Измена.

А и где это слыхано, где видано:

Брат на брата с боем идет?!

Былина «Данила Ловчанин».

Итак, Святослав заключил мир с Цимисхием. Русские войска, получив выкуп, покинули провинцию Фракия. В Болгарии и в Македонии хозяином оставался Святослав. Возможно, его даже устраивало такое положение. Ведь не Олег Вещий взял Саркел. Не взять Царьград – закрепиться на Балканах, создать здесь державу, что, пусть поколением позже, сможет свалить проклятый Город царей.

Беда была в том, что Цимисхий тоже отлично понимал, чем грозит его власти, его государству создание на Балканах языческой державы. К войне он готовился всерьез. Он употребил все силы к тому, чтобы развязать себе руки для войны на западе. Он торопил Варду Склира – надо поскорее покончить с мятежом Варды Фоки. Варда Склир, отправившись на восток, в охваченные мятежом провинции, действовал очень по-византийски. Для начала он снесся с вождем мятежников, уговаривая его сдаться на милость императора.

Варда Фока в милость Цимисхия верил слабо. Цимисхий убил его дядю, императора Никифора, а отца, того самого, ненавистного византийцам из-за спекуляции хлебом в голодные годы Льва Фоку вместе со старшим братом Варды, Никифором, ослепил и сослал на остров Лесбос. Сдаваться палачу своих родичей Фока не спешил.

Тогда Варда Склир отправил шпионов к его ближайшим сподвижникам, обещая полнейшее прощение и даже почести, если они предадут Фоку. Те, поразмыслив, решили, что синица в руках лучше журавля в небе, и вместе со своими войсками примкнули к имперской армии. Среди них были Симеон Ампел и патриций Андралест, двоюродный брат предводителя мятежников. Впрочем, магистр Варда Склир приходился своему мятежному тезке свояком – на сестре Фоки был женат его брат Константин Склир. Свояком был магистр и императору – его сестра Мария была Цимисхию первой женой. А сам армянин-самодержец был, как мы помним, двоюродным братом убитому им Никифору, и, таким образом, двоюродным же дядей вождю мятежа. Это не история, а какая-то «Санта-Барбара», право! Сколько здесь родственных предательств, сколько братских убийств из-за угла…

Потрясенный предательством близких ему людей, Варда Склир обращался к оставшимся, заклиная не предавать его, уверяя, что победа еще возможна, напоминая о принесенных им клятвах, о боге. Те, истинные православные византийцы, слушали, кивали в нужных местах, крестились в нужных местах, а потом по ночам сбегали один за другим в лагерь Склира. В полном отчаянии Фока с тремя сотнями личной охраны тайком покинул лагерь и бежал в крепость Антигус. А на брошенных предводителем мятежников обрушился с непомерно разросшимся из-за перебежчиков войском Варда Склир. Уступавшие в числе, оставшиеся без командира воины Фоки сопротивлялись недолго. Всех их, захваченных в плен в лагере Фоки, Варда Склир приказал ослепить. Чтобы в следующий раз предавали побыстрее. Фока заперся в Атигусе, Склир осадил крепость, не переставая слать к мятежнику послов с требованиями сдачи, обещая сохранить жизнь и ему, и его близким. Иоанн торопил своего полководца. Мир, мир на востоке как можно быстрее! Армия нужна на западе!

Поразмыслив, Фока, прекрасно осознававший безнадежность своего положения, согласился. На сей раз Цимисхий сдержал обещание. Бунтаря всего лишь постригли в монахи и сослали вкупе с семьей на дальний остров в Средиземном море. А исполинская армия Склира, впитавшая в себя отряды перебежчиков Фоки и его последних защитников, двинулась на запад.

Не терял времени и сам Иоанн Цимисхий. Он, не скупясь, вербовал наемные армии («Щедрость помогла ему собрать воинов», поясняет Скилица), начисто выскребал гарнизоны, толпами гнал из деревень рекрутов-стратиотов. Из Средиземного моря в Черное друнгарий-адмирал Лев вел армады грозного флота Восточного Рима. Сообщающие все эти сведения византийские авторы не упоминают об одном немаловажном обстоятельстве. А оно должно бы учитываться всяким, кто пишет про эту войну.

Для столь полного сосредоточения всех сил империи на единственном участке ее границы нужен мир со всеми соседями Второго Рима. Со всеми! Так и представляешь, как хмурится, оглаживая бороду, Повелитель Правоверных в Багдаде, внимая послам Цимисхия, как Аль Муиз, эмир Египта, кладет смуглую руку на рукоять меча Пророка – да благословит его Аллах и приветствует!

«Сват-Саклаб? Это тот, что жег мечети в Хазарии? Русы? Те, что тридцать лет назад захватили Бердаа? Да, конечно, мы подпишем мир. Не сказано ли в Коране: «самые близкие по любви к уверовавшим те, которые говорят «Мы – христиане!» (сура 5, аят 82)».

Суровые полководцы императора Оттона в Италии хмурили брови, внимая латинским монахам-переводчикам:

«Свентосклав? Тот, что изгнал епископа Адальберта, потомок дикарей с Рюгена? О да, кайзер подпишет мир!».

А в тени престолов калифов и кайзеров, эмиров и пап ползло змеиным шорохом:

«Проклятый язычник, дерзнувший поднять руку на народ божий! Истребитель избранников Предвечного! Разрушитель каганата! Мы, хозяева жемчугов Персидского залива, хозяева рабских торжищ, банкиры Востока и Запада, говорим вам, наши вечные должники в коронах, чалмах и тиарах – мир Византии!».

Против Святослава ополчилась не армия ромеев. Не империя Второго Рима. Даже не христианский мир. Все единобожие, все почитатели завета, данного в бесплодных недрах палестинских пустынь Абрахаму-Аврааму-Ибрагиму, весь Юг ополчился против вождя языческого Севера. Не армии, не государства, не народы, - две Веры, два взгляда на мир сошлись в смертельной схватке на берегах Дуная. По длинным горным ущельям – «клисурам» – византийская армия одним броском вышла к столице Болгарского царства – Преславе. В это же время в Дунай вошел огромный имперский флот, снабженный последним словом византийской военной техники, «напалмом Средневековья» – «греческим огнем».

Но как армия Второго Рима могла пройти через ущелья незамеченной? Этот кратчайший путь от сердца Болгарии к Византийским пределам и обратно был уже не один век известен воинам и полководцам обеих стран. Именно в одной из «клисур» Крум настиг Никифора I и разгромил его армию. Возможно ли, чтобы болгары, сражавшиеся на стороне Святослава, не рассказали князю об этом опасном месте? На мой взгляд, нет. Возможно ли, чтобы Святослав, опытный воин и полководец, не поставил охраны около ущелий? Тоже невозможно. Кому он доверил их охрану? Мы не знаем. Но догадываться можно… впрочем, об этом – позже.

Разумеется, Иоанн Цимисхий и не подумал предупредить врага о нападении. Пусть дикие язычники посылают врагам свое «Иду на вы». А он – просвещенный правитель цивилизованной христианской державы. К чему ему какая-то варварская «честь»?

Впереди византийского войска двигался в окружении закованных в броню «бессмертных» сам император, а за ним – отборные воины империи – 15 тысяч пехоты и 13 тысяч всадников. А в отдалении движется остальные полчища. Численности их византийские авторы не сообщают, дабы не портить картину «героизма» своих земляков, но легко можно представить себе хотя бы порядок – если одних отборных почти 30 тысяч, то остальная рать, надо думать, исчислялась сотнями тысяч. С войском шли осадные машины и камнеметы. За арьергард отвечал уже известный нам Василий Ноф. Цимисхий взял его в поход, надо полагать, не столько из-за его выдающихся воинских или полководческих качеств – таковых у Василия, в отличие от его собратьев по несчастью, Нарзеса и патриция Петра, не наблюдалось, – а просто потому, что опасался оставлять в своем тылу, да еще в его родной дворцовой стихии, этого прожженного интригана. Подобравшись к Преславе в момент, когда русский гарнизон почти полностью находился на учениях за стенами города, ромеи, под вопли, грохот тимпанов и рев труб кинулись в атаку.

Теперь представьте, читатель, эту сцену. За стенами города, в чистом поле, находится 6 тысяч русских воинов. Они вышли на учения – то есть вряд ли с полным вооружением. В абсолютном большинстве – пехотинцы. И на них накидываются с диким шумом готовые к бою отборные вояки, наполовину – конные. Да и превосходящие их числом в пять раз – это реально, а каким показалось превосходство врага внезапно атакованным русским ратникам, можно себе представить.

Цимисхий, безусловно, рассчитывал, что русы испугаются и побегут. А там можно будет настигнуть их в распахнутых воротах Преславы и на плечах бегущих ворваться в крепость. Так поступали многие полководцы до и после Цимисхия.

Они воевали не с русами.

Лев Диакон сообщает: «их (русов – Л. П.) охватил страх, и они почувствовали себя беспомощными». То ли удугов Второго Рима был незаурядным телепатом, то ли судил по себе и своим соплеменникам. Из описанного им поведения русов такой вывод сделать невозможно. Кто-то из них, скорее всего, самый старший и опытный, прикинул расстояние до ворот. Понял: добежать до них раньше ромейской конницы они не успеют.

Византийцы не верили своим глазам. Варвары, вместо того, чтобы в панике броситься бежать, построились. Сомкнули огромные щиты. И с ревом, «наподобие диких зверей, испуская странные, непонятные возгласы», рванулись на впятеро превосходящее войско врага. Они понимали, не могли не понимать, что обречены. Тех, кто стоял против них, было впятеро больше. А за их спинами уже выливалась из жерл ущелий стальная лава несметных полчищ Иоанна Цимисхия. Смертников это уже не пугало.

Надо было дать время другим русам, там, за стенами Преславы, закрыть ворота, подготовиться к отражению штурма.

Они успели. Но полегли все до единого.

Стальное море византийского войска захлестнуло окрестности Преславы. Сколько их было – триста тысяч? День и ночь били тараны – во все ворота города. Над стенами висели тучи стрел и камней, выпускаемых метательными машинами византийцев. Русы не успевали скинуть одну лестницу – на ее место, жадно дрожа под чьими-то сапогами, подсовывались две новых. Шли на приступ арабы, сжимая в зубах кривые клинки зеленоватой дамасской стали, лезли по лестницам угрюмые наемники-франки… день и ночь шел непрерывный штурм. Иоанн Цимисхий мог позволить себе не беречь «человеческий материал» – в его распоряжении было более чем достаточно солдат. Ратники православного воинства, как простодушно сознается Диакон, «сражались храбро, надеясь получить достойную награду».

А на какую награду рассчитывали те русы, что своей гибелью выкупили соратникам этот день?

Странно читать в иных сегодняшних изданиях, что наемщина-де не совместима с православием. С русским духом, вырастающим из наследия язычества, она действительно не совместима, но при чем тут православие? Скилица и Диакон ясно дают понять – на родине православия это явление процветало.

Дешевая храбрость наемника – впятером на одного, за щедрую награду клиента…

Только к утру следующего дня войско православного владыки Иоанна Цимисхия прорвало первый круг обороны руссов, и ворвалось в крепость. Рухнули под напором таранов ворота, муравьиное полчище латников Второго Рима захлестнуло стены. Тут же, вне дворца – а стало быть, на свободе, а не в русском плену, был захвачен вместе с женой и малолетними детьми молодой царь Борис, у которого, по словам Диакона, «едва пробивалась рыжая бородка». На нем были взяты захватчиками и царские регалии. Так что царь, судя по всему, не был лишен русами ни свободы, ни престола – как мы об этом и говорили.

Русское войско отступило в царский дворец. Командовал им воевода Сфенкел, по Диакону, или Сфангел, по Скилице. С. Гедеонов давно предположил, что это и есть воевода, вошедший в русские летописи под именем Свенельд. В некоторых списках этого персонажа называют Свенгельдом, что еще больше сближает звучание летописного имени с именем вождя русов у Диакона и Скилицы. Сфенкела греческие авторы называют первым по Святославу, а наша летопись называет таковым Свенельда. Иногда это отождествление пытаются отвергнуть: мол, Сфенкел-Сфангел, как будет видно в дальнейшем, погиб, а Свенельд пережил Святослава. На это возражение ответил еще Гедеонов. Данные греческих источников можно отнести и к просто тяжело раненому человеку. В конце концов, на поле боя судмедэкспертизы никто не проводил, а Диакон со Скилицею не пишут, чтобы византийцы захватили тело Сфенкела. Никак нельзя исключить того, что русский воевода попросту упал, получив ранение, с коня, а ромеи – а может, и иные русы – сочли его убитым. Имя Свенельд звучит по-скандинавски, но скандинавские источники – море саг, надписей и средневековых документов – этого имени не знают. Гедеонов сопоставлял Сфенкела-Свенгельда с литовцем Свенкеллом. Могло это имя и сохраниться в Поднепровье с готских времен, или, наконец, быть греческим (Сфенел – «сильный», Сфенелид, Свенельд – «сын сильного»). Как видите, определять происхождение человека по имени – непростое дело. Об этом человеке мы поговорим подробнее позже.

Вместе со Свенельдом в Преславе находился и Калокир. Как видим, Святослав относился к своему побратиму с полнейшим доверием. Вот кому уж точно не следовало попадаться в руки соотечественникам живьем. Медный бык Феодосия был бы для Калокира, скорее всего, благодатным прекращением долгих мук. В православной державе умели убивать по-азиатски – мучительно и очень долго.

Запершись во дворце, воины Свенельда и Калокира дали ромеям отчаянный отпор. В конце концов, император, на исходе вторых суток штурма, не желая более терять наемников, приказал закидывать дворец горшками с зажигательной смесью. Когда огромные чертоги царей Болгарии были уже объяты пламенем, главные ворота дворца вдруг со скрежетом распахнулись – и в византийское войско врезался строй русской дружины. Страшным стальным плугом шли русы по железному полю царьградского войска, оставляя за собою кровавую борозду с отвалом из трупов. Они пробились к воротам, и ушли из горящей Преславы. Так страшен был их натиск, что ни устоять против него, ни задержать отчаянных смертников наемники Византии не сумели. К тому же большинство из них погрязли в грабежах захваченного города и уже не слушали ни командиров, ни самого императора, интересуясь только добычей. Войско Свенельда и Калокира вырвалось из кольца и двинулось на соединение с главными силами русов, к Доростолу.

Узнав от Свенельда и Калокира о вероломном нападении Цимисхия и падении Преславы, Святослав пришел в ярость. Лев Диакон рассказывает, что он, «поняв по зрелом размышлении, что если мисяне склонятся к ромеям, дела его закончатся плохо, созвал около трехсот наиболее родовитых и влиятельных из их числа и с бесчеловечной жестокостью расправился с ними – всех их он обезглавил, а многих других заключил в оковы и бросил в тюрьму». Другой византийский Мюнхгаузен, Скилица, присовокупляет, что в тюрьму было брошено двадцать тысяч человек. Наиболее вменяемый из этой компании, Зонара, попросту говорит, что Святослав заточил часть жителей Доростола, «боясь, как бы они не восстали против него». Но и Скилица, и Зонара относят репрессии Святослава уже к более позднему времени, к осаде армией Восточного Рима Доростола. Кого же казнил Святослав, узнав о падении Преславы?

Иоакимовская летопись говорит, что именно в это время князь Святослав казнил своего брата-христианина Глеба, и обрушил кары и казни на бывших в войске христиан. Таковые, преимущественно, могли быть именно знатными болгарами («наиболее родовитых и влиятельных»). Потом князь, по той же летописи, отправил гонцов в Киев с приказом истребить все церкви. Ранее она упоминает, что именно Святослав уничтожил церковь Николая Угодника на могиле лжекнязя, отступника Оскольда. Это известие Иоакимовской летописи находит два подтверждения – во-первых, археологическое. Главное капище Перуна и четырех других Божеств в Киеве оказывается вымощено обломками штукатурки с остатками христианских фресок, и плинфы – плоских кирпичей, использовавшихся при строительстве церквей. Во-вторых, мало обращают внимание на такой факт – придя в Северную Болгарию, войска Цимисхия отчего-то обнаруживают князя с дружиной не в Переяславце, как следовало бы ожидать, а в Доростоле. Доростол же, как я уже говорил, был резиденцией патриарха Болгарского и, соответственно, церковным, христианским центром Болгарии. Что мог там делать князь-язычник? Складывается впечатление, что он прибыл туда лично руководить расправой над служителями Распятого Мертвеца. Иоакимовская летопись как раз и сообщает, что наш герой «наипаче же на презвитеры (священников – Л. П.) яряся, якобы тии чарованием некиим людей отврасчают и в вере их утверждают». Надеюсь, самая буйная фантазия не измыслит собственных «пресвитеров» при войске русского князя. Так что летопись здесь проливает свет на причины пребывания Святослава в последние дни его последней войны в Доростоле.

Но… почему же сначала он казнил своего брата-христианина?

Кому Святослав доверил охрану ущелий? Почему православная орда просочилась сквозь них незамеченной? Эти вопросы взаимосвязаны; и ответить на два последних вопроса – означает ответить на первый.

Оправдались зловещие намеки Цимисхия. Нашлись и в стане Святослава свои «германцы».

«Предаст брат брата на смерть, и отец – сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их… Не мир пришел Я принести, но меч; ибо Я пришел разделить человека с отцем его, и дочь с матерью ее и невестку со свекровью ее. И враги человеку домашние его. Кто любит отца или мать более нежели Меня, недостоин Меня» (Мф, 10: 21, 34-37).

И предал брат брата. И восстал на родителей, на пращуров своих, на Древних Богов. И отрекся от Матери-Руси, от Отца Рода ради Распятого Мертвеца…

И ясными глазами праведника смотрел в лицо преданному. А за его спиной стояли восемь тысяч русов, павших в горящей Преславе. Не надеявшихся на «царствие небесное», на райское блаженство – умиравших за Русь, за государя, за Родных Богов. Стояли, смотрели, беззвучно спрашивали: «Простишь?».

И выла над стенами Переяславца голосом Северного ветра мертвая вельва, оплакивая погибающий мир:

Щадить человек человека не будет,

Родичи близкие в распрях погибнут,

Братья начнут биться друг с другом…

Тягостно в мире!

И казнил брат брата. И презрение к христианству превратилось в его душе в лютую ненависть к ворожбе, разлучающей, превращающей в смертельных врагов ближайших родичей. Тогда он и послал в Киев гонца с указом о разрушении церквей. Тогда и отправился сам в Доростол – выкорчевывать корень сорняка, сносить голову пакостному гаду.

Там и застали его войска Цимисхия.

Дата добавления: 2015-08-05