Романтический историзм

Во французской романтической литературе “Собор Парижской Богоматери” явился выдающимся произведением исторического жанра. Силой творческого воображения Гюго стремился воссоздать ту правду истории, которая явилась бы поучительным наставлением для современности.

Виктор Гюго сумел не только дать колорит эпохи, но и обнажить социальные противоречия того времени. Огромная масса бесправного народа противостоит в романе господствующей кучке дворянства, духовенства и королевских чиновников. Характерна сцена, в которой Людовик XI скаредно подсчитывает расходы на сооружение тюремной клетки, не обращая внимания на мольбу томящегося в ней узника.

Изображение собора недаром занимает центральное место в романе. Христианская церковь играла не последнюю роль в системе крепостного гнета. Один из главных персонажей — архидьякон собора Клод Фролло — воплощает в себе мрачную идеологию церковников. Суровый фанатик, он посвятил себя изучению науки, но средневековые науки были тесно связаны с мистикой и суеверием. Человек незаурядного ума, Фролло скоро ощутил бессилие этой премудрости. Но религиозные предрассудки не позволяли ему выйти за ее пределы. Он испытывал "ужас и изумление служителя алтаря" перед книгопечатанием, как и перед всяким другим новшеством. Он искусственно подавлял в себе человеческие желания, но не мог устоять перед искушением, которое вызвала у него девушка цыганка. Фанатический монах стал неистовым, циничным и грубым в своей страсти, обнаруживая до конца свою низость и жестокосердие.

Роман был пронизан новой для Гюго антиклерикальной тенденцией. Сумрачный образ Собора выступает в романе как символ католицизма, веками подавлявшего человека. Собор—символ порабощения народа, символ феодального гнета, темных суеверий и предрассудков, которые держат в плену души людей. Недаром во мраке собора, под его сводами, сливаясь с причудливыми мраморными химерами, оглушенный гулов колоколов, в одиночестве живет Квазимодо, “душа собора”, чей гротескный образ олицетворяет средневековье. В противоположность ему прелестный образ Эсмеральды воплощает радость и красоту земной жизни, гармонию тела и души, то есть идеалы эпохи Возрождения, которая шла на смену средневековью. Слом эпох проходит через судьбы, через сердца героев в “Соборе“.

Неслучайно Эсмеральда в течение всего романа сравнивается с Богоматерью. От неё исходит свет, придающий её чертам “идеальную нежность, которую впоследствии уловил Рафаэль в мистическом слиянии девственности, материнства и божественности”. Так автор метафорически подсказывает: божество нового времени — свобода, в образе Эсмеральды — обещание будущей свободы.

Образ пробуждающегося народа воплощён в Квазимодо. Сцена, в которой Эсмеральда даёт напиться страдающему у позорного столба Квазимодо, исполнена тайного значения: это томящийся в рабстве народ получает живительный глоток свободы. Если до встречи с Эсмеральдой горбун был как будто бы одним из каменных чудищ собора, не вполне человеком (в соответствии с латинским именем, ему данным, — Quasimodo, “почти”, “как будто бы”), то, полюбив её, он становится едва ли не сверхчеловеком. Судьба Квазимодо — залог того, что и народу предстоит стать творцом истории, Народом с большой буквы.

Что же губит Эсмеральду и Квазимодо? Их рок — Средневековье. Стареющая, отживающая эпоха, чувствуя приближение своего конца, тем яростнее преследует новую жизнь. Средневековье мстит Эсмеральде за то, что она свободна, и Квазимодо за то, что он освободился из-под власти камня. Законы, предрассудки, привычки Средневековья убивают их.

В понимании автора романа народ—не просто темная невежественная масса, пассивная жертва угнетателей: он полон творческих сил и воли к борьбе, ему принадлежит будущее. Хотя он и не создал широкой картины народного движения во Франции XV века, он увидел в простом народе ту неодолимую силу, которая в непрерывных восстаниях проявляла неукротимую энергию, добиваясь желанной победы.

Пока он еще не проснулся, еще задавлен феодальным гнетом, “его час еще не пробил”. Но штурм собора парижским народом, столь ярко изображенный в романе,—это лишь прелюдия к штурму Бастилии в 1789 году (не случайно король Людовик XI обитает именно в этом замке), к революции, которая сокрушит феодализм. Этот “час народный” недвусмысленно предсказывает королю посланец свободной Фландрии, “любимый народом гентский чулочник Коппеноль”:

“Когда с этой вышки понесутся звуки набата, когда загрохочут пушки, когда с адским грохотом рухнет башня, когда солдаты и горожане с рычанием бросятся друг на друга в смертельной схватке, вот тогда и пробьет этот час”.

При всей пестроте и живописности картин народной жизни в “Соборе Парижской Богоматери” Гюго не идеализировал средневековье, как делали многие писатели романтизма, он правдиво показал темные стороны феодального прошлого. Вместе с тем его книга глубоко поэтична, полна горячей патриотической любви к Франции, к ее истории, ее искусству, в котором, по убеждению писателя, живет свободолюбивый дух французского народа.

Дата добавления: 2015-08-05