Границы стираются

…Кровь вперемешку с разводами кофе придали новую оттеночность давно не белой жирной клавиатуре. Я давно замечала новые цвета в своей бело-розовой комнате, они появлялись регулярно, я бы сказала, ежедневно. Мой ковер, который был старше меня не вдвое и даже не втрое раз, вообще благодаря мне стал произведением искусства. Что его только не украшало – соевый соус, потекшие маркеры, кровь, разноцветные краски для волос, туши для ресниц. И это если вкратце пробежать по тем пятнам, которые я вспомню. Ах да, был еще свечной воск. Первый свечной воск появился здесь с момента, когда родители только подарили мне мою комнату, то есть лет в тринадцать. С тех пор я, клятвенно пообещав держать ее в чистоте и порядке, украшала ее по-своему. Кое-какие атрибуты горой валялись на полу и на стульях, не давая моему креслу на колесиках свободно проехать по всей комнате. Да это и не получилось бы: мой новый стул был гигантский для такого крохотного помещения, но зато сидела за компьютером я с комфортом, разгружая затекшую и болевшую, впрочем, как и все остальные части моего тела, спину. Все тело стало болеть, наверное, месяц назад. А неделю назад я узнала точное название своей болезни, из-за которой у меня было по несколько припадков разной степени в день, и тоже очень регулярно. Можно еще добавить, что я – лунатик со стажем. Раньше-то я этим никогда в жизни не страдала, да и не верила, верила только в актеров, мастерски играющих это состояние в фильмах ужаса наподобие черно-белого «Носфер а ту». Первый мой ночной поход случился со мной весной, в начале марта. Тогда я лежала в больнице и любовалась прозрачными трубочками, идущими от моих рук. А вообще я оптимист. Всегда могу пошутить. Про меня говорили, что я буду улыбаться и каламбурить даже чувствуя касания клюкастой карги. Вполне возможно. Но последние два дня меня точно кто-то подменил. Вы бы не назвали оптимисткой девушку, чье лицо опухло от слез. Хотя кровь, как показала мне камера на телефоне, имелась лишь в области левого виска да на губах, мне казалось, что все мое бледно-фиолетовое лицо окунули в ведро с кровью, и на коже мерзкое ощущение стянутости. Что до моих рук, то ладони были красно-оранжевыми, а запястья, особенно с внутренней стороны, сине-фиолетовые с розовыми и красными полосками. Кровь из полос течь перестала, я дала ей время засохнуть самостоятельно. Перед этим она мне успела украсить клавиатуру и пол, но вы бы видели мою комнату на тот момент. В обморок бы упали, отвечаю.

Позапрошлым вечером все и случилось. В нее точно бес вселился. Я все с нею обговорила. В прошлом году я шила ей юбку на подкладе, и ей понравилось, и ее начальнице тоже. Договорились мы о том, что я сошью ей жилет на подкладе, чтоб это был как комплект с юбкой. Нарисовали модель, уточнили место положения рельефов… да, я училась на закройщика одежды, и у меня шел последний курс. Все мои одногруппники были озадачены выбором фасонов платьев. И мы договорились о том, что я позвоню ей после собрания. Она меня спросила, пойду ли я на работу, и я честно сказала, что тут уж как получится. Наш мастер собрала нас всех ровно в два, поговорила с нами по поводу заполнения дневников по практике, использования методических указаний, и напомнила о грядущей череде экзаменов. Мне пришлось выйти два раза – я бегала смывать не вовремя потекшую кровь. Но в целом я все поняла. У меня остались свои вопросы к мастеру, но в присутствии группы и больным голосом я бы спрашивать ее не стала. Я вообще всю лекцию боролась с сонливостью из-за препаратов, которые мне полагалось принимать в связи с моей болезнью. Наконец, увидев уход одной из девочек, с которой мы обговорили альтернативный вариант, поскольку шить жилет мне не разрешили, я тоже собралась уходить, но позвонила перед этим маме, чтоб огорчить ее и предупредить о невозможности скорого пошива жилета. Она почти не говорила в трубку. Мне показалось даже, что она сбросила, но она голосом робота сказала, что слушает, и я возбужденно заговорила дальше. Попросила ее о помощи в выборе ткани. Это был понедельник той недели. Отец мой был в курсе того, что у меня случилось четыре приступа за день, а давление скачет как заяц, а маме я ничего не сказала. Я жутко на нее обиделась за ее последнюю фразу. Она, строя предположения лишь из собственных умозаключений, что я ленивая жирная тупая шлюха и наркоманка обдолбанная, тем же голосом робота спросила меня:

- А почему ты не ходила на работу?

И мне стало противно. Я сбросила вызов, чтоб не проедать лишние деньги в споре с этим существом, а спорить с нею было равносильно тому, чтоб учить попугая квантовой физике или же попробовать разбить кулаком бетонную стенку. Потом поняла, что поступила правильно: сладко-соленый привкус горячей крови во рту. И я, проверив, что все взяла, застегнула черный плащ, выпросила у мастера тридцать рублей на проезд и вернулась домой. Почти сразу же вернулся отец. Мы отлично провели время до прихода матери. Мама его повернула к себе. И я ушла в комнату.

Таким образом, я, больная и усталая, два дня общалась только с отцом. Он слишком хотел обо мне позаботиться, предлагал рядом со мной ходить и пресекать мои кровотечения, а меня тошнило от его глупых предложений. Лучше бы я обзавелась громким плеером и надежными наушниками. Если б он и правда хотел мне помочь, то он помог бы мне материально, с отдельной комнатой или квартирой – благо, денег у него хватало. А так – лишь слова, а деньги продолжают тратиться на ненужную электронику или же мамин золотой лом. Семьдесят пять тысяч за один ее браслет! Идите вы! «Ока» сейчас столько не стоит! Мне подходило двадцать лет, а я была слишком больна, чтоб работать. Меня и на полноценную учебу уже не хватало. Мне поставили диагноз: лейкоз. Для меня это прозвучало как приговор без права на обжалование.

Если вы захотите узнать, как я выгляжу, то скажу честно: для меня это сложный вопрос. Вот так на бумаге пытаться описать свою внешность… По своему мнению, я была как все, ничуть не лучше, а во многом даже хуже, чем мои ровесницы. Случалось, парни что-то во мне видели. Но я отпугивала их всех. Они понимали, с каким существом связывались, и брали ноги в руки, чтоб увеличить шансы на успешный побег. А я никого не пыталась удержать насильно. Один смельчак – как его только хватило! – пробыл со мною два года. И первым признался мне в любви. Но «наруто» сыграло свою шутку. Последнее мое воспоминание о нем – его горячее дыхание и сильные руки, управляющие мною будто марионеткой. Он танцевал со мной на историческом балу. Вальсу я так и не выучилась. Мне опять стало плохо, и мы вернулись домой. Помню, я переодеваться не стала, и пришла домой прямо в сшитом мною жемчужного цвета платье с прозрачными рельефами. Но он тоже ушел. Может, я даже радовалась… Но я заговорилась о парнях, хотя вроде бы начинала про свою внешность. Так вот: у меня темные волосы. Изначально они были рыжие, теперь они были разноцветные, а к концам и вовсе чернели. Они отрасли мне уже по плечи, а мне не нравилось. Хотелось как раньше, до колен. Если я успею. Что еще вам о себе рассказать – средний рост, зеленые глаза, полное – пока что – телосложение. А если бы я описывала свой портрет в данную минуту, то кое-что нужно было бы добавить. Кроваво-красный правый глаз, фиолетовые тени под глазами, испарины на белой коже, блестящие от слез рамки век, синие губы. Еще, пожалуй, не помешало бы парочка-другая фраз о характере и об увлечениях. Я очень хорошо пою, красиво рисую, знаю несколько языков, пишу рассказы с семи лет. Я люблю путешествия, животных, тишину. Люблю смотреть на закаты и рассветы, люблю гулять ночью. Также я немного «пацанка» - это значит, что несмотря на некоторые «женские» хобби, я ни к кому не привязываюсь, могу говорить все, что думаю, прямо в лицо, а могу и прикус подправить, или вовсе зубы выбить. Обычно у меня низкий голос, а разговариваю с некоторых пор коротко, громко и сухо. Я обожаю играть в футбол, готова без конца гонять мяч с молодыми людьми, мне нравится их обыгрывать. Я ищу форму сборной Аргентины и болею за «МанЮн а йтед». Много читаю. Последние прочитанные мною книги написали: Саф а рли, Жел я зны, Д а нте, К а вка и Г е тте. Разбираюсь в фильмах. Одна из любимейших кинолент – «Анам о рф». Вот вам мой портрет вкратце. Точно, забыла одну из важных вещей. Мой любимый цвет – черный, в моем гардеробе он преобладающий. Я очень хочу себе сшить платье из черного атласа с громадной многослойной широкой юбкой, сделать кожаные перчатки и кожаный тонкий пояс, шифоновую пелерину и легкую вуаль на голову. И так сфотографироваться.

Теперь, когда вы уже имеете обо мне некоторое представление, я вернусь к вечеру вторника. Мы с отцом включили фильм «Превосходство» на экране нашего импровизированного домашнего кинотеатра, я встала на середину гостиной и стала крутить обруч, а отец удобно расположился, заняв собою весь диван. Где-то в семь с копейками вечера пришла мама с несколькими сумками, прямиком из «Мегамарта». Она поздоровалась с отцом, разделась, села за компьютер в гостиной и связалась с родителями. С бабушкой и дедушкой она поделилась гипотезами о моем образе жизни и о моем вечном вранье. Я перестала замечать, что происходит на экране, и посмотрела на отца. Мой папа лежал, вытянув ноги, и продолжал мудрыми глазами созерцать фильм. Ни одна черточка его лица, повернутого ко мне в профиль, не поменялась. Я нарочно стала изучать однотонные кирпичного оттенка шторы. Мама пожаловалась бабушке, что я с ней не разговариваю. Когда она отключила связь и закрыла «скайп», я спросила:

- И что ты хочешь, чтобы я тебе сказала?

Я развернулась к ней. Она сидела в холодной комнате, в которой работал наш старый обогреватель, в одном цветастом хлопковом халате, и продолжала играть в «пасьянс». Щелкнув три-четыре раза мышкой, она вскочила и с нечеловеческим рыком сомкнула руки на моей шее. Последнее, что я помню – смена звукового фона. Папа переключил фильм, он предпочел на полной громкости смотреть жаркое «эль классико», знаменитый матч «Реала» с «Барселоной».

…Я очнулась. Тускло-желтый свет коридорной кубической лампы поначалу меня ослепил. Собрав силы, я дотянулась до дверной ручки, повернула ее, и открыла дверь в свою комнату. Мне пришлось заползать туда змеиным способом. Мама, видимо, услышала мою возню в коридоре, и решила вернуться и добить меня. Дав себе приказ, я поднялась на ноги, захлопнула дверь и защелкнула, чтоб она не зашла. Теперь, если она не выломает ее, я буду в безопасности.

Меня начало трясти. Я дошла до кресла и упала в него. Тут же мой желтый свит-шот начала заливать кровь. У меня были круглые ватные диски, и я стала их прикладывать к носу. Поняв, что это бесполезно, я взяла оранжевую майку с символикой нашего «Урала» и использовала ее как платок. Жалко, что ничего холодного у меня не было, а курица осталась в коридоре в замораживателе. Я оценила ущерб. Помимо сильнейшего носового кровотечения, которое могло само по себе и не прекратиться, у меня болел затылок, была жуткая мигрень, а по телу скоро начнут всплывать синяки. Несколько заметных ссадин на руках, надувшийся локоть. И дышать было невыносимо больно. Нужно было искать место, где бы я могла переночевать. Оставаться в квартире было бы наихудшим вариантом.

Попросив нескольких близких друзей, в том числе Яну и Варю, о помощи, я почувствовала себя опустошенной. Я только что лишилась родителей. И мне ничего больше не хотелось. Да, это была первая ночь, когда я пропустила игру «Юнайтед». Я остановила себя, чтоб не бросить стул в стену – мои картины, висевшие на ней в рамках, повредились бы. Я собиралась вскрыть себе вены – пыталась ножницами, пыталась щипцами для бровей, осколком стекла от картины, лезвием бритвы – и не смогла. И тогда я в бессилии заплакала. Впервые за последнее время. Я не плакала уже очень давно – наверное лет десять или девять. Ангелина, успокойся, твердила я себе, но я не могла. И на место опустошенности пришла слепая ярость. Я сломала две табуретки, чуть окончательно не разбила голову, и, наконец, не дождавшись ответа ни от кого из знакомых, я свернулась в клубок на нижнем ярусе двухэтажной бело-розовой кровати и стала засыпать, разглядывая картины. Особенно мою последнюю, незаконченную. На белом фоне был изображен аргентинец, парящий в метре над мячом, а фоном служили миниатюрки из его жизни, выполненные гелевой ручкой и оттененные голубым карандашом. За раздумьями, что мне следует подправить, а что – доработать, я мало-помалу успокоилась и уснула.

А проснулась я от холода. В одной пижаме я лежала на снегу в кустах под окнами нашей квартиры – мы с родителями жили на первом этаже. Я узнала наши окна по характерной решетке с узором, напоминающим в чем-то сердечки. Поднявшись, закрываясь руками, колотясь от холода, я пошла в сторону дома. Я следила за тем, чтоб меня не увидели, ведь мне было стыдно. Я подумала – а как я открою домофонную дверь? Я обнаружила ключи, зажатые в правой руке. Открыв дверь, я неслышно взбежала по ступенькам, испачкав при этом ступни. Я старалась не наступить на стекла от битых бутылок. В подъезде мигала маленькая лампочка, висящая почти на соплях. Перегорает, видимо, подумала я.

Добравшись до квартиры, я включила в коридоре свет. Родители не отреагировали, они спали как медведи в берлоге. Мне хотелось подойти к зеркалу, но в полной темноте я не стала этого делать. Мало ли, кого там увидишь… но мне пришлось свет выключить. Потому что глаза не могли на него смотреть. Я уже планировала быстро добежать до ванной, помыть ступни и тряпкой быстро затереть грязные следы, однако поток моих правильных мыслей резко прервался. Я случайно повернула голову и посмотрела в сторону, где должно было быть зеркало… и в зеркале том я увидела отражение ярко-зеленых светящихся глаз со зрачком в виде маленькой черной, почти невидимой, точки. Кто это? Я отпрянула, и глаза тоже уменьшились. Неужели это… мои глаза? Быть не может! Я включила свет снова, чтоб убедиться, что это иллюзия. И я увидела себя с чужими глазами. Такими, как я описывала, даром что теперь они не светились. Это были глаза зверя на моем лице. Срочно беги отсюда, посоветовал мне мой внутренний голос, и я вернулась к выполнению плана.

Спустя полчаса я вернулась к себе в комнату с кружкой горячего зеленого свежезаваренного чая. Я открыла Интернет, чтоб узнать, как сыграла моя любимая команда. Оказалось, они выиграли с минимальным преимуществом у «Стока». Я поняла, что мне теперь не заснуть, но матч смотреть не стала. Незачем. Несмотря на предстоящую работу – я временно работала в дизайн-студии по пошиву одежды – и поход за тканью, я придвинула к себе свой старый неповоротливый мольберт, закрепила на нем немного по-другому последнюю картину и продолжила с нею работать. Фоном я тихо поставила музыку – что-то из репертуара группы «Nickelback». И картина передо мной как будто ожила – аргентинец побежал за мячом и красиво его обработал, но потом он упал, так как слишком много крови вытекло из его груди. Он, как и я, был болен. Вот только мне было не настолько плохо. Ангелина, прекрати! – одернула я себя. Слишком много мрачных мыслей для одной ночи. Я подумала – а вдруг я болею оттого, что я сама себе всего накрутила, и мой организм просто нервно истощился?

Ближе к шести утра я устала. Отодвинув мольберт и откатившись в кресле назад, я встала, залезла на верхний ярус кровати и отвернулась к стенке, подтянув колени к подбородку, а руки спрятав под подушку. Меня затянуло в черную дыру, из которой стали выплывать разные картинки, и я вдруг очутилась в стране чудес, точно Алиса Ль ю иса К э рролла. Только там не было Шляпника в исполнении Джонни Деппа, Чеширского Кота или Белого Кролика. Я очутилась в черном атласном платье с громадной юбкой, в кожаных перчатках и с вуалью на голове посреди бального зала. И меня туда вывел за руку мой единственный. Он был в черном фраке, в бабочке и белой кофте, его черные волосы были уложены и зафиксированы лаком. В этой стране чудес мои рыжие волосы даже в сложной прическе закрывали мою поясницу, я была прекрасна, стройна и полностью здорова. А он, обладатель медального профиля, был просто неотразим. Мы были посреди других гостей. На нас другие бросали, не скрывая зависти, взгляды, за нами следили, казалось, все, даже оркестр и дирижер. Вместо обещанного вальса Бетховена почему-то зазвучала моя любимая песня – «Satellite». Может быть, потому что я ее слушала совсем недавно… но вот все другие люди испарились, оркестр куда-то делся, но музыка продолжала играть. Мы перенеслись из бального зала на залитую бледным лунным светом террасу, и он закружил меня в вальсе. Потом, отдыхая, мы просто стали переминаться с ноги на ногу. Он пел мою любимую песню нежным голосом для меня. Мои маленькие ладошки растворялись в его пальцах. И я, плача, шепнула ему на ухо, что люблю его больше жизни. По его смуглой щеке покатилась одна-единственная слеза. Он без слов обнял меня и прижал к себе. Но в словах я не нуждалась. Почему-то меня тронул солнечный луч, и забрал его к себе…

Дело было в том, что я чуть не проспала работу. Наскоро одевшись и выпив кружку чая с порцией десерта с апельсиновым вкусом, я накинула поверх кожаной дубленки любимый шарф «МанЮнайтед» и в быстром темпе пошла на работу. Стояла удивительная погода. Было минус двадцать градусов по Цельсию, небо было ярко-ярко-голубое, точно весеннее, и светило холодное солнце. Мне навстречу попадались мрачные прохожие, а я, несмотря на совсем свежую ситуацию с родителями, была полностью спокойна. Я просто вспоминала свой чудесный сон. Неужели у меня скоро все образуется? Может же быть, что мне приснился вещий сон? Такое ведь случается, и мне они снились пару раз, например, накануне смерти среднего брата.

С работы я позвонила мастеру производства, и рассказала ей про свою ситуацию. Также рассказала, что в связи с недавними происшествиями, с родителями у меня за тканью для экзаменационного изделия сходить не получилось, а все известные мне магазины ткани, находящиеся рядом со мной, я уже посетила и ничего не выбрала. Она мне напомнила про магазин рядом со станцией метро «Чкаловской». Я объяснила ей, что пробовала туда съездить, но почему-то уехала совсем не в ту сторону.

- Может, я позвоню твоему отцу? – Предложила она. – Напомню ему про ткань? Давай, я поговорю с ним…

- Нет! – Немного резко ответила я. И добавила, прикинув: - Мы вряд ли успеем. Я не знаю точно, когда он придет с работы.

- А у тебя деньги сейчас с собою есть?

- Семи тысяч хватит? – Я ведь не представляла себе цены в том магазине. Может быть, такие же, как в знаменитой «Тиссуре», про которую мне рассказала руководитель производственной практики в дизайн-студии «П э лла» Воинк о ва. И я совершенно не представляла ткань или сочетание тканей, которое я ищу. Мне нужно было именно увидеть ее, чтоб понять: это – она.

- Конечно. – Я по голосу определила, что мастер рассмеялась. – Я могу с тобой сегодня съездить, в полчетвертого. Потом посажу тебя на метро и поедешь обратно, до «Динамо».

- Идеальный вариант, спасибо вам, Надежда Хамисовна. Буду в техникуме ровно в полчетвертого. Максимум минут на пять опоздаю.

На работе мне провели примерку платья из голубого креп-сатина, меня в нем даже сфотографировали для моего отчета по производственной практике, и заполнили мой дневник. Я также узнала структуру предприятия. Честно говоря, на работу я отходила все пять недель с удовольствием. У нас был небольшой, но понимающий коллектив, и меня не выгнали с моими болячками. Мне даже сделали свободный график, разрешили приходить к часу, а уходить по самочувствию. Самая сложная работа, которую мне давали – это пошив салфеток из парчи, так как в этой области у меня практики вообще не было. Меня похвалили за мои рисунки и за умение чертить и моделировать одежду, а один раз я даже спела им несколько песен на разных языках. Мне также обещали помочь с дальнейшим пошивом платья для концерта, мол, приходи после двух – расскажем, что с лифом делать дальше. Ровно в три я собрала вещи, попрощалась со всеми и добежала до техникума. Лишние тяжелые вещи я оставила у вахтерши, обещав их забрать на следующий же день, и как раз собралась звонить мастеру – но она, словно это почувствовав, сама показалась мне на глаза. Я вышла из комнаты вахтерши, и мы вместе спустились с крыльца техникума, направляясь в сторону нашего метро с одной веткой. По пути я специально говорила на другие темы, чтоб не возвращаться к ужасному эпизоду ночью. Мы вспомнили мою подругу из Ревды, поговорили о Березовских банях и любителях их посещать. В метро я едва не упала на эскалаторе. Хорошо, что секундного ухудшения моего самочувствия не заметила мастер.

В магазине я выяснила, что меня всегда тянет к дорогим и роскошным тканям. Я остановила свой выбор на темно-фиолетовом жаккарде за шестьсот сорок рублей за метр с розоватым отливом двух видов, один – почти однотонный, а второй был кружевной. Я, признаться, хотела взять черно-красную парчу, но мы не нашли дополняющую вторую ткань на лиф или, наоборот, на все остальные детали платья. Я не могла не съязвить по поводу тканей на манекене болотных и желто-зеленых оттенков, сочетание которых так понравилось мастеру. Я сказала, что, как по мне, из них можно шить костюм лешего. А, увидев, как кто-то покупает красный и зеленый габардин с искусственным желтыми мехом, и услышав гипотезу Надежды Хамисовны о том, что это ткани на новогодний костюм, я сразу же предположила, что это будет костюм светофора. Поэтому, я объяснила, тканей брали много – ведь из чего-то же надо было шить круги. После этого мастер поняла: с Ангелиной лучше в магазины не ходить, а то будешь хохотать до свекольного цвета лица, и на тебя будут коситься как на идиота. Довольно забавно было видеть мастера с покрасневшим лицом, так как ее волосы были крашены в какой-то бардово-коричневый оттенок, и поэтому кожа стала сливаться с волосами. Кстати, она мне очень помогла: я трудилась посчитать, сколько тысяч за раз у меня уйдет после покупки нужного метража ткани на мое юбилейное платье, а она дала мне карту-скидку, и сумма оказалась не умопомрачительной. Такая красивая и хорошая ткань вполне заслуживала полутора тысяч.

Мастер проводила меня до метро, и, прощаясь, напомнила мне, чтоб в четверг я приходила к девяти утра, с фартуком, дневником и с купленной тканью. Почти сразу же после ее ухода я вновь почувствовала тошнотворное и утягивающее головокружение, и не смогла пройти мимо железной загородки. Дело было в том, что я бросила жетон в одно место, а проходила в совершенно другом, так как от головокружения меня повело. Меня в беде добрые люди не оставили, я виновато улыбнулась и поспешила спуститься на эскалаторе вниз, потому что боялась, что надо мной могут посмеяться все, кто шли сзади. Я даже обернулась, чтоб проверить, есть ли кто-нибудь сзади. И, к моему счастью, в зоне видимости не было никого.

Поезд пришел удивительно быстро. И так же быстро проехала я две станции. Выйдя на третьей, на «Динамо», я добежала до троллейбуса, и подъехала к дому. Я не стала заходить домой, а сразу же пошла на встречу с подругой. Выяснилось, что она пыталась до меня дозвониться много раз, но мой сенсорный телефон давно сам выбирал, о каких пропущенных вызовах мне сообщать, и какие звонки вообще на него могли проходить. Более того: он сам себе выбрал новые обои. Проказы моего телефона моя подруга приняла за большое нежелание с нею общаться. Но у меня правда не было времени ни на кого раньше, кроме себя. Я просто, видимо, его не искала. И мне опять стало противно. Ожидая ее около памятника на площади возле бывшего УПИ, я вдруг подумала: замерзнуть бы тут и умереть. Красивая смерть. Потому что лучшей участи я недостойна.

Встреча с нею прошла лучше, чем я ожидала. Я обещала помочь ей с любовными делами, а она мне дала кое-какие номера, и обещала через знакомого назвать цену моему телефону. Словом, все были довольны. Назад, домой, я возвращалась с мокрыми и холодными ногами, зато с ясной головой. И чтоб окончательно избавиться от всего скопившегося негатива, я по приходу села за стол, включила компьютер и под тяжелую рок-музыку во время беседы с другом Костей нарисовала себя, с разметавшимися черными волосами, с кровью на виске и на губах, и с тенью за собой в виде дьявольских рогов. Я использовала в работе свою кровь, красный маркер, черную гелевую и шариковую ручки, уголь, простой карандаш для уточнения теней у себя за спиной, а также толстый черный маркер. И мне на удивление очень понравился результат. Я очень точно нарисовала черты своего лица и прическу, хотя наметок в карандаше я не давала, и можно сказать, что я чуть-чуть рисковала, начав сразу же работать ручкой. Но у меня уже был подобный опыт – я рисовала двух актеров ручкой. И оба они мне удались. Оба получились как фотографии, все это признавали. Особенно Ки а ну Ривз, так как он нарисован черной ручкой. Он висит у меня на стене в третьем ряду, и заметно выделяется на фоне прочих картин.

Посреди ночи, ровно в три часа, как раз в самое время разгула нечисти, меня сильно-сильно затошнило, но я поборола приступ. Мне для этого пришлось походить по комнате. Я обнаружила, что оставила компьютер включенным, то есть работал у меня не только ночник на часах. Я собралась выключить его, чтоб он фоном не жужжал, и закрыла все программы, сохранив свою повесть про молодого человека и его лучшего друга из Колумбии. Я посмотрела на свой последний рисунок, на мистический и мрачный автопортрет. Работа мне определенно удалась, несмотря на весь ее негатив. Во время проработки теней у себя за спиной, я чуть-чуть залезла карандашом на волосы, и получился эффект того, что пряди растворяются в этих тенях. Я вообще подобный эффект видела в первый раз, и подметила его для себя. В дальнейшем я собиралась экспериментировать с добавлением белой пастели, чтоб давать незначительный блеск, так как ее можно растушевывать. И еще не помешало бы проработать некоторые линии на плаще черным маркером. Но доработать картину оставалось совсем немного. Может быть, я за собой еще нарисую нескольких демонов. Ведь я на этом рисунке выглядела как предводитель их армии. Но вот компьютер выключился, и остался гореть только ночник. И тогда мой портрет подмигнул мне своим правым глазом.

Утром следующего дня отец подвез меня на машине до техникума. Не знаю, но почему-то вдруг мне захотелось с ним начать заново общаться, и я охотно рассказала ему про свою ткань, которую он плохо успел рассмотреть, про поступок мастера. Мы сошлись во мнении, что надо будет купить и передать ей шоколадку. Но – не перед экзаменом, а то это сильно будет напоминать подкуп. Мол, Надежда Хамисовна, грех будет ставить на экзамене двойку Ангелине, раз ее отец накануне вам подарок такой сделал! Из-за того, что мы выехали примерно в тридцать минут восьмого со стоянки, в техникуме я появилась раньше назначенного времени на час. Не то чтобы я не помнила слова мастера по поводу девяти утра, но просто накануне, на собрании в понедельник, она нам говорила, чтоб мы в четверг приходили к восьми. Поэтому я была в раздумье, к какому часу мне следует там появиться. И выбрала восемь часов утра. Потому что в случае опоздания я бы пропустила вводное занятие и получила бы выговор. Этот час я потратила на продолжение своей повести про молодого человека, описывая его мысли во время перелета из Испании в Англию. И очень красочно проиллюстрировала написанное, нарисовав какого-то дистрофика в кресле с треугольником вместо прически. Правда сказать, я вообще не старалась его нарисовать хоть сколько-нибудь похожим на моего героя. Я просто валяла дурака.

Занятие пролетело мигом. Мы разыгрывали сценку в преддверии скорого экзамена по первому профессиональному модулю, показывали наши дневники и разбирались с бумагами и с тканями. Одна девушка из нашей группы успела всем показать своих питомцев и младшую сестренку в парике зеленого цвета. Всем показалось, что она похожа на куклу. Я так не посчитала, но согласилась с тем, что зеленый цвет волос ей впрямь очень даже к лицу. Я также отказалась гладить шторы с кем-либо в паре в тот же день, потому что у меня появилась причина срочно бежать домой. Но я все-таки задержалась, чтоб показать голубое платье вахтерше. Но если б я знала, что на следующий день на учебе я не появлюсь, то я бы поменяла свое решение относительно штор.

Вечером мы с отцом прогулялись за мандаринами и за хлебом. Увы, больше мы ничего не купили. И то, как потом выяснилось, мандарины оказались на редкость плохими, папа даже отговорил меня рискнуть и попробовать их. Причем мы обошли три магазина в их поисках. Какая ирония. По пути мы поговорили по-английски. Это у нас уже традиция. Только есть небольшая проблема: папа не понимает мою быструю речь и часть слов, которые я использую при построении фраз. А потом меня позвали в гости. Моя подруга Лиза приехала из Москвы на пару дней в Екатеринбург, и пригласила меня к себе с ночевой. И я захотела к ней пойти. Перед этим я узнала у нее точный адрес – Шейнкмана, сорок пять, квартира номер тридцать семь. Я почему-то накрасилась, оделась потеплее, узнав температуру за бортом, посмотрела, как можно до нее добраться. Я в очень быстром темпе – хожу я всегда быстро – дошла до остановки «Восточной» и подъехала на восемнадцатом трамвае до улицы Сакко и Ванцетти. Дошла до Шейнкмана, повернула налево и нашла дом и квартиру. Я позвонила в домофон. И мне почему-то ответил мужской голос.

- Да?

- Здравствуйте, а можно Лизу?

Этот факт меня насторожил. У Лизы не было парня в ее двадцать один год. Но почему-то я не очень переживала. Мне, скажем так, было все равно, кто там окажется.

- А кто это?

- Ее подруга Ангелина. – Представилась я.

- А-а, - понимающе протянул мой собеседник, обладатель баса. – Тогда заходи, Геля. Лиза сейчас вернется. Серега ее за пивом послал.

Я это ненавижу. Ненавижу, когда меня называют «Геля», «Лина» или «Анжела». Ангелина – и все, без вариантов.

Стоп. Какой Серега? Выходит, этот бас не один? Там есть еще мужики? Подозрительно. Девушка такого воспитания, как Лиза, даже побаивалась начинать любые отношения с мужчинами, у нее были некоторые страхи. Вдобавок, Лиза никогда не пила алкоголь. Ей предлагали на Новый Год попробовать игристое шампанское, но она вежливо отказалась. На мой взгляд, сделала она совершенно правильно.

- Хорошо, ну а вы кто такие?

- Петя я. Мы с Серегой – ее давние друзья. Мы вместе из Москвы приехали.

Вдвойне подозрительно. Давние друзья-москвичи? Очень смешно. Наверное, самозванцы и не представляли, насколько хорошо я знаю свою подругу Лизу. Она уехала в Москву всего лишь три месяца назад, а следовательно, давними друзьями они быть не могут. И вообще, всех ее давних друзей противоположного пола я знала в лицо. Их можно было пересчитать по пальцам одной руки. И я зашла. Для того чтоб вытащить Лизу из передряги. Я слышала ее голос, она говорила со мной по телефону из этой квартиры. Мы друг друга так не обманываем, следовательно, она находится внутри, а эти двое не пойми как к ней проникли и, наверное, развлекаются по полной программе.

Я поднялась на шестой этаж на лифте, позвонила в дверь. Мне открыли два качка. А за ними я увидела тело Лизы. У нее было перерезано горло, она была как графиня Батори, искупавшаяся в знаменитой ванной в одежде. И меня вырвало. Я второй раз в жизни увидела труп. Вот когда он ко мне пришел. Меня посетил панический страх.

Они меня потащили в ванную, заставили меня оттирать все с пола, в том числе и кровь Лизы. Саму Лизу Серега завернул в ковер и вынес на улицу. Что он с нею делал дальше, одному богу известно. И знать мне этого не хочется. Для меня все это было как в тумане. Я все еще не верила до конца в то, что эти мерзкие твари убили одну из моих лучших подруг. Меня направили обратно в ванную, чтоб я выстирала тряпку, потом меня понесли в комнату и положили на кровать, разрывая на мне одежду. Мой любимый шарфик «МанЮнайтед»! Они и его испортили. Но для меня реальность давно поплыла. Действительно ли они порвали мой цветок, действительно ли по очереди входили в меня, действительно ли зубы одного от удара моего кулака посыпались мне на оголенную грудь, которую они попробовали укусить своими погаными ртами? Я плакала не от адской боли, которую испытывало мое тело при жестоком изнасиловании, а от того, что ее больше нет с нами. У меня больше не было сил вырываться из их цепких рук, пытаться сбросить с себя их стокилограммовые туши, напоминающие мне о несчастных китах, выброшенных на берег, и оставленных там умирать. Я уже не могла уклоняться от поцелуев залитого кровью беззубого рта Сереги. Я спрашивала у высших сил: почему они не могли поберечь беспомощную Лизу до моего прихода?

И тут случилось нечто. Меня уже к тому моменту перевернули на живот и стали насиловать в другие места. Когда один из них измотался, он взял перерыв. Они отпустили меня, видимо думая, что я уже превратилась в бессильную тряпку.

- Я боюсь, - слишком низким голосом даже для себя сказала я.

- Крошка. Нас не надо бояться. – Наклонился надо мной Петя.

Я все сильнее ощущала перемены в себе. Во мне просыпалась какая-то сила, гораздо более страшная, чем все, с чем я до этого сталкивалась. Меня начинало потихонечку трясти от ярости, а мой плач незаметно превращался в демонический хохот.

- Я не вас боюсь, а себя. – Шепнула я, и вдруг подлетела на метр над кроватью. Потом плавно опустилась на обе ноги на ковер в гостиной. Я очень сильно дрожала, но это была виновата неожиданная сила во мне. Она подняла мою правую руку и нацелила ее на Петю. Петя бледнел. Я же вдруг схватила его за шею, и двумя пальцами ее свернула. Что касается второго дружка, то его сердце вышло с обратной стороны его грудной клетки. Мой кулак проделал там знатное отверстие.

Было ли у меня этому всему объяснение? Не поверите, но мой ответ – да. Дело все в вещих снах. И начало эта темная история берет девять лет назад, как раз в день смерти моего среднего брата. Я тогда была с родителями и с ним на даче, все было как обычно. Мне стало скучно, я перегрелась на солнце и поэтому поспешила укрыться в нашем вагончике цвета слоновой кости, а там, едва легла на кровать, сразу же уснула. И мне приснился сон о страшной смерти брата. Я в ужасе проснулась и побежала к маме. Я спросила у нее, не видела ли она Мишу, но выяснилось, что у нее ко мне аналогичный вопрос. И тогда меня неведомая сила потянула в лес. А лес я совсем не знала, я не ориентируюсь на местности вообще, как в городе, так и на природе. И я шла только по своему звериному чувству. Оно протаскало меня, тогда десятилетнюю девочку, около трех дней, и вывело все-таки к забору из колючей проволоки. Он отгораживал обрыв. Внизу текла прозрачная шумная речка. Я нашла в себе некоторые силы и перелезла через этот забор. Кое-где проволока меня зацепила, но в целом, могло быть и хуже. Зато, когда я оказалась на той стороне, на самом краю обрыва, я нашла Мишу. Вернее, то, что от него осталось. Потом я, конечно, вернулась обратно на дачу, родители, выяснилось, решили меня дождаться прямо там. Я им не стала ничего говорить и замолчала на год. Я спрашивала себя – как мне это удалось? И внутренний голос говорил, что это сам брат меня за руку к себе привел. Но с тех же пор мне стали сниться странные сны. В этих снах Миша возвращался домой живой и невредимый. И такие сны мне стали сниться в полнолуние. Дальше – больше: в квартире стали происходить паранормальные вещи. Такие, как сама по себе передвигающаяся мебель, меняющиеся местами картины, желтые глаза на двери, летающие по комнате мелкие предметы, исчезающие в небытие вещи и мерцающие фигуры. И резкое понижение температуры в углах. И еще: однажды у меня сами по себе дверцы шкафа открывались. А за окном какие-то тени страшные мелькали. И стуки разные. А как-то я услышала, заходя на кухню, что там кто-то сидит и чавкает. Табуретка сама отодвинулась от стола, а затем, возле ванной, я первый раз увидела мерцающую фигуру. И я, поняв, что вижу и замечаю все это одна из квартиры, стала с этим контактировать. Сначала из любопытства, а потом уже ради того, чтоб повышать свой уровень, и чтоб управлять этой силой. И теперь, к своим двадцати годам, я стала ведьмой со стажем. И тогда я уже четко имела представление, кто у нас обитает в квартире. Моего обитателя, обладая моим даром, можно было увидеть в отражениях от стекол в рамках портретов на стенах или же в зеркалах. Так вот: мое объяснение страшной черной силе, пробудившейся внутри меня – это защита. Мой обитатель пытался меня защитить. Видимо, он считал меня своей девушкой. А может быть, я с ним танцевала ночью на террасе? – спросила я себя, вспоминая о последнем чудесном сне. Мне же до этого все плохое снилось, и тут – раз! – приятный сон. Подобные вещи со мной просто так не случаются. Он сам захотел мне присниться. И поэтому его унес от меня первый луч солнца. И это ему, а не своему единственному, я призналась во сне в любви. Но может… он и был моим единственным. Почему же тогда, если не из-за него, у меня ничего не получалось с парнями?

Такие были мои мысли, пока я пешком шла до дома в разорванной одежде. Или это была уже не я? И как это проверить? «МанЮнайтед» - единственное, чего он меня не лишил. Если я пока еще могу думать с нужными чувствами об этом клубе, то он не до конца мною овладел. Но почему он мне не дал забрать из квартиры номер тридцать семь остатки моего шарфика? Пусть он и стоил всего четыреста рублей, но он был мне очень дорог. Это было все, на что мне хватило денег. Форму сборной Аргентины с номерами «шестнадцать» и «семь» мы с Яной договорились поискать потом, а это «потом» отложилось на неопределенный срок. Может, что и навсегда.

И я в час ночи вернулась домой. Мне было плевать, что я вся в крови и в разорванной одежде. В такое время на улицах людей очень мало, да и я была слишком погружена в мысли, чтоб отслеживать косые взгляды. Вернувшись, я сбросила всю одежду с себя прямо в коридоре и отправилась в ванную, смывать кровь с тела. Это занятие заняло двадцать минут. Выкинув одежду в мусорное ведро, я пришла к себе в комнату, прошла сквозь бардак прямо к креслу и дорисовала парящего над мячом аргентинца. Затем я включила компьютер и нашла на своем любимом сайте Костю в сети. Я написала ему простое «привет». Я не стала ему рассказывать об изнасиловании и о том, что я убила тех, кто убил мою подругу Лизу. И стала ждать его ответа. И тогда у меня что-то лопнуло на руке. Я посмотрела на свое запястье – ссадина, полученная в драке с мамой, как будто была разрезана ножом до кости. Так же начало происходить и с другими ранами. Вскоре кровь у меня текла отовсюду. И из глаз тоже. Я посмотрела на свой портрет. Там кровь залила уже все лицо. И у меня было также. А потом сквозь эти потоки я увидела, как мой портрет мне улыбается и подмигивает. И как смотрит вправо. Я тоже посмотрела вправо, пусть видела и слабо. Там стоял он. В черном фраке, в бабочке, в брюках и в остроносых туфлях. Его черные волосы были красиво уложены и зафиксированы лаком. Он протягивал мне руку, предлагая опереться. Его медальный профиль был как всегда безупречен. И – он был неотразим.

Дата добавления: 2015-08-09