Глава 16. Мюнхен, 1919 г

Вообразите только эту сцену: одетый в потрепанную одежду, безработный, никому не известный юноша-иммигрант с суповой ложкой в кармане сорочки врывается в кабинет хорошо известного журналиста, поэта, политика и выпаливает: «Найдется ли у вас применение борцу против Иерусалима?»

Да уж, не самое удачное начало для собеседования при найме на работу! Любой ответственный, хорошо воспитанный, искушенный главный редактор немедленно списал бы такого наглеца со счетов как человека ребячливого, странного, а возможно — и опасного. Но нет — на дворе стоял 1919 год, местом действия был Мюнхен, а Дитрих Эккарт был заинтригован дивной речью юнца.

— Ну, что ж, юный воин, продемонстрируйте-ка мне свое оружие.

— Мой разум — это мой лук, а мои слова… — Выхватив из кармана карандаш и размахивая им в воздухе, Альфред воскликнул: — Мои слова — это мои стрелы!

— Хорошо сказано, юный воин! Расскажите же мне о своих подвигах, о сражениях против Иерусалима.

Альфред дрожал от возбуждения, пересказывая свои «антииерусалимские подвиги»: о едва ли не наизусть заученном Хьюстон Стюарте Чемберлене; об антисемитской речи, произнесенной в 16-летнем возрасте; о конфликте с заподозренным в еврействе директором Эпштейном (эпизод со Спинозой он благоразумно опустил); об отвращении, которое вызывали у него картины еврейско-большевистской революции; о том, как он недавно произнес речь на ревельском городском митинге; о своих планах — написать рассказ очевидца о роли еврейских большевиков в российском восстании; об исторических изысканиях на тему зловещего значения еврейской крови…

— Превосходное начало! Но все же только начало. Далее мы должны проверить калибр ваших орудий. Будьте любезны в двадцать четыре часа принести мне ваше свидетельство очевидца о большевистской революции на тысячу слов — и посмотрим, заслуживает ли оно публикации.

Альфред не двинулся с места. Он вновь бросил взгляд на Дитриха Эккарта, импозантного мужчину с бритой наголо головой, в очках в темной оправе, обрамлявших голубые глаза, с коротким мясистым носом и широким, довольно брутальным подбородком.

— Двадцать четыре часа, молодой человек! Пора приступать к делу.

Альфред огляделся вокруг, явно не желая покидать кабинет Эккарта. Потом робко проговорил:

— Здесь у вас есть какой-нибудь письменный стол в уголке и бумага, которой я смог бы воспользоваться? Увы, я могу работать только в библиотеке, которая сейчас переполнена безграмотными беженцами, пытающимися искать там истину.

Дитрих Эккарт позвонил секретарю.

— Проводите этого соискателя в задний кабинет. И выдайте ему бумаги и ключ. — Альфреду он сказал: — Он плохо отапливается, зато там тихо и есть отдельный вход, так что можете работать там хоть всю ночь, если необходимо. Auf Wiedersehen, встретимся завтра ровно в то же время.

Дитрих Эккарт водрузил ноги на столешницу, загасил в пепельнице сигару и откинулся в кресле, намереваясь вздремнуть. Хотя ему едва перевалило за пятьдесят, к телу своему он относился безжалостно, и складки плоти тяжело свисали с его боков. Рожденный в богатой семье, сын королевского нотариуса и поверенного, он лишился матери еще в детстве, а спустя несколько лет — и отца, и в свой поздний отроческий период втянулся в богемную жизнь, уйдя с головой в наркотики, которые вскоре бесследно растворили состояние, оставленное его отцом. После серии неудачных проб в живописи, в радикальных политических движениях и года учебы в медицинской школе он серьезно подсел на морфин, что в результате потребовало психиатрической госпитализации на несколько месяцев. Затем он попробовал себя в драматургии, но ни одна из его работ так и не увидела сцены. Абсолютно убежденный в своих литературных дарованиях, он обвинил в этих неудачах евреев, которые, как он полагал, захватили власть в немецких театрах и считали оскорбительными его политические взгляды. Жажда мести побудила Эккарта стать профессиональным антисемитом: заново родившись как журналист, он основал газету «На просторах Германии» — передовой листок публикаций, направленных против засилья евреев. В 1919 году время для этого было благоприятным, а его журналистский стиль — притягательным, и вскоре его листок стал востребованным чтением для тех, кого интересовали «гнусные еврейские махинации».

Хотя здоровье Фридриха оставляло желать лучшего и физической энергии ему не хватало, жажда перемен в его душе была огромной, и он с нетерпением ожидал спасителя Германии — человека необыкновенной силы и харизмы, который повел бы Германию к подобающему ей славному положению. Он сразу же уловил, что молодой красавчик Розенберг не был такой личностью: вызывающее жалость стремление Розенберга к чужому одобрению так и выпирало из-под его дерзкой бравады. Но, возможно, для него найдется роль в приготовлении пути для того, кто грядет в будущем…

На следующий день Альфред сидел в кабинете Эккарта, нервно сплетая и расплетая ноги, наблюдая, как редактор читает его «тысячу слов».

Эккарт снял очки и поглядел на Альфреда.

— Для человека, который по профессии — архитектор и никогда прежде не писал подобной прозы, я бы сказал, многообещающая работа! Правда, верно и то, что в этой тысяче слов не найдется ни единого предложения, которое было бы написано грамматически правильно — но, несмотря на этот неудобный факт, ваша работа отличается определенной силой. В ней есть напряжение, есть интеллект и сложность и даже есть несколько — хотя и недостаточно — ярких образов. Тем самым объявляю, что вашей журналистской девственности пришел конец: я опубликую эту статью! Однако впереди ждет работа: здесь каждое предложение так и вопиет о помощи. Тащите сюда свой стул, Альфред, и пройдемся строчка за строчкой.

Альфред с готовностью перенес стул и сел рядом с Эккартом.

— Вот вам первый урок журналистики, — продолжал Эккарт. — Писательская задача состоит в донесении информации. Увы, многие из ваших предложений не ведают об этой простой максиме, а вместо этого пытаются темнить или намекать, что автору известно гораздо больше, чем он предпочел сказать. На гильотину такие предложения — все до одного! Взгляните сюда, и сюда, и сюда… — Красный карандаш Дитриха Эккарта замелькал, как молния. Так начался ученический период Альфреда Розенберга.

Отредактированная работа Альфреда была опубликована как часть серии под названием «Еврейство внутри нас и вовне», и вскоре он написал еще несколько «рассказов очевидца» о большевистском хаосе. Каждый рассказ демонстрировал постепенное стилистическое совершенствование. Не прошло и нескольких недель, а Альфред уже получал регулярное жалованье как помощник Эккарта, а через несколько месяцев Эккарт был настолько удовлетворен его работой, что попросил Альфреда написать предисловие к его книге «Могильщик России», которая в зловещих подробностях живописала, как евреи подорвали царское правление в Российской империи.

То были золотые денечки для Альфреда, и до конца своей жизни он светился от удовольствия, когда вспоминал, как работал бок о бок с Эккартом, как ездил с ним в такси, когда они развозили по всему Мюнхену пламенный памфлет Эккарта «Всем трудящимся». У Альфреда наконец-то появился дом, отец и цель.

С поощрения Эккарта он закончил свое исследование истории евреев и через год опубликовал свою первую книгу «След еврея в перемене эпох». Она уже содержала семена главного мотива нацистского антисемитизма: еврей — это источник разрушительного материализма, анархии и коммунизма, это опасность жидомасонства, это зловредные мечтания еврейских философов от Ездры и Иезекииля до Маркса и Троцкого — и, превыше всего, угроза высшей цивилизации, возникшая в результате заражения еврейской кровью.

Под наставничеством Эккарта Альфред все больше осознавал, что немецкий рабочий, притесняемый еврейским финансовым давлением, еще более закабален христианской идеологией. Эккарт постепенно стал полагаться на Альфреда в плане обеспечения исторического контекста не только для антисемитизма, но и для мощных антихристианских чувств — прослеживая развитие иезуитства от талмудического иудаизма.

Эккарт брал своего молодого протеже на радикальные политические митинги, знакомил его с влиятельными политическими фигурами и вскоре поручился за Альфреда, помогая тому получить членство в обществе «Туле», и сопровождал его на первую для него встречу этого высокого тайного общества.

На встрече Эккарт, представив Альфреда нескольким членам общества, оставил его одного, чтобы посовещаться наедине с коллегами. Альфред огляделся. Это был новый для него мир — не пивная, а гостиная в чудесном мюнхенском отеле «Четыре времени года». Никогда прежде он не бывал в таком помещении! Он шаркал ботинками по толстому ворсу красного ковра и поглядывал вверх, на расписной потолок, украшенный пушистыми облаками и упитанными херувимами. Пива в обозримом пространстве не наблюдалось, он подошел к центральному столу и налил себе бокал сладкого немецкого вина. Оглядывая других членов общества, счетом не менее 150 человек, явно людей состоятельных, хорошо одетых и упитанных, Альфред устыдился своей одежды, которая вся, до последнего предмета, была куплена в магазине подержанных вещей.

Сознавая, что он явно самый бедный и скверно одетый человек среди присутствующих, он попытался смешаться с будущими товарищами по обществу и даже претендовал на некоторую особость своего положения, при любой возможности говоря о себе как о философе и писателе. Оставаясь в одиночестве, он потихоньку практиковался в новом выражении лица. Это выражение сочетало почти незаметный изгиб губ, микроскопический кивок и опускание век. Оно призвано было транслировать собеседнику посыл: «Да, я прекрасно понимаю, о чем вы говорите — я не просто человек знающий, но и знаю больше, чем вы думаете». Позже он проверил, как выглядит такое выражение, в зеркале в мужской уборной — и остался доволен. Вскоре оно сделалось его «визитной карточкой».

— Здравствуйте! Вы — гость Дитриха Эккарта? — спросил его энергичный мужчина с длинным лицом, с усами и в очках в черной оправе. — Я — Антон Дрекелер, член приемного комитета.

— Розенберг, Альфред Розенберг. Я — писатель и философ, работаю в газете «На просторах Германии» и — да, я гость Дитриха Эккарта.

Он рассказывал мне о вас много хорошего. Это ваш первый визит к нам, и, должно быть, у вас есть вопросы. Что рассказать вам о нашей организации?

— О, как можно больше! Прежде всего меня заинтересовало само название — «Туле».

— Чтобы ответить на этот вопрос, пожалуй, надо начать с того, что наше полное название звучит как «Группа изучения германской древности». Туле, как многие полагают, — это ныне исчезнувший огромный материк, располагавшийся в ближайшем соседстве с Исландией или Гренландией и бывший изначальной родиной арийской расы.

— Туле… я довольно неплохо знаю нашу арийскую историю по Хьюстону Стюарту Чемберлену, но что-то ничего у него не помню о Туле.

— Ах, да, Чемберлен — историк, и один из наших лучших, но это было до Чемберлена и до истории вообще. Это — царство мифа. Наша организация желает отдать должное нашим великим предкам, которых мы знаем только по устной истории.

— Так, значит, все эти внушающие почтение люди встречаются здесь ради своего интереса к мифу, к древней истории? Поймите меня правильно, я не выражаю скептицизм. Напротив, я думаю, что это замечательно — видеть истинное спокойствие и преданность делу, свойственные ученым, во времена настолько неустойчивые, что Германия может в любую минуту рассыпаться на части.

— Встреча еще не началась, герр Розенберг. Вы достаточно скоро поймете, почему общество «Туле» так высоко ценит ваши работы для газеты «На просторах Германии». Да, да, мы испытываем жгучий интерес к древней истории. Но еще более нас интересует послевоенная история — та история, что вершится сегодня, история, которую однажды прочтут наши дети и внуки.

Альфреда необычайно воодушевили публичные выступления. Один оратор за другим предупреждали о серьезной опасности, нависшей над Германией со стороны большевиков и евреев. Каждый выступавший подчеркивал неотложную необходимость действовать. К концу вечера Эккарт, пошатывающийся от непрерывных возлияний немецким вином, положил руку на плечо Альфреду и воскликнул:

— Волнующее время, а, Розенберг? И будет еще более волнующим! Писать новости, менять отношение, влиять на общественное мнение — все это благородные занятия. Кто бы отрицал! Однако создание новостей — да, именно создание новостей — вот где лежит путь к истинной славе! И ты будешь с нами, Альфред. Вот увидишь, сам увидишь! Доверься мне, я знаю, что ждет впереди.

Нечто значительное вызревало в воздухе. Альфред остро ощущал это и, слишком возбужденный, чтобы заснуть, продолжал шагать по улицам Мюнхена еще час после того, как расстался с Эккартом. Он припомнил совет своего нового друга, Фридриха Пфистера, о том, как снимать напряжение: глубоко и быстро вдыхал через нос, немного задерживал дыхание, а потом медленно выдыхал. Всего через несколько таких циклов он почувствовал себя лучше, а заодно и удивился эффективности такого простого упражнения. Никаких сомнений — Фридрих был настоящим волшебником. Да, ему не понравился оборот, который принял их разговор — тема возможных еврейских корней в семье его бабки, — но тем не менее чувства к Фридриху были скорее положительными. Ему хотелось, чтобы их пути снова пересеклись. Он постарается сделать так, чтобы это случилось.

Вернувшись домой, он нашел на полу записку, просунутую в щель почтового ящика, и прочел: «Мюнхенская публичная библиотека извещает вас, что «Богословско- политический трактат» Спинозы будет зарезервирован для вас в течение одной недели. Обратитесь к библиотекарю». Альфред перечитал ее несколько раз. Каким странно утешительным было это маленькое, хрупкое библиотечное извещение, которое отыскало путь по бурным и опасным мюнхенским улицам к его крошечной квартирке!

Дата добавления: 2015-08-18