Диковинные люди

Теперь-то и слово «паноптикум» мало кому известно. И зрелище такое было бы в диковинку. А в прошлые времена (впрочем, не столь уж и далёкие) в паноптикумы публика валом валила поглазеть на страшное и необыкновенное.

Изобретателем паноптикума, или «музея курьёзных редкостей», по праву считается американский цирковой предприниматель Финеас Тейлор Барнум. Это был необычайно (даже для американцев) энергичный и деловой человек. Он решил зарабатывать деньги на извечном любопытстве людей ко всему «щекочущему нервы» и в 1842 году открыл в Нью-Йорке первый паноптикум (что в переводе означает «обозрение всего»).

И действительно, чего там только не было, каких только чудес и ужасов! Показывали самую толстую женщину в мире, сплошь татуированного мужчину, восковые фигуры, изображавшие жуткие сцены, вроде девушки, терзаемой львом, или японца, совершающего харакири, — с распоротым животом, пытки испанской инквизиции и так далее, и тому подобное. При этом Барнум не стеснялся и откровенного обмана. Лишь бы заинтересовать, поразить, постращать! А уж по части рекламы своего «музея» он был непревзойдённым мастером. Громадные афиши буквально покрывали центр Нью-Йорка. Весь город жил под знаком чудес «музея» курьёзов.

Барнум умело использовал жестокую психологию толпы, любящей посмаковать горе и несчастье себе подобных. Вот почему «гвоздём» паноптикума всегда были разнообразные уроды.

Очень быстро у предприимчивого американца нашлись последователи. Паноптикумы начали расти, как грибы после дождя, и не только в Америке. Многие из них были передвижными. Конечно же, появились они и в России.

Известный музыкальный клоун Иван Радунский вспоминал, как в Петербурге, в конце прошлого века, ходил в паноптикум: «Обуреваемый страстью к зрелищам, я пользовался каждым удобным случаем, чтобы посетить этот «музей», по большей части умудряясь пробираться в него без билета. Вход стоил 20 копеек, а по воскресеньям — 30. Дети и «нижние чины» (солдаты) платили половину». Одно из отделений паноптикума носило громкое название «научно-анатомического». Там показывали различные органы человеческого организма. Пускали туда лишь взрослых, причём для женщин был отведён специальный день.

Другой наш цирковой артист, иллюзионист и факир Дмитрий Лонго (наш известный колдун Юрий Лонго считает его своим дедом) в юности служил в паноптикуме Германа, когда тот демонстрировался на нижегородской ярмарке. «В этом паноптикуме, — вспоминал Лонго, — было около трёхсот восковых фигур работы знаменитых парижских мастеров». Одним из лучших экспонатов признавался «Смертельно раненный турецкий офицер». Богатырь в красной феске лежал на песке. Правая рука его прикрывала страшную рану на груди. В предсмертной агонии грудь умирающего судорожно вздымалась, и сквозь пальцы руки на песок сочилась кровь. «Картина была жуткая и до того натуральная, — писал Лонго, — что некоторые дамы, посетительницы паноптикума, при виде раненого падали без чувств».

Однако всех охватило бы полное разочарование, загляни они внутрь фигуры офицера. Там скрывался несложный заводной механизм, выдавливающий из раны «кровь» — смесь вазелина с глицерином, окрашенную красной краской.

Впрочем, никто и не сомневался, что это — восковая фигура. А случались и действительные обманы. В журнале «Развлечение» однажды, в 1885 году, промелькнуло такое забавное сообщение: «В Саратове долго показывали в балагане «бородатую девицу Мелак, 28 лет». Полиция признала в бородатой «девице» спившегося портного из Казани». Но такое всё же случалось редко.

Одно время большим интересом пользовались люди-великаны. Незадолго до Первой мировой войны в берлинском паноптикуме был выставлен француз Дюсорэ. Рост его равнялся 2 метрам 58 сантиметрам. Примерно в то же время в России за двугривенный показывали араба Гасан-Али ростом 2 метра 32 сантиметра, а также — русского великана Махнова. В рекламе говорилось, что Махнов выпивал ежедневно 4 бутылки молока, съедал 6 килограммов мяса, 2 килограмма хлеба, 30 яиц и запивал всё это четырьмя бутылками пива.

Потом мода на великанов пропала, и на смену им пришли лилипуты. Например, в 1909 году в Париже демонстрировались 200 лилипутов обоего пола от 18 до 62 лет. Рост самого маленького оказался всего около полуметра.

Но как уже говорилось, наибольшее любопытство вызывали уроды: люди, родившиеся без рук и ног, с лицами, напоминающими звериные морды, сверхтолстые и сверхволосатые. К примеру, безрукий художник Дюкорне поражал зрителей тем, что, зажав кисточку между пальцами своей короткой ноги, рисовал отличные портреты.

Уродов показывали не только в паноптикумах, но и отдельно — на эстрадах, в цирках, а то и просто возили по городам и деревням. Кто читал очерк В.Г. Короленко «Парадокс», запомнил, наверное, описанную там демонстрацию безрукого урода, шляхтича Яна Криштофа Залуского. «Голова его была большая, — писал Короленко, — лицо бледное. Туловище — совсем маленькое, плечи узкие, груди и живота не было видно из-под широкой, с сильной проседью бороды, а руки я напрасно разыскивал испуганными глазами. Ноги странного существа, длинные и тонкие, как будто не умещались в тележке и стояли на земле, точно длинные лапы огромного паука». Казалось, что перед людьми, окружавшими тележку, сидит какое-то паукообразное чудовище и что оно вот-вот кинется на толпу.

Этот безрукий монстр своими длинными и тонкими ногами мог делать всё, что обычные люди выполняют посредством рук. «Не прошло и нескольких секунд, — вспоминал писатель, — как с правой ноги при помощи левой был снят сапог. Затем нога легко и быстро сняла с головы большой картуз. И феномен, приветствуя зрителей, поднял его вверх. Безрукий расчёсывал гребёнкой бороду, снимал курточку, вдевал ногой нитку в иголку, расписывался.

Но и это было не самое большое диво. Русская — Мавра Родионовна, крестьянка, родилась не только без рук, но и без ног. С помощью рта она брала предметы, более того — вязала и даже нанизывала бисер.

Содержатель одного из паноптикумов немец Зедельмайер однажды нашёл прямо-таки клад — существо, похожее по виду не то на человека, не то на собаку. Это был юноша по прозвищу Стефан-пудель, покрытый густой и длинной шерстью. Зедельмайер купил Стефана у его родителей — бедных польских крестьян.

Трудно сказать, был ли этот удивительный человек психически нормальным. Да и мог ли он остаться нормальным, когда всё своё детство провёл в хлеву, рядом с собаками и свиньями. Стефан-пудель даже не научился говорить. Отец и мать кормили его тем же, чем и домашних животных, били и молились лишь о том, чтобы бог поскорее забрал их сына-урода. Соседи перестали заходить к ним в «проклятый двор», где жил страшный «чёрт». И конечно, родители охотно продали Стефана, радуясь, что, наконец, избавились от своего позора.

Для Стефана началась новая жизнь. Зедельмайер вымыл его, начал хорошо кормить и даже иногда ласкать. Он повёз волосатого человека показывать в городах Германии, Франции, России, зарабатывая на нём огромные деньги.

Был ещё один вид уродства, чрезвычайно привлекавший зрителей. Это сросшиеся люди. Особенно знаменитыми стали «сиамские близнецы», братья Чанг и Энг Бункер. Они родились сросшимися в 1811 году. В детстве были обращены лицом друг к другу, что, конечно, сильно мешало им ходить, сидеть, спать. Но постепенно соединявшая их телесная ткань раздалась, и братья могли уже двигаться почти так же свободно, как два обыкновенных человека, прижавшиеся один к другому.

Сросшихся братьев можно было разъединить. Медицина это позволяла. Но они думать об этом не хотели. Ведь благодаря уродству они могли неплохо зарабатывать.

Радость, печаль, гнев, чувство голода охватывали их в одно и то же время. У них были общие взгляды, общие вкусы. Братья женились на двух нормальных сёстрах-американках. Они умерли в 1874 году в возрасте 63 лет, оставив после себя девятерых вполне нормальных детей. Первым умер от воспаления лёгких Чанг. А спустя два часа от перешедшей на него болезни скончался и Энг. Но как справедливо писал один из биографов сросшихся братьев: «Если бы в течение этих двух часов врачам удалось произвести разделительную операцию, вероятно, Энг всё равно умер бы — от горя, потеряв своего верного друга и неотступного спутника».

В начале нашего века в России, в паноптикуме Яна, показывали сросшихся животами сестёр Радику и Додику. На тринадцатом году жизни Додика заболела перитонитом. Ей сделали операцию, увы, неудачную. Девушка скончалась. Сестра же её осталась совершенно здоровой, но выступать в паноптикуме уже не могла: уродство исчезло, а без него она была никому не интересной.

Но как ни славились великаны, карлики, толстяки и «сиамские близнецы», всё же никто из них не смог бы соперничать с женщиной-монстром, женщиной-обезьяной, знаменитой Юлией Пастраной.

Она появилась в паноптикумах и цирках в середине прошлого века — молодая, двадцатитрёхлетняя женщина, смуглая, невысокого роста, нормального телосложения. «С широкими плечами и роскошно развитой грудью, — отмечал современник. — Руки её очень красивы, ноги стройны». Но поражало лицо с узким лбом, толстыми, выпяченными вперёд губами, несоразмерно большими ушами и бородой — чёрной кустистой бородой. В облике этой женщины было что-то нечеловеческое, животное. «Щёки и подбородок её, — рассказывал очевидец, покрыты — густыми волосами. Усы довольно редки. На ушах — тёмные клочья волос. Затылок, грудь, руки также покрыты волосами. В глазах — уныние, возбуждающее невольное сострадание».

Пастрана была мексиканкой. Её нашли ребёнком где-то вдали от населённых мест, в лесу, где обитали лишь дикие звери. Как она попала туда, никто не знал. Её купил содержатель паноптикума, сразу же сообразивший, какую ценность представляет собой этот монстр, больше похожий на обезьяну, чем на женщину. Когда Пастрана выросла, её стали возить повсюду и показывать за деньги.

Искусство её было несложным. В цирках бородатую женщину выводили на манеж, и она обходила по барьеру несколько раз, обольстительно улыбаясь поражённым зрителям и посылая им воздушные поцелуи. Иногда Пастрана танцевала какой-то модный тогда американский танец, пела, заговаривала с публикой. К слову сказать, она знала испанский и английский языки.

В Россию, в Москву, Юлию привезли летом 1858 года. Она «выступала» на эстраде сада «Эрмитаж» и имела грандиозный успех. Газета «Северная пчела» посвятила ей большую статью. «Портреты Пастраны так распространены, — писала эта газета, — что едва ли найдётся постоялый двор между двумя столицами, где бы не было вывешено её лицо. Чем ниже слои общества, тем интерес, возбуждённый её присутствием, живее». Это понятно, утверждала газета. «Но во сто крат грустнее было видеть жадное любопытство образованной публики, толкавшейся, теснившейся и давившей друг друга в «Эрмитаже» в тот вечер».

Показывали Пастрану и в каком-то московском цирке. Известный русский актёр Василий Далматов вспоминал: «Я видел её ещё в детстве, в цирке, где она появлялась в качестве певицы и танцовщицы в коротком платье-декольте, в цветах. Я помню даже её горловые звуки и английские слова. Помню, как она напугала меня, когда её водил импресарио по барьеру огромного цирка, и она, поравнявшись с нашей ложей у барьера, вздумала приласкать меня».

Уже упомянутая газета «Северная пчела» писала, что о Пастране «рассказывают неслыханные басни, которые повторяет, увеличивает и украшает стоустая бестолковая молва». Наверное, именно такой басней явился слух о том, что Пастране, несмотря на её уродство, сделано около двадцати брачных предложений. Одним из «соискателей» её руки был, как говорили, другой феномен, толстяк-англичанин, 53-летний Роджер Барком, человек с огромным животом, весивший целых 240 килограммов. Но Пастрана оказалась невестой чрезвычайно разборчивой и все предложения отвергла.

Кончила Юлия Пастрана свой жизненный путь, по одним сведениям, в Москве, по другим — где-то в Германии. Говорили, что она умерла от родов, завершившихся кесаревым сечением. Извлечённый мёртвым, ребёнок тоже оказался, как и мать, покрытым волосами.

Но и после смерти Пастрана продолжала приносить содержателю паноптикума огромный доход. Он забальзамировал её тело (а по некоторым сообщениям, и тело её волосатого ребёнка) и выставил в своём «музее» под стеклянным колпаком.

Актёр Далматов вспоминал, что в 90-х годах прошлого века видел «чучело» Пастраны в паноптикуме Гаснера, открытом в Пассаже, в самом центре Петербурга. Одета и причёсана она была точно так же, как во время своих выступлений. У ног её лежала официальная бумага, удостоверявшая, что обмана тут никакого нет и экспонат подлинный. Большие чёрные глаза забальзамированной чудо-женщины глядели на посетителей паноптикума ласково, точно живые. И в них были грусть и укор.

Дата добавления: 2015-08-03