Комета 1812 года

Когда Соня перечисляла Наташе людей, для которых ее увлечение Анатолем будет горем, трагедией, она назвала Болконского, отца и Николая. Это верно: жених, отец и брат были в опасности: каждый из них, даже старый граф, если бы от него не скрыли правду о попытке похищения, счел бы своим долгом вызвать Анатоля на дуэль, и кто знает, чем это могло бы кончиться.

Но есть еще один человек, для которого вся история Наташи и Анатоля — страшный удар. И этого-то человека призывает Марья Дмитриевна, потому что он друг Наташи и друг князя Андрея, потому что он честен, добр и ему можно доверить тайну.

Этот человек — Пьер. В те быстрые дни, когда Элен, используя его имя, сводила Наташу с Анатолем, Пьер уезжал в Тверь. Если бы он был в салоне Элен в тот вечер, когда туда пригласили Наташу... Но его не было.

Как жил Пьер эти последние три года? Мы расстались с ним в Лысых Горах, куда его привез князь Андрей; он полюбился всем, даже старому князю; он был полон сил и увлечен своей масонской деятельностью. Но разговор с князем Андреем произвел на него впечатление. Вернувшись в Петербург, он пристальнее всмотрелся в масонов. По-прежнему он стоял во главе петербургской ложи, вербовал членов, давал деньги. Но постепенно он «начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из-под его ног, чем тверже он старался стать на ней...»

Он уже понял, что есть среди масонов люди, «ни во что не верующие, ничего не желающие и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми, богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе».

В сущности, с этого начался его разрыв с масонством, хотя он оставался в ложе, по-прежнему уважал Баздеева, слушался его и советовался с ним. Но Пьер опять испытал безысходную тоску, и снова его мучил все тот же вопрос: как жить?

Он смирился: «перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить... Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из-за границы, кто-нибудь сказал бы ему, что... его колея давно пробита... и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении... вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и, расстегнувшись, побранить слегка правительство...»

Но еще большие испытания предстояли ему, и большие горести, и большая любовь. Сам того не зная, он всю свою жизнь любил Наташу — с тех пор, как он, двадцатилетний, нелепый, сидел за парадным столом у Ростовых, и взгляд «смешной оживленной девочки» иногда обращался на него; с тех пор, как он танцевал с этой девочкой, играющей в большую, и она руководила им, не давая спутать фигуры, — с тех пор он любил одну ее. Поэтому он так зорко увидел то важное, что происходило между нею и Болконским, и радовался его счастью, и, сам не зная, отчего, мрачнел, и безотрадной представлялась ему его будущая жизнь.

«В глазах света Пьер был большой барин... умный чудак, ничего не делающий, но и никому не вредящий, славный и добрый малый. В душе же Пьера происходила за все это время сложная и трудная работа внутреннего развития, открывшая ему многое и приведшая его ко многим духовным сомнениям и радостям».

В молодости кажется, что нужно — и можно! — раз навсегда решить все вопросы, что вот пройдет проклятый «переходный» возраст, когда мучаешься, зачем живешь, и дальше все пойдет ясно и просто. Это не так. Ясно и просто живут люди недалекие — такие, как Николай Ростов. Значительный человек проходит не один «переходный возраст» и проживает не одну жизнь — вот Пьер был буяном из компании Долохова, счастливым миллионером, увлеченным масоном... Это все были разные жизни. Сейчас он — отставной камергер, в Москве ему «покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате», — такова еще одна его жизнь, но и она — не последняя.

В этой своей жизни он старается почаще уезжать из дома, чтобы не видеть Элен. И вот, вернувшись из поездки в Тверь, он явился по вызову Марьи Дмитриевны и услышал то, что она ему рассказала.

«Пьер, приподняв плечи и разинув рот, слушал то, что говорила ему Марья Дмитриевна, не веря своим ушам... Милое впечатление Наташи, которую он знал с детства, не могло соединиться в его душе с новым представлением о ее низости, глупости и жестокости. Он вспомнил о своей жене. «Все они одни и те же», — сказал он сам себе...»

Вот что сделала Наташа — дала Пьеру повод думать: «Все они одни и те же». Это неправда! Наташа не такая, как Элен, и мы знаем это, и Пьер скоро поймет, но князь Андрей долго еще не поймет этого.

Когда, уезжая, он повторял Наташе, что она свободна, что она может вернуть ему данное слово, может полюбить другого, — он, конечно, не верил, что она его разлюбит. Но, преодолевая себя, он допускал мысль, что кто-то достойный встретится Наташе, добьется ее любви, сделает ей предложение... Это было бы больно. Но такого унижения, какое приготовила ему Наташа, князь Андрей не мог ждать. Кого ему предпочли? Мерзавца и дурака Анатоля, который, к тому же, «не удостоил своей руки графиню Ростову...»

Он оскорблен, унижен, раздавлен — скрывает это от всех и все-таки не может скрыть от Пьера. Характер отца просыпается в нем: услышав о болезни Наташи, «он холодно, зло, неприятно, как его отец, усмехнулся», при упоминании об Анатоле «неприятно засмеялся, опять напоминая своего отца», он даже с Пьером заговорил на «вы»: «ваш шурин».

Пьер подумал: «Все они одни и те же», но, увидев Наташу, которая «как подстреленный, загнанный зверь смотрела на него, он пожалел ее. Приехав к князю Андрею, он наивно спросил княжну Марью: «Но неужели совершенно все кончено?»

Конечно, княжна Марья и старый князь, и раньше не желавшие этого брака, теперь полны злобы и презрения к Наташе. Это понятно. Но князь Андрей — он любил ее, неужели он не может простить?

Как ни странно, Пьер теперь более мудр и зрел, чем его друг. Он бы простил, потому что он видит, как Наташа мучается и казнит себя. Он бы простил еще и потому, что разлюбить Наташу он все равно не может, что бы она ни делала. Он бы простил потому, что его любовь к Наташе сильнее гордости я самолюбия.

Князь Андрей не прощает: «Я говорил, что падшую женщину надо простить, но я не говорил, что я могу простить. Я не могу... Ежели ты хочешь быть моим другом, не говори со мной никогда про эту... про все это».

Семь лет назад князь Андрей сказал Пьеру о своей жене Лизе: «Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым!» С Лизой он не был счастлив; с Наташей счастье могло быть таким полным, но, оказывается, с ней нельзя быть покойным за свою честь!

Так понимает князь Андрей; такова его правда. Но есть другая правда: когда любишь, нельзя думать только о себе. Князь Андрей не умел думать о Наташе, за нее — с этого началась трагедия. Теперь, отказавшись простить, он опять думает только о себе.

Так он и останется один, со своим тайным горем и со своей гордостью, а тем временем наступил новый год, 1812-й, и в небе стоит странная яркая комета, предвещающая беду, — комета 1812 года. Пьер видит комету, возвращаясь от Наташи. Он понял то, чего не хочет понять Андрей: Наташа осталась собой. Униженная, измученная, она не ждет уже ничего для себя, но терзается за князя Андрея. Она-то умеет думать о другом больше, чем о себе. «Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за все...»

Так говорит она Пьеру, и в ответ на это у Пьера невольно вырываются слова, которых ни он, ни она никогда не забудут: «Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей».

С этими словами Пьер входит в 1812 год, — он не знает еще, что его тягостная жизнь отставного камергера, московского барина на покое кончилась. Впереди — еще одна жизнь в занятой французами Москве, с мечтой убить Наполеона; и еще одна — в плену, под влиянием Платона Каратаева; а потом — возродившаяся любовь к Наташе, семья, дети; и еще раз — духовное обновление, новое братство петербургских молодых людей, названное позже декабристским; и целая жизнь одного дня — 14 декабря 1825 года, и долгая жизнь каторги, и новая жизнь возвращения...

Он пройдет через много жизней, граф Петр Кириллович Безухов, он будет горько несчастлив еще не раз, но он проживет полную, переполненную, многоликую, свою единственную данную ему жизнь, потому что он не останавливается, ищет, потому что живет он душою.

III

«— Позвольте спросить, — обратился Пьер к офицеру, — это какая деревня впереди?

— Бурдино или как? — сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.

— Бородино, — поправляя, отвечал другой».

Дата добавления: 2015-08-03