Речь третья

О СВОЙСТВЕ МИРА

О хаджи горделивый, хотя бы на краткие дни

Людям блага подай, рукавом ты над миром взмахни!

Будь не горем для всех, а блаженством живительным, коим

Утешают скорбящих. Отрадою будь и покоем.

Все в великом вниманье, и ты все величье души

На служение бедным направить, хаджи, поспеши.

Соломоново царство ты ищешь напрасно: пропало,

Царство есть, но ведь знаешь: царя Соломона не стала

Вспомни брачный покой, что украсила пышно Азра,

Где влюбленный Вамик пировать с ней хотел до утра.

Только брачный покой, только кубки остались златые.

И Азру и Вамика — укрыли их страны иные.

Хоть немало столетий над миром проплыло, мы зрим, —

Он такой же, как был; ни на волос не стал он другим.

Как и древле, земля нам враждебна. И все год из года

Нас карает палач — многозвездный простор небосвода.

С миром злобным дружить разве следует смертным сынам?

Он всегда изменял. Разве он не изменит и нам?

Прахом станет живущий на этом безрадостном прахе.

Прах не помнит о всех, на его распростершихся плахе.

Облик живших скрывается в зелени каждой листвы.

Пядь любая земли — некий след венценосной главы.

Нашу юность благую мы отдали миру. За что же

Нам он старость дает и ведет нас на смертное ложе?

Ведь всегда молодым оставался прославленный Сам,

Хоть склонял свои взоры он к сына седым волосам.

Синий купол бегущий свой круг совершает за кругом,

В вечном споре с тобою, твоим быть не хочет он другом.

То он в светоча мира мгновенно тебя обратит,

То в горшечника глину надменно тебя обратит.

На двуцветном ковре быстросменного мира, в печали,

Все, что дышат на нем, все стремятся в безвестные дали.

По равнине идущие молвили: «Счастливы те,

Что по морю плывут, — все твердят о его красоте».

Те, что на море страждут, сказали: «О, если бы ныне

Мы могли находиться в спокойной безводной пустыне!"

Все, живущие в мире, встречают опасные дни.

На воде и на суше злочастия терпят они.

Юных дней караван на заре поднимается рано,

Но ведь кончится путь. Не сберечь нам поклаж каравана.

От верблюдов отставший, из города юности ты

Будешь изгнан в предел, где стареют людские черты.

Но на всех утомленных во тьме наступающей ночи

Из нездешних пространств уж глядят благосклонные очи.

Трон покинь. Ведь тщеславье опаснее многих сует.

Это — черная тень, от тебя заградившая свет.

Ты отдался утехам конца им не зная и края,

Ты живешь и играешь, о горестях будто не зная.

Синий купол, вращаясь, похож на забаву, но он

Не для наших забав, не для наших утех укреплен.

До пришествия разума в мире царила беспечность.

О, какая в тебе благодатная сила, беспечность!

Ясный разум взглянул на вершину созданий творца,

И владычество радости тотчас достигло конца.

Не от знанья беспечна мелькающих дней скоротечность.

Безрассудства, возникнув и множась, рождают беспечность!

О беспечность, очнись, очини поскорее калам,

И царапай листок, и предайся отрадным делам.

Будь меж теми, чья мудрость известна от края до края,

Стан людей просвещенный с отрадой рукой обнимая.

Шип, приязненный розе, не будет содействовать злу,

Даже он аромат гиацинту насыплет в полу.

Судный день подойдет, и конец будет нашего света,

И пустыню на суд приведут в этот день для ответа.

И промолвят: «О злая! Ведь кровь ты лила без конца

И зверей и людей. Ты людские терзала сердца!

Как же ключ животворный в тебе мог возникнуть когда-то!

Как смогла ты принять изобильные воды Евфрата?»

Так воскликнет пустыня, своей не осилив тоски:

«Я злодейств не свершала. Мои неповинны пески.

За накрытым столом я немного просыпала соли

И смешала с сердцами пустынной возжаждавших доли,

Чтобы быть мне со всеми, кто в праведный двинулся путь,

Чтобы к гуриям рая могла я с отрадой прильнуть>.

И раздастся решенье: «Пустыня, песками играя,

У запястий ножных запоет всем красавицам рая».

Если с добрым мы дружим, то добрый нам выпадет час;

И поможет нам друг, и все нужное будет у нас.

Где же скрылись все добрые? Встречусь ли я хоть с единым?

Стол, что медом прельщал, ныне сделался ульем пчелиным.

Где ж теперь человечность? Ужель удалилась навек?

Человека любого страшится любой человек.

Где ж познание то, что в сердцах человечьих блистало?

Человеческих свойств в человеке давно уж не стало.

Скрылся век Соломона. О смертный, вокруг посмотри!

Где теперь человек? Он исчез. Он — бесследный пери.

Хоть дыханье мое слиться с общим дыханьем хотело,

Все же, бегство избрав, совершил я хорошее дело.

Где бы тень я сыскал, что явилась бы тенью Хумы?

Где бы верность нашел? Где бы честные встретил умы?

Если б сеяли верность, прекрасными стали бы нравы.

Надо верность хранить — вот что чести достойно и славы.

Земледелец зерно бросил в землю весною, и вот

Наступает пора, и созревший вкушает он плод.

ПОВЕСТЬ О СОЛОМОНЕ И ПОСЕЛЯНИНЕ

Как-то царь Соломон не имел государственных дел,

И случилось, что ветер светильник задуть захотел.

Царь свой двор перенес в ширь степного просторного дола,

Там вознес он. в лазури венец золотого престола.

Скорбен стал Соломон: он увидел, теряя покой,

Старика земледельца, который в равнине скупой,

Зерна в доме собрав — хоть добыча была так убога,

Поручил закрома одному милосердию бога.

И повсюду в степи разбросал эти зерна старик,

Чтоб из каждого зернышка радостный колос возник.

Но все тайны зерна и все тайны творящего лона

Говор птиц сделал внятными слуху царя Соломона.

Царь промолвил: «Старик! Будь разумным! Коль зерен не счесть

Можно зерна бросать. Но твои! Ты их должен был съесть,

Для чего ж ты надумал напрасно разбрасывать зерна?

Предо мной быть неумным ужели тебе не зазорно?

Нет мотыги с тобой, что ж царапаешь глину весь день?

Тут ведь нет и воды, для чего же ты сеешь ячмень?

Мы бросали зерно в землю, полную влаги, и что же?

То, что мы обрели, с изобилием было несхоже.

Что же будет тебе под пылающим солнцем дано

На безводной земле, где мгновенно сгорает зерно?»

Был ответ: «Не сердись, мне не нужно обычного блага!

Что мне сила земли, что посевам желанная влага!

Что мне зной, что дожди, хоть бы длились они без конца!

Эти зерна — мои, а питает их воля творца.

Есть вода у меня: на спине моей мало ли пота?

И мотыга со мной. Это — пальцы. О чем же забота?

Не пекусь я о царствах, мне область ничья не нужна.

И пока я дышу, моего мне довольно зерна.

Небеса мне мирволят, добычу мою умножая.

Сам-семьсот я беру. Я бедней не снимал урожая.

Надо сеять зерно без мольбы у дверей сатаны,

Чтоб такие всегда урожаи нам были даны.

Только с должным зерном, только с небом нам следует знаться,

Чтобы колоса завязь, как должно, могла завязаться.

Тот, кто с разумом ясным был призван творцом к бытию,

Тот по мерке своей ткет разумно одежду свою.

Ткань одежды Исы не на каждого ослика ляжет,

Не на каждого царь, как на помощь престола, укажет.

Лишь одни носороги вгрызаются в шею слону.

Что пожрет муравей? Саранчовую ножку одну.

От нашествия рек море станет ли злым и угрюмым?

А ручей от потоков наполнится яростным шумом.

Человеку, о царь, все дает голубой небосвод.

Все, чего он достоин, себе он под небом найдет.

Государственный муж быть не крепким, не стойким не может.

Иль под бременем тягостным до смерти он изнеможет.

Нет, не каждый живущий родился для сладостных нег,

И великие тайны не каждый таит человек!»

Пусть несдержан юнец. Я же прожил немалое время,

Низами молчаливо несет свое тайное бремя.

Речь четвертая

Дата добавления: 2015-08-05