КРЫСА И СЫР

Д'Артаньян и Портос пошли пешком.

Когда д'Артаньян, переступив порог лавки «Золотой пестик», объявил Планше, что г-н дю Баллон путешественник, которому следует оказывать как можно больше внимания, а Портос задел пером шляпы потолок, – что-то вроде тяжелого предчувствия омрачило удовольствия, которые Планше готовил себе на завтра. Но у нашего лавочника было золотое сердце, и, несмотря на внутреннее содрогание, тотчас же подавленное им, Планше принял Портоса сердечно и почтительно.

Портос сначала держался немного натянуто, помня расстояние, отделявшее в те времена барона от торговца. Но мало-помалу он стал вести себя непринужденно, видя, с каким усердием и предупредительностью Планше хлопочет около него.

Особенно оценил он разрешение, пли, вернее, предложение, запускать огромные руки в ящики с сушеными и засахаренными фруктами, в мешки с миндалем и орехами, в пакеты со сластями. Вот почему, несмотря на приглашение Планше подняться на антресоли, Портос предпочел просидеть весь вечер в лавке, где его пальцы всегда находили то, что чуял его нос и видели глаза.

Прекрасные провансальские винные ягоды, орехи из Фореста и туренские сливы развлекали Портоса в течение пяти часов подряд. Его зубы, как жернова, сокрушали орехи, скорлупу которых он сплевывал на пол, и она трещала под ногами всех, кто проходил мимо. Портос захватывал губами целую гроздь муската в полфунта весом и одним глотком отправлял ее в желудок.

Объятые ужасом приказчики только молча переглядывались, забившись в угол. Они не знали Портоса и никогда до сих пор не видели его. Порода титанов, носивших панцири и латы Гуго Капета, Филиппа-Августа и Франциска I, начинала исчезать. Поэтому они спрашивали себя, не людоед ли это из волшебных сказок, в ненасытном желудке которого исчезнет все содержимое магазина Планше, вместе с бочками и ящиками.

Щелкая, жуя, грызя, кусая и глотая, Портос время от времени говорил бакалейщику:

– У вас славная торговля, дружище Планше.

– Он скоро обанкротится, если так будет продолжаться, – ворчал старший приказчик, которому Планше обещал передать магазин. В полном отчаянии он подошел к Портосу, заслонявшему путь к прилавку. Он надеялся, что Портос встанет и это движение отвлечет его от истребления сладостей.

– Что вам угодно, мой друг? – любезно спросил Портос.

– Я хотел бы пройти, сударь, если это не слишком побеспокоит вас.

– Справедливое желание, – сказал Портос, – и оно ничуть не обеспокоит меня.

И с этими словами он схватил приказчика за пояс, поднял на воздух, осторожно перенес через свои колени и поставил на землю. Он произвел эту операцию, улыбаясь все так же благодушно. У бедного малого от страха ноги подкосились, и он беспомощно опустился на мешок с пробками.

Однако, видя кротость великана, он набрался храбрости и сказал:

– Сударь, будьте осторожнее.

– Почему, друг мой? – спросил Портос.

– У вас внутри сейчас загорится.

– Как так? – удивился Портос.

– Все эти пряности разжигают, сударь.

– Какие?

– Изюм, орехи, миндаль.

– Да; но если миндаль, орехи, изюм разжигают…

– Несомненно, сударь.

– То мед освежает.

И, протянув руку к открытому бочонку меда, куда была опущена лопаточка, Портос загреб ею добрые полфунта.

– Мой друг, – сказал он, – теперь я попрошу у вас воды.

– Ведро, сударь? – с наивным видом спросил приказчик.

– Нет, довольно будет графина, – добродушно отвечал Портос.

И, поднеся графин ко рту, как трубач подносит рожок, он одним глотком осушил его. Планше был неприятно поражен; чувства собственника и самолюбие заворочались в его сердце, но поскольку он свято чтил древние традиции гостеприимства, то притворился, что весь поглощен разговором с д'Артаньяном, и повторял без устали:

– Ах, сударь, какая радость!.. Ах, сударь, какая честь!..

– А в котором часу мы будем ужинать, Планше? – спросил Портос. – У меня уже аппетит разыгрался.

Старший приказчик всплеснул руками. Двое других забрались под прилавки, боясь, как бы Портос не потребовал свежего мяса.

– Мы здесь только слегка закусим, – успокоил их д'Артаньян, – а поужинаем в поместье Планше.

– Так мы едем в ваше поместье, Планше? – спросил Портос. – Тем лучше.

– Вы окажете мне большую честь, господин барон.

Слова господин барон произвели сильное впечатление на приказчиков, которые усмотрели в невероятном аппетите признак высокого происхождения.

Титул успокоил их. Они никогда не слыхивали, чтобы людоеда величали господин барон.

– Я возьму в дорогу немного печенья, – небрежно сказал Портос. И с этими словами он высыпал целый ящик анисового печенья в широкий карман своего кафтана.

– Моя лавка спасена! – радостно воскликнул Планше.

– Да, как сыр, – подтвердил старший приказчик.

– Какой сыр?

– Голландский, в который забралась крыса, и мы нашли от него только корку.

Планше осмотрел лавку и решил, что сравнение несколько преувеличено.

Старший приказчик понял, что происходило в уме хозяина.

– Беда, коли вернется, – сказал он ему.

– У вас есть фрукты? – спросил Портос, поднимаясь на антресоли, где была подана закуска.

– Увы! – подумал бакалейщик, бросая на д'Артаньяна умоляющий взгляд, на который тот не обратил, однако, внимания.

После закуски пустились в путь.

Было уже поздно, когда трое всадников, выехавших из Парижа в шесть часов, добрались до Фонтенбло. Дорогой все были веселы. Общество Планше нравилось Портосу, потому что лавочник был с ним очень почтителен и с любовью рассказывал о своих лугах, лесах и кроличьих садках. У Портоса были вкусы и гордость помещика.

Увидя, что его спутники разговорились между собой, д'Артаньян, бросив поводья, позабыл о Портосе и Планше и обо всем на свете. Луна мягко светила сквозь голубоватую листву деревьев. Травы благоухали, и лошади бежали бодро.

Портос и Планше добрались до заготовки сена. Планше признался Портосу, что, достигнув зрелого возраста, он действительно забросил земледелие ради торговли, но что его детство прошло в Пикардии, среди роскошных лугов, где травы доходили человеку до пояса, и под зелеными яблонями с румяными плодами; поэтому он дал себе слово – разбогатев, тотчас вернуться на лоно природы и окончить жизнь так же, как он ее начал: поближе к земле, куда возвращаются все люди.

– Э, да вы скоро выходите в отставку, мой милый Планше? – сказал Портос.

– Как так?

– Мне сдается, что вы составляете себе маленький капиталец.

– Да, – отвечал Планше, – потихоньку.

– К чему же вы стремитесь и на какой цифре собираетесь остановиться?

– Сударь, – начал Планше, не отвечая на этот весьма интересный вопрос, – сударь, меня очень огорчает одна вещь.

– Какая же? – спросил Портос, оглядываясь, как будто желая отыскать вещь, огорчавшую Планше, и вручить ему ее.

– В прежние времена, – отвечал лавочник, – вы называли меня просто Планше, и тогда вы сказали бы: «К чему ты стремишься, Планше, и на какой цифре собираешься остановиться?»

– Конечно, конечно, в прежнее время я бы сказал так, – с некоторым смущением отвечал Портос, – но в прежние времена…

– В прежние времена я был лакеем господина д'Артаньяна, вы хотите сказать?

– Да.

– Но хотя я теперь не лакей его, я все же слуга; больше того, с тех пор…

– С тех пор, Планше?..

– С тех пор я имел честь быть его компаньоном.

– Как, – воскликнул Портос, – д'Артаньян занялся торговлей?

– И не думал, – откликнулся д'Артаньян, которого эти слова вывели из задумчивости; он вступил в разговор с ловкостью и быстротой, отличавшими все движения его ума и тела, – совсем не д'Артаньян занялся торговлей, а, напротив; Планше пустился в политику.

– Да, – с гордостью и удовлетворением подтвердил: Планше, – мы вместе произвели маленькую операцию, которая принесла мне сто тысяч, а господину д'Артаньяну двести тысяч ливров.

– Вот как? – удивился Портос.

– Поэтому, господин барон, – продолжал лавочник, – прошу вас снова называть меня Планше, как в прежние времена, и говорить мне «ты». Вы не поверите, какое удовольствие доставит мне это!

– Если так, я согласен, дорогой Планше, – отвечал Портос.

И он поднял руку, чтобы дружески похлопать Планше по плечу. Однако лошадь вовремя рванулась, и это движение помешало намерению всадника, так что его рука опустилась на круп лошади. Конь так и присел.

Д'Артаньян расхохотался и стал вслух высказывать свои мысли:

– Берегись, Планше; если Портос очень полюбит тебя, он будет тебя ласкать, а от его ласк тебе не поздоровится: Портос остался таким же Геркулесом, как был.

– Но ведь Мушкетон до сих пор жив, – сказал Планше, – а между тем господин барон его очень любит.

– Конечно, – подтвердил Портос со вздохом, от которого все три лошади сразу встали на дыбы, – и еще сегодня утром я говорил д'Артаньяну, как мне скучно без него. Но скажи мне, Планше…

– Спасибо, господин барон, спасибо.

– Какой ты славный малый! Скажи, сколько у тебя десятин под парком?

– Под парком?

– Да. Потом мы сосчитаем луга и леса.

– Где это, сударь?

– В твоем поместье.

– Но у меня нет ни парка, ни лугов, ни лесов, господин барон.

– Что же тогда у тебя есть, – спросил Портос, – и почему ты говоришь о своем поместье?

– Я не говорил о поместье, господин барон, – возразил немного пристыженный Планше, – а просто об усадебке.

– А, понимаю, – сказал Портос, – ты скромничаешь.

– Нет, господин барон, я говорю сущую правду: у меня две комнаты для друзей, вот и все.

– Где же тогда гуляют твои друзья?

– Прежде всего в королевском лесу; там очень хорошо.

– Да, это прекрасный лес, – согласился Портос, – почти такой же, как мой лес в Берри.

Планше вытаращил глаза.

– У вас есть такой лес, как в Фонтенбло, господин барон? – пролепетал он.

– Целых два, но лес в Берри я люблю больше.

– Почему? – учтиво спросил Планше.

– Прежде всего потому, что я не знаю, где он кончается, а потом – он полон браконьеров.

– А почему же это изобилие браконьеров делает лес таким для вас приятным?

– Потому, что они охотятся на мою дичь, а я на них, так что в мирное время у меня как бы война в миниатюре.

В этот момент Планше поднял голову, заметил первые дома Фонтенбло, которые отчетливо обрисовывались на фоне неба. Над их темной и бесформенной массой возвышались острые кровли замка, шиферные плиты которых блестели при луне, как чешуйки исполинской рыбы.

– Господа, – возгласил Планше, – имею честь сообщить, что мы приехали в Фонтенбло.

Дата добавления: 2015-08-03