Глава 12. Но для начала, опять-таки думаю, нужно покурить с коллективом.

Но для начала, опять-таки думаю, нужно покурить с коллективом.

И не у себя в кабинете, а в курилке, так, чтобы совершенно демократически.

Редакционные сплетни еще вроде как никто не отменял, а лучшего источника внутренней информации в этом не самом лучшем из миров почему-то пока что как-то и не придумали.

Вышел на лестничную клетку, достал пачку «Парламента», пригляделся к народу, типа, с кого начинать будем.

Тут-то он меня и перехватил.

– Привет, – говорит, – Дэн. Нарисовался? А у меня к тебе разговор серьезный имеется.

Я только усмехнуться в ответ сумел, и то – еле-еле.

– И тебе, – отвечаю, – привет, Кир. Если есть серьезный разговор, то давай начинай излагать. Видишь, я здесь, и вполне доступен.

– Ну уж нет, – ухмыляется, – при толпе такие разговоры разговаривать, – только вредить. К тому же, считай, с собственным вышестоящим начальством. Пойдем лучше куда-нибудь по кружке пивка опрокинем, под креветочек с лимончиком, как в старые добрые времена. Там и потрепемся.

– Да, – гляжу на недокуренную сигарету, – говно вопрос. Все равно пожрать собирался. Дома в холодильнике арктическая пустыня фактически, даже яйца несколько дней назад закончились. Один кефир с прошлого месяца в этой зиме загорает, но его пить, по-моему, даже в глубоком и глухом депресняке не стоит. Ибо есть много других, куда более эстетичных способов самоубийства. Так что с удовольствием. Только бычок досмолю. Заодно и сплетнями меня редакционными снабдишь, звезда наша восходящая. У тебя их все одно что блох у Барбоски в не зимний период времени…

Он в ответ только усмехается.

Вполне даже себе удовлетворенно.

Интересно, прикидываю, что за очередную гадость этот наш гламурный красавчик задумал?

У него на них чутье – просто первостатейное.

Причем не просто на гадости чутье, а на гадости с очень даже и неплохим рейтингом.

Я, признаться, сам газетчик не из последних, знаю, откуда и как ноги у скандалов растут. Но, глядя на этого парня, постоянно испытываю самый что ни на есть жгучий комплекс тяжкой профессиональной неполноценности.

Беда прям какая-то.

Может, думаю, мне куда в банкиры податься, в связи с собственной прогнозируемой профнепригодностью?

К тому же Мажору, например.

Что, скажете, не выделит товарищу какую-нибудь хлебную должность в PR-департаменте?

Наверняка выделит.

И зарплатку, наверняка, неплохую положит, и делать там особо не фига. Слоняйся себе по офису банковскому, с девчонками из бэк-офиса заигрывай.

Эх, мечты…

А Кирилл у нас в газете – и впрямь восходящая звездочка.

Фанат профессии.

Умная дотошная сволочь, цепкий интеллектуал с хваткой полицейской ищейки и без особых моральных принципов.

Настоящий газетчик.

И – внешностью господь не обделил: высокий, стройный, блондинистый, в меру маскулинный.

Но – без перебора, что называется.

Всегда отлично, со вкусом и стилем одетый, продуманно-неаккуратный, – я таких парней уважаю.

Мечта всех редакционных блондинок.

И – не только редакционных.

Ему бы на телек, перед камерами красоваться.

Впрочем, он туда, похоже, и собирается.

А газета в его жизненном пути всего лишь трамплин, не более.

К тому же и главный его, по каким-то мне не очень понятным причинам, недолюбливает…

– Ладно, – отщелкиваю бычок в урну, – пошли что ли.

– Пошли, – кивает. – Хорошо, кстати, что ты приехал. А то я эту тему уже в одиночку рыть собирался, могло неудобно получиться. Не по-товарищески. Слухами-то земля полнится, над чем ты сейчас работаешь…

Я внутренне холодею.

Кажется, разговор имеет все шансы быть весьма и весьма неприятным, думаю.

Вот ведь, блин.

Ну да ладно…

Либо пронесет и он что-то другое в виду имеет, либо что-нибудь такое придумаю.

В драке по-настоящему интересны только вход и финал.

А все остальное, вы уж меня извините, – галимая и никому не нужная лирика. Выбора-то ни у него, ни у меня в этом случае – все равно не будет.

А рыть эта сволочь умеет самозабвенно.

…В голове начинает дуть холодный ветерок, и я постепенно трезвею безо всякого кокаина, о котором, признаться, некоторое время назад уже было начинал постепенно задумываться.

Пару весов-то я, один хрен, в бардачке маздовском заначил.

Так, на всякий случай.

Мало ли что.

Нет, я не наркоман, разумеется.

И прекрасно отдаю себе отчет в опасностях, исходящих от этой дряни.

Бывает, по полгода даже травку не курю.

Шарахаюсь от любой синтетической гадости, будь то даже сравнительно безопасное экстази. И никогда в жизни не буду употреблять того, что вызывает хоть какое-нибудь физиологическое привыкание.

Насмотрелся, знаете ли.

Москва – город своеобразный, и когда у тебя несколько одноклассников один за другим умирают от передоза, – тут поневоле задумаешься.

Но бывают, тут уж ничего не поделаешь, ситуации…

Типа сегодняшней.

Когда стимуляторы являются самым простым, хоть и опасным, выходом из сложившегося положения. Со всех сторон опасным – можно и в тюрьму сесть, так, чисто случайно.

И попасть под психологическую зависимость.

Как говорил в свое время Али, просвещавший меня насчет всеразличной дури: опасность кокаина прежде всего в его кажущейся безопасности.

Да, он не вызывает привыкания.

Да, после него не бывает наркотических ломок, даже таких, как после алкоголя. Бодун – это ведь та же ломка, по сути своей.

Только «легальная».

Но безопасных наркотиков не бывает вообще, в принципе. За все в этой жизни надо платить, по-другому, увы, не получается.

И за это – тоже.

…А вот на тебе – и без «первого» мозги чистятся.

Иногда так бывает.

При таких вот наполовину реализованных дурных предчувствиях.

Адреналин, он, знаете ли, – тоже наркотик.

И весьма сильнодействующий.

…Молча спускаемся в лифте, молча выходим на улицу, не торопясь идем в сторону клуба.

Я не знаю, чем себя занять, и снова закуриваю.

А он все время таинственно улыбается.

Похоже, что считает, типа, – бога за бороду поймал.

Если все-таки случится самый худший расклад, – даже не знаю, как его останавливать.

А ведь придется.

По-любому придется, я почему-то так думаю.

…Зашли в клуб, сдали верхнюю одежду чинному и до синевы выбритому седовласому гардеробщику с необычайно аккуратной лакейской прической, разделенной безукоризненным пробором.

Странно, думаю.

Почему у всех гардеробщиков, старших халдеев и прочих прапорщиков сферы обслуживания такая генеральская внешность? Благородная седина, аккуратно отполированные ногти, безукоризненный пробор, тонкие, неторопливые жесты?

Что это, блин, за мимикрия такая?

Ведь все равно, сколько ни пыжиться – халдеи и есть халдеи…

И ничем, никакими аристократичными манерами и благородными сединами их халдейство принципиально не отменяемо и не отмываемо.

…Уселись.

Он заказал кружку легкого светлого пива, я, чтоб не идти на понижение градуса, – стаканчик сингл молта, безо льда, естественно.

И клубный сэндвич с тунцом.

Самое оно в сложившейся ситуации.

Сидим молчим.

Я очередную сигарету прикуриваю. Наконец он не выдерживает.

– Я, – говорит, – вычислил, над чем ты сейчас работаешь, Дэн. В смысле, что это за таинственная местная командировка, куда тебя наш главный отправил, от прочей рутины освободив. Завидую, чего уж там…

Так, думаю.

Значит, по ходу, все-таки придется жестить.

Этот – не остановится.

– И? – спрашиваю.

Он усмехается, берет мою пачку крепкого «Парламента», задумчиво вертит в руках.

Потом брезгливо отбрасывает в сторону, достает из кармана тонкий элегантный «Милд Севен».

Распечатывает.

Закуривает.

Сидим дымим.

– Да вот, – ухмыляется, – я тут решил тоже порыть немного в этом направлении. Самостоятельно, на свой страх и риск. Картинка, признаюсь, складывается любопытная…

– То есть? – поднимаю левую бровь домиком и машу рукой пробегающему мимо официанту. – Чашечку кофе, пожалуйста. Двойной эспрессо, по крепости, а не по объему. Прямо сейчас, до сэндвича.

– Хочешь понять, насколько я глубоко залез, старый? – догадывается.

– И это тоже, – киваю.

Он понимающе хмыкает.

В его систему координат такая пробивка вполне укладывается.

– Хорошо, – соглашается, – будем играть в открытую. К тому же карты все одно у тебя на руках. Начальник, он всегда прав. А если не прав – смотри вышеизложенное…

Я жму плечами.

Это – не мудрость, это – глупость.

Мы оба это прекрасно понимаем, и руководствоваться этой хренью ни он, ни я по этой жизни отнюдь не собираемся.

Обычная ритуальная формула, ничего более.

– Значит, так, – говорит уже серьезнее, возя кончиком полупогасшей сигареты по дну пока что почти идеально чистой хрустальной пепельницы, – что у меня есть. Бывшая жена не последнего человека в медиа-мире, пребывающая с ним в фактическом, но юридически не оформленном разводе, попадает в аварию. С человеческими жертвами. И тут не так уж и важно, кто кого обгонял и кто кого подрезал. Потому как дамочка весьма известна в стрит-рейсерских кругах Москвы в качестве крутой нелегальной гонщицы. Что-то там такое даже выигрывала, я в этих полукриминальных примочках не слишком сильно рублю. Да и какая разница, в конце-то концов? И в этот раз она тоже была, как они говорят, «на трассе», или «в челлендже». Гонка в тот день имела место быть, совершенно точно. И она в ней не просто участвовала, а даже лидировала на первых этапах. Я проверял в Интернете, там эти идиоты даже состав участников не потерли. Сопляки. Мажоры малолетние. Если прижать организаторов как следует, сдадут любую инфу, которая нам только может потребоваться. Ну да это – неважно…

Я делаю первый глоток из принесенной официантом чашечки крепчайшего эспрессо, закуриваю очередную сигарету, лениво интересуюсь:

– А что тогда важно, по-твоему?

Он морщится.

– Не пробивай меня, Дэн, не надо. Мы с тобой в конце-концов с универа друг друга знаем. Я когда-нибудь тебе дуру гнал?

Я успокоительно поднимаю ему навстречу открытую ладонь.

– Не напрягайся, – говорю. – Это я так, для связки слов. Продолжай, пожалуйста…

Он одобрительно хмыкает.

Думает, что одержал первую победу.

Идиот.

– Так вот, – продолжает, – это все не важно. Куда интереснее дальнейшее. Следствие неожиданно приходит к выводу, что дамочка шла по трассе без превышения скорости. И это во время нелегальной уличной гонки, в которой здоровые мужики таблетки жрут горстями, чтобы не блевать от перегрузок! И что ее кто-то якобы подрезал. Даже, типа, вмятина небольшая от столкновения осталась. Подрезавший причем, скотина такая, естественно, скрылся с места происшествия! И, гад такой, ни подтверждать, ни опровергать причину аварии, само собой, не собирается. То есть – все в порядке, имеет место быть тривиальный несчастный случай. С кем не бывает. Дело, естественно, готовят к закрытию. С соблюдением всех юридических формальностей, разумеется…

– А что, – усмехаюсь, – если все так в действительности и было, как ты только что нарисовал? И подрезали, и превышение скорости не доказуемо, и несчастный случай?

– Самому-то, – морщится, – не смешно?!

Я опять жму плечами.

Официант ставит на стол кружку пива и виски, извиняется, что сэндвич пока не готов.

Любопытно, конечно, что такого сложного в приготовлении элементарного сэндвича, то есть по-русски говоря, бутерброда? Просто не раз замечал, что их временами дольше, чем, скажем, тот же фирменный стейк готовят.

Причем – далеко не только в этом богоугодном заведении.

Впрочем, сейчас это все совершенно не важно, разумеется…

Кир одним глотком ополовинивает кружку и сразу же просит повторить.

Официант кивает.

Я осторожно делаю маленький глоток вискарика, катаю янтарную жидкость по небу и языку, глотаю, запиваю из специального стаканчика с ледяной родниковой водой, которую в правильных местах обязательно подают к этому сорту молта.

– Да всякое, – говорю, – бывает. Я дело смотрел, сам понимаешь. Доказать иное непросто, ой как непросто будет. По документам, по крайней мере, все – чище не бывает, увы. Такая вот фигня, Кир, получается…

– А зачем, – фыркает, – нам с тобой что-то кому-то доказывать? Мы что, юристы или прокуроры какие что ли?! Факты есть, в цепочку их свести легко, так? Цепочка как версия в журналистском расследовании выглядит вполне логичной, так? А богатых и сильных в нашей стране, сам знаешь, никто не любит, так что на чьей стороне будут симпатии публики тоже не сложно догадаться. А дальше – наше дело прокукарекать, а там – хоть и не рассветай. Работа выполнена, гонорары получены. А имя на этой истории можно сделать – совершенно запросто. Причем серьезное имя. Например, как тебе такая версия, что погибший, возможно, был любовником недоразведенной дамочки, а? И, скажем, бывший муж их жестко ревновал, красиво?!

– А он что, – давлюсь очередным глоточком виски, – действительно был ее любовником?!!

– Да мне-то откуда знать?! – морщится раздраженно. – Я что, свечку держал что ли? Или совсем долбанусь и начну искать тех, кто держал? И какая, в принципе, читателям разница?! Был, не был. Может, они вообще впервые друг друга увидели, к делу-то это какое отношение имеет?! Напишем «по слухам», или «по словам хорошего знакомого гонщицы, пожелавшего остаться неизвестным», да и все дела. Версия-то красивая. Поверят, как пить дать поверят…

Я только башкой мотаю от внутреннего потрясения.

– Нормально, – говорю, – ты мыслишь…

Допиваю виски, делаю знак официанту, что хочу повторить.

Тот снова кивает.

– Да уж неплохо, – скромно соглашается Кирилл. – Там и еще, думаю, можно много жареного накопать, если хорошо постараться. Не материал получится, а конфетка. На таких себе в нашей профессии имена и делают.

Вот, вздыхаю про себя, за что я как раз и ненавижу «нашу профессию».

Но вслух говорю нечто совершенно противоположное.

– То есть, – спрашиваю, – ты предлагаешь порезвиться на недоказанных и скорее всего принципиально недоказуемых фактах? Возможно, сломать жизнь вполне себе достойным людям? И все это ради одного-единственного материала под имя?!

– А что, – интересуется, – из этой темы еще чего интересное выжать можно? Ты про этого медийщика что, что-то накопал такое? Ну там, типа того, что он с Кремлем работает? И жену свою бывшую чуть ли не через самый верх отмазывает? Через главного, да? Я, честно говоря, слышал что-то подобное. Ну так это еще лучше! Можно сделать не материал, а целую серию! Прицепить сюда же аварию с сыном министра обороны, сделать конкретную социалку насчет тех, кому «все дозволено»! Обалденно!!! А аварию этой дуры богатой использовать исключительно как прелюдию, как затравку! Дэн, ты – гений, блядь, как я сам-то до такого не додумался?!

Я снова закуриваю.

– Скажи, Кир, – спрашиваю, – а ты и вправду совсем-совсем ничего не боишься?

Он снисходительно улыбается.

– А чего тут бояться-то? – говорит. – С криминалом наш фигурант вроде как не связан, я пробивал. Интеллектуал с баблом, которое исключительно на собственных мозгах заработал. Самое сладкое, что только может быть в подобного рода ситуации. Да, даже если он и связан с чем-то таким, нам-то чего бояться? Сейчас не дикие девяностые, сейчас журналистов не валят. Он еще нам сам и охрану выделит, чтобы на него ничего такого лишнего не подумали. Сам понимаешь. Фигура почти что публичная, ему дополнительные обвинения ни к чему. Еще и деньги предлагать будет, причем, мне кажется, что немаленькие. Тут главное не пережать с самого начала. Ладно, старый, ты посиди тут немного, я до сортира добегу, а то пиво вместо головы что-то прямо в мочевой пузырь ударило…

– Хорошо, – жму плечами, – беги, разумеется…

И, как только он уходит, сразу же поднимаюсь сам и киваю официанту.

– Ты тут за вещами последи немного, а то нам с приятелем что-то приспичило. И посчитай нас заодно, вдруг убегать придется, твоего сандвича так и не дождавшись. Дела, понимаешь…

А потом, перед тем как зайти в туалет, сую сотку грина седовласому гардеробщику.

– Слышь, отец, – говорю, – ты тут проследи, чтобы в сортир за нами никто не нырнул, о’кей?

Тот только усмехается понимающе.

– Что, – спрашивает, – разнюхаться что ли решили? Не рановато?

– А тебе-то, – удивляюсь, – что за дело?

– Да нет, нет, – выставляет вперед руки, – вообще никакого. Так, черт за язык дернул. Прослежу, конечно, в самом лучшем виде-с…

– Ну-ну, – хмыкаю и захожу в сортир.

Кирилл все еще упирается сильной желтой струей в белую стенку писсуара, и я вполсилы бью его головой о кафельную стенку.

Так, чтобы, ни приведи господи, не потерял сознания.

Напугать большей частью, ничего более.

А то у меня к нему еще и разговор пока что имеется.

Но он, неожиданно, в момент удара что-то чувствует, удивленно вскидывает голову и, со всей дури приложившись о бледно-розовый кафель носом, медленно, как в кино, сползает на пол.

Кровь, моча, размывающая грязь с подошв модных, немного узконосых ботинок.

Самопроизвольно сползшие до колен стильные бледно-голубые джинсы с нечаянно расстегнувшимся брезентовым ремешком.

Все смешалось в доме Облонских.

Тьфу ты, бля, гадость какая…

Кажется, чутка перестарался, думаю.

И, еще немного поразмыслив, добавляю ему пару раз с ноги, целясь по тем местам, где скорее больно и обидно, чем опасно для его, блин, драгоценного для меня в настоящий момент здоровья и сознания.

Так чтобы парень еще некоторое время не расслаблялся, а пребывал в необходимом для разговора тонусе.

Но он и не расслабляется.

Только быстро-быстро перебирая скользящими по им же обоссанному полу ножками, забивается в самый угол и смотрит оттуда – до смерти испуганно, затравленно и вопросительно.

Придется разъяснять.

Бить, по-моему, уже достаточно.

Достаю из кармана штанов сигарету, хлопаю по другим в поисках зажигалки.

– Ты, – говорю, прикуривая и лениво разгоняя дым ладошкой, – только одну ошибку сделал, Кирилл. Когда решил, что тот, кому в твоем дурацком сценарии предрешено сыграть роль ревнивца-рогоносца-взяткодателя-отмазывальщика, совершенно беззащитен. «Интеллектуал при бабках», говоришь?! «Самое сладкое»?! Ну-ну. Про какие-то нравственные барьеры, которые обязан иметь даже человек нашей профессии, я говорить тут тебе не буду, ибо без толку. Не поймешь. Если тебе эту нотацию читать начинать, так ты даже в сам предмет лекции не въедешь. Поэтому буду с тобой говорить на доступном тебе языке и излагать только голые факты. Остальное и сам додумаешь, не маленький. Согласен?! – резко и зло повышаю голос.

На таких, как это мурло, обычно действует безотказно…

Он испуганно кивает, и я удовлетворенно затягиваюсь.

– Так вот, – выдыхаю дым. – Ты ведь, придурок, решил, что я под этого мужика рою и прикинул, как мне на хвост упасть поудачнее, чтобы и дело свое сделать и с руководством не посраться по полной программе?! Правильно мне проблема видится?! Так дело было?! Ну давай рожай, пока я тебе опять табло не поправил!!!

Он опять кивает, сипит:

– Правильно…

Удивительно, но у него даже взгляд потихоньку светлеть начинает.

Он что, уже больше не боится?!

– Ну так ты, как в таких случаях говорят, совершил системную ошибку, дружок, – усмехаюсь. – Я там не рыл, я там, наоборот прикрывал этого самого мужика от представителей, как ты выражаешься, «нашей профессии». По просьбе нашего с тобой главного редактора, тут ты, согласен, совершенно правильно догадался. А вот кто об этом «железного Игоря» мог попросить, даже мне, старичок, в голову прийти не может. И, как я прикидываю, ни мне, ни тебе на эту тему лучше вообще не заморачиваться. Спать лучше будем.

Выкидываю окурок, он шипит в моче, я морщусь.

Он непроизвольно дергается, но продолжает слушать.

Причем внимательно.

– Но уровень этих людей, в принципе, – вздыхаю, – наверное, не то что мне, но даже и тебе, тупому обсосу, должен быть понятен, смекаешь? Я-то об этом сообразил сразу же, как только увидел, какие люди и с какими погонами и удостоверениями с ментами общались по поводу этого несчастного случая, прямо на месте происшествия. Так что если не хочешь, как минимум, сменить профессию и поменять место жительства, держись от этой истории подальше, дружок. Москва – город опасный, сам понимаешь. И непредсказуемый. А еще лучше – беги ты от этих фактов, которые то ли выяснил, то ли сам себе напридумывал, а самое главное – от людей, которые за этими фактами стоят, прямо впереди собственного визга.

…Он дослушивает мой монолог, и в конце последнего предложения презрительно сплевывает, прямо на оскверненный его выделениями когда-то белоснежный и стерильный кафельный пол.

– Сигаретой, – спрашивает, – не угостишь? А то мои там, на столике остались…

Я киваю, лезу в пачку, достаю оттуда сигарету, прикуриваю, аккуратно передаю ему, старательно мониторя ситуацию.

Так, на всякий случай.

Мало ли что ему в голову взбредет?

Еще, не приведи господи, и в драку полезет. А я уже на взводе, адреналин бушует, могу сдури и добить.

А это – галимый криминал.

Оно мне надо?

Да и людям, которым я сейчас помогаю, такое «решение проблемы» насрет в полный рост.

И – прямо на голову.

То, как он быстро собрался, ему только в плюс, я так думаю.

– А что, все это просто так сказать нельзя было? – затягивается. – Обязательно нужно было нос мне ломать и ребра, похоже, калечить?! Или ты считаешь, что я настолько тупой, что после этой инфы полез бы туда дальше, рога себе обламывать?!

На самом-то деле – мне просто хотелось его опиздюлить.

Очень хотелось.

Аж зубы сводило.

Наказать.

Даже не его, а себя в его лице.

За то, что позволил столько лет водить себя за нос этому конченому во всех смыслах этого слова ублюдку.

О, господи!

А ведь он мне – даже совершенно искренне нравился.

И приятельствовали мы с ним еще с универа, когда я, после года академки на курс младше вынужденно перевелся. Даже в газету нашу его только после того, как я Игорю словечко замолвил, взяли.

Ну и не идиот я после этого?!

Убил бы, прямо сейчас, на месте, аж до боли в ушах хочется.

Но говорю я ему, разумеется, нечто совершенно противоположное.

– А я, – усмехаюсь максимально криво, – как раз о твоем здоровье и беспокоился. Потому как в этой жизни, как выясняется, чуть больше тебя пока что понимаю. А ты мне вроде как не чужой. Ты уверен, что после того, как ты эту тему рыть начал, тебя никто не мониторит, нет?! Вот и я не уверен. А так – вот тебе и выход, дружок. В виде больничного листа, полученного на вполне законных основаниях. Известный журналист крепко избит незнакомыми и не установленными милицией хулиганами, въезжаешь? Бывает. И на тебя рукой махнут, и мне спокойней. Потому как любой другой выход – это, в первую очередь, доклад непосредственному начальству. Сечешь фишку, какими неприятностями для нас с тобой это могло бы закончиться?

Он еще раз шмыгает разбитым носом, отбрасывает докуренную до самого фильтра сигарету.

– Спасибо, – говорит на полном серьезе, – я не прорубил, сдуру. Был не прав. Зато сейчас понимаю, почему ты редактор ключевого отдела, а я всего лишь спецкор. А раньше – завидовал…

Я только головой качаю.

Не в этом дело, думаю.

Просто ни один вменяемый начальник таких, как ты к власти и на пушечный выстрел не подпустит.

Потому как – себе дороже.

Да и ладно бы только себе.

Это какой же пиздец был бы в этой жизни, если б у власти было достаточное количество вот таких «честных и крепких профессионалов без слабостей и вредных привычек»?

…Он, охая и аккуратно держась за кафельную стенку, медленно и со скрипом поднимается.

Натягивает мокрые штаны, пытается брезгливо отряхнуться.

– Ты, – говорит, – иди, Дэн. Я теперь тут еще долго себя в порядок приводить буду, похоже…

– Хорошо, – киваю, – я расплачусь и предупрежу Игоря, что видел тебя избитым и отправил домой. Твою сумку оставлю у гардеробщика, он же и вызовет такси. Езжай отлеживайся, и пока все не закончится, даже на улицу старайся пореже выходить. Так, на всякий случай…

– Я понял, – кивает серьезно, – так и сделаю. Главный ругаться не будет?

– Да что, – делаю удивленное лицо, – он не мужик что ли? Все будет в лучшем виде, не беспокойся.

…Игорю я, разумеется, все обязательно расскажу.

Таких уродов в профессии, какой бы блядской эта самая профессия ни была, – оставлять нельзя.

Если, разумеется, хочешь сохранить хотя бы крупицу самоуважения.

Закон.

Говорят ведь, что «правильные» столичные шлюхи крепко бьют, а то и уродуют до неузнаваемости тех своих «коллег», кто сдуру выходит на службу с «профессиональными заболеваниями».

И – даже не из каких-то прагматических соображений, а просто потому, что «так положено».

А мы, четвертая, прости господи, власть, чем хуже?

Так что как только он выздоровеет и у Инги все устаканится, – мальчика обязательно подставят.

По полной программе.

Уж в этом-то я, зная Игоря не первый год, – ну нисколечко не сомневаюсь.

Причем подставят на чем-то, что совершенно никак не связано ни со мной, ни с этим нашим разговором в сортире.

Ни в коем случае!

А зачем?

Существует миллион других вполне себе даже симпатичных возможностей.

Подставить нашего брата, если ты знаешь редакционные механизмы, – как два пальца об асфальт.

На чем угодно, хоть на той же левой «джинсе», как у нас завуалировано называют скрытую рекламу в журналистском тексте. На которую любое вменяемое редакционное начальство, если профи не переходит определенную грань, склонно смотреть хоть и слегка искоса, но все-таки с понимающей улыбочкой и сквозь пальцы.

В отличие, скажем, от рекламных отделов, где вообще не понимают, как можно печатать названия каких-либо брендов, не испросив с них для начала совсем немножечко денег.

До анекдотов доходит.

Как-нибудь попозже могу рассказать пару-тройку случаев.

Сейчас не до этого.

А мальчику через знакомых просто предложат такую сумму, что он не сможет устоять, а потом демонстративно поймают за руку.

И уволят с занесением в «черные списки».

Невеселая, надо признать, ситуация.

Но иначе не получается.

Впрочем – это уже не мои проблемы, а его собственные.

Жила-была девочка – сама виновата, что называется...

…Выхожу из туалета и первое, с чем сталкиваюсь, ехидный и ожидающий чего-то взгляд гардеробщика.

– Что, – спрашивает, – задолжал тебе парнишка немного?

– А тебе-то, отец, – удивляюсь в ответ, – от этого что за радость?!

Он выжидательно смотрит, потом небрежно поднимает правую руку и трет указательным и средним пальцами.

– Да так, – говорит, – господь делиться вроде как велел. А то тут у нас как раз отделение милиции неподалеку почему-то располагается…

Я сначала слегонца теряюсь, но потом – прихожу в себя.

Ну и ни хрена себе тут у них порядочки, думаю.

Не знал, не знал…

Я даже не пытаюсь справиться с очередным адреналиновым выбросом.

Наоборот.

Очень даже вовремя некоторые вещи в нашей жизни случаются, я почему-то так думаю…

Ухмыляюсь, пододвигаюсь поближе, перегибаюсь через стойку и, сгребая ладонями лацканы его роскошного служебного пиджачка с помпезными серебряными галунами, совсем немного приподнимаю старого пердуна над холодным и гладким, как скользкий осенний лед, мраморным полом пустующего коридора сего достойного заведения.

Даже секьюрити куда-то слились.

Типа, покурить вышли.

Я, кстати, так понимаю, что он же их и отослал, чтобы со мной разговаривать было удобнее.

В моих глазах сейчас, чувствую, концентрируется вся жизненная мудрость, воспитанная беспредельными уличными акциями времен моей беспокойной и бестолковой районной юности.

И вся наработанная и воспитанием, и происхождением суровая классовая ненависть, – к этому непрерывно пытающемуся меня поиметь бесчисленному и неистребимому халдейскому племени.

Хоть дустом их, сцуко, трави, как тараканов.

Все равно выживут.

И нас переживут, по-любому.

Как это ни печально…

– Ты, отец, – спрашиваю максимально ласково, – точно ничего не попутал? Или я мало тебе деньжат на жизнь подкинул? Или ты, хрен старый, почему-то решил, что с тривиальным мелким бандосом дело имеешь?!

Он хрипит, багровеет, задыхается, хватается ладошками за мои рычаги, потом понимает тупую и беспощадную бессмысленность происходящего с ним процесса.

В том смысле, что денег он больше точно не получит.

А вот неприятности, кажется, – только начинаются…

– А-а… о-о… да-а нет, – хрипит, – доста-а-аточно. А-а-атпусти-ите-е-е… пажа-а-алста-а…

Я его отпускаю, он падает на колени, потом слегка приходит в себя и поднимает в мою сторону мутнющие от пережитого глаза пожилого, вечно унижаемого, хорошо побитого жизнью и крепко пьющего человека.

Как-то они не очень сочетаются, эти глаза, с другими деталями его, прости господи, имиджа…

– Хотелось бы, – мотая из стороны в сторону башкой, говорит честно, – конечно, большей суммы. Хотя бы немного. Но вы были достаточно убедительны, молодой человек. А теперь уходите побыстрее, прошу вас, пожалуйста. Потому что сейчас охрана подойдет. А судя по вашему настрою и боевой подготовке, мне тут совсем не нужны никакие неприятности.

Я ухмыляюсь.

– О как, – говорю, – у нас, оказывается, речь-то поставлена. Филфак, не иначе. Или еще что гуманитарное. В прошлой жизни. Тем лучше. Приятно иметь дело с образованным и понимающим жизнь человеком. Так ведь?

Он кивает.

– Не совсем филфак, – говорит, пытаясь привести в порядок дыхание. – Но, в принципе, вы недалеки от истины…

О, блин, думаю, господи…

– Не парься, отец, – усмехаюсь максимально доброжелательно, – мне они тоже не нужны. Неприятности, в смысле. А денег я тебе сейчас дам, пусть и не столько, на сколько ты рассчитывал. И ты мне их – отработаешь, ты уж мне поверь…

Он кивает, но ничего не говорит в ответ. Перебить, что ли, боится, думаю?

– По полной программе, – продолжаю, – отработаешь. Хотя она, эта программа, в принципе, не такая уж и сложная. Во-первых, ты вызовешь такси для моего собеседника. Во-вторых, присмотришь за его сумкой, пока он в вашем сортире себя в порядок приводить будет. В-третьих, поможешь ему покинуть ваше заведение незамеченным. А то он у нас персонаж в медиа-мире известный, можно сказать, уважаемый, и не хрен ему тут, по второразрядным кабакам, свою таблицу светить в таком непотребном виде. В бледно-фиолетовом. Ну и, наконец, – можешь не беспокоиться, у нас тут не разборки были. Просто объяснил человеку, что к чужим женам нужно относиться с подобающим уважением. И все дела. Понял?

Достаю из кармана бумажник, выковыриваю оттуда две пятьсотрублевки, аккуратно кладу на гардеробную стойку в пределах его зрения.

Он, кстати, за время моего монолога, уже успел подняться на ноги, пригладить растрепавшиеся волосы, разделить безукоризненный пробор, и вид, соответственно, имел уже почти что презентабельный.

– Отчего же не понять, – говорит, косясь на пятихатки, предельно елейным и подобострастным голосом, – все-с понимаем-с и все сделаем-с в лучшем виде, молодой господин, вы уж не беспокойтесь.

Я аж чуть не икнул от удивления.

– Слушай, – спрашиваю, – отец, а у тебя дети есть?

– А как же, – кивает с достоинством, и даже некоторой гордостью. – Трое. Дочку недавно замуж выдал. Старший сын барменом в «Национале» работает. А младший сейчас в Академии госуправления учится, собирается в начальники выбиться, вроде вас, уважаемый...

Я усмехаюсь и закуриваю очередную, уже бессчетную за это дурацкое утро сигарету.

– Вот этого-то, бать, – вздыхаю, – я больше всего в последнее время почему-то и боюсь. Даже сегодня, представь себе, уже однажды пугался, причем до дрожи в коленях. И ничего с собой поделать не могу, то есть вообще, ты представляешь?

Стряхиваю пепельный столбик с сигареты прямо на блистающий безукоризненной чистотой мраморный пол и так и ухожу, оставляя его в состоянии полного и безоговорочного недоумения…

Дата добавления: 2015-08-05