Дервиши мевлеви.

Впервые я увидел их в 1908 году, когда Константинополь был ещё жив. Позднее он умер. Именно они были душой Константинополя, хотя об этом никто не знал.

Помню, как я вошёл во двор одного тэккэ на верхней части «Юксэк Кальдерим», шумной и в те времена типично восточной улицы, которая своими ступеньками поднимается высоко по холму от моста через Золотой Рог к главной улице Пера.

Вертящиеся дервиши! Я ожидал маниакальной ярости безумия — неприятного и болезненного зрелища; и даже колебался, идти ли мне туда. Но двор тэккэ с его старыми зелёными платанами и древними гробницами на старинном, поросшем травой кладбище поразил меня своим дивным воздухом, атмосферой мира и спокойствия.

Когда я подошёл к дверям тэккэ, церемония уже началась; я услышал странную, негромкую музыку флейт и приглушённых барабанов. Впечатление было неожиданным и необыкновенно приятным.

Затем последовал разговор у входа — небольшое беспокойство по поводу ботинок и туфель; мы идём направо, потом налево, далее — тёмный проход... Но я уже понял, что пришёл в такое место, где увижу нечто.

Круглая зала устлана коврами и окружена деревянными перилами, доходящими до груди. За перилами, в круговом коридоре — зрители. Идёт церемония приветствия.

Мужчины в чёрных халатах с широкими рукавами, в высоких жёлтых шапках из верблюжьей шерсти, чуть суживающихся кверху (кула), один за другим приближаются под аккомпанемент музыки к шейху, который сидит в особой ложе, прислонившись к подушке. Они отдают шейху низкий поклон, становятся по правую его руку, затем, сделав несколько шагов, повторяют те же самые низкие поклоны и становятся слева от него. А потом, подобно чёрным монахам, медленно и спокойно садятся друг за другом вдоль круговых перил в круглой зале. Всё время играет музыка.

Но вот она затихает. Молчание. Мужчины в высоких кула сидят, опустив глаза.

Шейх начинает длинную речь. Он говорит об истории мевлеви, о султанах, которые правили в Турции, перечисляет их имена, говорит об интересе и симпатии к ордену дервишей. Странно звучат арабские слоэа. Мой друг, который долго жил на Востоке, негромко переводит мне слова шейха.

Но я больше смотрел, чем слушал. И вот что поразило меня в этих дервишах: все они были разные.

Когда вы видите вместе много людей, одетых в одинаковую одежду, вы, как правило, не разбираете их лиц. Кажется, что они у всех одинаковые.

Но то, что особенно поразило меня здесь и сразу же приковало к себе внимание, — это необычный факт: все лица были разными. Ни одно не походило на другое, и каждое немедленно запечатлевалось в памяти. Я никогда не встречал ничего подобного. Через десять-пятнадцать минут, в течение которых я наблюдал за церемонией, приветствия окончились, —

лица всех дервишей, сидевших в кругу, стали мне близкими и знакомыми, словно лица школьных товарищей. Я уже знал их всех — и с приятным предчувствием ждал, что же последует дальше.

Снова, как будто издали, донеслись звуки музыки. Один за другим, не спеша, несколько дервишей сбрасывают своё одеяние и оказываются в коротких куртках по пояс и в каких-то длинных белых рубахах; остальные остаются в верхней одежде. Дервиши встают; спокойно и уверенно подняв правую согнутую руку, повернув голову вправо и вытянув левую руку, они медленно вступают в круг и с чрезвычайной серьёзностью начинают вертеться, одновременно двигаясь по кругу. А в центре, так же согнув руку и глядя вправо, появляется дервиш с короткой седой бородой и спокойным приятным лицом; он медленно вертится на одном месте, переступая ногами какими-то особыми движениями. Все дервиши — некоторые очень молодые люди, другие средних лет, а кое-кто уже совсем старики — вертятся вокруг него. И все они вертятся и движутся по кругу с разной скоростью: старики — медленно, молодые — с такой быстротой, что дух захватывает. Одни, вертясь, закрывают глаза, другие просто смотрят вниз; но никто из них ни разу при этом не коснулся другого.

А в самой середине, не вертясь, как другие, медленно шагал седобородый дервиш в чёрном одеянии и зелёном тюрбане, закрученном на шапке из верблюжьей шерсти; он прижимал ладони к груди и держал глаза опущенными. Шагал он как-то странно: то вправо, то влево, то делал несколько шагов вперёд, то немного отступал назад, как будто всё время двигался по какому-то кругу; но временами он как бы переходил с одной орбиты на другую, а затем снова на неё возвращался. Он также ни разу не коснулся никого из окружающих, как и его самого никто не коснулся.

Как это могло быть? Я "ничего не мог понять. Но об этом я даже и не думал, потому что в тот момент всё моё внимание было обращено на другое: я наблюдал за лицами.

Шейх, сидевший напротив меня на подушках, вертевшийся посредине дервиш, другой, в зелёном тюрбане, медленно двигавшийся среди вертящихся дервишей, очень и очень старый человек, медленно вертевшийся среди молодых, — все они что-то мне напоминали.

Я не мог понять, что именно.

А дервиши продолжали вертеться, двигаясь по кругу. Одновременно вертелись тринадцать человек; то один, то другой останавливался и медленно и спокойно, с просветлённым и сосредоточенным лицом, усаживался около стены. Тогда поднимался другой и занимал его место в круге.

Невольно я стал думать, почему же эту церемонию описы вают как безумное вращение, которое повергает дервишей в ярость? Ведь если и есть в мире нечто противоположное ярости, то именно это верчение. В нём имелась какая-то система, которую я не мог понять, но которая явно угады валась; и, что ещё более важно, в нём было интеллектуальное сосредоточение, умственное усилие, как будто дервиши не про сто вертелись, но и одновременно решали в уме труднейшие задачи.

Я вышел из тэккэ на улицу, полный необычных и беспокойных впечатлений. Я догадывался, что нашёл нечто невероятно ценное и важное; но в то же время понимал, что у меня нет средств понять найденное, нет возможности подойти к нему ближе, нет даже языка.

Всё, что я раньше прочёл и понял о дервишах, не объясняло мне загадку, с которой я столкнулся. Я знал, что орден мевлеви был основан в XIII веке персидским поэтом и философом Джалаледдином Руми, что верчение дервишей схематически изображает Солнечную систему и вращение планет вокруг Солнца, что дервиши пронесли через столетия свой статут, правила и даже одеяние совершенно нетронутыми. Я также знал, что знакомство с существующей литературой о дервишах приносит глубокое разочарование, потому что в ней остаётся обойдённым самое важное. Так что теперь, когда я сам увидел дервишей, я сформулировал для себя важнейшие, относящиеся к ним проблемы. Первая: как им удаётся не натыкаться друг на друга, даже не касаться друг друга? И вторая: в чём заключается секрет этого напряжённого умственного усилия, связанного с верчением, усилия, которое я видел, но не мог определить? Впоследствии я узнал, что ответ на первый вопрос является одновременно ответом и на второй.

Константинополь исчез, подобно сну. Я побывал в других тэккэ, в Эйюбе, в Скутари; повидал других дервишей. И всё это время чувство тайны продолжало усиливаться.

Вертящиеся дервиши мевлеви и «воющие» дервиши в Скутари стояли как-то особняком от всего, что я когда-либо знал или встречал в жизни, отличались от всего этого. Когда я думал о них, я вспоминал слова одного хорошо известного Человека в Москве; он посмеялся надо мной, когда я сказал, что Восток хранит многое Такое, что ещё неизвестно.

«Неужели вы действительно верите, что на Востоке осталось

. 399

что-то неисследованное? — спросил он. — О Востоке написано столько книг; так много серьёзных учёных посвятило ему свою жизнь, изучая каждую пядь его земли, каждое племя, каждый обычай. Просто наивно думать, будто на Востоке осталось что-нибудь чудесное и неизвестное. Мне легче поверить в чудеса на Кузнецком мосту».

Сказанное звучало очень умно, и я почти согласился с ним. Но теперь я сам оказался на Востоке, и первое, что я там встретил, было чудом. И чудо это происходило у всех на виду, почти на улице. Главная улица, Пера, была «Кузнецким мостом» Константинополя. И никто не мог объяснить мне этого чуда, потому что никто ничего о нём не знал.

Прошло двенадцать лет, прежде чем я снова встретил дервишей.

Я повидал многие страны; за это время случилось много событий. Из тех людей, которые сопровождали меня в первую поездку в Константинополь, уже никого не было. Не было даже России, ибо за последние три года позади меня как бы происходили обвалы. В этот совершенно непостижимый период пути назад не было, и я испытывал к местам и людям то же самое чувство, которое мы обычно испытываем ко времени.

Не было никакой возможности вернуться ни в одно из тех мест, которые я оставлял. Ни от кого, с кем я расставался, не было больше вестей.

Но когда я увидел с корабля в тумане минареты Стамбула, а по другую сторону башню Галаты, мне тут же пришла на ум мысль о том, что скоро я увижу дервишей.

И вскоре я их увидел. Константинополь стал ещё более шумным, если это вообще возможно; но, несмотря на новые толпы, он казался опустевшим. За эти годы бедный город наполовину утратил свой восточный колорит и быстро приобретал однообразный и отталкивающий облик европейского города. Однако в тэккэ дервишей на Пера всё было так же, как и прежде: те же старые надгробия, те же платаны, та же тихая музыка, те же (или похожие на них) спокойные лица. После двенадцати лет нельзя быть уверенным, но мне показалось, что несколько лиц я узнал.

Теперь я знал о них больше; знал часть их тайны, знал, как они это делают, знал, в чём заключается умственная работа, связанная с верчением. Не детали, конечно, потому что детали знает только тот, кто сам принимает участие в церемониях или упражнениях; но я знал принцип.

Всё это не уменьшило чуда; оно лишь приблизилось и стало более значительным. Вместе с тем я понял, почему дервиши не открывают своего секрета. Легко рассказать, что они делают и как делают. Но для того, чтобы вполне это понять, нужно сначала знать, зачем они это делают. А об этом рассказать нельзя.

Я опять уехал; и вскоре почва за мной снова обвалилась, так что вернуться в Константинополь стало невозможным.

А немного времени спустя исчезли и сами дервиши. Просвещённые правители новой Турции запретили всякую деятельность «астрологов, предсказателей и дервишей». В тэккэ на Пера ныне находится полицейский участок.

1909—1925 гг.

Дата добавления: 2015-08-03