|
А потом он докурил свой долгоиграющий «Давидофф», и мы пошли обедать.
Ничего особенного.
Нельзя сказать, что отрава, но и пальчики облизывать я бы не стал.
Вроде и вкусно.
А вот добавки просить не хочется.
Есть такие столы.
Все хорошо.
Но как‑то безвкусно, не по‑домашнему.
Да и общая беседа за столом тоже не клеилась: Златина мама совсем не говорила по‑русски и очень плохо – по‑английски. А немецким и чешским не владел я.
Ничего, бывает.
Некоторые даже мечтают о такой вот почти глухонемой теще, думаю.
А потом обрываю себя: что это тебе, старина, в твою покрытую шрамами башку такие дурные мысли лезут?
Теща какая‑то!
Совсем обалдел?
Истосковался по домашним котлеткам?!
Так Златка тебе их точно готовить не будет.
Не тот типаж…
…Что‑то домой захотелось.
В Москву, в Москву.
Ага, уже улетел.
Сижу, вилкой и ножом свинину с кнедликами ковыряю.
А на душе – самая настоящая паника.
Ты в этот раз, брат Дэн, попал по‑настоящему.
Реально попал.
Сгорел, можно сказать.
Спалился.
…Поэтому, когда Мартин снова предложил в курительную комнату прогуляться, вы даже представить себе не можете, как я обрадовался!
Хоть, думаю, мозг немного в порядок приведу, под сливовицу да под умные разговоры.
…Ну, уселись.
Он опять себе виски плеснул, я – сливовицы.
Закурили, каждый свое.
На этот раз он тот самый неизвестный мне сорт «Macanudo» выбрал. Который homemade.
Ничего так аромат.
По крайней мере, со стороны.
Сидим, молчим.
Думаем.
Каждый о своем.
Хотя – черт его знает. Может так случиться, что оба как раз о его дочери и размышляем.
Похоже.
– А скажите, Дан, – спрашивает неожиданно, – я же совсем про вас ничего не знаю. Вы вот, к примеру, разрешили о вашей работе спрашивать. Чем вы занимаетесь? Какой у вас бизнес?
Улыбаюсь, полощу горло сливовицей. Про себя он рассказывать не торопится.
Он тоже улыбается:
– Я работаю в энергетике, поэтому у меня так много русских партнеров. Я открылся, да?
Ага, думаю.
Думаешь, я не догадался?
Нефть, газ.
Вариантов‑то – всего ничего.
– Ну, – говорю, – если по бизнесу гадать будете, то наверняка не угадаете. Потому что я не бизнесмен. Журналист. Как у нас говорят – бумагомарака.
Он неожиданно удивляется:
– Репортер?
– Был когда‑то репортером. Сейчас скорее чиновник. Заместитель главного редактора. Хотя иногда пописываю. Для души.
– Да?! – удивляется еще больше. – А какое издание? Я немного ваш рынок прессы понимаю. Правда, в основном, деловой.
Киваю.
– А я, – хмыкаю, – сейчас в деловом издании и работаю. Раньше в ежедневке трудился, мне очень нравилось. Там жизни больше. А потом устал, и когда должность нынешнюю предложили, согласился, почти не раздумывая.
И – называю издание.
У него аж брови наверх полезли.
Неудивительно.
Контора, в которой я сейчас тружусь, весьма уважаемая. И заслуженно.
Стыдиться нечего.
Полез в карман, достал оттуда портмоне, вынул визитку, протянул.
Он прочитал, по‑детски шевеля губами.
Понятно: говорить по‑русски и читать на кириллице – это не одно и то же.
– Злата знает?
Жму плечами.
– А зачем? – спрашиваю. – Придет время – скажу. Мы, Мартин, извините, всего три дня назад познакомились.
Он кивает.
– Ну что ж, моей девочке, кажется, повезло.
Тут я не выдерживаю:
– Да откуда вам знать, повезло ей или не повезло?! Вы бы сначала хоть у нее или у меня спросили!
И – осекаюсь.
Потому что он внимательно смотрит на меня и грустно улыбается.
Некоторое время молчим.
Видимо, что‑то осознавая.
Оба.
– Дан, – говорит он наконец. – Мне в следующем году исполняется шестьдесят лет. Когда вам будет столько же, вы поймете, что не всегда обязательно спрашивать. Иногда достаточно просто смотреть.
И наливает нам по рюмке сливовицы.
Он ее, похоже, очень уважает.
По крайней мере, в виски только кончик сигары окунает, а это зелье с удовольствием опрокидывает стопками.
Даже у меня реже рюмка пустеет.
Что здесь, что за обедом.
И ведь не пьянеет. В то время как у меня в голове шуметь начинает.
А я алкогольный удар держать умею.
Проверено.
– Давайте, – вздыхает, – Дан, просто выпьем. И немного помолчим. У каждого из нас свое время. Я скажу банальность, но времена жизни похожи на времена года, и это особенно остро чувствуешь поздней осенью. Неважно, светит ли в этот день почти летнее солнце или идет тоскливый последний дождь. Ты все равно знаешь, что это осень. Но в любом времени есть свои преимущества.
Что ж, выпить так выпить.
Если хороший человек предлагает, какой смысл отказываться?
Сидим, молчим.
Потом он снова вздыхает.
– Знаете, Дан, – говорит. – Вы, русские, предавали нас, чехов, не один раз. Наши деды в Первую мировую войну переходили на вашу сторону и воевали против Германии и Австрии за славянское братство. А вы вместо славянского братства устроили чудовищную революцию. И отправили их на бойню. Потом вы освободили Чехию от немцев во Вторую мировую, и мы вам снова поверили. А вы предали в шестьдесят восьмом таких как я, мечтавших о социализме с человеческим лицом. Это ведь мы, чехи, придумали это «человеческое лицо». Вы журналист, образованный человек, значит, знаете. Мы тогда хотели провести эксперимент на себе и показать пример всем, и вам в том числе. Но вы ввели танки. А в девяностом вы предали таких как мой отец. Тех, кто верил вам до конца. Это все теперь просто история, да. И ее не надо ворошить, надо жить сегодня, а не вчера. Пыль на страницах мешает дышать свежей травой и вам, и нам. Поэтому прошу только об одном. Не предавайте мою дочь. Этого я вам не прощу. Никогда.
Молчу, думаю.
Он почти правильно говорит по‑русски.
Но только почти.
И это касается не только грамматического построения фраз.
– А если ваша дочь предаст меня – так, чисто гипотетически. Ее простите?
– Прощу, конечно. Она же моя дочь.
Я с трудом сглатываю комок в горле.
Н‑да…
– Ничего себе, – качаю головой. – У вас отличная логика.
Он снова улыбается и снова наполняет рюмки сливовицей.
– Вы, русские, считаете себя великим народом. И правильно считаете. Вы – великий народ и поэтому должны думать только во вторую очередь о себе, а в первую – о справедливости и других принципах. А мы, чехи, – просто народ. Хороший народ. Но маленький. Поэтому думаем в первую очередь о себе. Так надо. Кроме того, ты мужчина. А мужчина, который позволяет женщине предавать себя, виноват в этом сам. Я имею право это тебе говорить. Потому что я тоже мужчина. Это понятие не национальное.
Поднимает рюмку и тянет ее к моей.
Немного поколебавшись, чокаюсь, и мы выпиваем.
Н‑да, думаю.
Вполне возможно, я женюсь на твоей дочери, чех.
Но первое, что я сделаю, – это увезу ее отсюда в Москву.
И когда мы будем навещать вас в Праге, мы никогда не остановимся в вашем доме. Только в гостинице.
Нет, мы будем к вам приезжать обедать, я с удовольствием выпью с тобой сливовицы и, быть может, даже попробую твоих сигар, но останавливаться в твоем доме я не буду никогда.
Ты мне нравишься, чех.
Но мы – слишком разные.
А твоей дочери придется обрусеть.
Никуда не денется.
Уж я – постараюсь.
Дата добавления: 2015-08-05; просмотров: 40 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Глава 6 | | | Глава 8 |