Приложение, или То, о чем не было сказано выше 2 страница

В эту разочарованность и врывается наступательная воля национал-социализма. «Разрушение процентного рабства» – таково общее название для жизненной воли, которая решительно не хочет смириться с сегодняшней ситуацией в народном хозяйстве. Он стал надеждой миллионов, стоящих в своем существовании на краю пропасти. Встретившись с угнетенным человечеством, он вместил в себя новую надежду. Здесь сошлись все нити социальных вопросов.

Конечно, все повторяется. Никто не может доказать, что этот путь является спасением. Поскольку этот путь новый, даже если за него отданы некоторые голоса из прошлых столетий, голоса некоторых отцов церкви и голос Лютера. Финансовые теоретики пожимают плечами. Но спросите, каков их путь, – и они опять пожмут плечами. Национал-социализм переступает через их критику. По праву ли? В любом случае он не может иначе. Обо всем произошедшем он не может размышлять с позиции гарантированности. Ему не нужно теоретическое истолкование современности. Он стоит перед совсем иным вопросом: как Германия может выстоять перед непрошенным насилием, пришедшим к нам. Наука в попытках приоткрыть будущее заходит в тупик. Знание закончилось. Пришло время пророчеств. Риск определяет успех предприятия.

Говорится ли что-то о правильности пути, на котором должен быть уничтожен гнет процентного рабства? Есть и фальшивые пророчества. Есть и пророчества неудачные.

Никогда не будет успеха в том случае, если знание о предмете минует их, открываясь лишь научному знанию, а не процессу, находящемуся в зависимости от причин и действия. Но что делать, если область финансов и финансовая теория оказываются слишком сложными и непостижимыми для научных специалистов? Именно так обстоит дело на сегодняшний день. И в этой ситуации только национал-социализм выступает со своим призывом и, насколько возможно, подводит под этот призыв теоретическую базу. Для этого он использует так называемую теорию количества, которая проистекает из соответствия массы товаров денежной массе. Считается, что деньги можно сотворить в любое время, если производить соответствующие реальные ценности. Готфрид Федер говорит об освобождении народа и государства от процентной задолженности крупному капиталу: «Государство не должно делать долгов, поскольку в этом нет необходимости. Государство нельзя отождествлять с частным лицом, взявшим кредит и вынужденным влезть в долги. Это экономически неверно. Государство – это средоточие высшей власти, оно может то, чего не может частное лицо, – делать деньги! Государство это делало совершенно глупо во время инфляции. Оно делало это также с использованием инфляционной марки и имперской марки, после того как предоставило своей высшей властью свободу Имперскому банку. Это высшее право на создание денег государство, вполне вероятно, может реализовывать и более эффективно, избегая опасности инфляции. Правда, только в том случае, если оно будет осуществлять большие общественные задачи (строительство гидроэлектростанций, дорог), избегая залезать в долги, посредством выпуска беспроцентных ценных бумаг при отсутствии наличных денег. Другими словами, ситуация, когда с легкостью изготавливают бумажные денежные знаки, означает – и мы все это пережили – инфляцию. Но есть логичное решение: выпуск государственных ценных бумаг не вызывает инфляцию в том случае, когда производятся новые ценности. То, что сегодня воплощение значимых в народно-хозяйственном плане задач осуществляется через займы, по меньшей мере странно. Именно здесь, как уже говорилось выше, был бы простор для осуществления законного права государства на выпуск денег».^[124]

Спросят, благо национал-социализм сам дает к тому основания, только ли область финансов нуждается в свободном руководстве. Этот вопрос шире, чем вопрос, может ли вообще государство производить любое количество ценностей. Оно так же подпадает под действие закона спроса и предложения. Все эти вопросы, и самые важные в большей степени, находятся в противоречии с программой Федера. «За» и «против» не смолкают. Тот, кто хочет серьезно подойти к делу формирования собственного мнения, не ограничится теми или иными краткими указаниями. Решающий вопрос здесь: является предложенный путь оправданным риском или просто утопией? В любом случае первая и важнейшая предпосылка разрушения цензового рабства состоит в создании сильного государства. Вторая – в осуществлении высшей власти государства над экономикой. Третья – в национальной свободе данного государства.

С этим третьим предположением мы встречаемся, поскольку оно составляет жизненную волю национал-социализма. Разрушение процентного рабства мыслимо лишь при одновременном разрушении ярма поборов благодаря национальной свободной воле. В своей социалистической составляющей национал-социализм отходит от капитализма гражданских партий и приближается к Немецкой национальной партии. В своей национальной жизненной воле он отходит от марксизма любых оттенков, благодаря чьей внешней политике немецкая экономика попала в руки интернационального капитала. Первое предварительное условие снижения процентов состоит в ограничении груза поборов. До тех пор пока представители американского и еврейского капитала могут разыгрывать из себя хозяев Германии, мы тщетно ожидаем того дня, когда будет сказана правда: «Германия – родина немцев». Мы потеряли наше военное управление, потеряли управление финансами. Рейх уже больше не является родиной для нас и наших детей, государством свободы и родиной безопасности. С каждым годом все сильнее сжимаются тиски репарационных выплат. Они душат наше социальное обеспечение, они подрывают жилищное строительство: больше миллиона немцев живут на чердаках и в подвалах в более ужасных условиях, чем скот. Они помогают убивать еще не рожденных детей. К тому же погибает культура. Во что превратились немецкие школы? В предприятия массового производства, в которых учителя едва ли знают, как помочь делу. Все блага, предоставленные именно нам милостью Божьей, зачахли в бедности: образование, наука и искусство. Поэтому борьба национал-социализма против процентного рабства и интернационального капитала ведется как внутри Германии, так и вовне.

Здесь возникает проблема государства. Здесь нельзя пройти мимо еврейского вопроса: будет он решен через монархию или республику – все равно. Пять или двадцать пять федеральных государств – не имеет значения «в том случае, если в них объединятся только все немецкие племена, объединенные сильной централизованной властью, противостоящие загранице подобно железной скале, в которых радостно и в довольствии могли бы жить немецкие граждане».^[125] Воля, вырастающая из этого взгляда на сложившееся положение, уменьшится до борьбы за замкнутое государство, объединяющее все немецкие племена. «Мы не отречемся ни от одного немца», ни в Австрии, ни в Польше, ни в Эльзасе и Лотарингии, и при этом можно было бы продолжить в духе Федера: «Но мы отречемся от каждого иностранца». Речь идет о выдворении евреев и всех не немцев со всех значимых постов в общественной жизни.^[126]

Неважно, насколько эти требования обоснованы логически в отдельных пунктах. В этом отношении программа содержит постулаты, находящиеся в противоречии с прежними утверждениями национал-социализма. Она возвращается обратно к демократической идеологии, самоопределению народов, политическому равноправию наций. Тактика побеждает логику. Тем не менее выражение народной воли в целом следует правовым нормам. Оно зародилось из-за обделенности немецкого народа. Нам не были даны: кровь, страна, язык, поскольку мы их выкинули на свалку, подобно хламу и нечистотам. Кровь, язык, страна – это первое, что мы получаем, еще до того, как учимся самостоятельно жить и мыслить, это божественное творческое начало. Но этот дар обязывает. И эта ответственность требует со всей серьезностью отнестись к формированию полученной нами собственности. Это имеет политические последствия для народа и государства. И это устанавливает границы между людьми и явлениями других народов. Конечно, государственно-политические требования национал-социализма, касающиеся решения еврейского вопроса, являются достаточно сложными. Их глубинный смысл недосягаем. Разумеется, то, что их начнут выполнять, поднимая борьбу за очищение расы из сферы народно-политической и государственно-политической целесообразности в сферу мировоззренческую, выглядит более чем сомнительно. Это будет проверено с беспощадной прямотой. Но здесь речь вначале пойдет о политических требованиях национал-социализма – нет, об инстинкте, лежащем в основе этих требований. Имеем ли мы право разом покончить с этим инстинктом? Не является ли нашей обязанностью, напротив, восхищаться этим инстинктом как голосом природы, направленным против того, что общественное мнение, право и экономику нашего народа захватили люди и власти, которые сами вообще не могут понять, чем мы, немецкий народ, наделены. Конечно, это во многом зависит от того, как такая борьба с еврейством будет осуществляться. И кроме того, мы имеем все основания вспомнить о том, что «голос природы» не обязательно является голосом правды. Да, так как мы знаем об ответственности перед Творцом, мы должны решительно противостоять любому притязанию на исключительность какой-то одной расы. Но вера в Божественный творческий замысел подразумевает, с другой стороны, народную ответственность.^[127] Эта ответственность в нашем народе давно потеряла силу. В прошедшем столетии уже звучали голоса, воскрешавшие ее. Мы подразумеваем двух пророков евангелической церкви, которым мы благодарны до сих пор: Эрнст Мориц Арнд и Адольф Штекер. Сегодня эта ответственность пробуждается вновь. Я, как христианин, не могу сказать ей «нет».

Анализ национал-социалистического движения выявил в качестве его глубинных корней жизненную волю, которая развивалась как национальная и социальная свободная воля. Национал-социализм проявился в качестве элементарной мощи природного насилия. Он еще не сформирован, и его политические проявления в частных вопросах являются спорными. Но он – надежда многих, единственная надежда для миллионов представителей нашего народа. Он сам выступает с этим притязанием – быть единственной надеждой. Пыл его страсти отличает религиозная глубина: «я – избавление от рабства».

С этой абсолютностью своей жизненной воли национал-социализм поставлен перед совершенно новым вопросом. Он проистекает из нерушимости его природной воли и рискует оказаться последним решением, которое опирается не только на то, что сегодня и сейчас хорошо для Германии. Он стоит перед вопросом истинности. Безусловность жизненной воли наталкивается на сопротивление. До тех пор пока сопротивление состоит в политическом антагонизме, он служит только для того, чтобы усиливать эту безусловность. Но почему национал-социализм задается вопросом о праве и смысле своего движения? Почему трудится над сознательным проявлением своей жизненной воли, формируя мировоззрение? Является ли случайностью, что он установил в качестве провозвестника ценностей и цели своей народной воли религиозное мировоззрение? Он не может иначе, поскольку в своем желании он натыкается на сопротивление, на сомнение, которое он вообще не в состоянии разрешить в политической плоскости. Он раздираем изнутри сомнениями: имеется ли вообще земная власть, которая может сказать о себе: «я располагаю средством спасения»? Где вожди, где их дружины, которые могли бы на это претендовать? Вопрос о возможностях человека, об их границах повсюду остается открытым. При этом добавляется еще и второй. Чем ближе виден день приближающейся победы, тем напряженнее делается взгляд на цель: что потом, когда цель будет достигнута? Не означает ли достижение цели одновременно конец – конец движения? Так жизнь ставит нас всех – там, где мы вмешиваемся своими действиями, – вследствие своей внутренней закономерности перед вечностью. Национал-социализм еще в самом начале познал эту динамику. Со своей жизненной волей он должен ответить перед последней инстанцией. Ответственности перед Германией недостаточно. Его жизненная воля продвигается с непоколебимостью и исключительностью, желает вечности. Никто из нас не может долго по-настоящему жить, не зная о рейхе, чья правда и сила выстояла во всех вихрях на протяжении времени и пережила все исторические изменения. Является ли этот рейх Третьим рейхом или он имеет иную глубину?

Национал-социализм дает ответ в своем мировоззрении. Он выносит решение против духа и за кровь. В религии крови толкует он смысл своего желания. Религиозный пыл является рамкой, обрамляющей его жизненную волю, мировоззрение является предвестником, который своей мощью изменит содержимое внутри рамки.

«Самое благородное, что только есть в человеке, – это кровь, когда она стремится к правильной цели. Но самое злое в человеке – это тоже кровь, если она стремится к дурному». К этим словам, принадлежащим мистику Майстеру Экерхардту, обратился Альфред Розенберг в своих «Мифах ХХ столетия». В них он увидел средоточие смысла народной религии. «Рядом с мифом о вечной свободной душе стоит миф о религии крови».^[128] Воистину Майстеру Экерхардту принадлежат превосходные слова. Спрашивается только: как кто-то мог их столь превратно истолковать? «Кровь стремится!» Кровь не может быть просто хорошей, она находится во взаимосвязи. Она становится субъектом душевного выбора. Мимо Розенберга полностью прошло то, что Экерхардт здесь говорит вовсе не о том, что мы обычно называем кровью.

В качестве вождя Розенберг стоит на первых позициях национал-социалистического движения. Его книга не выступает в качестве канонического писания. Но с позиций, на которых он пребывает, он действует, в том числе и посредством книги, в качестве вождя нового религиозного мировоззрения на расистской основе. Религия и мировоззрение настолько связаны друг с другом, что становятся взаимозаменяемыми понятиями. Из элементов, составляющих народную общность: кровь, страна, язык, история, – он берет лишь первый и возводит его в ранг основополагающего. Значение слова при этом изменяется: душа – это кровь, а кровь – это душа. Безусловно, имеется глубокая связь между душой и кровью. Оба понятия слиты в едином ритме. Тело и душа неотделимы друг от друга. Кровь и здоровье, кровь и темперамент, кровь и характер имеют более ярко выраженную связь, чья глубина сегодня исследуется наукой совсем по-новому. Не последнюю роль играет и взаимосвязь между строением тела и характером. Кровь определяет характер, характер – кровь. Влияние крови чувствуется вплоть до способа интеллектуального функционирования, вплоть до осмысления художественных произведений. Здесь видно все значение расовой проблемы. Поистине стоило бы рассмотреть все эти связи лучше, чем это делалось до сих пор.

Достаточно было лишь однажды выделить кровь или расу из числа прочих элементов народности и отказаться от того, чтобы исследовать, а не формируют ли расу еще и ландшафт и история; совсем обойти тот факт, что познания и этос оказывают глубокое воздействие на наш духовно-телесный организм, – и сразу становится логичным высказывание: «Объединенная расовым признаком, народная душа является мерой всех наших помыслов, устремлений воли и действий, высшим мерилом наших ценностей».^[129] «Ценности германского характера являются тем непреходящим, на чем покоится все остальное. Тот, кто этого не знает, отрекается от немецкого возрождения и выносит самому себе смертный приговор».^[130]

Адольф Гитлер стоит в этом отношении на тех же мировоззренческих позициях. Его исповедальная работа «Моя борьба» свидетельствует едва ли не каждой своей частью о том, что ценность крови является основной человеческой ценностью.^[131] Именно отличие по крови определяет расу. Поэтому расовый вопрос является политически определяющим вопросом. Антисемитизм в качестве природного инстинкта находит свое теоретическое обоснование в этом мировоззренческом определении расы. Очищение расы будет заповедью из заповедей. В вопросе отношения к еврейству эта точка зрения достигает своего наивысшего выражения. Ни один грех не является настолько большим, как грех, совершенный против крови. Нигде он не достигает большей глубины, как при «бастардизации» народов, нигде он не является настолько непереносимым, как там, где народ, подобный еврейскому, представляющему собой символ «бастардизации», портит кровь германского народа.

В этом пункте боевая позиция национал-социализма достигает такой страстности и глубины, до какой она прежде не доходила в своей борьбе. Отсюда приобретают свое значение определенные практические требования, не вошедшие в программу. Возникает отрицание гуманизма. А вместе с ним – собственнический этос самосохранения, на основании которого осуществляется борьба против владычества менее ценных на основании внутреннего права сильных и здоровых.^[132]

«В качестве средства борьбы были приняты требования расовой гигиены, такие как стерилизация и другие».^[133] Исходя из этого же трактовался смысл семьи. Политика народонаселения определялась расовыми идеями». Брак также не может являться самоцелью, а должен служить великому делу преумножения и сохранения вида и расы. Только это является его смыслом и задачей».^[134]

В этих своих основных положениях национал-социализм един. Там, где он в отдельных случаях делает попытку использовать научные результаты расового исследования, обосновывающие надлежащим образом эти положения, начинаются сложности. Как правило, от них вообще будут отказываться. Но в остальном кажется не важным просто перенять во многом расовое учение Гюнтерса. Вообще же в основных понятиях имеет место некоторая неразбериха. В одном месте приравниваются друг к другу понятия «арийский», «германский», «нордический», в другом – они же они разграничиваются по значению. Нигде нет полной ясности в вопросе о том, что вообще такое «раса». Неудивительно, поскольку само расовое учение еще очень молодо. В большинстве случаев можно совершенно уверенно действовать, полагаясь на здоровый инстинкт, если, конечно, он наличествует. Однако есть места, где пасует самый здоровый инстинкт. Где объективные показатели, по которым следует узнавать, не является ли кто-то арийцем лишь внешне, будучи по своей сути семитом. Что является высшей инстанцией – строение скелета или душевный склад? Или сегодня хоть кто-то верит, что внешние признаки дают надежную точку опоры? Или кто-то серьезно думает о том, что для разведения и нордификации нашего народа должно выдаваться врачебное свидетельство при заключении брака – по аналогии с животноводством? Роскошное дело: пары будут подбирать, руководствуясь размерами черепа, шириной таза, объемом ноги!.. Я это допускаю. Никогда еще такое хорошее дело не воплощалось такими плохими средствами.

То же относится и к религиозному обоснованию, которое национал-социализм придает своему расовому учению. Конечно, тут следует различать две попытки обоснования, которые очень далеко отстоят друг от друга вследствие совершенно различных религиозных позиций. Между Гитлером и Розенбергом пролегла непреодолимая пропасть. Это до сих пор не замечается ни в самом движении, ни вне его.

Религиозная позиция Гитлера определяется исходя из категории повиновения Божьей воле. Розенберг не знает ответственности перед Богом, Божья воля для него тоже не существует. Его позиция основана на мистическом приравнивании понятий «Бог» и «душа».

Типичным для Гитлера является подобное высказывание: «Вечная природа мстит за несоблюдение ее требований. Так сегодня я думаю действовать с позиций всесильного Творца: защищая от еврея, я борюсь за Божье дело».^[135] Или другое: «Народы, подвергающие и подвергающиеся вырождению, грешат против воли вечного Провидения, и их уничтожение не только не бесправие, но, наоборот, восстановление права».^[136] Сохранится ли ариец, зависит от того, как он борется с вырождением. Существует ли обязанность обороняться? Да. И эта обязанность глубоко обоснована с религиозных позиций: «У каждого, относящегося к своему народу, в рамках своей конфессии есть святая обязанность заботиться о том, чтобы не только говорить о соблюдении Божьей воли, но и фактически исполнять ее и не осквернять Божьи дела. Поскольку именно Божьей волей человечество приобрело свой облик, свою суть и свои способности. Если нарушается Его замысел, тем самым объявляется война творению Господнему, Божественной воле».^[137] С точки зрения католицизма с этой расистской позиции осыпается «религиозная штукатурка». Дела обстоят так: Гитлер и Розенберг являются пропагандистами. Они хорошо выучили свои роли. Они разговаривают на разных языках. Поскольку они ориентированы на различные группы сторонников, слово «сторонник» здесь употреблено строго в том смысле, как у Гитлера в «Моей борьбе» на странице 651. Я это считаю неверным. Мне кажется, здесь имеется настоящее различие в этосе. Да, я склонен думать, что Гитлер в корне противится мистической расплывчатости Розенберга. Гитлеровская религиозная позиция проистекает из жесткой решимости, данной человеку тогда, когда он просил у Бога совершенства.^[138] Конечно, можно сказать, что Гитлер здесь непоследователен. Что один раз в качестве высшей инстанции у него фигурирует «воля Божья», в другой раз – раса. Там кровь подчинена воле Творца, здесь – выступает с ним на равных. Но Гитлер не религиозный философ и не хочет им быть. Розенберг хочет, но не является им. Впрочем, он придерживается определенной последовательности, с которой никогда не расстается: всестороннее преобладание крови над верой, обожествление расы. Он никогда бы не пожелал подобного национал-социализму, потому как этим обожествлением он заронил в движение ядовитое семя, которое разрушает его жизненную силу из самых недр.

Книга Альфреда Розенберга «Мифы ХХ столетия» делится на три части: «Борьба за идеалы», «Область германского искусства», «Грядущий Рейх». Первая часть включает разделы «Раса и дух расы», «Тело и честь», «Мистика и дело». Он не сделал ответственным за свою книгу национал-социалистическое движение. Но себя самого он обозначил в качестве национал-социалистического мыслителя. Его книга представляет собой попытку изъять, руководствуясь достойными соображениями, из движения религиозную составляющую. Последнее предложение гласит: «И настанут священные для немца часы, когда символ пробуждения, знамя со знаком восходящей жизни, получит признание грядущего Рейха».^[139] Мы здесь можем привести лишь отдельные основные мысли. Тот, кто хочет получить представление о национал-социалистическом мировоззрении, должен проработать всю книгу или как минимум первую, главную часть.

Центральной проблемой философии является полемика по вопросу о Боге. Мы не можем здесь проверить то особенное создание понятий, которое там применено. Эти понятия отделены от содержания, лежащего в их основе, и применены совсем иначе. Дух понимается как интеллект, дуализм в христианстве – как монизм,^[140] а приведенные историко-религиозные примеры указывают на прямо-таки возмутительное непонимание.

Мы уже видели: связанная расовой принадлежностью народная душа является мерой всех мыслей, поисков и действий, высшим мерилом ценностей. Наиболее ценная раса олицетворит собой высший масштаб. Это находит свое глубочайшее выражение в работах немецкого мистика Майстера Экерхарта. «Истинная нордическая душа находится в неизменном полете к Богу и от Бога. Ее „спокойствие в Боге“ одновременно является „спокойствием в себе“. Это единство, встречающееся одновременно в качестве дара и самосознания, называется нордической мистикой».^[141] Но суть этой мистики состоит в воззрении, согласно которому человеческая душа равна Богу.^[142] Повиновение абсолютному Творцу и Господину становится нелепым и ненужным. Бог – это душа (раса), а душа (раса) – это Бог. Да, там, где человек связан восприятием Бога в качестве господина, он серьезно заблуждается. Поскольку это воззрение скрытно поддерживает веру, что священники являются мерой всех вещей,^[143] и они совсем не виноваты в этой ошибке.

Едва ли можно сильнее высказать свое несогласие с позицией Гитлера. Гитлер знает об ответственности перед Творцом. Розенберг объясняет эту ответственность как следствие святого обмана. Гитлер, там, где он хотел высказать свои заключительные, самые глубокие мысли, говорил о всесильном Боге. Розенберг называл это верой в Яхве.^[144] Это заложено в природе вещей, что для Розенберга, исходя из этого, стала обязанностью борьба с Ветхим Заветом. Появление великих пророков, борьба с израильскими полукровками, свидетельства проявления власти Божьей, сочинение псалмов – все это было отражено на бумаге. «Следует раз и навсегда перестать считать так называемый Ветхий Завет религиозной книгой».^[145] Серьезные основания? Ветхозаветное свидетельство знало цену богоравности арийской души. Оно рассматривалось лишь только как разложение религиозной истории древнего иудейства. Выводы из этого факта связаны с тем, что следует непосредственно из пантеистической мистики Розенберга: о грехах размышляет лишь неполноценный. Вечная, благородная, арийская душа не знает греха. «Ощущение греховности является непреложным показателем физического вырождения».^[146]

Его не останется, если избавиться от Ветхого Завета. «С позиции Майстера Экерхарта, все высшие церковные ценности – в качестве ценностей второй и третьей категории – происходят из исходной точки – совершенной, равной Богу, свободной, благородной души».^[147] То, что Бог отдал своего родного сына, – ценность второго ранга. Тайна распятия Христа – ценность второго ранга. Воскрешение как начало нового творения – ценность второго ранга. От Нового Завета не осталось ничего, кроме «непознаваемости высокой личности Христа».^[148] «Распятие – это подобие учения о жертвенном агнце, которое демонстрирует нам сокрушение любой мощи перед силой духа, и благодаря этому также внутренне сокрушаемое, почти всегда ужасно изображенного страдания, делая его духовным, как того добивается властолюбивая церковь».^[149] Проповедь об агнце Божьем, о том, что мир греховен, должна быть прекращена.^[150]

Должен это был говорить национал-социалистический мыслитель? Он не знал, сколько христиан он оскорбит в самых лучших чувствах. Гитлер говорит: «Для политического лидера должны быть неприкосновенны религиозные учения и верования его народа. Иначе он не имеет права быть политиком, а должен становиться реформатором, если он на это способен».^[151] О реформаторе мы лучше промолчим. Может, Розенберг – политик. Официальный редактор центрального печатного органа НСДАП? Председатель «Боевого союза немецкой культуры»? Это нагромождение из самомнения и несерьезности могло бы также хорошо смотреться на страницах «Берлинер тагеблат». Никакой современный еврей не сумел бы подготовить так хорошо план разложения национал-социалистического движения изнутри, как это сделал Розенберг с его мифом о германской душе. Он написал свою книгу в качестве частного произведения, но при этом был превознесен в «Фелькишер беобахтер» как «великий мастер».^[152] Он желал говорить лишь с людьми, которые порвали с христианской верой, – но дух этой книги возвращает снова и снова к партийным собраниями заседаниям «Боевого союза немецкой культуры».^[153] Можно лишь полностью согласиться с Гитлером, когда он говорит: «Я не замедлю объяснить, что я вижу злейших врагов, следующих по серьезности после коммунистов, в людях, которые вовлекают народное движение в кризис религиозных споров».^[154]

Тип религиозной позиции, который мы встречаем у Гитлера, все больше вытесняется в национал-социалистическом движении, в среде вождей и их подчиненных. Это ясно доказывает приложение к «Фелькишер беобахтер» – «СА-манн». Победил тип Розенберга. Религия крови становится эрзац-религией, ее противоречия с христианской верой непреодолимы. У немецкого народа отнята правда. Мистика убивает его собственных детей. А религия крови Розенберга – мистика, и она буквально сама хочет таковой оставаться. Любая мистика разрушает в своей пантеистической последовательности еще и этос. Она ведет людей к греху гордыни, к древнему и вечно новому желанию сравняться с Богом. Это опасно. Это мстит человеческой мощи, это мстит душе и телу, это мстит в любви и ненависти и, наконец, самое ужасное, – это сказывается на крови. Поскольку кровь и душа неразделимы.

В Новом Завете присутствуют глубочайшие по смыслу слова о том, что наше тело призвано быть храмом нашего духа. Борьба за здоровье крови и чистоту расы соответствует христианской вере и является Божьим повелением. Но нельзя бороться за чистоту каждого храма, когда принципиально отказываешься повиноваться Господину храма. Тот, кто так поступает, позорит кровь.

Мы видим, что национал-социализм столкнулся с внутренней необходимостью решения вопроса, связанного с Богом. Он ищет ответа. Он дает ответ в религиозных предзнаменованиях, которые сплотили народную жизненную волю. Но народная душа, к которой ищет подход это религиозное мировоззрение, не является чистым листом бумаги. Мы не имеем возможности начать строить новое мировоззрение словно на пустом месте. Когда мировоззрение национал-социализма столкнется с фактом, что имеются новые притязания на людей и народы, которые подаются еще глубже, нежели религия и мировоззрение? Эта возможность становится ежедневным повторяющимся событием. Чем пленительнее звучит в наших ушах призыв национал-социализма, тем строже говорит нам наша совесть о том, что рядом с голосом крови есть еще один голос, еще один призыв, зовущий к иной действительности, которому мы обязаны повиноваться все без исключения: «Я Господь, Бог твой… да не будет у тебя других богов перед лицом Моим».^[155] Национал-социализм противоречит христианской вере. Со своим ответом на вопрос о Боге он противостоит Евангелию. Он или погибнет в столкновении, либо станет свободным от этого противостояния.

Дата добавления: 2015-08-05