Глава 5. В мае юноши Пуату, воткнув в шляпу зеленый колосок, и девушки

В мае юноши Пуату, воткнув в шляпу зеленый колосок, и девушки, украсив себя цветами льна, отправляются танцевать вокруг дольменов – огромных каменных столов, которые были воздвигнуты среди полей еще в доисторические времена.

На обратном пути все постепенно парочками разбредаются по лугам и по перелеску, наполненному ароматом ландышей.

В июне папаша Солье выдавал замуж дочь и устроил по этому случаю грандиозный праздник. Солье был единственный из арендаторов барона де Сансе, у которого, как и у самого барона, на поле работали только испольщики.

Солье был зажиточный арендатор, и. к тому же он еще держал в деревне кабачок.

Маленькая романская церквушка была убрана цветами, восковые свечи были толщиной в кулак. Сам барон повел невесту к алтарю.

Свадебный пир продолжался несколько часов. Стол ломился от угощений: белой и черной кровяной колбасы и от всяких прочих колбас, от сыров. Вдоволь было и вина.

После трапезы, согласно обычаю, деревенские дамы преподносили новобрачной свадебные подарки.

Молодая сидела в своем новом доме на скамье у большого стола, уже загроможденного всевозможной посудой, медными и лужеными котлами, постельным бельем. Голову ее украшал пышный венок из маргариток, ее круглое, немного тяжеловатое лицо сияло от удовольствия.

Госпожа де Сансе была, пожалуй, даже смущена своим скромным подарком: всего-навсего несколько тарелочек, правда из прекрасного фаянса, которые она хранила специально для подобных случаев. Анжелика вдруг подумала о том, что дома семья де Сансе всегда ест из простых крестьянских мисок. Эта нелепость возмутила и ранила ее: как все-таки странно устроены люди! Можно не сомневаться, что и эта крестьянка тоже не станет пользоваться тарелками, а тщательно запрячет их в сундук и будет, как прежде, есть из своей миски. И вот в Плесси тоже, сколько там всяких чудесных вещей, которые заперты, словно в склепе!..

Анжелика насупилась и едва коснулась губами щеки новобрачной.

Окружив супружеское ложе, мужчины изощрялись в остроумии.

– Эй, красавица, – крикнул один из них, – глядя на тебя и на твоего муженька, не скажешь, что на заре вам потребуется горячительный напиток для подкрепления сил.

– Мама, что это за напиток, о котором всегда толкуют на свадьбах? – спросила Анжелика, когда они выходили из дома.

– Есть такой обычай у вилланов, так же как, например, обычай делать подарки или танцевать, – уклончиво ответила баронесса.

Но это объяснение не удовлетворило девочку, и она дала себе слово дождаться, когда молодым понесут горячительный напиток.

На деревенской площади под большим вязом, где обычно танцевали, пока еще было тихо. Мужчины сидели вокруг столов, установленных под открытым небом.

Анжелика вдруг услышала рыдания старшей сестры:

Ортанс просила, чтобы ей разрешили уйти домой, – она стыдилась своего скромного, заштопанного платья.

– Вот еще глупости! – воскликнула Анжелика. – Вечно ты что-то придумываешь, дуреха. Разве я жалуюсь на свое платье, хотя оно вон какое узкое и короткое. Вот только туфли очень жмут. Но я принесла сабо и надену их, чтобы легче было танцевать. Уж я-то повеселюсь на славу!

Но Ортанс не успокаивалась), уверяла, что ей жарко, что она плохо себя чувствует и хочет вернуться домой. Госпожа де Сансе подошла к мужу – он сидел среди почетных гостей – и предупредила, что уходит и оставляет Анжелику на него. Девочка присела на минутку рядом с отцом. За ужином она плотно поела, и теперь ее клонило ко сну.

Вокруг них собралась вся деревенская аристократия – кюре, синдик, школьный учитель, который в случае надобности становился и певчим, и хирургом, и цирюльником, и звонарем, а также несколько крестьян, которых называли землепашцами, так как они были владельцами плугов с волами, хотя пахарей для работы они нанимали. Здесь же сидел и Артем Калло, землемер из соседнего городка, присланный на время в эту деревню, чтобы помочь осушить близлежащее болото. Он казался каким-то ученым чужестранцем, хотя родом был из Лимузена. Тут же сидел и отец новобрачной, сам Поль Солье, скотовод, занимающийся разведением рогатого скота, лошадей и ослов.

По правде говоря, этот дородный мужчина был самым зажиточным из крестьян барона Армана де Сансе и уж наверняка богаче своего господина.

Анжелика, глядя на нахмуренное лицо отца, без труда разгадала его мысли.

«Вот еще одно доказательство, что дворянство приходит в упадок», – должно быть, с грустью думал он.

***

Тем временем на площади у большого вяза началась какая-то суматоха, и двое мужчин, держа под мышками какие-то белые, сильно надутые мешки, взобрались на бочки. Это были волынщики. К ним присоединился музыкант со свирелью.

– Сейчас начнутся танцы! – закричала Анжелика и кинулась в дом синдика, где она спрятала свои сабо.

Барон Арман видел, как Анжелика вернулась вприпрыжку, прихлопывая руками, словно уже слышала музыку, которая вот-вот должна была зазвучать. Ее золотистые волосы рассыпались по плечам. И барон неожиданно – может, из-за ее ставшего слишком коротким и узким платьица – увидел, как она развилась за последние месяцы. Прежде совсем девочка, она выглядела сейчас старше своих лет – у нее стали шире плечи, а под поношенным лифом саржевого платьица угадывались груди. Молодая кровь ярким румянцем пробивалась сквозь золотистый загар ее щек, а, когда она смеялась, ее влажные губы открывали чудесные ровные зубки.

Как и большинство деревенских девушек, она украсила лиф своего платья букетиком желтых и лиловых примул.

Сидевших рядом с бароном мужчин тоже поразила эта перемена, происшедшая в девочке, – от нее веяло страстью и какой-то необыкновенной свежестью.

– Ваша барышня становится красавицей, – подмигнув мужчинам, с угодливой улыбкой заметил барону папаша Солье.

К гордости барона примешалось чувство беспокойства.

«Девочка уже большая, не следует ей торчать среди этих вилланов, – внезапно подумал он. – Пожалуй, не Ортанс, а ее нужно поскорее отдать в монастырь..»

Анжелика, не подозревая ни об устремленных на нее взглядах, ни о тревожных мыслях отца, раскрасневшаяся, возбужденная, смешалась с толпой юношей и девушек, которые группками или парочками сбегались со всех сторон.

Она чуть не наскочила на подростка, которого даже не сразу узнала, так нарядно он был одет.

– Ба! Валентин! До чего же ты красив, дорогой мой! – воскликнула она на местном диалекте, которым хорошо владела.

Сын мельника был в костюме, сшитом наверняка в городе, из такого добротного серого сукна, что полы кафтана казались накрахмаленными Кафтан и безрукавка были украшены несколькими рядами блестящих золотых пуговиц, туфли и мягкая шляпа – металлическими пряжками и бантами небесно-голубого атласа, такого же цвета были и подвязки. Этот нелепый наряд сидел на нем мешковато, словно с чужого плеча, но красное лицо четырнадцатилетнего мальчика сияло от удовольствия. Анжелика не видела Валентина несколько месяцев, так как он уезжал с отцом в город, и теперь она с удивлением обнаружила, что едва доходит ему до плеча, и от этого даже немножко оробела. Чтобы скрыть смущение, она схватила Валентина за руку.

– Пошли танцевать.

– Нет! Нет! – отказался он. – Я боюсь испортить свой красивый костюм. Лучше я пойду выпью с мужчинами, – самодовольно добавил он и направился к столу, где сидела вся местная аристократия, к которой присоединился и его отец.

– Потанцуем! – крикнул один из мальчиков, схватив Анжелику за талию.

Это был Никола. Его темно-карие, как зрелые каштаны, глаза искрились весельем.

Они стали друг к другу лицом и под пронзительные и однообразные звуки волынок и свирели принялись притоптывать ногами. Врожденное чувство ритма вносило в эти вроде бы монотонные и тяжеловесные крестьянские танцы какую-то удивительную гармонию. Глухой стук сабо, в такт музыки ударяющих по земле, сливался со звуками волынок и свирели, а сложные фигуры, которые все танцующие выполняли очень слаженно, придавали этому сельскому балету изящество.

Наступил вечер. Его освежающая прохлада приятно овевала разгоряченные лица танцоров. Вся отдавшись танцу, забыв обо всем на свете, Анжелика чувствовала себя счастливой. Ее кавалеры сменялись один за другим, и в их блестящих, смеющихся глазах она читала что-то такое, что вызывало в ней смутное волнение.

Пыль легкой дымкой поднималась над землей, заходящее солнце окрашивало ее в розовый цвет. У крестьянина, игравшего на свирели, надутые щеки напоминали два мяча, а глаза были выпучены от натуги.

Сделали перерыв, и все устремились утолить жажду к столам, уставленным кувшинами.

– Отец, о чем вы задумались? – спросила Анжелика, садясь рядом с бароном, который все еще пребывал в мрачном настроении.

Она раскраснелась и тяжело дышала. Барон почти рассердился на нее, видя, что она так счастлива и беспечна, в то время как его гложут заботы и он уже не может, как некогда, веселиться на сельском празднике.

– О налогах, – ответил он дочери, хмуро глядя на сидевшего напротив него сборщика налогов Корна, которого столько раз выставляли из замка барона.

– Нехорошо думать о таких вещах, когда все радуются, – проговорила девочка. – Разве наши крестьяне думают об этом сейчас, хотя им платить еще тяжелее, чем нам? Не так ли, господин Корн? – весело крикнула она через стол. – Верно ведь, что в такой день никто не должен думать о налогах, даже вы?..

Сидящие за столом дружно расхохотались. Потом начали петь, и папаша Солье затянул песенку «Сборщик по зернышку клюет…», которую Корн выслушал с добродушной улыбкой. Но барон знал, что скоро придет время для менее невинных песенок, которые обычно поют на свадьбах, к тому же его беспокоило поведение дочери – девочка пила вино рюмку за рюмкой, – и он решил, что пора уходить.

Он сказал Анжелике, чтобы она шла за ним: сейчас они откланяются и вдвоем вернутся в замок. Раймон, не говоря уже о малышах с кормилицей, давно дома. На свадьбе оставался только старший сын Жослен: в этот момент он обнимал за талию очень миленькую деревенскую девушку. Барон не стал читать ему нравоучений. Он был доволен, что тщедушный и бледный подросток, держа в своих объятиях самое Природу, обретает хороший цвет лица и вполне здоровые желания. Сам барон был куда моложе, когда впервые затащил на сено цветущую пастушку из соседней деревни. Кто знает, может, эта девушка удержит Жослена в родном краю?

Уверенный, что Анжелика следует за ним, барон шел не оглядываясь и раскланивался направо и налево.

Но у его дочери были совсем иные планы. Она весь вечер обдумывала, как бы ей остаться здесь до зари, чтобы присутствовать при церемонии «горячительного напитка», и теперь, воспользовавшись толчеей, выскользнула из толпы. Взяв в руки сабо, она побежала к последним домам деревни, где было тихо и пустынно, потому что все, даже старухи, ушли на праздник. Анжелика увидела прислоненную к сараю лестницу, быстро вскарабкалась по ней и очутилась на мягком душистом сене.

Выпитое вино и усталость после танцев давали себя знать, Анжелика зевнула.

«Я посплю, – подумала она, – а потом пораньше проснусь и как раз попаду на церемонию „горячительного напитка“.

Веки ее сомкнулись, и она погрузилась в глубокий сон.

***

Анжелика проснулась с восхитительным чувством какого-то блаженства. В сарае было по-прежнему темно и жарко. Ночь еще не кончилась, издалека доносился шум праздника.

Анжелика не могла понять, что с ней происходит. Она была охвачена какой-то истомой, ей хотелось потянуться и застонать. Вдруг она почувствовала, как чья-то рука тихо скользнула по ее груди, потом спустилась вдоль тела и коснулась ног. Кто-то горячо и прерывисто дышал ей в лицо. Она протянула руку и ощутила под пальцами жесткую материю.

– Это ты, Валентин? – прошептала Анжелика.

Он не ответил и придвинулся ближе.

Винные пары и одурманивающая темнота несколько оглушили Анжелику. Она не испугалась. Да, это Валентин, она узнала его по тяжелому дыханию, по запаху, даже по рукам, всегда изрезанным тростником и болотной травой. Они были такие шершавые, что от их прикосновения она вздрогнула.

– Ты уже не боишься больше испортить свой красивый костюм? – прошептала она наивно, но с невольным лукавством.

Он что-то пробормотал и прижался лбом к тоненькой шейке Анжелики.

– От тебя хорошо пахнет, – вздохнул Валентин, – ты пахнешь, как цветок дягиля.

Он попытался ее поцеловать, но ей было неприятно прикосновение его влажных губ, и она оттолкнула его. Он схватил ее крепче и прижал к себе. Эта неожиданная грубость окончательно пробудила Анжелику от сонного дурмана, сознание ее прояснились. Она пробовала вырваться, встать, но Валентин, задыхаясь, крепко держал ее обеими руками. Тогда она в ярости принялась бить его кулаками по лицу.

– Пусти меня, деревенщина, пусти! – кричала она.

Валентин наконец разжал руки, и она, соскользнув с сена, спустилась по лестнице во двор. Она была в бешенстве и в то же время испытывала какую-то непонятную тоску… Веселые крики, огни факелов прорезали ночь, они приближались к ней.

Фарандола!

Девушки и юноши, держась за руки, проносились мимо нее. Анжелику увлек за собой стремительный поток. В предрассветном сумраке фарандола текла по улочкам, перепрыгивала через ограды, перекатывала через поля. Опьянев от вина и сидра, танцующие то и дело спотыкались, падали друг на друга и хохотали. Фарандола вернулась на деревенскую площадь, перескочила через опрокинутые столы и скамьи. Наконец факелы погасли.

– Напиток! Горячительный напиток! – вдруг раздались требовательные голоса, и все принялись колотить в дверь дома синдика, который уже лег спать.

– Эй, хозяин, проснись! Надо подкрепить силы молодых!

Анжелике удалось наконец вырваться из цепочки танцующих, и она увидела странное шествие.

Впереди, разодетые, словно королевские шуты, что в старину живали при дворе, шли два комичных персонажа в расшитых мишурой костюмах, увешанных колокольчиками. Следом двое мужчин несли на плечах палку, на которой был подвешен за дужку огромный котел. Их окружали дружки с кувшинами для вина и кружками. За ними шествовали все жители деревни, которые еще держались на ногах; процессия получилась довольно внушительная.

Толпа бесцеремонно ввалилась в дом молодых.

Анжелика нашла, что они очень мило лежали рядышком на большой кровати. У молодой лицо было пунцовое. Однако оба охотно выпили горячее вино с пряностями, которое им преподнесли. Но тут один из мужчин, попьянее других, попытался сдернуть простыню, которой стыдливо прикрывались юные супруги. Молодой муж ударил его кулаком. Завязалась драка. Бедняжка новобрачная, вцепившись в свои простыни, истошно кричала. Анжелику со всех сторон толкали разгоряченные дракой парни, она задыхалась от тяжелого запаха вина и потных тел и, наверно, не устояла бы на ногах и ее затоптали бы, не окажись рядом Никола, который вытащил ее из этой свалки и помог выбраться из дома.

– Уф! – вздохнула она, очутившись на свежем воздухе. – Нет, не нравится мне эта ваша церемония. Скажи, Никола, а зачем молодоженам приносят горячее вино?

– Черт побери! Так надо же их подкрепить после брачной ночи!

– Разве это так утомительно?

– Говорят…

Он почему-то вдруг рассмеялся. Глаза у него блестели, черные кудри спадали на загорелый лоб. Она увидела, что он тоже пьяный, как и все остальные. Он вдруг протянул к ней руки и, пошатываясь, подошел совсем близко:

– Анжелика, знаешь, ты такая миленькая, когда говоришь об этих вещах… Ты такая миленькая, Анжелика…

Он обнял ее за шею. Она молча высвободилась и ушла.

Над опустевшей площадью поднималось солнце. Праздник кончился. Анжелика нетвердым шагом брела по дороге в замок, и ее одолевали горькие мысли.

Ну вот, сначала Валентин, а потом и Никола, оба они вели себя так странно. Сегодня она потеряла сразу обоих друзей. Анжелике казалось, что детство ее кончилось, и при мысли, что ей уже больше не бродить со своими приятелями по болотам и лесам, ей захотелось плакать.

Тут ее и встретили барон де Сансе и старый Гийом, которые отправились на розыски. Анжелика шла им навстречу неуверенной походкой, в разорванном платье, с соломинками в растрепанных волосах.

– Mein Gott!

– воскликнул потрясенный Гийом и остановился.

– Где вы были, Анжелика? – строго спросил барон.

Но старый солдат, увидев, что девочка не в силах отвечать, поднял ее на руки и понес в замок.

Расстроенный этим событием, Арман де Сансе твердо решил, что он должен во что бы то ни стало найти деньги и поскорее поместить Анжелику в монастырь.

Дата добавления: 2015-08-05