Либретто

Был город. И был в нём цирк. Его называли хищным цирком.

Владелец цирка, иностранец, внешне походил на цыгана. И лишь слегка раскосый разрез глаз выдавал в нём пришельца с востока. Но однозначно – он был кочевником. Однако в этом городе осел, освоился, стал насаждать свои крикливые порядки. Манеры его больше походили на манеры бродячего торговца. По сути, он таковым и был: цирк продавал себя с пугающей быстротой, покупая, подминая под себя город. Очаг культуры пылал. И пожирал всё.

Старожилы помнили, как он появился здесь: с годами не тускнело в памяти то утро. Город ещё только строился, и на одном из обширных, продуваемых ветром пустырей, на горизонте появился дым. При приближении стало ясно, что это пыль. Пыль от вереницы кибиток, несущихся с юга. Очевидцы, возводившие на пустыре – будущей главной площади, каменные фундаменты зданий, почему-то сразу решили: быть беде. Слишком уж зловеще скалилось в небе солнце – зарево казалось не привычно алым, а нездорово фиолетовым. И никогда не было такого, чтобы столь ранним утром напала на будущий город жара.

Люди прекратили работу и, сбившись в толпу, напряжённо вглядывались в недужно-лиловые небеса. В десятки сердец одновременно постучалась тревога. Послали за главным воителем. Он помолчал, невольно похлопал себя по груди, проверив, на месте ли кольчуга и велел не сеять панику. И, уходя, обернулся, бросив: «Это будет тихая война».

Пророк возвещал, что грядёт очередной Рим.

Работа не клеилась. Люди смятенно вглядывались в силуэты кибиток на горизонте.

За кибитками последовали повозки. Повозок было шесть. На каждой из них отчётливо выделялась цветная буква. Из букв складывалось – CIRCUS.

Люди попробовали рассмеяться: «Всего лишь цирк приехал! А мы-то думали… Как распалила тревогу жара! Однако это можно понять - первопроходцы всегда боятся завоевателей, обжитая земля всегда ценней. Любой захватчик мыслит так: зачем мне пыль, болото и камни? Подожду, когда ввысь потянутся города, когда всё будет сделано за меня…»

«Цирк приехал, - думал главный воитель, - значит, город не просто зарождается, значит, он есть! Первые гости - верный признак того, что про город уже знают. Интересно, что? Надо бы выслать резидентов по всей Розе Ветров… А пока перераспределить силы на возведение боевых укреплений. Для острастки же захватить пару мелких земель с востока. Пусть все наши люди – хорошие воины, но спокойно жить всё равно не получится…»

Мужчины, забросив фундаменты, спешно воздвигали ратные рубежи. Город обрастал суровой, чёрно-серой каменной стеной с громадами башен. И первыми товарами, купленными для этого города, были оружие и боеприпасы. Неспокойно стало в городе.

А по намечающимся контурам улиц уже носились ликующие дети: «Цирк приехал! Цирк! Вы слышали, цирк!!!»

Кибитки и повозки остановились на будущей городской площади. Из них выбрались неприветливые смуглые люди и, здороваясь вялыми кивками, первым делом спросили: «Где у вас тут вода?»

Водопровода в городе ещё не было. Им было указано на колонки, берущие воду из реки. Неприветливые оказались гости, ох какие неприветливые. И было в этой неприветливости что-то опасное. Старики уже не радовались гостям: с добром ли? Гости умывались, с трудом скрывая брезгливость, разжигали огонь, оттесняя горожан от кострищ. Жарили пахучее, жилистое, тёмно-коричневое мясо. Цепко стреляли вокруг омутными, чуть раскосыми глазами. К полудню попросились на стоянку. На той самой площади.

Горожане не знали, что ответить. Но, поразмыслив о том, что сейчас возводится крепостная стена, дали добро. Думали, что цирк бродячий – как появился нежданно-негаданно, так и растворится в рассветном или закатном туманом мареве.

Они просчитались.

***

Фуга.

Загалдели на площади кочевники, развернули пёстрые полотна. Вознёсся балаган: шумный, ликующий, пёстрый. Детвора глазела на клоунов, кормила зверей, развлекалась на аттракционах. Вскоре потянулись к балаганной площади и взрослые: при цирке открылись бар и казино, шатёр облепили распивочные палатки. Потом балаганов стало два, три…

Шло время. Город рос, удивлял приезжих величественной архитектурой, торговал, укреплялся, заводил соседские отношения, пополнялся новыми поселенцами и гостями. Некоторые из них становились на сторону кочевников. Владелец театра хорошо платил (в том числе и городской казне), был влиятелен – вхож в дома самой высокой знати и никого, кроме своих, дальше партера не пускал. Впрочем, и цены на билеты были таковы, что позволить себе вечер в театре мог далеко не каждый житель города.

Рос город, с ним ширился и цирк. Это был уже город в городе, занимавший целый квартал. На смену войлочно-тряпичным балаганам пришли капитальные каменные здания. Вокруг цирка ломали дома и возводили новые строения. Одна арена, вторая, третья… В довершение всего цирк решил сделаться театром. Но какой там катарсис! Что творилось вокруг! Множились увеселительные заведения: злачные, питейные, курительные, игорные. В несколько рядов теснились дорогие экипажи и машины. Что окружало театр? Роскошные одежды и ничего за душой, пустые взгляды кичащихся нарядами и украшениями дам и их спутников.

В небольшом городе открывались уже десятки казино. На городских улицах появились новые персонажи: пьяные женщины в блестящих платьях с открытыми плечами и спинами. Он падали к ногам в прямом смысле, как диковинные бабочки. У многих из них, узнавая, просили лишнего билетика. Немногие под вечер были в силах понять, что это такое: случалось, что актрисы не добирались до сцены и предпочитали альковы случайных кавалеров. Театр не горевал – у каждой актрисы была дублёрша.

Большинство из хотя бы минимально приближённых к сценическим рампам знало, почему в городе появилось много ранее неведомых болезней, многие из которых сводили с ума. Актрисы театра не брезговали подрабатывать и в шалманах, и в казино. Здешняя Мельпомена была простушкой: не прочь и ножки оголить, и то, что выше…

Закрывались аптеки, открывались ювелирные салоны. Золото заполонило город. Старики говорили: «Это зло!» Молодёжь: «Это – наше добро!» Кто мог их рассудить?

Где роскошь – там и воровство, и мошенничество, и разбой. В театральном квартале стало страшно появляться, и не только с наступлением темноты. Так и не ушла из подсознания та первая, смутная тревога, укрепилась, перерастая в глухой, потаённый страх. Страх был подобен зверю, рычащему из-под камня.

А потом и жители стали исчезать. Ходили слухи, что театральные служители чинят облавы по ночам, что большую часть жертв скармливают цирковым зверям, устраивают показательные бои людей с хищниками, меньшее же число пленников становится рабами. Шептали, что в театре ставят мистерии и приносят в жертву детей, что у кочевников свой, какой-то очень кровожадный бог.

Охранная дружина не справлялась с миссией и… ратники её тоже пропадали.

О возвращении городу площади речи уже не шло. Площадь была устроена в другом месте, что нарушило городскую планировку. Изначально строительство замышлялось по принципу солнца: к центральной площади должны были стекаться все улицы. Теперь же гармония нарушилась, и центр получился где-то с краю. Бой башенных часов не был слышен всем. Маги роптали, чертили пантакли, говорили о смещённом центре пентаграммы, и смещённом в сторону Стихии Огня. Предрекали, что до добра это не доведёт. Но это было уже очевидно.

А люди? Проклинали балаган, но ходили: тяжело было строить город, после работы так хотелось праздника… Нашлись такие, кто вынес вопрос на вече. Следующей ночью началась резня. Но никто не бегал, израненный, по улицам: неслышные тени на мягких войлочных подошвах вкрадывались в дома и молча убивали спящих. Лезвия ножей были пропитаны странным ядом. Они входили в тело неслышно, неощутимо и даже ласково: обречённый ощущал лишь лёгкий, приятный холодок, а потом погружался в волну необъяснимого блаженства.

Это была ночь улыбок. Холодных – убийц и сардонических – жертв.

О, знали бы воины, что умирают в собственных постелях!.. И не ведают об этом!

Никто не подумал отобрать у кочевников кривые ножи, изгибы лезвий которых повторяли разрез хозяйских глаз. Те, кто держал эти ножи, пришли вовремя – когда не было ещё ни только постов у городских ворот – ворот-то ещё не было! Так они и укрепились – ведь исконное население города ещё не было многочисленным, а после этой «ночи ласковых ножей» ощутимо уменьшилось.

Нет ничего хуже осевших кочевников. Все ждут, когда же они сгинут, когда? Должны ведь со дня на день, не сегодня - завтра… Это ожидание расслабляет. А кочевники уходить и не думают, и уже не кочевники они вовсе, а завоеватели. Такие берут города молча, почти без крови. Прав был воитель – тихая война…

Цирку стало тесно в городе, и он, как гигантский спрут, протягивал свои клешни к предместьям, за городскую стену. Была возведена вторая стена, по сути, взявшая город в кольцо. И владелец цирка, уже требовавший, чтобы его заведение называли театром, владел комплектом ключей от городских ворот!

Обстановка нагнеталась. Чувствовалось: всё должно разрешиться. И час настал.

***

Кода.

В одну из ночей на площади появился человек с факелом. Цокот подкованных каблуков его сапог по брусчатке говорил о том, что человек этот не был кочевником. Оружие глухо бряцало о тяжёлую кольчугу, надетую поверх облачения очень знатного господина. Однако лицо его скрывало не забрало шлема, а бледная, украшенная яркими перьями, жуткая венецианская маска.

Человек шёл вокруг крепостной стены и тушил фонари. Один, другой, третий… У последнего погасшего фонаря постоял немного, со вздохом поглядел вокруг и вышел за городские ворота. Стража безмолвно отдала ему честь.

Вскоре цокот каблучных подков раздался на ступенях винтовой лестницы одной из башен свежевозведённого форпоста.

Человек вышел на смотровой балкон. Ещё раз огляделся и метнул факел далеко вниз. Заполыхал деревянный фронтон. Во Тьме раздались крики. Человек продолжал метать факелы. Один, другой, третий… Факелы огненным дождём сыпались на город, летели в предместья…

А человек стоял на башне и со спокойным упоением смотрел на пылающий город. А с ним и цирк…

2005.

***

Дата добавления: 2015-08-18