Ведро эхпедрина

Так, симпатяги, одно условие: только не оголтевать! Не надо драть эту книжку на клочки с досады, не надо швырять ее в соседей, окна и стены. Ну, бля, дорогая же книжка, потом жалеть будете. Правда-правда. Ну, не стоит это секундное раздражение такой цены!

Но, к делу.

Жил однажды, а, может, и дважды, трижды, четырежды, ну, и так далее, некий Навотно Стоечко. И повадился он дербанить помойный контейнер одной полукаличной. Хорошая была полукаличная. Ухла. Ухлу. Управления хозрасчетных лечебных учреждений – ухла, сокращенно. И работали в этой ухле такие пиздатые врачи! И выкидывали они каждый день терки чуть ли не пачками. А к ухловской терке в драгстерах отношение особое. Видно, что за бабло тебе эхпедрину выписали. Видно, что морда твоя наглая, торчковая, а хуй чего сделаешь. Ты, бля, с понтом бабло забашлял, чтобы дядю Федора залучить. А что на самом деле ты рэцэпэ это в контейнере нашел и сам его заполнил – до такого ведь фармаки дойти не могут. Вот и дают, скрипя зубьями.

Вот и пользовался этой лазейкой Навотно Стоечко.

Мало того, он к этим контейнерам как на дежурство приходил.

Сидит тихохонько, незаметненько на детских качелях, типа, ждет кого-то. А сам сечет. Не появится ли из задней двери ухлы тетка в белом халате и с ведром полным терок. Появляется тетка, ковыляет она к контейнеру, вываливает ведро, а Навотно Стоечко тут, как тутушки. Тушки… Татушки… Колотушки… Бля, меньше трескаться надо… Да, о чем это я?

Ага.

Тетка только жопом к контейнеру повернется – а Навотно Стоечко в свежатинку

– нырк! И рассматривает, и выгребает терки ручищами загребущими… Ебущими… Имущими… Бля…

Берем себя в руки. Ноги…Загребущие тоже. Да…

Все!

На хуй.

Едем дальше.

Рассортировывает… Раз сортир… Два сортир… Анализы – в парашу, терки в карман, джефф – по стаканам.

Ух!

Вот.

Ладно.

И однажды сидит Навотно Стоечко в своей засаде и видит знакомую картину. Вышла тетка. Тащит ведро. Только странно тащит, согнувшись вся. А тетка-то не молодая, да, видать, ведро тяжелое.

И переворачивает она его в контейнер. И нет, чтоб старый выбрать, где мусору половина, она, сука эта, сыплет его в пустой контейнер на железное

дно. Что сыплет? Да то самое, что на солнце бочками десятикубовыми переливается, бробочками люменевыми посверкивает, да этикеточками розово-зелеными проглядывает!

Ага. Их, родимых! Фурей сопливого джеффа целое ведро!!!

А они, бедолаги, там, на дне этом негостеприимном металлическом понаразбивались…

Но все это Навотно Стоечко только через пятнадцать секунд узнал-понял.

Как увидел он драгатство такое невъебенное, так разум у него и помутнился немножко. Стоит и не знает, что ему дальше делать.

Но психика торчка – штука устойчивая, как ванька-встань-ка подрачи-ка… нет, это уже лишнее…

Встала психика на место прежнее и въехал Навотно Стоечко что ему делать.

Взял он этот контейнер, а контейнер на колесиках был. И покатил он его прочь от основной помойки. В кусты.

Там Навотно Стоечко осторожно, чтобы не побить невзначай лишнего, контейнер на бок поклал и залез в него.

Сначала он хотел пузыри по карманам распихать:

Нет, видать не до конца психика его к тому моменту реанимировалась…

Да карманы быстро все полны стали и эфедрин оттуда уж вываливаться начал, а куча не уменьшается! Ну, не бросать же такое добро!!!

И тогда снял с себя Навотно Стоечко рубаху. Даром, что руки все в дырьях, дорогах и гематомах, по хую. Главное – эфу собрать!

Сделал Навотно Стоечко из рубахи мешок, сгреб, режась битыми стеклами в нее ВСЁ. Вообще всё, что на дне мусорки было.

И вот: Идет он. На плече – мешок из рубахи. Из мешка течет эфедрин и на асфальт капает. А Навотно Стоечко держит его раскровяненными руками и идет. Идет… Идет… Идет…

И ни один мент его не постремал. И вообще, ни одна тварь поганая не обратила внимания ни на вид его наркоманский, ни на ношу его… Еще больше наркоманскую.

Пришел Навотно Стоечко домой. Пересчитал пузыри…

В общем, все равно не поверите, сколько их там было… Много… Очень много… Даже больше, чем «до хуя»!

В общем, два месяца Навотно Стоечко торчал на этом сопливом эфе. И с рубахи тоже эфу выпарил.

А все почему?

Да потому, что у него срок хранения кончился!

А тебя там не было потому, что не у всех получается быть в нужное время в нужном месте.

Учись, симпатяга!

20. Девиз – двигаться

– …ты всегда отчаянно любил эту постылую, беспросветную жизнь. Наверное поэтому ты так стремился к ее скорейшему завершению.

Ты почти всегда достигал задуманного. И вот, тебе удалось и это. На грязном чердаке, в окружении пыльных балок, голубиного помета и битых стаканов. Я уверена, ты спланировал это заранее. Теперь я понимаю, почему ты исчезал последнюю неделю. Раздавал и собирал долги. Но ты ведь мог хотя бы намекнуть, я не говорю о том, чтобы сказать. Почему? Почему ты сделал это? Ведь все было так хорошо!..

Хорошо?! Хорошо. Если не считать ежедневных поисков компонентов, терок и веняков. А кроме этого… Кроме этого ничего в этой жизни и не осталось. Вмазались – и можно чем-нибудь заняться. Разложить пасьянс, порисовать абстракцию, строить грандиозные никогда-не-осуществимые планы, гнать чумовые телеги, в крайнем случае, смотаться на работу. Винтовые заморочки. У тебя ведь их не было! Ты удивительным образом умудрялся следить за часами, не зацикливаться на одном и бестолковом деле. Ты к чему-то стремился, чему-то непонятному, непостижимому для меня. И вот предел этого стремления. Предел, после которого ты уже никогда не улыбнешься, не дотронешься до меня, никогда не пошутишь, не пустишься в воспоминания свое наркотической жизни, не почитаешь своих стихов. А ведь, знаешь, я их переписывала. Тайком, пока ты ходил за салютом, или варил ширево, я списывала их в свой блокнотик. А ты этим даже не интересовался. Ты был уверен, что они мне нравятся. Или нет? Или тебе это было безразлично? Теперь можно только гадать.

Одно я знаю точно: ты знал. Знал что-то такое, что помогало тебе спокойно относиться ко всему на свете. Спокойно, почти равнодушно, но ты использовал в этой жизни все, что тебя окружало, для получения одного только наслаждения в самых невероятных его проявлениях. Это я постичь не могла. Это-то в тебе меня и привлекало. И тайну этого восприятия жизни ты унес с собой.

Но почему ты был таким плохим учителем? Или это я была плохой ученицей? Ты ведь не умел ничего скрывать. С удовольствием рассказывал свои мистические заморочки. Черт бы подрал это твое вечное удовольствие! Это же невозможно

– вся жизнь в кайфе!

Я-то – другое дело. Винт для меня был средством ухода от этого мира. Двинулать – и ничего больше не существует. Ты же двигался по-другому. Ты с помощью винта пытался его познать. Познать! Высокое противное слово!

И что же? Ты добился своего? Вот он ты: лежишь с закатанным рукавом, все еще куришь потухший бычок с прихода. «Чтобы получить хороший приход

– суй на приходе сигарету в рот!»– твое творение, твой налипающий на зубы стишок.

Странно, когда ты был жив, эти стишки меня веселили. Когда ты произносил их, промывая машины или пытаясь попасть нулевой стрункой в чей-то безмазовый веняк, они действовали, успокаивали, снимали обломы, облегчали абстягу. А сейчас они только раздражают меня. Словно бы ты заряжал звуки особой энергией. Доброй, умиротворяющей. А сейчас тебя нет – и она кончилась. Нет и не будет больше твоей атмосферы, магической ауры, особенной, как и ты сам. Но почему же ты меня так раздражаешь? Так и хочется пнуть твое тело! В пах! По морде! По почкам!..

Бессмысленно… Ты ничего не почувствуешь! А бьют только ради этого. Чтоб прочувствовал, сволочь! Чтоб запомнил накрепко, болью в раздробленных костях и искореженных печенках, нельзя со мной так! Нельзя, понимаешь! Ты-то подох, а я? Я-то как? Как жить мне теперь с такой-то ношей? Хоть бы подготовил меня!.. А я уши развесила: дома стрем, шнурки привалили, не сварить, пойдем на наш чердак, на свечке сварим, эфой с толиком отобьем, целяковыми баянами втрескаемся, а там, глядишь, и потрахаемся… Как же. потрахайся теперь с трупом…

Я ведь любила тебя. Погано это… Говорить это теперь… Понять, что любишь, когда уже слишком поздно… Или не любовь это?.. Жалость?.. Как хорошо было когда… А теперь все сама, и по драгам, и по теркам, и варить, и задвигаться. Или… Или опять за вмазку под кого-то ложиться? Нас так ведь и познакомили. Помнишь?..

Нет, не помнишь. Лежишь тихий, такой же, как живой, когда ты уходил в себя. Медитировал… Только тогда ты изредка, но дышал. Теперь ты не дышишь… И губы синие. И все твои, только что живые, черточки лица, окостенели. Застыли навсегда в выражении какого-то потустороннего восторга. Счастья. Эй! Ты счастлив?!. Наверное, да. Ты ведь этого хотел? Этого? Скажи: «Да.» Не мучай меня!!! Я все равно не поверю в твою смерть! Что бы ты там не говорил! Что бы ты мне не цитировал из заумных книжек про загробную жизнь, про переселение душ. «Круговорот душ в природе». Это твое выражение, или вычитал откуда? Не узнать, да и что толку, если узнаю…

Знаешь, мне тебя уже не хватает. Слишком я к тебе привыкла. Нельзя так. Но не хватает мне твоих прикосновений! Не хватает! Ну, зачем ты обещал, если знал, что не сможешь? Или надеялся, что успеешь? Успеешь погладить меня, погладить как тогда, как в первый раз. Помнишь, как ты тогда поразил меня? Помнишь. Такое не забывается.

Я ведь тогда просто сторчалась. Дозняк вырос до трешки. Ломки были

– не передать. Чувствуешь, что надо, а сил нет. Ходишь по комнате как неприкаянная, а собраться и на улицу выйти – не судьба. То стрем катит, то какая-то заморочка, то – зависалово. А ты меня вытянул. Сначала сам удивился моим дозам, но поставил сколько просила, без жмотства. Двинул классно: с первого раза угнездился в венярку, аккуратно прогнал и положил приходоваться. А потом и сам прилег. И вдруг… Для меня это до сих пор остается чудом. Я ощутила вторую волну прихода. Волну яркую, пронизывающую

все мое тело. И я полетела… Я чувствовала свое тело, недвижимо примостившееся рядом с тобой, и я летела… Вверх, ввысь, прочь отсюда! И были звезды. И был обволакивающий теплой беспредельностью Космос. И рядом был ты. И я вдруг поняла, что это ты ведешь меня по всем этим беспредельным пространствам. Времени не было. Оно просто не ощущалось, подчиненное

одному лишь нашему полету. Потом мы вернулись. Но я лежала, боясь шевельнуться, боясь упустить это необыкновенное ощущение, не понимая еще, что оно уже кончилось и я восторгаюсь уже только памятью о нем.

Открыв глаза, я увидела твое лицо. Ты склонился надо мной и улыбался своей странной всепонимающей улыбкой. «Ну, как?»– спросил ты. А я не смогла ответить. Я улыбалась. Мне было хорошо, пеня необыкновенно сильно и мягко перло. «Продолжим?» Я кивнула и закрыла глаза. Ты знал, что делать! Ты знал, что я приготовилась лететь и не дал мне этого! Ты не забыл, за что я пришла к тебе!

Я приготовилась лететь и полетела! Не вверх, вниз!.. И попала в какую-то яму. Я почувствовала, как по моему телу скользят рты. Множество мягких слюнявых ртов и языков. Я непроизвольно дернулась – и услышала твой смех. И это было последним, что я тогда осознавала. Твоя сила неожиданно полно подчинила меня и я видела, что делаю только со стороны.

Видела, как разделась, как достала неизвестную мне кассету, воткнула ее в магнитофон и, танцуя под электронную музыку, раздела тебя. Что было потом, я помню лишь какими-то странными обрывками. Осталось странное ощущение вихря разрывающего и сплетающего вновь наши тела, разноцветных волн восторга, распирающих нас в каком-то вселенском круговороте телесной радости. И опять не было времени, и меня тоже не было. Я отдавалась тебе, растворялась в твоем теле, в твоих желаниях. И было непередаваемое чувство нашего единства. Ты был моим отцом, мужем и сыном. А я… Я знала это. Я была твоей матерью, женой, маленькой любимой дочкой. Это было прекрасно! Нет!! В тысячу раз лучше!!!

А когда все кончилось, я вдруг увидела себя плачущей. Я ревела, обнимала тебя и шептала, неистово, безвозвратно: «Знаешь ли ты, какой ты?! Ты прекрасный! У тебя изумительное тело! Ты изумителен и прекрасен! Ты необыкновенный! Милый мой! Нежный! Ласковый!!! Единственный!!!»

А ты опять улыбался. Ты тогда уже привык к этому. Привык быть необыкновенным, таинственным. Привык к своей сверхъестественной мощи. И мне вдруг захотелось понять тебя. Понять, постигнуть и стать такой же сильной и прекрасной. И я сказала: «Я хочу быть твоей». И ты милостиво кивнул. И тут я поняла, что такое Счастье. Я сидела, голая, заплаканная, напротив тебя и смотрела. И смотрела. И смотрела… Меня наполнило непостижимое торжество, словно исполнилось самое давнее, самое невероятное заветное желание. И больше ничего нет.

Ты, похоже, тоже был счастлив. Или просто доволен произведенным эффектом. Да, ведь ты потом признавался, что такое у тебя получалось достаточно редко. Но такое. как со мной – первый раз. Но ты был просто доволен. А я была счастлива! Понимаешь ли ты это? Понимаешь?! Ты ведь все равно не умер! Ты здесь! Не ты, так твоя проклятая душа! И ты слышишь меня! Должен слышать! Должен выслушать! А я должна напомнить тебе все это. Ты, правда, ничего не забывал! Но ты мало знал про меня!.. Я ведь теперь не та дура, что ты трахал за дозняк. Я поумнела!.. Ты же не обращал на меня внимания. Ты меня только использовал. Пытался использовать. А я умнела. А ты этого упорно не замечал. Или не хотел показать вида, что замечаешь?..

Сколько раз я просила тебя научить меня чему-нибудь. «Чему?» – Спрашивал ты. «Всему». «Смотри,» – Всегда говорил ты. И я смотрела. Смотрела, как ты роешься в поликлинических помойках и торжественно извлекаешь из контейнеров мятые терки, движки и колючки с чужим контролем. Смотрела, как ты блуждаешь по драгам. Смотрела, как ты варишь винт, как двигаешься, приходуешься. «Варщику – первый кнут», – Говорил ты, и закатывал рукав. А потом лежал, одной рукой прикрыв глаза, а другую – засунув под затылок. И тебя не было… Почти, как сейчас. Но тогда я точно знала. что ты встанешь, вмажешь меня, сам немного догонишься, и мы снова будем летать и трахаться. Трахаться и летать! А в промежутках ты будешь мне о чем-нибудь вещать. Или о разумных инопланетянах, которые вредят нашему миру, или о судьбах и трансформациях древних земных цивилизаций, или просто. О магии и волшебстве… Странно, но про себя ты никогда и ничего не говорил. Словно это было тебе запрещено кем-то, кто гораздо сильнее тебя…

Кое-что о тебе я узнала. От твоих старых знакомых, от твоих бывших подруг. Ты удивлен? Да, ты удивлен, но ты, как обычно, не показываешь этого. Да и как тебе это показать? Ты труп. А я знаю о тебе почти все. Не веришь? И не надо! Все равно, не это меня всегда интересовало.

Как ты стал таким? – вот что самое главное. Но на это ответа я не находила. И до сих пор не нашла. Вот, и сижу тут, беседуя с мертвецом, и ожидая, что нагрянут менты.

Я знаю, ты хотел огородить меня от этого знания. Ты хотел спасти меня. Но не надо меня спасать! Я уж как-нибудь сама!

Хотя… С моей чумовой дозы ты меня снял. Так, что я сама этого не заметила. Ублаготворялись мы каждый день, но сваренного винта почему-то

стало хватать на несколько дней. Я удивилась и однажды внимательно пронаблюдала за тобой. И поняла! Мы трескались почти что дистиллятом! А таска была, как с натурального честного раствора. Даже сильнее. Как ты это делал? Не могу понять. Или ты своей силой внушал мне, что эта водичка и есть винт? Молчишь. Ну, да я и так знаю, что внушал. Теперь я только начинаю врубаться в смысл и мотивы многих твоих поступков. Смысл многочисленных наших путешествий в иные миры и времены. Но не понимаю пока одного: зачем тебе нужна была именно я? Почему ты согласился жить со мной?

Я была хорошим подопытным образцом? Или ты нуждался в элементарном женском уходе? Или ты находил особый кайф в моем непонимании? ты всегда находил особый кайф. И приучил меня… Странно признаваться себе, что я кайфую, разговаривая с твоим телом…

Ты всегда был впереди. Ты не старчивался, как большинство наших знакомых.

Непостижимо, но ты держал себя в форме. Ты всегда шел куда-то, в недостижимое… Ты звал меня за собой, а я так редко этим пользовалась. Ну, ты доволен? Знаю, что доволен! Иначе тебе не для чего было бы делать этот опыт! Ты заранее был уверен в успехе. Ты поразительно точно вычислил меня. Ты виртуозно сыграл на моем любопытстве и невежестве. Ты наперед знал, что я пойду за тобой. Что я не смогу без тебя. Чтож, я поняла!.. Ты зовешь меня за собой. Зовешь сейчас. Зовешь до самого конца и после него.Тебе это зачем-то надо. Я тебе зачем-то нужна… Пусть такая, какая я есть, но я нужна тебе. И не мое дело, зачем. Ты зовешь. И я пойду.

Винт еще остался. И ты приглашаешь меня вмазаться. Я чувствую, ты здесь, ты ждешь меня, ждешь, чтобы продолжить наше движение. Ты здесь – и зовешь меня к себе. Ты зовешь. И, значит, я иду к тебе. Видишь, я уже иду…

Дата добавления: 2015-08-03