Читайте также:
|
|
Там же, где сцена 2. Но стемнело. Перед нами слабоосвещённая палатка. Перед ней стоит Август, устремив взгляд в небо.
АВГУСТ. Там на небе только что что-то было.
ЮЛЯ. (голос) Что?
АВГУСТ. Свет. Только что на небе.
Из палатки появляется Юля.
ЮЛЯ. Где?
АВГУСТ. Везде. Стало по-настоящему светло. Вдруг.
ЮЛЯ. Свет?
АВГУСТ. Да.
ЮЛЯ. Везде?
АВГУСТ. Да.
ЮЛЯ. Вроде как освещение?
АВГУСТ. Да. Не знаю. Я вот стоял тут и вверх смотрел, на звёзды. И тут я это увидел. Вдруг.
ЮЛЯ. Ну и?
АВГУСТ. Что «ну и»? Жутко стало.
ЮЛЯ. И что он тебе сказал, свет этот?
АВГУСТ. Дурёха.
ЮЛЯ. Серьёзно?
АВГУСТ. Да. Это было огромно.
..................
ЮЛЯ. Ну, тогда ладно. Мне холодно. (Исчезает в палатке.)
Мощный световой поток охватывает ночное небо.
АВГУСТ. Вот! Вот! Опять! Везде! Видишь? Вот оно!
Появляется Юля.
ЮЛЯ. Северное сияние! Это же Северное сияние!.. Камера где?
Опять исчезает в палатке. Возвращается с видеокамерой и снимает завораживающее зрелище.
ЮЛЯ. Сейчас! Вот оно! Вот! Северное сияние!..
АВГУСТ. Ты уже видела это раньше?
ЮЛЯ. Нет. Никогда.
АВГУСТ. Ты же здесь выросла, неподалёку.
ЮЛЯ. Раз в пятьдесят лет увидишь тут Северное сияние. Поэтому и не видела.
АВГУСТ. Редко.
ЮЛЯ. Здесь не место для Северных сияний. Я не знаю никого, кто бы видел здесь хоть раз. Слишком далеко к югу.
Свет опять меркнет.
АВГУСТ. Пропало.
Юля направляет камеру на Августа.
ЮЛЯ. Скажи что-нибудь.
АВГУСТ. А какого размера Северное сияние?
.....................
АВГУСТ. Да ладно. Это что касается размеров сияния. Очень большое. Но если оно такое большое, то должно, значит, быть видно ото всюду. Но почему никто его не видит? Ты не знаешь никого, кто бы уже видел, и я не знаю тоже. Ведь вот полмира одновременно может видеть Луну. Но если Северное сияние столь огромно, как оно выглядит, его тоже должно видеть полмира. Ну, или чуть меньше, но всё же очень многие. Так ведь?
Юля выключает камеру.
ЮЛЯ. До чего же ты хорош!
АВГУСТ. Покажи. Покажи, вышло ли что-нибудь. Может, подобный свет и снять-то нельзя!
Август проматывает кассету назад.
АВГУСТ. Может, сияния эти совсем маленькие. Нечто вроде галлюцинаций, о чём и говорить-то никому нельзя. Может, и сияют-то они только перед нашими лицами. Вроде домашнего видео. Для личного пользования.
Август прогоняет кассету, И пока оба смотрят на маленький контрольный экранчик, позади них на небе появляется то же самое зрелище.
АВГУСТ. Вот оно!
ЮЛЯ. Ну очень уж маленьким оно не кажется.
АВГУСТ. Но всё равно на видео оно не такое.
ЮЛЯ. Выглядит, как какие-то помехи. Вроде как инопланетные.
АВГУСТ. Это вроде как самое прекрасное, что я видел за многие годы. Представь себе, что мы какие-нибудь пещерные люди.
ЮЛЯ. Мы бы в штаны наделали от страха, что какие-нибудь боги взяли нас за шиворот.
АВГУСТ. Ага, а штаны у них уже были?
ЮЛЯЯ. Не знаю. А вот шиворот – наверняка.
АВГУСТ. Не знаю. И ты думаешь, боги у них тоже были?
ЮЛЯ. Ну, ясно. Как раз сияния такие вот. Каждые пятьдесят лет появлялся некий Бог в виде Северного сияния и махал им слегка ручкой. Этим они потом и жили.
ЮЛЯ. В пещере.
АВГУСТ. Ага.
Картинка позади обоих перемещается в направлении Августа. Мы ещё раз видим Августа, говорящего «А какого размера Северное сияние»?
ЮЛЯ. Какого размера Северное сияние. Классно.
АВГУСТ. Я выгляжу по-идиотски. Полное дерьмо.
Камера выключается. Ночное небо.
ЮЛЯ. Я вела себя ужасно с тобой.
АВГУСТ. Что?
ЮЛЯ. Мне очень жаль. Я вела себя ужасно с тобой. Сегодня. Тебе не надо верить тому, что я говорю, особенно перед тем, как мне себя убить. В такой момент любой не честен.
АВГУСТ. Да?
ЮЛЯ. Да. Ты мне нравишься.
Юля. Нежно целует его в висок.
АВГУСТ. Почему ты это сделала?
ЮЛЯ. Захотелось.
АВГУСТ. У тебя мягкие губы.
ЮЛЯ. Знаешь... ты можешь мне доверять.
АВГУСТ. Ты мне тоже нравишься.
Юля забирает у него камеру, начинает снимать его. Мы видим Августа в проекции ближней съёмки.
ЮЛЯ. Скажи ещё раз.
АВГУСТ. Что?
ЮЛЯ. То, что только что сказал. Ещё раз.
АВГУСТ. Не могу.
ЮЛЯ. Ты сказал кое-что другое.
АВГУСТ. Я не могу сказать это ещё раз.
ЮЛЯ. Никогда больше?
АВГУСТ. Дай сюда.
Август берёт камеру и снимает Юлю.
ЮЛЯ. Послушай, у нас не так много времени. У нас ещё четыре бутерброда и десять банок пива. В любом случае, музыки и сигарет не хватит до весны. И скоро настанет завтра. А завтра – конец. Это должно быть нам ясно. А значит, всё безразлично. Ты можешь выглядеть ужасно непривлекательно, не важно, тебе, правда, не надо стесняться. Этого от тебя никто тут больше и не ждёт. Можешь вести себя по-свински. Можешь перед лицом всей этой панорамы онанизмом заниматься – не важно. Можешь проговорить все фразы в мире. Можешь делать всё, что хочешь. Можешь повторять слова, а можешь нет. Можешь встать на голову. А потому, если я тебя прошу, короче, если я о чём-нибудь тебя прошу, о чём-нибудь невинном, то сделай это, чёрт побери!, не то у меня крыша поедет. И если тебе в голову придёт мысль что-нибудь сделать, так сделай. Потому как это приятно – что-нибудь да сделать. Это гораздо приятнее, чем не сделать ничнго. С раздумьями покончено. Раздумывать можно, когда у тебя время есть. А у нас его нет. Договорились?
АВГУСТ. Договорились.
ЮЛЯ. Времени на раздумье у нас будет потом вечность.
АВГУСТ. Да?
ЮЛЯ. Да. Если то, что в нас думает, это дух, а дух, как все утверждают, вечен, то разумеется, у нас будет вечность на раздумья. Но в сравнении с этим, очень мало время на дела. Короче, если ты меня о чём-нибудь попросишь, я сделаю.
...................
ЮЛЯ. Ты мне нравишься. Знаешь?
АВГУСТ. Да. Ты мне тоже нравишься.
ЮЛЯ. Минуточку, дай сюда.
Юля берёт камеру и снимает.
ЮЛЯ. Что ты сейчас сказал?
АВГУСТ. Не знаю
ЮЛЯ. Мы, кажется, о чём-то сейчас договорились?
АВГУСТ, Да.
ЮЛЯ. Ну и?
АВГУСТ. Что?
ЮЛЯ. Ты что-то сейчас сказал? Давай, скажи ещё раз.
АВГУСТ. У меня нет никакого желания говорить что-то по приказу.
ЮЛЯ. Ладно. Тогда скажи что-нибудь другое. Что-нибудь новенькое. Быстро. Сейчас потренируемся. Давай. Расслабься. Конец всяким мыслям. Говори что-нибудь. Эмоции, давай! Доверься своему инстинкту. Если ты через три секунды не скажешь что-нибудь эмоциональное, я прыгну вниз. Раз, два, три.
АВГУСТ. Хайль Гитлер!
......................
ЮЛЯ. Ты что, дурной или как?
АВГУСТ. А чё?
ЮЛЯ. Вообще идиотизм какой-то!
АВГУСТ. Выскочило из меня как-то. Ты меня вздёрнула.
ЮЛЯ. Нет, это было вообще. Срам один!
АВГУСТ. Да никто же не слышал. Ты же сказала: всё равно что.
ЮЛЯ. Ну не такое же.
АВГУСТ. Но всё-таки я тебе жизнь спас.
ЮЛЯ. А поумнее ты ничего не придумал?
..................
АВГУСТ. А зачем ты вообще камеру с собой взяла?
ЮЛЯ. Да просто так. Потому что хотела. И чтобы те... Чтобы что-то осталось... И сейчас она здесь есть, и сейчас она здесь.
АВГУСТ. Я хочу с тобой спать.
ЮЛЯ. Почему ты сказал это?
АВГУСТ. Потому что ты сказала: я должен говорить всё что хочу.
ЮЛЯ. А у тебя резинка с собой есть?
АВГУСТ. Нет.
ЮЛЯ. У него нет!
АВГУСТ. Да зачем?
ЮЛЯ. Ой, мамочка, у него нет резинки, и он хочет со мной переспать! Можно ли? Нет-нет-нет. Нет уж, не надо мне никаких детей, мне ж потом вниз прыгать. Не бойся. А болезни? Нет, их я возьму с собой, они это не переживут.
....................
ЮЛЯ. Ну, что такое?
АВГУСТ. Ничего.
ЮЛЯ. Что-то не так, что ли?
АВГУСТ. Что именно?
ЮЛЯ. Что я шутки отпускаю.
АВГУСТ. Да нет.
ЮЛЯ. Да. Тогда я пойду в палатку и освежусь.
АВГУСТ. Ага.
ЮЛЯ. «Ага…»
Они исчезают вместе с камерой в плохо освещённой палатке и закрывают её за собой. Мы слышим их голоса в усилении.
ЮЛЯ. Ты дрожишь.
АВГУСТ. Мне холодно.
ЮЛЯ. Если так дрожать, то ничего не получится. Выключи её. Дай сюда. Выключи. Выключил?
По видео нам видны Юля и Август в палатке. Изображение колеблется. Очевидно Юля берёт и отставляет камеру. Изображение ненадолго отклоняется, затем возвращается. Нам видно нечто непонятное, пёстрое, какая-то деталь одежды с близкого расстояния.
ЮЛЯ. Надо тут надышать. Ты дышишь?
АВГУСТ. У тебя есть возлюбленный?
ЮЛЯ. Возлюбленный?
АВГУСТ. Ну, друг...
ЮЛЯ. Ты просто душка. Спроси ещё чего-нибудь.
АВГУСТ. Ну, так что, есть?
Изображение резко сбивается. Вдруг они опять оба в кадре.
ЮЛЯ. Спроси лучше, как я больше люблю.
АВГУСТ. И как же ты любишь?
ЮЛЯ. Стоя на руках на лошади.
АВГУСТ. А он как любит?
ЮЛЯ. Короче, если тебе лучше с каким -нибудь, тогда ты не по адресу.
АВГУСТ. С кем это?
ЮЛЯ. Откуда я знаю? Ты постоянно спрашиваешь о каком-то типе.
АВГУСТ. Хотел услышать.
ЮЛЯ. А ты не ревнивый?
АВГУСТ. Нет.
ЮЛЯ. А то всему конец. Последнее дело. Мне только этого не хватает: сидеть в палатке, на краю пропасти и выслушивать сцену ревности. Слабо ты дышишь. Так никогда тепло не будет. Так что?
АВГУСТ. Что, так что?
ЮЛЯ. Ты всё ещё дрожишь?
АВГУСТ. Холодно.
ЮЛЯ. Иди сюда.
Август садится к Юле ближе.
ЮЛЯ. Дрожишь.
АВГУСТ. Ты тоже.
ЮЛЯ. Обними меня.
...................
ЮЛЯ. Ты веришь, что этой ночью настанет конец света?
АВГУСТ. Нет. На рассвете.
ЮЛЯ. А, ты всё-таки знаешь этот фильм?
АВГУСТ. Какой?
ЮЛЯ. «Бунтовщик без идеала».
АВГУСТ. Нет.
ЮЛЯ. Там была такая сцена, незадолго перед концом, тогда Платон спрашивает, ну, так звали того, который намного моложе двух других, словно как будто их ребёнок. А они как будто отчасти его родители, ну, пара эта любовная, и он спрашивает этого типа, которого Джемс Дин играет, спрашивает, наступит ли ночью конец света.
АВГУСТ. Ну и?
ЮЛЯ. А Джемс Дин говорит: «Нет. На рассвете.»
АВГУСТ. Просто гений, этот тип.
ЮЛЯ. Так в сценарии было.
АВГУСТ. Ну, я и говорю.
ЮЛЯ. Какой такой тип?
АВГУСТ. Тип, который написал всё это.
ЮЛЯ. Может, он где-нибудь содрал, так же как ты сейчас содрал.
АВГУСТ. Я не содрал.
ЮЛЯ. Ты его видел.
АВГУСТ. Ага.
ЮЛЯ. И кто такая Натали Вуд, ты тоже знаешь?
АВГУСТ. Ага.
ЮЛЯ. Ты только делал вид, что не знаешь?
АВГУСТ. Ага.
ЮЛЯ. И я тебе поверила?
АВГУСТ. Может, ты тоже только сделала вид?
ЮЛЯ. Может быть.
АВГУСТ. Может быть.
.......................
Целуются.
ЮЛЯ. Ага. А скажи-ка. Ну, вот то, что мы тут этим занимаемся,
ну, голышом тут, это ты себе так вот не представлял...
АВГУСТ. Представлять-то представлял.
ЮЛЯ. Ага. Но делать же нам это не обязательно?
АВГУСЬ. Не-а. Не обязательно. Можно было бы только просто поточнее представить.
ЮЛЯ. Можно было б.
АВГУСТ. Значит, следующее, чего я должен буду сделать, вероятно, забраться тебе под куртку.
ЮЛЯ. А я положу тебе руку туда. На внутреннюю часть бедра.
АВГУСТ. Будешь сразу брать быка за рога.
ЮЛЯ. Да.
АВГУСТ. Это меня довольно-таки возмутит.
ЮЛЯ. Возмутит?
АВГУСТ. Ну, или как там говорят?
ЮЛЯ. Не знаю. Я никогда этого не говорю.
АВГУСТ. Возбудит.
ЮЛЯ. Да? Если я свою руку туда положу?
АВГУСТ. Да, конечно. А я, значит, своей рукой, на которую не опираюсь, коснусь, вероятно, твоих волос, а потом и шеи.
ЮЛЯ. А я своей рукой буду, вероятно, водить туда-сюда.
АВГУСТ. А потом я, вероятно, попытаюсь уже этой же рукой двигаться по направлению лифчика, но как бы не очень заметно.
ЮЛЯ. И как же?
АВГУСТ. Ну-у... Так вот, сбоку. Тогда, вероятно, кисть моей руки, двигаясь вниз, будет касаться, твоей груди.
ЮЛЯ. Да, вероятно. А я, вероятно, в этот момент уже оставлю твоё бедро и коснусь, поглаживая, рукой твоего лица.
АВГУСТ. Это, вероятно, меня подбодрит. Тогда я проведу рукой по твоим бёдрам и коснусь спины.
ЮЛЯ. И тогда я поцелую тебя в шею.
АВГУСТ. И всё это время я ничего не буду говорить. Но дрожать буду.
ЮЛЯ. Да. И я тоже.
АВГУСТ. И я буду ужасно возбуждён, потому как мы сейчас теперь это и сделаем...
ЮЛЯ. А я буду вдыхать твой запах. А потом опять мне надо будет взглянуть на тебя. И я подумаю, как ты, чёрт побери, здорово выглядишь.
АВГУСТ. Нет, минуточку. Это я думаю. Это я подумал бы.
Август выходит из палатки, хотя на видеопроекции всё ещё присутствует изображение обоих молодых людей. Август говорит себе и публике.
АВГУСТ. Я подумал бы: что это она делает со мной в этой палатке, эта супер-кошка? Она так красива, да и вообще классная. А я – всего лишь только я. И вообще это странно, что она со мной выделывает. Может, она не в себе. И я чуть было совсем не утратил всяческое уважение. Это какое-то кошмарное недоразумение. Какая-то заковыка. Какая-то путаница. Она думает, что я – это не я, хоть я и есть я. Но мне нельзя ей этого говорить, иначе номер не пройдёт.
Юля тоже выходит из палатки, в то время как изображение продолжает оставаться прежним. Она встаёт рядом с Августом и тоже устремляет взгляд в публику.
АВГУСТ. Сейчас я должен очень осторожно сделать вид, что это вполне естественно, что такая женщина, как она, проявляет ко мне интерес. В палатке. Словно у меня это бывало сплошь и рядом. И в тот момент, когда тебе это скажу, я проведу рукой по твоей груди и поцелую тебя, примерно так, как это делает какой-нибудь тип в кино, потому как мне как раз надо выглядеть крутым и потому что мне не приходит в голову, как это бывает, если вести себя в подобной ситуации естественно.
ЮЛЯ. Короче, вероятно, проводят руками по груди или вроде того...
АВГУСТ. Ага.
ЮЛЯ. Ага.
АВГУСТ. Да. В общем, я буду тебя целовать, долго и искусно, и скажу себе: у неё мягкие губы.
ЮЛЯ. А я буду надеяться, что поцелуй этот никогда не кончится, и всё, что во мне было, начнёт крошиться и распадаться, создавая во мне всё больше и больше места для тебя. Но я не стану пускать тебя в себя, пока ещё нет, потому что буду стыдиться того непорядка, который царит во мне, там ещё так много неясного; но поцелуй будет всё длиться и длиться, и я отчасти уже не буду больше понимать, кто я есть, так крепко стану работать языком, что в какой-то момент даже подумаю, что хорошо, что оно прошло всё и что мы выживем... знаешь? И что всё переживём.
Что-то на видеоизображении позади них начинает меняться, утрачивая связь с реальностью палатки. Картины, вызванные воображением Юли, начинают осуществляться на наших глазах. В последствии возникает нечто вроде «диалога» между экраном и сценой; оба пространства как бы перетекают друг в друга.
ЮЛЯ. Что умирание прекратилось и что мы находимся в некоем месте, принадлежащем нам, дома под крышей, и что вообще это возможно – находиться дома, и что умирание закончилось, и мы можем выйти, и там снаружи всё нормально и умирание закончилось, понимаешь? Ничто не движется больше навстречу смерти, всё ещё только есть, и мысленно я выйду на улицу, а поцелуй будет длиться так долго, пока я не окажусь на улице, и будет ночь, и я возьму тебя, и мы пойдём бродить по улицам, и остановим такси, сядем, и я опять буду держать руку на твоём бедре, потому что оно такое твёрдое на ощупь.
АВГУСТ. И вообще тем временем многое как бы уже произошло.
ЮЛЯ. Смотри, огни. Огни города.
Огни проносятся мимо.
АВГУСТ. Ага.
ЮЛЯ. Мы будем лучше любить друг друга в такси, на глазах у общественности, потому что мы там и познакомились, тогда.
АВГУСТ. Да, но не в этот раз. Я начну тебя раздевать. Сначала куртку, потом рубашку.
ЮЛЯ. А я помогу тебе, чтобы скорее было. И как сумасшедшая, стану срывать твою рубашку, что б её не было. И будем мы лежать рядом, и я, конечно же, скажу: мне холодно.
АВГУСТ. И я лягу на тебя, так чуть-чуть сбоку, а кожа у тебя, действительно холодная, и у меня тоже, но вместе нам всё-таки станет как-то теплее. И я стану целовать тебя ещё больше. И моя рука, та, которая свободна, (потому как другая застрянет под тобой, но я сделаю вид, что оно так и надо), короче другой рукой я буду ласкать твои бёдра - так же, как ты мои - потому что знаю: ей это нравится. Она со мной тоже это проделывала, и это было здорово.
ЮЛЯ. Очень медленно я раздвину ноги, чтобы ты знал, что всё о кей, если твоя рука переместится немного выше. Потому как всё-таки хорошо мы же друг друга не знаем.
АВГУСТ. И я положу руку немного выше. Но через джинсы чувствуется всё не так, поэтому сверху буду продолжать целовать, как безумный, пока не смогу внизу всё расстегнуть.
ЮЛЯ. А я повернусь в сторону, чтобы раздеться совсем. И разденусь совсем, а ты обнимешь меня, и мы станем согревать друг друга. Как две маленькие кофейные ложечки будем мы лежать, держа друг друга в объятиях. Я буду рассматривать брезент палатки. А он будет колыхаться, и мы окажемся в пустыне, два бедуина. И я буду ощущать спиной твою грудь. У тебя волосы есть?
АВГУСТ. То есть?
ЮЛЯ. На груди?
АВГУСТ. Не-а.
ЮЛЯ. Хорошо.
АВГУСТ. Я буду держать тебя, совершая при этом движения бёдрами, пытаясь, однако, сдерживаться при таком возбуждении.
ЮЛЯ. Но в какой-то момент я уступлю всё возрастающему желанию. Я поднимусь на четвереньки и закричу: «Возьми меня, давай же, возьми меня!..»
АВГУСТ. Серьёзно?
ЮЛЯ. Почему бы и нет.
АВГУСТ. Ну... А я скажу про себя: «Она абсолютно запредельна, эта кошка, и я... и я, в общем, это сделаю.
ЮЛЯ. И как же?
АВГУСТ. Я тогда... тебя... я тогда...
ЮЛЯ. Ты будешь держать меня за бёдра.
АВГУСТ. Да. Одной рукой. А другой буду гладить тебя по спине.
ЮЛЯ. А я буду искать тебя, я прижмусь к тебе попой и почувствую, как ты входишь в меня. Сначала медленно, а затем всё интенсивней. И дыхание моё с каждым толчком станет всё чаще и чаще.
....................
АВГУСТ. Я буду любить тебя.
ЮЛЯ. Ты хочешь сказать: трахать. Мы вытрахнем себе мозги из башки.
АВГУСТ. Нет. Я стану любить тебя.
ЮЛЯ. Ты имеешь в виду - трахать, но скучно?
АВГУСТ. Нет.
ЮЛЯ. Ты имеешь в виду: ты влюбишься тогда.
АВГУСТ. Да.
ЮЛЯ. Со всем и вся и будешь говорить нежности?
АВГУСТ. Да.
ЮЛЯ. А как ты меня назовёшь?
АВГУСТ. Лягушечка.
ЮЛЯ. Лягушечка.
АВГУСТ. Ага. Не знаю. Нет, кошечка. Наверное.
ЮЛЯ. Кошка, да? Ты что, с животными?
АВГУСТ. Или бэби...
ЮЛЯ. Ну, ясно, или бэби...
АВГУСТ. А что такое?
ЮЛЯ. Я – счастлива.
АВГУСТ. Я тоже.
ЮЛЯ. Завтра мы умрём.
АВГУСТ. Да.
ЮЛЯ. Я так счастлива.
АВГУСТ. Я тоже.
ЮЛЯ. Пойдём.
Юля берёт его за руку. Оба исчезают в палатке.
ЮЛЯ. (голос) Включи музыку! Включи же музыку! Что это было, что ты мне хотел проиграть? Что ты хотел проиграть? Покажи.
Юля проигрывает СD.
АВГУСТ. (голос) Не, дальше. Ещё дальше Четвёртая. Вот.
„Death of an Angel“, KINGSMEN.
АВГУСТ. (голос) Орган. Супер. Они были – просто обалдеть! Слышишь? Историческая музыка. Trash. Они называли это trash. Они были панки за двадцать лет до панков. Настоящие панки. Я хочу сказать, что те панки, она просто подражали. Все эти дела с No-Future просто полное дерьмо. Правда. Может, trash тоже дерьмо. Но это не важно. Послушай: вещь просто классная. Это просто озарение. Абсолютно. Они увидели Северное сияние и потом, когда оно исчезло, появилась песня: „My baby’s gone, and left me here to stay“.
ЮЛЯ. (голос) Интересно...
Дата добавления: 2015-08-18; просмотров: 67 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Перемена сцен. | | | Перемена сцен. |