Глава 2. Кассия

Грязь стала частью меня. Горячая вода из угловой раковины течет на мои руки, делая их красными, побуждая меня вспоминать о Кае. Мои руки теперь немного похожи на его.

Конечно, почти все побуждает меня вспоминать о Кае.

Кусочком мыла цвета этого месяца, ноября, я в последний раз очищаю свои пальцы. В некотором смысле я люблю грязь. Она попадает в каждую складку кожи, рисует карту на тыльной стороне ладоней. Однажды, когда я чувствовала себя очень усталой, я посмотрела на рисунок кожи и представила, что он мог бы подсказать мне, как добраться до Кая.

Кай пропал.

Все это — далекая провинция, трудовой лагерь, грязные руки, усталое тело, душевная боль — потому что Кай пропал, и потому что я хочу найти его. Так странно, что его отсутствие может ощущаться, как присутствие.

Ощущение его отсутствия настолько полное, что, если бы оно исчезло, я бы ошеломленно развернулась, чтобы увидеть, что комната, все же, пуста, хотя до этого, если не он, то что-то там было.

Я отворачиваюсь от раковины и оглядываю нашу комнату. Маленькие окна под потолком комнаты потемнели из-за наступившего вечера. Это последняя ночь перед переездом; следующее задание будет моим последним. После этого, как мне сообщили, я поеду в Центр, столицу Общества, на свое постоянное место работы в одном из сортировочных центров. На настоящую работу, а не это копошение в грязи, не эта каторга. В ходе моей трехмесячной практики я уже побывала в нескольких лагерях, но до сих пор все они находились в провинции Тана. Я надеялась каким-то образом добраться до Отдаленных провинций, но пока что я не ближе к Каю, чем в начале пути.

Если я собираюсь убежать, чтобы найти Кая, то должна сделать это как можно скорее.

Инди, одна из девушек, живущих в той же комнате, что и я, оттесняет меня, пробираясь к раковине. - Ты оставила сколько-нибудь горячей воды для других? - спрашивает она.

- Да, - отвечаю я. Она что-то бормочет про себя, открывая кран и поднимая мыло. Несколько девушек выстроились в очереди за ней. Другие сидят в ожидании на краю коек.

Сегодня последний день недели, тот самый день, когда приходят письма.

Я осторожно развязываю маленький мешочек на своем поясе. У каждой из нас есть такая сумочка, и нам положено постоянно носить ее с собой. Сумка полна писем; как и большинство девушек, я храню бумаги до тех пор, пока их еще можно прочесть. Они похожи на хрупкие лепестки роз, подаренные мне Ксандером, когда я покидала наш Городок - их я тоже сохранила.

В ожидании я рассматриваю старые сообщения. Тем же самым занимаются и другие девушки.

Пройдет немного времени, и бумага пожелтеет по краям и распадется - слова должны быть уничтожены и забыты. В последнем письме от Брэма говорится, что он упорно трудится в полях и является образцовым студентом в школе, никогда не опаздывает, и мне становится смешно, потому что я знаю – с последним утверждением, по крайней мере, он очень преувеличивает. Слова Брэма также вызывают и слезы - он пишет, что видел микрокарту дедушки, ту самую, из золотой коробки на Прощальном банкете.

Историк зачитывает краткое изложение жизни дедушки, и в самом конце приводит список самых любимых воспоминаний дедушки, пишет Брэм. По одному для каждого из нас. Любимое воспоминание обо мне было первое произнесенное мной слово «больше». А любимое о тебе было то, что он называл "день красного сада".

Я не уделила должного внимания разглядыванию микрокарты в день банкета: я была слишком отвлечена последними мгновениями жизни дедушки, вместо того, чтобы замечать его прошлое. Я постоянно собиралась взглянуть на карту еще раз, но так и не сделала этого, а сейчас очень жалею. И гораздо больше жалею о том, что не запомнила день красного сада. Я помню многие дни, когда разговаривала с дедушкой, сидя на скамейке в окружении красных почек весной, или красных роз летом, или красных листьев осенью. Должно быть, именно это он имел в виду. Возможно, Брэм не дописал - дедушка помнил дни красного сада, во множественном числе. Те дни весной, летом, и осенью, когда мы сидели и разговаривали.

Сообщение от родителей полно восторга; они получили известие, что мой переезд в другой лагерь будет последним.

Я не могу винить их за радость. Они достаточно верили в любовь, чтобы дать мне шанс найти Кая, но они не будут сожалеть, если я упущу этот шанс. Я восхищаюсь ими за то, что позволили мне хотя бы попытаться. Большинство родителей на такое не способны.

Я перекладываю листы, думая об игровых карточках, думая о Кае. Что, если я смогу найти его в результате последнего переезда, спрячусь на воздушном корабле и упаду, как камень с неба, в Отдаленные провинции?

Если бы у меня получилось, что бы он подумал, увидев меня после долгой разлуки? Узнал бы меня? Я понимаю, что выгляжу иначе. И это не только из-за моих рук. Несмотря на большие порции мяса, я очень похудела от тяжелой работы. У меня появились тени под глазами, потому что не могу спать, хотя здесь Общество даже не контролирует наши сны. Хотя меня беспокоит, что они не утруждают себя особой заботой о нас, но мне нравится новообретенная свобода, ведь теперь я могу спать без датчиков. Я лежу без сна, думая о старых и новых словах и о поцелуе украдкой, когда Общество не наблюдало. Но я стараюсь заснуть, очень стараюсь, потому что лучше всего вижу Кая в своих снах.

Мы можем видеть людей только в тех случаях, когда это позволяет нам Общество.

Вживую, через порт, на микрокарте. Когда-то Общество позволяло жителям носить с собой изображения тех, кого они любили. Если люди умирали или куда-то уезжали, ты, по крайней мере, помнил, как они выглядели. Но теперь это запрещено уже многие годы. И сейчас Общество даже прекратило традицию вручения изображений друг другу новым Обрученным на их первом личном свидании. Я узнала об этом из сообщения, которое не сохранила - из уведомления от Департамента Обручения, разосланного всем, кто был избран на Обручение. В частности, оно гласило: процедура Обручения была изменена для максимальной действенности и имеет тенденцию к увеличению числа оптимальных результатов.

Мне интересно, были ли в ней еще какие-то ошибки.

Я снова закрываю глаза, желая хоть на миг увидеть лицо Кая перед собой. Но каждый образ, который я вызываю, позже кажется незавершенным, расплывчатым. Хотела бы я знать, где сейчас Кай, что происходит с ним, удалось ли ему сохранить тот лоскут зеленого шелка, что я подарила перед его уходом.

Смог ли он продержаться ради меня.

Я прогоняю другие мысли, осторожно разворачивая и расправляя послания на койке. Лепесток нового сорта розы выпадает из бумаг, такой же на ощупь, розовый, с желтоватым оттенком по краям.

Девушка, сидящая на ближайшей ко мне постели замечает, чем я занимаюсь, поэтому я сползаю на нижнюю койку. Остальные девушки собираются вокруг, как они делают всегда, когда я достаю эту особенную страничку. У меня не могут быть проблемы с ее хранением - ведь это не является чем-то незаконным или контрабандным. Она была распечатана с порта предписаний. Но здесь мы не можем печатать ничего, кроме сообщений, поэтому эта частичка искусства стала особо ценной.

- Мне кажется, что это последний раз, когда мы имеем возможность смотреть на нее, - говорю я. - Она рассыпается на кусочки.

- Я никогда не думала о том, чтобы взять с собой что-то из Ста Картин, - произносит Лин, опустив глаза.

- Я тоже не думала об этом, - отвечаю я. – Мне ее подарили.

Ксандер подарил, в Городке, в тот день, когда мы попрощались. Это номер девятнадцать из списка Ста картин - Пропасть в Колорадо, Томаса Морана - в школе я писала по ней доклад. Я сказала тогда, что это моя любимая картина, и Ксандер, должно быть, помнил об этом все годы. Каким-то непонятным образом, картина пугала и волновала меня: небо было столь эффектным, земля - такой прекрасной и опасной, полной высот и низин. Меня поразила необъятность этого места. В то же время, я чувствовала сожаление, что никогда не увижу его: зеленые деревья, цепляющиеся за красные скалы, серо-голубые облака, стремительно плывущие, и темное золото над всем этим великолепием.

Я подумала, может, что-то из этой тоски проскользнуло в моем голосе, когда я рассказывала о картине, может, Ксандер это заметил и запомнил. Ксандер, по-прежнему, хитро играет в игру. Эта картина - одна из его карточек. Сейчас, когда я вижу картину или дотрагиваюсь до одного из лепестков роз, я вспоминаю, как близок мне он был и знал так много, и мне становится больно от того, что мне пришлось оставить все это.

Я оказалась права насчет того, что мы взглянули на картину в последний раз. Когда я беру ее в руки, она рассыпается на части. Мы все одновременно вздыхаем, и общая сила нашего выдоха ветерком взметает частички.

- Мы могли бы пойти посмотреть картину через порт, - предлагаю я. Единственный порт в лагере находится в главном холле, большом и прослушиваемом.

- Не стоит, - отвечает Инди. - Уже слишком поздно.

Действительно, нам положено после обеда оставаться в своих комнатах. - Тогда завтра, во время завтрака, - говорю я.

Инди неопределенно взмахивает рукой и отворачивает лицо. Она права. Я не уверена, но все же порт и настоящая картина это совсем разные вещи. Сначала я думала, что обладание картиной делает ее особенной, но все равно это не та причина. Как будто смотришь на что-то, чего увидеть нельзя, и невозможно рассказать, как это увидеть. А именно эту возможность нам и давала картина.

Я не знаю, почему не интересовалась картинами и стихотворениями раньше, пока не приехала сюда. Всей этой бумагой из порта, этой роскошью. Было так много тщательно отобранных частиц прекрасного, а мы все равно недостаточно внимательно смотрели на них. Как же я не разглядела, что цвет зелени у каньона такой нежный, и почти ощущаешь шелковистость листвы, ее неподвижность, как будто крылья бабочки, раскрывающиеся в первый раз?

Одним быстрым движением Инди сметает кусочки с моей кровати. Она даже не посмотрела на них. Таким образом, она, насколько я понимаю, позаботилась об избавлении от картины, так как точно знала, где лежат фрагменты.

Я несу их, чтобы сжечь, и мои глаза наполняются слезами.

Все в порядке, говорю я себе. У тебя остались другие, более прочные вещи, спрятанные под бумагой и лепестками. Контейнер с таблетками. Серебряная коробочка с банкета Обручения.

Компас Кая и синие таблетки от Ксандера.

Обычно я не ношу в сумке компас и таблетки. Они слишком ценные. Я не знаю, роются ли офицеры в моих вещах, но уверена, что девушки это делают.

Поэтому, в первый же день в каждом новом лагере, я вытаскиваю компас и синие таблетки, глубоко закапываю их и возвращаюсь за ними позже. Кроме того, что они незаконны, они еще и ценные подарки: компас, яркий и золотой, может указать мне, в каком направлении идти. А Общество постоянно говорило нам, что с водой синие таблетки могут поддерживать в нас жизнь день или два. Ксандер украл для меня несколько десятков, поэтому я могу продержаться в течение долгого времени. Вместе, их подарки - наилучшее сочетание для выживания.

Если бы я только могла достичь Отдаленных провинций, чтобы использовать их.

В ночи, подобные этой - ночь перед переездом - мне приходится находить обратный путь туда, где закапывала подарки, и надеяться, что помню точное местоположение. Этим вечером я зашла в комнату последней; мои руки были покрыты пятнами грязи с различных частей поля. Я торопливо мою руки и надеюсь, что Инди своими зоркими глазами ничего не замечает, стоя позади меня. Надеюсь, что земля не сыплется из сумки, и никто не слышит мелодичный звон, многообещающий звук, который издают компас и серебряная коробочка, ударяясь друг о друга и о контейнер с таблетками.

В этих лагерях, я стараюсь скрывать тот факт, что я Гражданка, в отличие от остальных работников. Хотя Общество обычно хранит знание о статусе в тайне, я подслушала разговоры нескольких девушек о том, что им пришлось отдать свои контейнеры с таблетками. Это означает, что, каким-то образом, из-за ошибок их или их родителей, некоторые из этих девушек потеряли свое Гражданство. Их статус - Отклонение от нормы, как у Кая.

И существует единственный статус ниже, чем Отклонение от нормы - это Аномалия. Но о них ты никогда ничего не услышишь. Они как будто исчезнувшие. Сейчас мне кажется, что Аномалии вымерли, а Отклоненные заняли их место - по крайней мере, в коллективном разуме Общества.

В провинции Ориа никогда не распространялись о правилах реклассификации, и я беспокоилась о том, что сама являюсь причиной реклассификации моей семьи. Но теперь я уже уяснила правила из истории Кая и из подслушанных разговоров девушек в неосторожные моменты.

Правила таковы: Если родитель становится реклассифицированным, то вся семья – тоже.

Но, если ребенок становится реклассифицированным, то остальная семья - нет. Ребенок в одиночестве переносит на себе тяготы Нарушения.

Кая лишили статуса из-за его отца. А потом его привезли в Орию, после того, как первый сын Маркхемов умер. Теперь я понимаю, что у Кая была действительно уникальная ситуация - то, что у него получилось вернуться из Отдаленных провинций, потому что кто-то другой был убит; то, что его тетя и дядя, Аида и Патрик Маркхемы, могли бы даже повысить свой статус в Обществе. Не могу даже представить, что теперь с ними. Осознание этого факта бросает меня в дрожь.

Но, напоминаю я себе, побег в поисках Кая не уничтожит мою семью. Я могу потерять свой статус, но они нет.

Я цепляюсь за эту мысль - что они, по-прежнему, будут в безопасности, и Ксандер тоже, независимо от того, куда мне придется уйти.

- Сообщения, - оповещает женщина-офицер, заходя в комнату. Это та самая, у которой резкий голос и добрые глаза. Она кивает каждый раз, называя имя. - Мира Воринг.

Мира делает шаг вперед. Мы все смотрим и считаем. Мира, как обычно, получает три сообщения. Офицер распечатывает и читает страницы перед тем, как мы их увидим, чтобы сэкономить время всем нам и не создавать очереди у порта.

Инди не получает ничего.

А для меня только одно сообщение, общее от родителей и Брэма. От Ксандера ничего. Он никогда до этого не пропускал неделю.

Что случилось? Я сжимаю свою руку на сумке и слышу шуршание бумаги внутри.

- Кассия, - произносит офицер. - Пройди, пожалуйста, в главный зал. У тебя назначена встреча.

Остальные девушки удивленно на меня смотрят.

И тогда меня начинает бить озноб. Я знаю, кто это может быть. Моя чиновница, которая проверяет меня через порт.

Я четко вижу ее лицо в моем уме, каждую жесткую черточку.

Я не хочу идти.

- Кассия, - повторяет офицер. Я оглядываюсь на девушек, на комнату, которая неожиданно кажется теплой и уютной, и, поднявшись, следую за ней. Она ведет меня по коридору к главному залу и далее к порту. Я слышу, как он гудит, все время, пока пересекаю комнату.

На мгновение опускаю глаза вниз, перед тем как взглянуть на порт. Расслабь свое лицо, свои руки, свои глаза. Наблюдай за ними, и они не смогут заглянуть внутрь тебя.

- Кассия, - окликает меня кто-то другой, и его голос мне знаком.

Я поднимаю голову и не верю своим глазам.

Он здесь.

Порт пустой, а он стоит передо мной, настоящий.

Он здесь.

Здоровый и невредимый.

Здесь.

Не один - чиновник стоит за ним – и, тем не менее, он –

Здесь.

Я прикрываю глаза своими красными израненными руками, потому что видеть его - слишком для меня.

- Ксандер, - говорю я.

---

Дата добавления: 2015-08-05