Пожизненное заключение аскета

Итак, если вы со Христом умерли для
стихий мира, то для чего вы, как живущие
в мире, держитесь постановлений:
"не прикасайся", "не вкушай",
"не дотрагивайся", -
Что все истлевает от употребления, -
по заповедям и учению человеческому?
Это имеет только вид мудрости в
самодовольном служении, смиренномудрии
и изнурении тела, в некотором небрежении
о насыщении плоти.

К Колоссянам, 2: 20-23

Аскетические упражнения впервые стали применять шаманы, когда измененные режимы восприятия (ИРВ) перестали посещать их с той легкостью и свободой, как это случалось в эпоху до-интеллектуального построения мира.

Специальные психотехники служили средством возвращения в поле архаического восприятия - простого и яркого, где внимание легко концентрируется на объектах, разрушающих только что возведенное здание описания мира.

В это же время понадобились и другие вспомогательные средства: растения силы, специальные упражнения для восприятия и внимания, аскетические "подвиги".

Именно шаманы, разумеется, обратили внимание, что длительное голодание, обет молчания, чрезмерные физические нагрузки, многодневное пребывание во тьме и тишине возвращают на некоторое время мироощущение предков; тогда прыжки в миры измененного восприятия происходят сами собой, практически без усилий.

Шаманы считали, что "мир теней и духов", "мир предков или архетипических героев" ("время сновидений") приближается к ним как награда, или сам шаман духом своим поднимается в сферы магического действа.

Дальнейшее развитие интеллекта воздвигало стену между миром шамана и миром обыденности, принадлежащим данному роду или племени.

Точка сборки, обретшая неподвижность, генерировала общую перцептивную реальность, и все, кто разделял эту реальность, приобщались к невидимому членству: род развивался и, превращаясь в племя, производил перцептивную интеграцию; племена, чьи описания мира поддавались взаимной ассимиляции, создавали союзы племен.

Эти союзы, обладая единой позицией точки сборки, превращались наконец в этнические сообщества.

Близилась эпоха всеобщей картины мира, а это послужило почвой для созидания государств - больших и малых, кратковременных и эпохальных, но как бы то ни было, их след в истории Земли по сей день изучается антропологами.

Вступая в членство, неофит первым делом подвергался исследованию шаманов (позже - жрецов). Даже в том случае, когда вождь союзного племени не претендовал на какую-либо сакральную функцию, шаманы доминирующего клана желали иметь уверенность, что присоединение еще одного племени (союза, сообщества или рода) не вызовет раскол в описании мира.

Они хотели быть уверены, что единство племен будет только возрастать, а не испытывать напряжение, чреватое в те времена распадом и остановкой организованной поступи цивилизации. Поэтому шаманы закрепляли членство обрядом инициации. Аскеза служила здесь непременным атрибутом.

Неофит проходил всевозможные испытания, направленные на сдвиг его точки сборки: постился, неделями сидел в темной пещере, давал обет молчания, уходил в джунгли, где в полном одиночестве должен был пережить нечто вроде "остановки мира"; он много дней лежал на дне глубокого колодца и созерцал звезды - словом, испытывал "обряд перехода" во всей его полноте и со всеми его тяготами.

После того как точка сборки испытуемого теряла фиксацию и неоднократно сдвигалась, неофита объявляли выдержавшим испытание, и он возвращался в мир людей "обновленным", т.е. полноправным членом сообщества, где каждый имел новую и жестко закрепленную позицию точки сборки - такую же позицию, что и у остальных субъектов данного членства.

Такова была изначальная функция аскезы.

Кроме того, аскетические упражнения были обязательным элементом подготовки жреца.

Инициация жреческой активности через интенсивные и нелегкие аскетические испытания доказывала, что жрец готов к своей профессиональной деятельности и способен во имя религиозной идеи претерпеть подлинные трудности, связанные с восхождением в "мир духов" или нисхождением в "мир предков".

Нечто подобное происходило и позже, когда зародилась институированная религия.

Первосвященники отбирались из тех, кто мог вынести сенсорную и эмоциональную депривацию, отказаться от любых благ этого мира во имя высшего духовного принципа (Божества, Духа предка, Силы Ужасающих и Гневных Богов - объектов поклонения данной жреческой династии и т.п.).

Спустя века и даже тысячелетия аскетическая деятельность ничуть не угасла. Мистики и оккультисты, представлявшие оппозицию главенствующему религиозному институту, применяли аскезу для собственных обрядов инициации. Как ортодоксальная, так и апокрифическая религиозность требовала от неофита в качестве первого шага отказ от соблазнов мира.

Ортодоксы и еретики в этом плане были вполне единодушны: исключение из опыта целого ряда впечатлений (чувственных и эмоциональных - особенно) являлось обязательным условием для принятия в религиозный институт или секту.

Ненависть к полноценной жизни, к разнообразному и яркому миру переживаний, который открывался в измененных режимах восприятия, на мой взгляд, возникла как следствие негативного отношения к свободному миру магии, отрицавшей метафизическую догму и полностью открытой ко всем видам впечатлений, пренебрегая религиозными суевериями, которые порождал замкнутый на себе, набожный интеллект.

По мере развития религии можно наблюдать и развитие аскетизма как одного из компонентов ее практики.

Древнейшей формой аскезы (еще не столько реакцией на свободный магический поиск, сколько практикой, стремящейся вызвать у человека измененные режимы восприятия) является аскеза телесная. Она, в основном, блокировала каналы сенсорной информации, чем способствовала изменению позиции точки сборки, которая всегда стремится восстановить процесс комплектации сенсорных сигналов.

Иными словами, сенсорная депривация провоцировала внимание расширить сферу поиска хоть какой-то информации извне; если область, доступная точке сборки в данной позиции, оказывалась исчерпанной, "пустой", тогда точка сборки сдвигалась - однако только при наличии энергии, необходимой для самого сдвига. Обычно обряд инициации включал в себя подготовительный этап, который давал возможность накопить достаточный энергопотенциал, необходимый для перемещения перцептивного центра.

К телесному аскетизму относится голодание или строгая диета, самоистязание определенного рода - длительное сохранение неподвижной позы, неестественной и сопровождаемой особым ритмом дыхания.

Например, визионеры Меркавы, желавшие узреть Престол Божий, могли целую неделю провести, уткнувшись лицом в колени и повторяя священные имена Бога, что, в свою очередь, вызывало специфический дыхательный ритм и нарушало целый ряд стереотипов движения и дыхания.

Вышеупомянутые процедуры, естественно, сдвигали точку сборки, а повторение тайных ивритских имен вызывало галлюцинирование одного и того же толка.

Сексуальный аскетизм, с одной стороны, вызывал накопление психической энергии, толкающей точку сборки, и потому он может быть отнесен к древнейшим психотехникам общего характера (маги тоже пользовались воздержанием для достижения перцептивного экстаза на фоне смещенной точки сборки). С другой стороны, на более поздних этапах он отражал идеологическую установку мистицизма, требовавшего восстановления "первородной чистоты" как обязательного условия вхождения в "высшие планы" бытия.

В дальнейшем аскетизм все более переставал быть собственно психотехникой; он отражал те или иные стороны религиозной, мистической доктрины, исполняя роль разве что самовнушения.

Например, эмоциональный аскетизм - отказ от положительных эмоции, от обычных радостен физиологического характера (еды и т.п.) - привносил в жизнь адепта только бессмысленное однообразие и серую, унылую пустоту, отсутствие естественных, ободряющих впечатлений; исключительно религиозное отвращение к тварному (сотворенному) миру и перенос любого эмоционального удовольствия в мир потусторонний, Божий, трансцендентный.

На определенном этапе аскетизм в качестве религиозной практики потерял смысл.

Религиозная доктрина определяла, нужен тот или иной вид аскезы, исходя из представлений о целесообразности божественных актов. Идея греха в дальнейшем определила весь смысл самоистязания. Поскольку человек изначально грешен (согласно иудейско-христианской традиции), то любая его деятельность, не ведущая к прославлению Господа, a priori излишня.

Так возникали новые виды аскетизма: коммуникативный, интеллектуальный, эстетический и проч.

И действительно: что может сказать грешный язык? Его удел - суесловие, тщетные разглагольствования, которые могут служить разве что разжиганию тщеславия и гордыни. Монахи принимали обет молчания, дабы не потакать земным желаниям и целиком сосредоточиться на Божественном. Но, с психологической точки зрения, они ничего не достигали. Молчание как жертвоприношение служило поводом для гордыни точно так же, как и неумеренная болтливость.

Зато аскеза такого рода консервировала дефекты и несовершенства; более того, она их усиливала и закрепляла, направляя высвободившуюся энергию на ужесточение избранной позиции - в конечном счете на ужесточение фиксации определенного положения точки сборки.

Таким же образом религиозная метафизика утверждала необходимость интеллектуального аскетизма (ибо разум человеческий грешен; и Христос говорил о том же: детям, неразумным и юродивым Отец приуготовил Царствие Небесное). Разум - детище Дьявола - способен лишь вводить в заблуждение, искушать, подвергать сомнению. Вера и разум несовместимы: одно обязательно требует отсутствия другого. В частности, если верить христианской теологии, именно по вине развившегося интеллекта мы потеряли способность совершать чудеса.

Интеллект привел к угасанию веры, а только вера способна "двигать горы". Как видите, интеллектуальная аскеза - результат умозаключений, выведенных из Священного Писания.

Аскет, отказавшийся от собственного разума, заметно отличается от воина, идущего по пути знания дона Хуана. Если первый умерщвляет свой разум тем же способом, каким он умерщвляет, скажем, плоть, то второй находит интеллекту подобающее место, где последний может бесконечно развиваться, ничуть не причиняя ущерба основному импульсу, движущему его по "пути сердца".

Знание дона Хуана Матуса, будучи своеобразным вариантом магической дисциплины, не подчиняется метафизической догме. Воин трезво оценивает ситуацию и открывает в ней как отрицательные, так и положительные стороны.

Интеллект действительно препятствует любым психоэнергетическим изменениям; однако он же спасает воина от падения в пропасть бессмысленности, где человек (даже превратившись в мага) теряет практически все свои способности. Поэтому воин превращает разум в послушное орудие - отключает его на время, если это необходимо, отодвигает в сторону или возвращает назад, чтобы проанализировать необычную ситуацию с точки зрения абстрактного мышления.

Мне доводилось встречать "интеллектуальных аскетов" как христианского, так и индуистского толка. Эти люди ничего не читают, не слушают радио, не смотрят телевидение, не касаются газет и журналов. Некоторые даже отказываются слушать музыку, если она записана цифровым способом. В целом они оставляют впечатление людей неполноценных - их память и внимание атрофировались за годы бездействия, их способность к простейшим умственным операциям настолько ослабла, что их деятельность в этой области нуждается в постоянном контроле. Не думаю, что подобное состояние угодно Высшему Существу, которому они с такой страстью поклоняются.

Что же касается эстетического аскетизма, то его последствия уродуют психику, как я думаю, в наибольшей степени, а ведь именно он подспудно внушается в первую очередь христианством.

Красота Мира, постоянный и вездесущий источник светлой силы, радости и покоя, перечеркнута голословным утверждением о грехопадении, осквернении сотворенного мироздания - утверждением о том, что теперь вселенной правит Сатана, а стало быть, все здесь изуродовано его присутствием, все очернено, и только сердце истинно верующего - место, где совершается молитва, место, куда не добрался Враг рода человеческого.

Индусы, даосы и дзэн-буддисты верят в красоту сотворенного; в этом смысле их религия чище и благородней нашей.

Они не отвергают эту прекрасную Землю, каждый день дарующую нам неисчерпаемое изобилие чудесных творений, каждое из которых – маленький шедевр, достойный самых высоких чувств.

Вспомните, с какой особенной любовью созданы китайские пейзажи, как индусы воспевали красоту лотоса, из мутного ила вынесшего нежнейшие краски, в которых художник легко увидит закаты и восходы, устремленную ввысь чистоту, в которой каждый лепесток - незапятнанное ничем сознание, белое пламя восходящей в вечность души.

Отказаться от дарованной нам красоты - даже для религиозного человека - недопустимое пренебрежение.

Если же говорить о традиции дона Хуана, то здесь красота Земли одновременно и спасает, и поддерживает в тяжелые минуты, и развеивает иллюзию одиночества, и окрыляет, и дает энергию, чтобы совершить важный шаг на пути. В подобном случае аскеза не нужна и просто вредна, ибо изолирует человека от мира.

Так или иначе, аскетизм делает жизнь скудной. Мы и без того утратили многие краски, звуки и чувства. Наш опыт довольно беден - цвет и объем, воздух и перспектива пропали, как будто мы живем в мире немого кино.

На Востоке аскетизм - это путь к слиянию, растворению эго, к пробуждению Атмана и окончательному переселению в пространство Сат-Чит-Ананда (безличному блаженному осознанию без странствий и перемещений, всегда чреватых утратой уникальной высоты, достигнутой после стольких лет труда). На Западе аскетизм предполагает небесную награду: святость, праведность, обретение Царства Божия. И в том и в другом случае усечение опыта обещает в будущем его значительное расширение. Но есть один вид аскетизма, который перечеркивает все и делает труды напрасными.

Я имею в виду отказ от использования измененных режимов восприятия.

Например, буддистская традиция сделала почти все, чтобы получить доступ к сферам второго внимания, - и не получила его. Эта загадка одно время не давала мне покоя. Чогьям Трунгпа в своих работах много пишет о том, как научиться быть "здесь" и "сейчас". Но почему не "везде" и "всегда"?

Мы должны признать Реальность как ценное поле переживания, как поле жизни и движения, иначе угасание эгоистической мотивации приводит к неподвижности. Надо увидеть бесконечность процесса самореализации, и тогда тяготение к Абсолюту потеряет смысл, потому что это превращенное тяготение к завершенности, к остановке, к смерти.

Трунгпа много и правильно пишет о победе над борьбой, но победа над борьбой не должна превращаться в победу над движением, так как неподвижность живого противоестественна.

В конце концов стремление к абсолютности достижений (например, просветления) - весьма утонченный вариант навязывания Реальности своего представления о ней, ибо Реальность не знает ничего окончательного. Мы только переходим из одной сферы активности в другую. Однако сам переход требует настолько специфического усилия, что искушение "замереть" на дороге бывает почти непреодолимым. Безмятежность неэгоистического существования имеет собственную огромную инерцию. Необходимо поддерживающее намерение, а оно происходит из четкого осознания процессуальности как важнейшего атрибута самого сознания.

Например, животное, чтобы пережить зиму, впадает в спячку и открывает, что спячка - состояние весьма удовлетворительное, ибо отсутствует боль, голод, страх, борьба и т.п. Изначальное стремление проснуться в новой весне забывается или даже кажется неуместным, нецелесообразным. И тогда спячка постепенно переходит в кому, а затем - в смерть. Намерение быть здесь и сейчас закрепляет, останавливает движение восприятия. "Мы просто дышим и находимся здесь, - пишет Чогьям Трунгпа. - В этом есть нечто весьма удовлетворяющее..." Разумеется, при такой установке точка сборки (даже в том случае, когда фиксирующая ее сила практически равна нулю) никуда не сдвигается, поскольку в ее неподвижности буддист находит "нечто весьма удовлетворяющее".

Отсутствие сдвигов или движений точки сборки означает полное прекращение трансформативных процессов.

Эгоистическое реагирование перестает работать даже при незначительном углублении точки сборки, но специальное намерение консервировать имеющийся в данный момент режим восприятия превращает умозрительную, идеологическую аскезу в аскетизм энергетический - он останавливает любое движение точки сборки, и энергетическое тело убежденного буддиста никогда не меняет своих очертаний.

Форма сохранена вместе с клеткой, не позволяющей восприятию вырваться наружу, за пределы привычного описания мира. Это заключение воспринимается как "восхождение к Нирване", а любые спонтанные сдвиги восприятия – как помехи, препятствующие этому желанному восхождению.

Дата добавления: 2015-08-05