скрывает? Или это просто мои страхи, въедливая орденская подозрительность?..

Я рассказал, что белая девушка - дочь большого начальника в Индии, английского губернатора; она прочла в книге о чудесах Лхасы и теперь хочет своими глазами увидеть заповедную землю великих лам.

Равнодушно приняв мое пояснение, Аши предложила отправиться в чулан. «Рано еще», - ответил я. «Сначала согрей мне воду, чтобы я мог умыться». Старуха засеменила к посудной полке, движения Аши показались мне скованными. Неужели боится - кого? Смиренного паломника, чтящего ахимсу[31]? И почему забеспокоилась только сейчас? Оглядывается через плечо, медлит... Дьявольщина! Глупо было бы наставить на нее пистолет и потребовать сознаться... в чем?! Нет, это уж точно дает себя знать переутомление... Не суетитесь, почтенный Раджнарайян-бабу! Вас просто тошнит от собственной многодневной немытости...

Прихватив с собою медный таз и кружку, отправился я на крышу. Раздевшись и стараясь не замечать холода, облил себя горячей водою, намылился... Уф! Я ощутил себя новым человеком, когда тело мое облекла свежая пара тонкого шерстяного белья.

Надев брюки и сапоги, я принялся тщательно застегивать на себе шедевр берлинского портного - жилет, хранивший в карманах лекарства, патронные обоймы, сухой спирт, планшет с картами, документы на несколько фамилий... Под мышкой пристегнул я кобуру: затем настала очередь куртки.

Уже одетый, я не спешил возвращаться в дом. Надо было выполнить ежедневный ритуал, одновременно уточняя дальнейший путь…

Когда Люцифер, самый прекрасный и гордый из архангелов, восстал на равного ему, но случайно достигшего высшей власти, чванливого Демиурга, - навстречу герою и его легионам выступил ангел с душой раба, тупой рубака Михаил. Случилось так, что во время поединка, от которого дрожали миры, Михаил своим огненным мечом выбил из короны Люцифера сверкающий зеленый камень.

Гигантский кристалл, полный магических свойств, упал на юную Землю, где тогда еще не было людей, и раскололся на части. Миллионы лет спустя из самого крупного обломка была сделана чаша, служившая на тайной вечере Христу - по учению нашего Ордена, арийскому просветителю, чья попытка очеловечить евреев кончилась распятием... Затем в эту чашу собрал кровь из ран умиравшего на кресте миссионера Иосиф Аримафейский.

Чаша стала известной, как Святой Грааль; недавно по воле Главы Ордена ее разыскивал адепт Отто Ран. Намного меньшему числу людей ведома участь других кусков зеленого светоносного камня. Их судьба таинственна и чудесна. Крошечный осколок, отшлифованный руками скрытых от мира Мастеров, стал маяком на пути к моей цели; вот сияет он тревожно, остро, когда я поворачиваю ладонь в нужном направлении...

Хорошо, что часть моего внимания всегда настороже. Боковым зрением поймал я бесшумно двигавшееся пятно, сгусток темноты возле входного лаза.

Делом секунды было сунуть маяк в карман и всем телом повернуться к врагу. Но он не уступал мне в быстроте и ловкости. Нечто сгорбленное, пока для меня - безликое, кинулось в ноги. Не удержавшись, я упал через него, но успел сгруппироваться и сразу вскочил.

Внушать не представлялось возможным - человек этот был погружен в забытье наяву, то ли наркотическое, то ли вызванное чужой волей. Я был наслышан о гипнозе тибетских лам, об их умении превращать человека в существо, неподвластное холоду, боли и усталости; в живое орудие без размышлений и колебаний любой ценой выполняющее приказ своего духовного владыки. Передо мною был такой человек. Я чувствовал оцепенелость его сознания, сжавшегося в одну точку: убить!

Он волчком закрутился на месте - низенький, рукастый - и вновь, пугая молчанием, побежал на меня. Уйдя с его пути, я со всей силой выбросил кулак - ошеломить, оглушить прямым ударом... Но, хотя я считался неплохим боксером, сейчас поразил только воздух. На мгновение показалось мне, что мой противник - призрак, сотворенный словом мага... Удар в пустоту пошатнул меня. Поймав краткую заминку, враг стремительно прыгнул, и мне пришлось спасаться чуть ли не акробатическим кульбитом.

Он бросился на меня сверху, не дав подняться, И в этом была его ошибка. Вставая, был бы я менее устойчив... Левой рукой враг стиснул мое горло, правой, вооруженной, ударил в грудь - темнота помешала прицелиться, клинок скользнул по плечу, будто змея укусила.

Пырнуть вторично он не успел. Мои лопатки, прижатые к крыше, послужили опорой для мощного толчка. Противник уступал мне весом и силою; звякнул вышибленный нож, я оказался сверху…

Хорошенько постучав его черепом о крышу, я стал душить врага, пока не перестало биться тело и дыхание не оборвалось визгливым хрипом. Опыт эсэсовской школы «наполас», где мы расправлялись не только с манекенами, подсказал: он, безусловно, мертв. Я уже выпрямился, переводя дух, - как вдруг его ногти вонзились в мои запястья...

С омерзением вырвавшись, я саданул его ногою в пах, но тут же почувствовал, как меня хватают за сапог. Поединок становился навязчивым кошмаром. Не помня об осторожности, я выхватил пистолет и в упор разрядил всю обойму...

Поуняв дрожь и сердцебиение, присветил зажигалкой. Убитый был, несомненно, монголоид, скорее всего, тибетец; с лицом наподобие каравая, исклеванного птицами, и щеткою проволочных волос. Глаза-прорези сохраняли выражение свирепого упорства.

Я утер пот со лба, отдышался. Все-таки добрались до меня. Чуть не угробили. На постоялом дворе не осмелились тронуть, только щупали исподтишка взглядами да бродили вокруг, как шакалы. Потом был подрезанный канатный мост. Теперь - открытое нападение... Что дальше?.. Злосчастный бхотий, понятно, лишь наемник, перчаточная кукла. Кто же загипнотизировал его с помощью лам - или по их методу? «Великие души»? Вроде бы не их почерк... Но если не они - значит, главный соперник орденской агентуры в Азии. Двойное «S». Больше некому...

Затем я сообразил, что молодец вылез на крышу по внутренней лестнице. Стало быть, либо Аши впустила его в дом, пока я мылся, либо - он сидел в том самом чулане и ждал меня с ножом... Воистину, безошибочно чутье посвященного!

В любом случай, хозяйка была причастна к покушению на мою жизнь и заслуживала кары. Я спустился в комнату: увидев меня и выражение моих глаз, Аши бухнулась мне в ноги и запричитала монотонно, будто выучила слова наизусть. Вперемешку с клятвами и именами божеств я разобрал, что «человек с Юга» явился в деревню еще утром, всех переполошил, грозил убить того, кто выдаст его гостям, которые придут; целый день из укрытия следил он за дорогой, а когда мы с Ханной выбрали для ночлега дом Аши - пробрался туда же и терпеливо ждал случая напасть на меня... Выскочил бы и раньше, пока я стоял голый и намыленный - но Ханна, сама того не зная, помогла мне: едва враг прокрался в комнату, она проснулась, попросила воды, и тому пришлось лежать, забившись под шкуры, покуда вновь уснет летчица.

Бедняжка! Я содрогнулся, представив, что ей угрожало. Аши кланялась часто-часто, доставая лбом пола. Стоило бы прикончить старую обезьяну; но я лишь пнул ее сапогом и велел убираться с глаз долой. Пятясь и всхлипывая, она уползла в чулан.

Ханна спала сном праведницы. Снова раздевшись до пояса, я смазал ножевую царапину на плече. И тут только спохватился: где камень-маяк?!

Там, на крыше, готовясь обороняться, я впопыхах сунул его в карман куртки. Нет, в этом кармане пусто... и во втором... и во всех закоулках жилета... и, конечно же, в яшмовой коробочке, где по правилам должен был содержаться талисман.

Обшарив всю свою одежду и не найдя камня, схватил я в очаге горящую головню и ринулся вверх по лестнице. Ожогов я не чувствовал; меня бил смертный озноб, не чета испугу перед схваткой. Если маяк потерян, сокровенный путь закроется; меня ожидает бесславное возвращение и в лучшем случае - смерть от собственной руки, согласно закону чести германского адепта...

Труп лежал, раскинув руки и ноги, гневно глядя ввысь; из-под разбитой и простреленной головы на наст вытекла смоляная лужа. Обшарив тесный квадрат кровли, я в отчаянии швырнул вниз свой тусклый «факел», присел охладить обожженные пальцы. И почти сразу заметил среди мерзлого щебня за домом ритмично мигавший кошачий глаз.

О счастье! О радость неописуемая, ликование под морозными звездами! Они не выпускают меня из виду. Они хотят, чтобы я достиг цели...

Дата добавления: 2015-08-09