Фанатка

Номер в мобильном телефоне не определился, но трубку я все‑таки взял.

Мало ли что?

Ведь часто бывает, что кто‑то из нужных людей или просто добрых знакомых звонит откуда‑нибудь с обычного городского номера.

Или «сим‑карту» новую поставил.

Обычное дело.

Поэтому на звонки я отвечаю всегда. Потому как, если человек знает мой номер, – имеет право рассчитывать на ответ. Абы кому не даю.

Ну, если уж быть совсем честным, – почти всегда.

Иногда я не отвечаю.

Но это только в том случае, если четко знаю, КТО звонит. И именно его в настоящий момент времени я слышать, ну, совершенно не хочу.

А так…

Короче, поднимаю трубку:

– Да, я вас слушаю…

– Дмитрий?! Извините – Дмитрий Валерьянович?

– Он самый, – отвечаю. – А в чем дело?

– Это, – говорят, – вас из МЧС беспокоят.

– Откуда‑откуда? – переспрашиваю.

– Из МЧС, – уточняют. – Спасатели, в смысле…

Я аж задохнулся.

– Так, – говорю. – А теперь быстро и четко – с кем из моих что случилось?! Подготавливать меня и нести утешительную хрень не надо. Я мальчик взрослый. Только информацию и как можно четче и короче. Машка разбилась?! Где она?!

– Да вы не волнуйтесь, – успокаивают. – С вашими вроде все в порядке. И с родными, и с близкими. По крайней мере, у нас никакой негативной информации нет. Просто нужен ваш совет и, возможно, помощь…

У меня от сердца отлегло.

Выдохнул, что называется.

У Машки этим вечером как раз какая‑то особо сложная гонка…

– Спасибо, – говорю. – Вот только о помощи просить не нужно. Такая организация, как ваша, помощи не просит. Требует. И правильно, кстати, делает…

– А вот за это спасибо, – отвечают. – Тогда, раз уж у нас с вами такой консенсус вырисовывается, не могли бы вы немедленно подъехать к Экспоцентру. Именно немедленно. Ситуация того требует, простите. Причем, настоятельно. Мост там пешеходный знаете?

– Знаю, – говорю. – А что случилось‑то?

– Приедете, все объясним, – хмыкают. – По телефону долго и ни к чему. Да, кстати, там оцепление. Скажите номер и марку машины, чтоб пропустили.

– «Лендровер Дискавери». Цвет – мокрый асфальт. Номер такой‑то.

– Спасибо, – говорят, – принято. Когда вас ждать?

– Да минут через пятнадцать‑двадцать, – отвечаю. – Я еще водителя не отпустил.

– Это в полвторого ночи? – удивляются.

– Работа у него такая, – жму плечами. – Оплата его устраивает…

На другом конце провода хмыкают.

– Хорошо. Ждем…

И трубку повесили.

…Когда мы с Вовкой подъехали к этому мосту, там, и правда, оцепление стояло, хоть и жидкое.

Менты.

Пропустили – без звука.

Вылез из машины, ко мне тут же подходит какой‑то мужик в гражданке.

– Дмитрий? – спрашивает.

– Он самый, – отвечаю.

– Пойдемте. Вас ждет полковник Воронин…

И рванул скорым шагом, чуть ли не бегом.

Я – за ним.

Ладно, думаю, посмотрим на этого полковника…

Он оказался тоже в гражданке.

Большой, жилистый.

С холодными глазами профессионального убийцы.

Фига себе, думаю, спасатель…

Но он мои сомнения довольно быстро развеял.

Просто протянул руку и представился:

– Полковник Воронин. Федеральная служба охраны.

– Здрасьте, – говорю. – А зачем тогда эмчеэсовцем представлялись?

Он только плечами пожал.

– Звонил вам не я, – говорит. – Просто пока вы ехали, руководство операцией передали мне. Ситуация немного изменилась, понимаете ли…

– Вот здорово, – хмыкаю. – А что это за операция такая? И какое к ней отношение имеет, извините, моя скромная персона?

…Я до этого момента думал, что про русский мат все знаю.

Не первый год на свете живу.

И не только в столице.

По провинциям всеразличным помотаться пришлось и с чиновниками пообщаться разнокалиберными.

Да и по рыбалкам поездил.

По таким деревням, где матом не ругаются, а разговаривают.

Ан нет.

Век живи – век учись.

Жалко, диктофона с собой не было.

Времени бы на расшифровку не пожалел…

Когда он проматерился и закурил, глаза у него стали заметно светлее.

И даже, я бы сказал, – добрее.

Если к таким глазам вообще применимо подобное определение.

– Вон там, – говорит, немного успокоившись, – на перилах моста сидит ребенок. Дитятко, блядь. Девятнадцати лет от роду. И собирается кончать жизнь самоубийством. А папа у этого дитятки…

И называет фамилию.

Тут даже я присвистнул с уважением.

– Здорово, – говорю. – Хороший мальчик. Или девочка. И что ваше ведомство здесь делает, мне тоже, вроде как, стало понятно. А вот что здесь делаю я, не объясните идиоту?

– Объясню, – усмехается. – Тебе такой рок‑коллектив знаком?

И произносит название группы.

У него, кстати, – неплохо получается.

Конферансье, блин.

– Знаком, – говорю, – естественно. Даже дружим. Я этого, в общем‑то, и не скрываю…

– Так вот, – кивает, – и хорошо, что не скрываешь. Дитятко решило влюбиться в их солиста. И спрыгнуть с мостика, потому как любовь безответна. Въезжаешь?

– Въезжаю, – морщусь. – Только все одно не могу понять: я‑то здесь нафига?

Тут он взвыл буквально:

– Да на гастролях они, понимаешь?! Все! Включая продюсера! В Сибири! Иначе бы уже давно вокруг моста маршировали! Строем! И пели бы хором, лишь бы эту дуру несчастную оттуда снять!

– Так, – говорю. – Понятно. Ну, а моя‑то роль?

Тут он подуспокоился.

– Понимаешь, – чешет переносицу, – с ней сейчас психолог работает. Пытается что‑то сделать. Так она, как узнала, что они на гастролях, – тебя назвала. Видела, говорит, с ними постоянно. Приезжали вместе. Уезжали тоже не порознь…

– Информированный, – качаю головой, – ребенок…

– С ее‑то, – вздыхает, – возможностями…

Помолчали.

Я сигареты достал.

Закурил.

– Значит… – говорю.

– Значит, надо тебе к ней туда идти, – кивает. – Обещай ей все, что хочешь, вплоть до высокой чистой любви и свадебного кортежа на ближайшей неделе, но сделай так, чтоб эта сука с перил слезла! Иначе – нам всем кранты. И тебе, кстати, тоже. У папочки, как ты, наверное, слышал, – очень дурной характер. Скверный. Такой скверный, что, если б не был он таким высоким начальством, я б ни с ним, ни с его потомством на одном огороде и срать бы не сел. Так что – не забудет…

– Да плевать я, – говорю, – хотел на ее папочку. Восемнадцать тысяч раз, ночью и в дождь. А девку, и правда, жалко. Так что полезу. Только вот свадебный кортеж обещать, извини, не буду.

– Почему? – удивляется.

– Да потому что ты, полковник, в отличие от этой девочки, человек не светский. – Я как‑то незаметно для себя с ним на «ты» перешел.

Тут перейдешь.

Ага.

– И что? – смотрит внимательно.

Я жму плечами.

– А ничего. Был бы светский он знал бы, что он однолюб. И женат уже лет пятнадцать. Но ты‑то этого можешь и не знать. А вот она, – киваю в сторону моста, – точно знает…

Он сплюнул на мостовую, помотал башкой и тоже закурил.

– И что же нам тогда делать? – интересуется.

– Не знаю, – жму плечами. – Попробую поговорить, может – пойму…

Он помолчал.

Потом кивнул и протянул мне руку.

Я пожал.

А чего тут еще говорить‑то?

И так все понятно…

– Действуй, – говорит, – парень. Карты ее медицинской я тебе, извини, давать не буду. Секрет, только штатным психологам положено…

Я неожиданно и, наверное, довольно гнусно хихикаю.

– Да на хрен, – удивляюсь, – мне ее карта? Я и свою‑то не читал никогда. Можно подумать, я там пойму что‑нибудь. Давайте, ведите. И бутылку коньяка дайте, холодно ж, блин, там, наверное…

Он кивнул еще раз и махнул рукой какому‑то парню в камуфляже.

Тот куда‑то рванул и через пару минут вернулся с бутылкой.

Я посмотрел на этикетку, покачал головой: говно, конечно, но в данной ситуации сойдет…

Пошли.

Идти по узкому карнизу было невесело.

И скользко.

Ветер еще этот, едри его мать…

Насквозь продувает.

Хорошо еще, что перила нормальные.

Провожающий тронул меня за плечо и знаками показал: мол, всё.

Дальше – один.

Кивнул ему да и двинулся потихоньку.

Через некоторое время и ее как следует разглядел.

Сидит, блин, такой воробышек с короткой рыжей стрижкой на перилах, как на завалинке.

Вдаль смотрит.

И плачет.

То ли себя жалеет, то ли еще чего…

Приблизился осторожно.

Любое резкое движение – и хоть сам ныряй.

Следом.

– Привет, – говорю. – Узнаешь меня?

А сам силюсь вспомнить, где же я это создание видел.

А, точно…

В клубах, когда парни работали.

В первой линии визжащих перед сценой.

Каждый концерт.

Повернула голову, посмотрела.

– Узнаю, – отвечает. – Ты Дима, его друг. Я тебя просила прийти.

– Вот, – говорю, – я и пришел. Только «друг» – это громко сказано. Хороший приятель. Близкий. А друзья у него – стихи да гитара…

– А жена? – спрашивает.

Я только плечами пожал.

– А пёс, – говорю, – его знает, друг она ему или не друг. Печальница, страдалица, нянька – это да. А друг ли – тут и не поймешь…

Помолчали.

– Как ты думаешь, – спрашивает, – он может меня полюбить?

– Не знаю, – жму плечами. – Все в этом мире бывает. Может и такое случиться. Наверное. Маловероятно, конечно. Но может. Ага. Только тебе‑то это зачем?! У тебя и так есть его песни и стихи, они – лучшее, что у него в этой дурацкой жизни имеется. А вот на фиг в нагрузку к этой красоте вечно обдолбанный алкаш с дурным и злобным характером – тебе самой решать. Но попробовать, конечно, можно. Хоть шанс и невелик…

– Ты правда так думаешь? – спрашивает.

– А мне‑то зачем тебе врать?! – удивляюсь. – У него в койке место и куда более страшным особям находилось. Только суета это все…

Помолчали.

– У тебя выпить что‑нибудь есть? – спрашивает.

– Есть, – говорю. – Коньяк. У старшего по твоему спасению выпросил. Правда, предупреждаю честно, коньяк – говно. Но лучше, чем совсем ничего. Это уж, извини, – по‑любому…

– Дай, – просит.

– Ага, – фыркаю. – Ща, разбежался. Ты сейчас руку от перил оторвешь – и булькнешь вниз, вместе с бутылкой. Во мне весело будет…

Помолчала.

Подумала.

– Я, – говорит, – в принципе, могу и к тебе слезть, если ты мне одну вещь пообещаешь.

– Пообещаю, – жму плечами, – если смогу выполнить. Я ж тоже, знаешь ли, не фокусник. А врать – не хочу…

– Сможешь, – улыбается. – Просто передай ему, что есть человек, который его очень любит и будет любить всегда. Хорошо?

– Хорошо, – вздыхаю. – Я даже вас познакомить могу, чтоб ты ему это сама сказала. На первом же концерте в любом клубе. Протащу тебя в гримерку – и все дела. Скажу, что со мной. Поверят.

– Не нужно, – смеется. – Ты прав, у меня есть его стихи и песни. А свой телефон оставишь?

– Оставлю, – говорю. – Только учти – я тоже женат.

– Какая фигня, – вздыхает. – Мне не для этого нужно. Давай руку…

Дал я ей руку, она, осторожно опираясь, перелезла через перила на карниз.

Я откупорил бутылку, мы с ней сделали по глотку и потихоньку направились в сторону выхода. На середине пути она вдруг остановилась и с силой сжала мою руку своими ледяными ладошками.

– Правда, передашь? – смотрит прямо в глаза.

Настойчивая какая.

– Обязательно, – отвечаю. – А мой телефон у своих бодигардов всегда найдешь. Если позвонишь – отвечу обязательно. Больше того – буду рад твоему звонку…

– Почему? – спрашивает.

Молчу.

Соображаю.

– Потому что ты, по‑моему, очень хорошая девчонка, – вздыхаю наконец. – Не без придури, конечно. Но нормальных людей без придури я в последнее время что‑то как‑то особо и не встречал…

– Спасибо тебе, – улыбается. – Я обязательно позвоню…

Как только мы сошли с карниза, меня от нее, разумеется, оттерли.

Ее накрыли теплым пледом и куда‑то повели, а я уселся на приступочку и достал из кармана бутылку коньяка.

Там еще где‑то две трети оставалось, на мое счастье.

Что мы там с ней отпили‑то?

Так.

По глоточку…

Пальцы ощутимо дрожали.

Сделал глоток.

Закурил.

Вдруг слышу:

– Со мной не поделишься?!

Оглянулся – точно он.

Полковник Воронин.

Собственной, блин, персоной.

Сидит рядышком со мной, а на лбу, над переносицей – крупные капли пота. Не в каждой парной так пробивает.

Я, в принципе, во всей Москве только пару‑тройку таких парилок знаю…

Отхлебнул глоток побольше, протянул ему бутылку.

Посидели.

Он протянул руку.

– Меня, – говорит, – Петей зовут…

– Дима, – пожимаю.

– Да я в курсе, – усмехается.

Еще по глотку сделали.

Опять закурили.

Я – одну от другой.

Кажется, отпускает потихоньку…

– Вот ты можешь мне объяснить, Дим, – вздыхает, – почему так в этой поганой жизни происходит? Не буду тебе втолковывать, что я за эти полтора часа пережил. И тебя спрашивать не буду. Потому что – без толку. Но вот зачем нам это, объясни! Что тебе, что мне…

– По разным, – жму плечами, – видимо, причинам…

– Видимо, по разным, – соглашается. – Пошли, что ли?

– Пошли, – киваю. – Я здесь недалеко один кабачок приличный знаю. И работает круглосуточно…

– Круглосуточно? – спрашивает. – Это хорошо. А кормят там как?

– Нормально, – говорю, – кормят. Только тебе‑то какая разница? Лично я сейчас и тушенки бы с картошкой с удовольствием навернул. Да и просто корочкой бородинского обошелся. Лишь бы водка похолоднее была…

– Ну, – смеется, – водка‑то будет. Обязательно…

Она мне потом, кстати, так и не позвонила.

И я так думаю – может, оно и к лучшему.

Слишком уж разные миры.

Не то чтобы мой был лучше или хуже – просто разные.

Где‑то так…

Леший

– Сержант! – слышу.

И голос, вроде, знакомый.

Нет, не меня.

Точно не меня.

Какой я, к чертям собачьим, сержант?

– Да куда ты? Старшой, погоди!

А вот это – точно меня.

Оборачиваюсь.

Мужик.

Куртка вроде «аляски», синие джинсы, коричневые ботинки на толстой черной подошве, бейсболка утепленная.

Такая, с ушами, знаете?

Вроде как – лысоватый.

И – фикса золотая на месте правого переднего зуба.

Вот по ней и признал…

– Капитан? – говорю, – Горелов? Леший?! Тебя ж убили двадцать лет назад!

– Точно убили? – смеется.

– Точнее, – говорю, – не бывает. Стасик Кудапшин сам тебе глаза закрывал. Старлей. Он и настоял, чтоб тебя не пропавшим без вести записали. Бился, в штаб несколько раз ходил. Доказал. Погиб он потом…

– Знаю, – морщится. – Хорошим парнем был Стас. Жалко его…

– А ты?.. – спрашиваю.

– А я, – смеется, – живой был тогда. Даже не раненый. Только в часть мне возвращаться – ну, никак нельзя было…

– Почему? – удивляюсь.

– А прокурорскую проверку не помнишь, что ли? – делает круглые глаза. – Нам тогда со Стасиком лет по семь светило. Каждому. Мы ж местным столько всего со склада продали… Хотели потом сжечь, война бы все списала. А тут – эти волки из Москвы. Ну, и кинули монету, на кого валить…

– Тебе выпало, значит? – усмехаюсь криво.

– Мне, – вздыхает. – Ладно, дело прошлое. Пойдем, выпьем куда‑нибудь, повспоминаем…

Морду бы тебе «повспоминать», думаю.

Понятно, что вы местным толкали.

Не масло с продскладов.

Да ладно.

Двадцать лет прошло…

– Пойдем, – говорю, – тут бар неподалеку неплохой есть…

Пришли, сели.

Он куртку на вешалку повесил, бейсболку свою дурацкую снял.

Точно, вижу, – совсем облысел капитан.

Жаль.

Я тоже не помолодел, к сожалению…

– Что пить будешь? – спрашиваю.

Он помялся.

– Знаешь, – говорит, – я за последние годы к бурбону как‑то привык. В Москве он имеется?

– Как говна, – хмыкаю. – А ты что, недавно прилетел?

– Угу, – отвечает. – Если совсем честно – только что с самолета. Вещи в отель загрузил, да и двинул пройтись. Поностальгировать, так, кажется, называется, да? А тут вижу – ты из машины выходишь. Важный такой. Ты в правительстве работаешь, да?

– Почему, – удивляюсь, – в правительстве? Хрена я там потерял? Бизнес у меня свой. Рекламное агентство. Не самое большое, конечно, но и не самое маленькое.

– Да ладно, – смеется, – скромничать. Простые люди на таких «БМВ» не ездят…

Тут я на него чуть повнимательнее посмотрел.

– Ты, – говорю, – Леший, либо совсем слепой, либо – совсем дурак. Ты на улицы московские посмотри! Если бы все, кто по ним на «бэхах», «меринах» и прочих «аудехах» гоняет, в правительстве работали, то здание этого самого правительства в пределах Садового кольца бы не уместилось…

– Вот как? – поскучнел. – Хочешь сказать, нормально живете?

– Да не кашляем, – смеюсь. – Вечерком с тобой по центру прошвырнемся – так совсем обалдеешь. Сам‑то, кстати, как? Расскажи…

– Да нормально, – жмет плечами. – Мы когда решили, что я все на себя брать буду, только момента ждали, чтоб, ну… инсценировать. А тут этот случай. Ну, отлежался в горах, Стас запас хороший оставил. И двинул в сторону Пакистана. Две недели шел, всех шугался. И духов, и наших. Хотя какие они мне «наши» тогда были? Взяли бы – всем кабздец. И мне, и Стасу, и другим…

Вот как, думаю.

Сколько ж вас, уродов, на крови солдатской‑то наживались…

Но – молчу.

Не мне его судить.

За давностью‑то лет…

Да и Стас – хорошо погиб.

Честно.

Тут нам официантка заказ принесла. Ему бурбон с колой, мне – «Чивас» со льдом и чашку эспрессо.

– Что‑нибудь еще? – спрашивает.

– Пока не надо, – отвечаю.

И к нему поворачиваюсь.

– А дальше как?

– Да никак, – закуривает. – Выскочил на караван, присмотрелся – там пара негров есть в хорошем камуфляже. И говорят вроде по‑английски. Ну, сдался. Американские инструктора оказались. Вывели меня в Пакистан, в лагерь. Там мозги попромывали и на базу доставили. Год мучили, потом «грин карту» дали, фамилию новую, денег немного и – отпустили…

– Всех сдал? – кривлюсь.

– А что – бить будешь? – усмехается. – Или о политике спорить начнем? Я теперь – гражданин Соединенных Штатов, между прочим…

– Мудак ты, – говорю, – а не гражданин. Лет пятнадцать назад я б тебя не просто избил. Изувечил бы – мама не горюй. А сейчас‑то что? Дело прошлое… Ты лучше пей давай, да дальше рассказывай.

– А что дальше? – жмет плечами. – Поселился в Аризоне. Сначала, конечно, тяжело было. Курсы английского, вэлфор. Потом официантом пристроился. По ночам посуду мыл. Потом машину купил, женился. Она мне помогла коммивояжером устроиться. Комиссионные, туда‑сюда. Дом в кредит взяли. Двух девчонок родили. Потом поднатужились и кафе открыли. Так и живем. Работаем. Минимум раз в год на курорт ездим. Недавно в Канкуне вон побывали…

– И это, – спрашиваю, – всё?!

– А что еще человеку надо?! – удивляется.

– Человеку, – морщусь, – надо многое. Если он человек, разумеется. А вот ты, Леший, как был животным, так и остался. В морду дать – и то противно…

Подозвал официантку, кинул на стол пятисотенную, накинул куртку и вышел.

Вот дерьмо, думаю.

Поеду‑ка я в паб, нажрусь как следует.

С парнями поболтаю.

Может, футбол какой посмотрим.

Только сел в машину – Машка звонит.

– Привет, – говорит, – дорогой.

– Привет, – отвечаю, – дорогая…

– Ты чего дразнишься? – смеется.

– Да так, – отвечаю. – Настроение что‑то испортилось, поеду в паб, к ребятам…

– Ну, езжай, – говорит. – Я, может, тоже к вам попозже присоединюсь. А потом давай, пойдем, кинишку какую‑нибудь посмотрим…

– С удовольствием, – говорю. – Только давай не американскую, ладно?

– Ладно, – удивляется. – Давай не американскую. В конце концов, свет на них клином не сошелся…

– Вот именно, – говорю. – Вот именно…

Такие дела.

Нелька

Нелька, безусловно, являлась одной из самых авторитетных в нашей компании, хоть и попала в нее, в общем‑то, совершенно случайно.

Как правило, девиц – моделек, молоденьких актрис, просто искательниц приключений – приволакивал в паб кто‑то из парней, те осматривались, обживались, бегали за пивом и сигаретами, хихикали над анекдотами и смешными историями из жизни, потом потихоньку начинали борзеть и с молчаливого согласия сообщества изгонялись.

А на их место приходили новые.

Руслан это так и называл: круговорот баб в природе.

А Нельку привели рейсеры, один из которых был штурманом в ее экипаже. Она была пилотом.

Заметьте: сильный и жесткий парень, черпающий адреналин в ночных уличных автогонках без правил, был только штурманом.

А она – пилотом.

Уже сам по себе этот факт не мог не вызывать у нас уважения.

Кроме того, Нелька сразу же выпала из общего круга девиц, легко и просто дав понять, что сексуальные похождения в нашей среде ее совершенно не интересуют.

У нее был муж.

Олег.

И кое‑кто из наших, в том числе и я, этого мужа довольно неплохо знал.

Хотя бы потому, что он был моим коллегой‑рекламщиком. Только – совершенно другого уровня.

Один из столпов, так сказать.

Из «отцов‑основателей».

Мы с ним не дружили – слишком уж разными были наш уровень и жизненные цели. Я хотел от профессии одного, он – совершенно другого.

Я хотел денег для относительно комфортного существования.

Он – власти.

Он вообще, по‑моему, мог и хотел быть только первым.

Во всем.

Я этим переболел, когда из‑за подобной же сволочной склонности чуть не потерял самого любимого человека.

Свою жену Машку.

Для Олега подобного рода состояние было совершенно органичным…

Нет, мы не дружили.

Но, тем не менее, на всеразличных рекламных тусах – общались.

Причем много и охотно.

Нас объединяла общая деталь в биографии. Так сказать, одна загранкомандировка в достаточно еще нежном возрасте.

За «речку».

Я там служил в десантуре, а он – так вообще в спецназе.

Огромный, светловолосый, отлично сложенный, с веселыми и безжалостными, отчаянно синими глазами и тату на правом плече: летучая мышь в десантном берете и надпись готическим шрифтом: «177 ОО СпН, Газни, 81–83».

После армии он закончил рабфак, потом – журфак МГУ, помыкался по редакциям (писать, несмотря на профессию, не любил, да и, по большому счету, не умел), и как только происходившие в стране перемены это позволили, ушел в бизнес.

Он несколько раз участвовал в наших посиделках, еще до Нельки, потом – свалил. Ему было, откровенно говоря, не очень с нами интересно.

А Нелька прижилась и довольно быстро стала одним из лидеров тусовки.

Не для всех, разумеется.

Я, к примеру, никогда не числил за девушкой никаких особых достоинств, а кое‑что в ней меня даже отчасти напрягало.

Не сильно, но – напрягало.

Напрягало бы посильней – просто ушел бы из тусы.

Или ее выжил.

А так…

Ну, ходит и ходит.

И пусть ее ходит…

…Нелька отчаянно, до зубовного скрипа и стона тоже хотела быть первой.

Во всем.

Кое в чем ей это удавалось, кое в чем – нет.

Заставить себя уважать такую массу весьма разношерстных людей вообще‑то сложновато.

Тем более, когда большинству вообще на все наплевать, даже на себя, любимого.

А ей – хотелось.

Вскоре ее уже постоянно окружало некоторое количество нашей молодежи.

Потом в нашем пабе начали появляться какие‑то посторонние перцы, поражавшие каким‑то невероятным сочетанием робости, наглости и хамоватости.

Все – в возрасте до двадцати пяти.

Всех их приводила Нелька, и все они поголовно смотрели ей в рот.

Нам это – не понравилось.

Первым не выдержал Руслан.

Он вообще‑то, как правило, молчит, но уж если выскажется – так выскажется.

– Эй, девушка, – начинает, выбрав подходящий с его точки зрения момент для разговора и одновременно сигнализируя бармену Андрею, чтоб тот налил еще «Гиннесса». – Я не имею ничего против тебя лично, но эта компания – не имени Нелли Александровны. Она существовала до тебя и, если ты отсюда уйдешь, будет существовать после. Потому как люди приходят сюда общаться между собой, а не слушать твоих малолеток по поводу твоей личной красоты, смелости и крутости. Короче, мне хочется, чтобы ты и дальше сюда приходила, потому как с тобой интересно и прикольно. Но этот свой шалман собирай, плиз, где‑нибудь в другом месте. Достали…

Нелька нервно сглотнула.

Пара малолетних перцев из ее постоянного окружения сначала было попытались дернуться, но потом детишки взглянули на с интересом прислушивающихся к разговору бойцов из одной серьезной околофутбольной «фирмы» и – заметно поскучнели.

Девушка, правда, попыталась было возмутиться.

Что‑то типа:

– Это мои друзья!

Но Руслан только плечами пожал:

– Вот и дружи с ними. Только где‑нибудь в другом месте.

И отхлебнул лучшего в мире темного пива, только что принесенного расторопным официантом.

Надо отдать Нельке должное, выводы она делать умела.

Больше «шалман» за ней не таскался…

…Наша же молодежь, – не вся, разумеется, – по‑прежнему смотрела ей в рот. Особенно после того, как она выиграла что‑то типа неофициального первенства Москвы по стрит‑рейсингу, ночным уличным гонкам без правил.

Ну, да и Бог с ней, с молодежью.

Мы им – не отцы‑воспитатели.

Правильно Руслан сказал: приходим, чтобы общаться между собой.

А не напрягаться по поводу и без повода.

С Нелькиным появлением в нашей компании время от времени стал вновь появляться и ее муж, Олег.

Вот против него мы – точно ничего не имели.

Классный был мужик, чего уж там.

Цельный, уверенный.

Очень сильный.

Вот только ему с нами было явно скучновато.

И не потому, что он не интересовался рок‑музыкой, футболом, фанатскими драками, новыми фильмами и книгами, которые мы обсуждали.

Просто был человеком другого круга.

И все.

Так получилось, что, когда он приходил, я был вынужден его, так сказать, опекать. Все‑таки у нас с ним были точки соприкосновения.

Армия, работа, рыбалка…

Он был страстным спиннингистом, а я тоже кое‑что из себя представляю в этой сфере.

Хотя в соревнованиях, в отличие от него, не участвовал.

Просто до сих пор не могу понять, как можно променять рыбалку с ее непередаваемой атмосферой настоящего мужского товарищества на какие‑то грамоты и кубки.

А он и здесь хотел быть только первым.

И меня тянул.

Мол, давай к нам в команду, я же знаю, ты спиннингист от Бога.

Сейчас этап выиграем, в сборную войдем, на чемпионат Европы в Италию поедем…

Но тут я решительно отказался.

На фиг.

Мне и без этого есть где самореализоваться.

А рыбалку я люблю просто как искусство.

Ну, и как возможность выпить водки у костра в красивом месте и с интересными людьми.

Которым от тебя ничего не надо.

И тебе от них.

А конкуренции мне и на работе хватает.

Настолько хватает, что если бы кто убавил, я б ему памятник поставил.

Наскреб бы уж как‑нибудь по сусекам…

…В тот вечер мы с Русланом и Лерычем уединились за маленьким столиком. Руслан через выходные хотел сгонять в Лондон на «Челси» – «Арсенал» и звал нас с собой.

Лерыч, скорее, был за.

Я – скорее, против.

В конце концов, в Лондоне мы в этом году уже два раза были. Так что лучше – в Рим, на «Лацио» – «Ювентус».

Заодно шмоток прикупим.

Да и жена давно в Италию просится.

Короче, Руслан был за Лондон.

Я – за Рим.

Лерыч колебался.

Ехать всем хотелось – вместе, в три семьи.

Точнее, в две с половиной, Лерыч – не женат.

На том и поругались.

Как всегда.

Мне это надоело, и я вышел на улицу покурить.

На скамеечке перед пабом сидел Олег, и даже в свете уличных фонарей было видно, какой он бледный.

Точнее – бледно‑зеленый.

Под цвет жухлой московской листвы.

Я, естественно, подошел.

– Что‑то случилось?

Он слабо усмехнулся:

– Ерунда. Сердечко прихватило. Сейчас пройдет.

Ни фига себе, думаю, «сейчас пройдет».

Он же, блин, вот‑вот копыта откинет…

– Давай, – говорю, – врача вызовем.

Он только рукой махнул – типа, успокойся, Дим.

Сам разберусь.

Я ушел внутрь.

В глубине зала Нелька хихикала с одним из своих оруженосцев. Я присел за их столик.

– Нель, – говорю, – там Олег на улице…

– Знаю, – отвечает, – у него сердце прихватило, пошел подышать…

Я аж обалдел.

– А ты, – говорю, – тогда что здесь делаешь?!

Она на меня посмотрела, как на сумасшедшего.

– Я что, врач?! Чем‑то могу ему помочь?! Да ты успокойся, у него так часто прихватывает…

– Ты, – говорю, – конечно, не врач. Но, по‑моему, редкая сука…

И ушел к Олегу, на улицу.

Ему к тому времени, похоже, действительно полегчало. По крайней мере, зелень с лица ушла. Бледность пока еще, правда, оставалась, но это была уже какая‑то нормальная бледность.

Не настолько болезненная.

Я сел рядом, закурил.

– Полегче? – спрашиваю.

– Полегче, – кивает. – Дай закурить…

– А стоит? – спрашиваю.

Но пачку – протягиваю.

Он только усмехнулся в ответ:

– Стоит‑стоит, не переживай. Я свой организм хорошо знаю. Сейчас вызову водителя, поеду домой, немного отлежусь, завтра как огурчик буду. Дим, ты Нельке передай, что я домой поеду, ладно? А то мы вместе с ее компанией в клуб собирались, они потанцевать хотели. Пусть без меня едут, я лучше поваляюсь, идет?

– Ладно, – говорю, – идет.

А что еще тут скажешь?

Я ей действительно передал. В прямом смысле этого слова. Через одного из ее малолеток.

Я видел, как она кивнула…

…Где‑то через пару месяцев я сидел в пабе один.

Совсем один.

Наши все умотали на футбол, а у меня поздно закончилась важная встреча с клиентом, и на стадион я явно не успевал. Вот и решил досмотреть второй тайм в пабе, а потом дождаться ребят и немного пообщаться.

А может, где и зависнуть.

Все равно жена уехала на какой‑то очередной кинофестиваль, и домой, в пустые стены ехать – ну, совершенно не хотелось.

За соседним столиком тусовала со своими рейсерами Нелька. Пили кофе, сок, – кто‑то включил ноутбук и что‑то там сосредоточенно высматривал.

Готовились к гонке, похоже.

Они к этому делу очень серьезно относятся.

Мы к тому времени с ней помирились. Точнее – смирились с фактом взаимного существования.

А что делать?

Компания‑то – одна…

Нелька выглядела чем‑то серьезно озабоченной.

– Что‑то случилось? – спрашиваю.

Она поморщилась:

– Да, – говорит, – Олег звонил. У него сердце опять прихватило, просил пораньше приехать…

– А ты?

Она снова, как в тот раз, посмотрела на меня, как на сумасшедшего:

– Ты что, сдурел?! У нас сегодня – гонка решающая. Мне сейчас полная сосредоточенность необходима!

…Когда она вернулась домой, он уже был холодный.

Во время похорон шел противный дождь со снегом. В могиле было полно бурой, глинистой воды.

Ноябрь.

Неподалеку от могилы, сжав кулаки, стояла довольно скромно одетая стареющая женщина с двумя детьми.

Мальчиком и девочкой.

Мне сказали, что это его первая жена, от которой он в свое время ушел к Нельке.

Сама Нелька была в длинном элегантном черном пальто и умопомрачительных сапогах. Черный шелковый платок на голове очень красиво оттенял ее бледную кожу и золотистые волосы. Она промокала уголки глаз носовым платком и о чем‑то негромко беседовала с одним из рейсеров, тем самым, который был ее штурманом. Я подошел поближе.

Они обсуждали ту самую гонку, во время которой умер Олег. Кто‑то что‑то сделал неправильно, и Нелька здорово злилась, что они пришли только третьими. Я положил на могилу цветы и уехал.

Мне было противно.

…Прошло несколько лет. Наша компания не то чтобы распалась, просто видеться мы стали гораздо реже.

Юрка стал важным чиновником, и у него совершенно нет времени.

Лерыч попал в какую‑то непонятку с налогами и сейчас в бегах.

Руслан уехал собкором в Лондон и бывает в Москве в лучшем случае раз в три месяца.

Рокеры стали знаменитыми и постоянно гастролируют.

Футбольные хулиганы немного остепенились, их место на секторе стадиона все чаще занимают новые, молодые волки.

Мне удалось часть работы переложить на зама, и я теперь больше сижу на даче, пытаясь что‑то писать, или сопровождаю жену, когда она путешествует по своим киношным делам.

Бизнес – тьфу‑тьфу‑тьфу – вроде устойчив, приносит нормальный доход и требует все меньше вмешательства.

А в нашем пабе верховодит Нелька со своими оруженосцами. Она отлично выглядит для своих сорока с небольшим, по‑прежнему прилично гоняет, постоянно что‑то выигрывает.

Досадует, что ночные уличные автогонки никогда не смогут стать официальным видом спорта.

От Олега ей досталось неплохое наследство в деньгах и отличная квартира неподалеку от Серебряного Бора, к тому же она совершенно не интересуется рыбалкой, и поэтому совершенно спокойно продала построенные им дома в Завидово и на Валдае.

Детей у нее, естественно, нет.

А зачем?..

Единственное, что меня здорово напрягает, – она почему‑то очень нравится моей жене Машке…

Дата добавления: 2015-08-05