Маленький незнакомец 9 страница

— Слово?

— Разумеется.

Отвернувшись, он подергал себя за губу и надолго замолчал; я уж подумал, что наш контакт потерян. Но потом он коротко затянулся сигаретой и протянул мне пустой стакан:

— Ладно. Бог свидетель, я уже не могу держать это в себе. Только еще налейте, трезвому мне это не осилить.

Руки его все еще дрожали, сам бы он с бутылкой не управился; я плеснул в стакан добрую порцию, которую он залпом осушил, но попросил налить еще. Затем, медленно и запинаясь, он поведал о том, что произошло с ним в тот злосчастный вечер.

Я знал, что с самого начала он сомневался в целесообразности этого приема. Даже фамилия новых соседей ему не нравилась, и он не хотел разыгрывать из себя «хозяина дома», впервые за три года облачившись в дурацкий смокинг. Однако ради сестры и матери Родерик с этим смирился. В тот вечер его действительно задержала поломка на ферме: как уже давно предсказывал Макинс, насос был готов взорваться. Родерик понимал, что гости решат, будто он «просто отлынивает», но не мог оставить работников без помощи. Благодаря армейским навыкам он разбирался в технике; вдвоем с сыном Макинса они подлатали и вновь запустили насос, провозившись почти до девяти часов. Когда через парк Родерик поспешал к черному ходу, Бейкер-Хайды и мистер Морли уже стояли на парадном крыльце. На ферме Родерик весь перемазался, но принимать ванну было уже некогда, и он решил, что сполоснется над своим умывальником. Звонком он вызвал Бетти, чтобы та принесла горячей воды, но служанка была занята с гостями в зале. Родерик подождал, еще раз позвонил, а затем сам отправился в кухню греть воду.

Вот тогда-то и произошла первая странность. Разложенный на кровати вечерний наряд ждал хозяина. Как многие отставники, Родерик был аккуратист и приготовил его еще с утра, лично пройдясь по нему щеткой. Торопливо умывшись, он натянул брюки и рубашку и хотел пристегнуть воротничок, но его не оказалось. Родерик посмотрел под смокингом, потом заглянул под кровать, затем облазал все возможные и невозможные уголки, но чертова деталь исчезла. Ситуация усугублялась тем, что это был последний из нештопаных и неперелицованных воротничков под смокинг, а потому Родерик не мог просто подойти к шкафу и взять другой.

— Немыслимая дурь, верно? — уныло вздохнул он. — Даже тогда я понимал весь идиотизм своего положения. Конечно, мне не хотелось идти на этот треклятый прием, но вот извольте: я, так сказать, хозяин вечера, владелец Хандредс-Холла, заставляю всех ждать, потому что как последний дурак мечусь по комнате в поисках своего единственного приличного воротничка!

Тут появилась Бетти, посланная миссис Айрес. Родерик поделился с ней своим горем и спросил, не брала ли она воротничок, но служанка ответила, что видела его лишь утром, когда принесла выстиранное белье. Родерик взмолился о помощи, и Бетти еще раз осмотрела все уже проверенные им закутки, но ничего не нашла. Вся эта кутерьма довела его до того, что он, «кажется, довольно резко» приказал ей вернуться в зал. Родерик прекратил поиски и подошел к шкафу, надеясь как-нибудь соорудить стоячий воротничок из обычного. Знай он, что Бейкер-Хайды явились в повседневной одежде, он бы так не переживал. Но сейчас перед его взором маячило расстроенное лицо матери, увидевшей, что сын вышел к гостям «как неряха школяр».

Вот тут произошла еще большая странность. Копаясь в шкафном ящике, Родерик услышал всплеск, отчетливо прозвучавший в пустой комнате. Что-то плюхнулось в раковину умывальника. Родерик обернулся и не поверил своим глазам: в мыльной воде плавал пропавший воротничок.

Машинально Родерик кинулся к раковине и выудил чертову штуковину, пытаясь сообразить, как она там оказалась. Он точно помнил, что на умывальнике воротничка не было. И упасть ему было неоткуда — на стене рядом с раковиной не имелось никаких бра или крючков, даже если предположить, что кто-то станет вешать на них жестко накрахмаленный белый воротничок. Над умывальником тоже ничего не было, кроме «какого-то пятнышка» на решетчатом потолке.

На этом этапе Родерик слегка обалдел, но еще не испугался. С воротничка капала мыльная вода, однако он решил, что лучше мокрый воротничок, чем никакого вообще, и, кое-как подсушив, пристегнул его к сорочке, а затем перед зеркалом туалетного столика завязал бабочку. Теперь осталось лишь вставить запонки, смазать бриллиантином и расчесать волосы, и он будет готов. Родерик открыл шкатулку слоновой кости, в которой держал запонки, и увидел, что она пуста.

Это было настолько нелепо и так обескураживало, что он даже рассмеялся. Нынче он запонок не видел, но утром случайно задел шкатулку и отчетливо услышал, как они в ней загремели. Больше шкатулку он не трогал. Немыслимо, чтобы Бетти или миссис Бэйзли их куда-то переложили; мать или сестра их взять тоже не могли. Зачем? Тряхнув головой, Родерик оглядел комнату и обратился к «барабашке», «домовому» или кому-то другому, кто с ним играл: «Не хочешь, чтобы я шел на вечер? Знаешь, я сам не хочу, но, к сожалению, надо. Так что, пожалуйста, отдай мои сраные запонки!»

Он поставил шкатулку на ее обычное место возле гребня и щеток, а через секунду в зеркале туалетного столика увидел, как за его спиной мелькнуло что-то маленькое и темное — будто паучок свалился с потолка. Тотчас в фарфоровой раковине что-то звякнуло, и этот звук, в тишине показавшийся громоподобным, напугал его «чуть не до смерти». Осознавая полную нереальность ситуации, Родерик медленно подошел к умывальнику. На дне раковины лежали его запонки. Облицовка умывальника блестела капельками брызг, мутная вода еще слегка волновалась. Родерик посмотрел вверх: потолок был чист, лишь ранее замеченное «пятно» еще больше потемнело.

Вот тут он понял: в комнате творится что-то неладное. Глаза и уши его не обманывали: он видел мелькнувшие запонки, слышал всплеск и звяканье. Но откуда же они упали? Родерик подтащил к умывальнику кресло и, осторожно на него взгромоздившись, осмотрел потолок. Кроме странного темного пятна, там ничего не было. Запонки словно материализовались из воздуха. Родерик грузно слез с кресла (заныла увечная нога) и вновь уставился в раковину. Вода, подернутая белесой пленкой, уже успокоилась; теперь надо было засучить рукав и выловить запонки, но он не мог на это решиться. И не знал, что делать вообще. От мысли о ярко освещенном зале, в котором со стаканами в руках ждали мать и сестра, Десмонды, Росситеры, Бейкер-Хайды, а кроме них еще я и Бетти, его прошиб пот. Он посмотрел на себя в круглое зеркало умывальника и увидел на лбу крупные бисерины, выползавшие из пор, «точно черви».

И вот тогда произошло нечто совершенно невообразимое. Родерик смотрел на свое взмокшее лицо и вдруг заметил, что зеркало будто вздрогнуло. Я помнил это старинное зеркало на шарнирах: стекло с фаской крепилось в круглую медную раму, покоившуюся на фарфоровой подставке. Штуковина массивная — такая не свалится от толчка или сотрясения половиц. В мертвой тишине комнаты Род замер, а зеркало опять вздрогнуло, потом качнулось, а затем по умывальнику стало к нему придвигаться. Казалось, зеркало идет, вернее, оно будто бы только что обнаружило в себе способность ходить. Зеркало ковыляло дерганой спотыкающейся походкой, жутко скрежеща неглазурованным низом подставки по мраморному умывальнику.

— Ничего гаже я не видел. — Голос Рода дрогнул; он отер испарину, опять выступившую на лбу и верхней губе. — Самая мерзость была в том, что это происходило с таким обычным предметом. Если б вдруг в комнате объявилась какая-нибудь тварь… не знаю, мертвец там или призрак… она бы не так меня потрясла. Но это… было омерзительно… неправильно… Оно заставляло думать, что всякая заурядная вещь в любую секунду может выкинуть нечто подобное и сокрушить тебя. Одно это было скверно. Но то, что случилось потом…

Дальше было хуже. Охваченный тошнотворным ужасом от неправильности происходящего, Род не спускал глаз с ковылявшего к нему зеркала. Казалось, оно ожило не само по себе, но подчиняется приказу какой-то неведомой слепой и безрассудной силы. Мелькнула мысль: если рукой загородить ему дорогу, оно упрямо через нее перелезет. Естественно, Род не стал совать руку, но даже попятился. Зеркало уже добралось к краю раковины, и он зачарованно ждал, что сейчас оно грохнется на пол. Их разделяло около ярда. Зеркало сделало шажок, потом другой, и его основание выступило над краем мраморного умывальника. Нащупывая опору, стекло потеряло равновесие и качнулось вперед. Род инстинктивно выкинул руку, чтобы удержать его от падения, но в то же мгновенье зеркало будто «собралось для прыжка» и кинулось на него. Он сумел увернуться, однако получил обжигающий удар в ухо. Послышался звон разбитого стекла и фарфора. Осколки безобидно рассыпались по ковру, словно результат чьей-то неловкости.

Именно в эту секунду вновь пришла Бетти. Она постучалась, в ответ Род что-то просипел. Смущенная странным голосом, служанка робко вошла в комнату и наткнулась на оцепеневшего хозяина, который уставился на осколки. Естественно, Бетти кинулась наводить порядок, но увидела лицо Рода. Потом он не мог вспомнить, что тогда говорил, но, видимо, нес какую-то дичь, потому что Бетти опрометью выскочила из комнаты и понеслась в зал — тогда-то я и заметил, что она взволнованно шепчет на ухо миссис Айрес. Та немедленно отправилась к Родерику и сразу поняла, что дело неладно. Весь мокрый от пота, он дрожал, словно в лихорадке. Полагаю, вид его ничем не отличался от того, в каком он пребывал, рассказывая мне свою историю. Вначале Род едва не поддался детскому порыву ухватиться за мамину руку, но потом все же сообразил, что никоим образом нельзя втягивать мать в это безумие. Если прыгнувшее зеркало ожило не само по себе, но подчиняясь какой-то невероятной, целеустремленной и злобной силе, вовсе незачем подставлять под ее удар родного человека. Он путано объяснил, что перетрудился на ферме и теперь голова его просто раскалывается. Встревоженная явным нездоровьем сына, миссис Айрес хотела послать за мной, но Родерик не позволил, ибо им владело одно желание: как можно скорее выпроводить ее из комнаты. Десять минут, что они провели вместе, были самыми страшными в его жизни, сказал Род. Наверное, он выглядел сумасшедшим: пытался скрыть правду, но боялся остаться один и заново пережить весь этот ужас. Он едва не разрыдался, но лишь тревога и отчаяние на лице матери дали ему силы удержаться от слез. Когда миссис Айрес и Бетти ушли, он сел на кровать, привалившись спиной к стене и обхватив руками колени. Увечная нога пульсировала болью, но это было к лучшему — боль помогала оставаться начеку. Ведь теперь надо следить. Следить за каждой вещью, закутком и тенью, неустанно обшаривая взглядом комнату. Он знал, что злобная сила, напавшая на него, еще здесь, она затаилась и выжидает.

— Это было самое страшное. Я понимал: вне всякой логики она беспричинно меня ненавидит. Она желала мне зла и была врагом, но не таким, какого видишь сквозь прицел, когда противник выравнивает машину, чтобы тебя сбить. В бою все сравнительно честно, логично и справедливо. Здесь же — только злоба и нечестность. Нельзя схватить пистолет, нож или кочергу, потому что они могут ожить в руке! Казалось, даже одеяло способно сорваться с кровати и задушить!

Минуло полчаса жуткого напряжения, «показавшихся вечностью», и Родерик изнемог. Он так заорал, что испугался собственного голоса: «Уйди! Ради бога, оставь меня!» Видимо, крик его разрушил чары. Тотчас в комнате что-то изменилось, Родерик огляделся и понял: зловредная тварь сгинула.

— Не знаю, как я это почувствовал. Просто был уверен, что все предметы обычно безжизненны.

Напрочь обессилевший, он выпил «целый стакан» бренди и калачиком свернулся под одеялом. Как всегда, в его удаленной комнате было тихо. Взволнованные голоса и беготню, возникшие в доме, он либо не слышал, либо не придал им значения, потому что слишком устал. Он забылся тревожным сном, но через пару часов пришла Каролина, которая хотела его проведать и рассказать о несчастье с Джиллиан. Родерик ужаснулся: собака укусила девочку именно в тот миг, когда он велел злой твари убраться из его комнаты.

— Вы понимаете? — На его изрубцованном лице горели воспаленные глаза. — Во всем виноват я! Из трусости я выгнал зло, и оно нагадило другому человеку. Бедный ребенок! Если б я знал, я бы вытерпел что угодно, ей-богу… — Он отер рот и постарался говорить спокойнее: — Уверяю вас, теперь я всегда начеку. Готов к его приходу. Стерегу. Днем еще ничего, днем оно не появляется. Любит напасть исподтишка. Точно хитрый, злобный ребенок. Ставит мне ловушки. Открыло дверь, чтобы я расквасил физиономию. Прячет мои бумаги и подсовывает всякое под ноги, чтобы я споткнулся и свернул себе шею! Ничего. Пусть делает что хочет. Пока оно в моей комнате, я могу его удержать. Сейчас это самое главное, понимаете? Не подпустить заразу к сестре и матери.

В моей практике много раз так случалось, что, осматривая пациента или изучая результаты анализов, я приходил к неотвратимому выводу: случай безнадежный. Хорошо помню молодую, недавно забеременевшую женщину, которая пришла ко мне по поводу легкой простуды; я прослушал ее и уловил слабые симптомы губительного туберкулеза. Или вот: у красивого одаренного юноши «что-то побаливало»; это «что-то» оказалось мышечной атрофией, которая через пять лет свела его в могилу. Наряду с растяжениями и сыпями семейный врач имеет дело с опухолями, метастазами и глаукомой, но с ними я так и не свыкся, всякий раз меня охватывает тягостное чувство бессилия и отчаяния.

Подобное отчаяние закралось в мою душу, пока я слушал невероятную историю Родерика. Не помню, сколько длился его рассказ; ежась от жутких деталей, он путано и сбивчиво говорил, я молча слушал. Когда он смолк, я оглядел свою тихую комнату: весь безопасный, привычный и ясный мир — печка, конторка, инструменты, склянки с выцветшими ярлыками, надписанными старым Гиллом: «Наст. сциллы», «Йод. калия» — казался немного странным и каким-то скособоченным.

Род меня разглядывал. Он отер лицо и, скомкав платок, проговорил:

— Вы хотели знать. Я предупреждал, это мерзко.

— Очень хорошо, что рассказали, — откашлявшись, сказал я.

— Правда?

— Конечно. Жаль, вы не сделали этого раньше. Сердце кровью обливается оттого, что все это вы держали в себе.

— Пришлось. Ради семьи.

— Я понимаю.

— Вы не осуждаете меня из-за девочки? Богом клянусь, если б я знал…

— Нет-нет, никто вас в этом не винит… Если позволите, я бы хотел вас осмотреть.

— Что? Зачем?

— Ведь вы устали, не правда ли?

— Устал? Господи, я с ног валюсь! Ночью глаз не смыкаю — боюсь, что тогда оно вернется.

Я потянулся к саквояжу, и Родерик словно по команде стащил с себя свитер и рубашку. Зябко потирая плечи рукой в замаранной повязке, он встал на каминный коврик; в майке и брюках он выглядел тощим ранимым парнишкой. Я его прослушал, измерил давление. Честно говоря, я лишь тянул время, потому что уже сделал вывод, к какому пришел бы всякий на моем месте. Рассказ его потряс меня до глубины души, и я хотел обдумать свои дальнейшие действия.

Краткий осмотр не выявил ничего, кроме недоедания и переутомления, что встречались у половины моих пациентов. Все еще раздумывая, я медленно убрал стетоскоп и тонометр в саквояж. Родерик застегивал рубашку.

— Ну что? — спросил он.

— Сами же сказали, вы измождены. Переутомление может очень странно аукнуться.

— То есть? — нахмурился Род.

— Знаете, я крайне встревожен тем, что вы рассказали, а потому не стану притворяться и мямлить. Думаю, у вас психическое расстройство.

Раздраженно вздохнув, он отвернулся.

— Послушайте меня, Род. То, что вы пережили, не что иное, как нервный срыв. Это вполне обычный результат перенапряжения, в котором вы существуете с тех пор, как вернулись с фронта. Этот стресс в сочетании с военным шоком…

— Военный шок? — презрительно фыркнул Родерик.

— Да, отсроченный шок, весьма частое явление.

— Я знаю то, что знаю, — покачав головой, твердо сказал он. — А знаю я то, что видел.

— Вы знаете то, что вам привиделось. От усталости и перенапряжения.

— Да нет же! Как вы не понимаете! Господи, зря я рассказал. Вы же сами просили! Я не хотел, но вы меня заставили. А теперь делаете из меня какого-то психа!

— Вам нужно хорошенько выспаться.

— Говорю же, тогда оно вернется!

— Нет, Род. Поверьте, оно вернется, если вы не будете спать, потому что это галлюцинация…

— Ах так! Значит, галлюцинация?

— …она подпитывается вашей усталостью. Я бы советовал вам на время уехать. Прямо сейчас устроить себе небольшой отпуск.

Он натягивал свитер, из горловины выглянуло его изумленное лицо:

— Уехать? Вы меня не слушали, что ли? Если я уеду, бог знает что может случиться… — Род торопливо пригладил волосы и взял пальто. — Я и так уж задержался. — Он глянул на часы. — А все вы! Мне пора домой.

— Ну хоть возьмите люминал.

— Дурь? Считаете, поможет?

Я направился к шкафчику с лекарствами.

— Нет! Не надо! — выкрикнул Род. — В госпитале меня этим под завязку накачали. Больше не хочу. Не надо мне ваших таблеток, я их выброшу.

— Вдруг передумаете?

— Нет!

Я оставил таблетки на месте.

— Пожалуйста, выслушайте меня, Род. Если уж мне не удается уговорить вас уехать… Мой бирмингемский знакомый, очень хороший врач, держит клинику, которая специализируется на случаях, подобных вашему. Позвольте, я его приглашу побеседовать с вами? Он вас только выслушает. Больше ничего не надо, просто расскажите ему все, как рассказали мне.

Лицо Родерика отвердело.

— Мозгоправа сватаете? Психиатра, психолога или как там он у вас называется? Дело-то совсем не во мне. В доме. Неужели не понимаете? Тут нужен не врач, а скорее… — он подыскивал слово, — священник или кто-нибудь в этом роде. Если бы вы пережили то, что пережил я…

— Ну так давайте я поеду с вами! — воскликнул я. — Я побуду в вашей комнате и увижу, если оно появится!

Родерик задумался. Мне стало еще тревожнее от того, как он всерьез прикидывал возможность такого варианта. Наконец он покачал головой и холодно сказал:

— Нет, слишком рискованно. Не хочу его искушать. Ему это не понравится. — Он надел кепи. — Мне пора. Я жалею, что поделился с вами. Надо было предвидеть, что вы не поймете.

— Род, я не могу отпустить вас в таком состоянии. — Я искренне за него боялся. — Вспомните, что сейчас было. А если опять накатит эта ужасная паника?

— Не накатит. Просто вы застали меня врасплох. Не стоило к вам заходить. Я нужен дома.

— Ну хоть матери все расскажите. Или позвольте мне с ней поговорить.

— Нет! — вскинулся Родерик. Он уже шагнул к двери, но остановился и ожег меня взглядом, в котором полыхнула неподдельная злость. — Незачем ей об этом знать. Сестре тоже. Не смейте ничего говорить. Вы обещали. Вы дали слово, и я вам поверил. Вашему дружку-лекарю тоже ничего не говорите. По-вашему, я ополоумел? Ладно, пусть так, если вам от этого легче. Вы боитесь взглянуть правде в глаза, но хоть соблюдайте приличия и не мешайте мне сходить с ума.

Он говорил твердо, спокойно и как-то нелепо рассудительно. Родерик перекинул сумку через плечо и запахнул пальто; лишь бледность и чуть воспаленные глаза напоминали о его странном помрачении, а так он опять выглядел обыкновенным молодым помещиком. Я понял, что не смогу его удержать. За дверью уже гомонили первые пациенты моего вечернего приема, и я вывел его черным ходом. На душе было скверно и муторно; сквозь пыльную тюлевую штору я смотрел, как он обогнул угол дома и торопливо захромал к своей машине.

Что я мог поделать? Было ясно, чудовищно ясно, что в последнее время Род пребывает во власти сильнейших галлюцинаций. Впрочем, чему удивляться, если вспомнить, сколько всяких забот на него свалилось? Видимо, напряжение и страхи достигли той степени, когда ему стало казаться, что против него восстали, как он выразился, «заурядные вещи». Пожалуй, ничего странного в том, что впервые галлюцинация посетила его именно в тот вечер, когда ему предстояло хозяйничать на приеме в честь успешного соседа. Примечательно, думал я, что пиком кошмара стало зеркало, которое, прежде чем «пойти», отразило изуродованное лицо, а затем разлетелось в осколки. Все это было печально, но вполне объяснялось стрессом и нервным напряжением. Больше меня тревожило другое: Род безоговорочно уверовал в свою галлюцинацию и она породила в нем якобы логичный страх, что мать и сестра «заразятся», если не стеречь чертовщину, обитающую в его комнате.

Вновь и вновь я возвращался к его состоянию. Даже на приеме больных я думал о Роде, с ужасом и отчаянием вспоминая его жуткую историю. Пожалуй, в моей практике еще не было случая, когда я пребывал в такой растерянности. Конечно, знакомство с Айресами мешало мне принять верное решение. Наверное, стоило передать этот случай другому врачу. Но можно ли считать это «случаем»? Род не обращался ко мне за медицинской помощью. Он даже подчеркнул, что вовсе не желал мне поверяться. Тут и речи не было об оплате врачебных услуг. Я не считал, что он представляет опасность для себя или окружающих. Вероятнее всего, помрачение будет медленно набирать силу и в конце концов сожрет его — иными словами, он доведет себя до полного психического распада.

Я стоял перед дилеммой: известить миссис Айрес и Каролину или нет? Я дал слово молчать и в шутку сравнил себя со священником, но всякий лекарь серьезно относится к врачебной тайне. Весь вечер я мучился, принимая то одно, то другое решение… Часов в десять я пошел к Грэмам, чтобы обсудить это дело. Последнее время я редко к ним заглядывал, и мой визит Дэвида удивил. Анна была наверху — хлопотала с прихворнувшим ребенком; мы с Дэвидом сели в гостиной, и я поведал всю историю.

Грэма она тоже обескуражила.

— Как же оно так вышло? Были хоть какие-то признаки?

— Я видел, что с ним не все ладно, но такого не предполагал.

— Что собираешься делать?

— Вот это я и пытаюсь решить. Даже точного диагноза нет.

Дэвид задумался.

— Эпилепсию допускаешь?

— Первое, о чем я подумал. Если так, кое-что прояснилось бы: аура вызывает слуховые и зрительные галлюцинации, затем припадок и потерю сил. Вроде бы все складывается, но, по-моему, дело не только в этом.

— Как насчет микседемы?

— Думал и об этом. Но ведь ее не проглядишь. Никаких симптомов.

— Может, что-то препятствует мозговому кровообращению? Скажем, опухоль.

— Не дай бог! Хотя это возможно. Но опять же никаких признаков… Все-таки я склоняюсь к тому, что это чисто нервное…

— Тоже радости мало.

— Да, конечно. Его мать и сестра ничего не знают. Как думаешь, стоит им сказать? Вот что меня мучает.

Дэвид надул щеки.

— Ты лучше их знаешь, — покачал он головой. — Конечно, Родерик тебе спасибо не скажет. С другой стороны, этим можно спровоцировать кризис.

— Или окончательно потерять контакт.

— Да, опасность есть. Пожалуй, лучше выждать денек-другой.

— А тем временем ситуация в доме приблизится к хаосу, — мрачно сказал я.

— Ну, это уж не твоя забота, — невозмутимо ответил Дэвид.

Он и прежде об Айресах говорил бесстрастно, но сейчас это меня слегка задело. Прикончив выпивку, я поблагодарил его за беседу и побрел домой; я выговорился, и мне стало чуть легче, но я так и не знал, что делать дальше. Я вошел в темную смотровую, где возле печки стояли два стула, и будто услышал запинающийся, полный отчаяния голос Родерика; давешняя история вновь обрушилась на меня всей своей тяжестью, и я понял, что просто обязан хотя бы намекнуть его близким, в каком состоянии он находится, и сделать это как можно скорее.

На другой день в полном унынии я отправился в Хандредс-Холл. Выходило, что моя задача состоит в том, чтобы предостеречь Айресов либо от их имени исполнить нечто малоприятное. При свете дня решимости моей поубавилось. Я опять вспомнил о данном слове и вел машину, если можно так выразиться, в корчах нежелания, очень надеясь, что в парке или доме не встречу самого Рода. С последнего визита прошло совсем немного времени, меня не ждали; миссис Айрес с Каролиной, которых я нашел в малой гостиной, от моего внезапного появления явно опешили.

— Вы не даете нам расслабиться, доктор! — Рукой без колец миссис Айрес закрыла лицо. — Я бы приоделась, если б знала, что вы заглянете. Что мы предложим доктору к чаю, Каролина? Вроде бы у нас есть хлеб и маргарин. Вызови-ка Бетти.

Конечно, следовало их предуведомить о своем визите, но я боялся насторожить Родерика; кроме того, я уже привык запросто бывать в этом доме и не сообразил, что мой приход может быть некстати. Миссис Айрес держалась учтиво, но в голосе ее слышалось легкое недовольство; я еще не видел ее такой расстроенной. Казалось, я застал ее не только без макияжа и колец, но и без обаяния. Однако причина ее дурного расположения вскоре выяснилась: чтобы сесть на диван, мне пришлось отодвинуть в сторону какие-то покоробившиеся картонки. Оказалось, это футляры семейных фотоальбомов, которые Каролина раскопала в шкафу утренней гостиной; однако почти все фотографии погибли, разъеденные сыростью и плесенью.

— Это трагедия! — Миссис Айрес показала осыпающуюся страницу. — Здесь фотографии восьмидесятилетней давности, не только семейства полковника, но и моего, Синглтонов и Бруксов. Ведь я давно просила Каролину и Родерика найти эти фотографии и убедиться, что они целы. Я понятия не имела, что они в утренней гостиной, думала, они где-нибудь в мансарде.

Я взглянул на Каролину: позвонив Бетти, она вернулась в кресло и отстраненно перелистывала страницы книги.

— Боюсь, в мансарде они бы тоже не уцелели, — не поднимая глаз, спокойно сказала она. — В последнее время я туда поднималась лишь затем, чтобы посмотреть, откуда течет. Там стоят корзины с нашими детскими книжками, которые совершенно сгнили.

— Надо было сказать мне, Каролина.

— Наверняка я сказала, мама.

— Я знаю, у тебя и Родерика полно забот, но все это ужасно огорчительно. Вот взгляните, доктор. — Миссис Айрес протянула мне старинную «фотографическую карточку», на которой блеклое изображение едва проглядывало сквозь ржавые пятна. — Это отец полковника в молодости. По-моему, Родерик очень на него похож.

— Да, — рассеянно ответил я, выжидая случая, чтобы начать разговор. — Кстати, где он?

— Наверное, у себя. — Миссис Айрес перебирала фотографии. — Эта пропала… и эта… Вот эту я помню… Какой ужас, совершенно испорчена! Моя семья перед самой войной. Здесь все мои братья… можно разглядеть: Чарли, Лайонел, Мортимер, Фрэнк и сестра Сисси… Год назад я вышла замуж и приехала с малышкой… Мы не знали, что уже никогда вместе не соберемся… Через полгода началась война, и два брата почти сразу погибли…

Сейчас в ее голосе слышалось неподдельное горе; Каролина подняла голову, мы переглянулись. Вошла Бетти, и ее отправили за чаем, которого я не хотел и на который не было времени, а миссис Айрес в печальной задумчивости перебирала мутные снимки. Я подумал о том, что ей пришлось пережить за последнее время, а теперь еще ее ждала моя ужасная новость. Без колец ее суетливые руки выглядели голыми и мосластыми. Я вдруг понял, что не смогу взвалить на нее еще одно бремя. Потом я вспомнил наш недельной давности разговор с Каролиной и решил, что будет лучше сначала поговорить только с ней. Какое-то время я безуспешно пытался вновь поймать ее взгляд, а потом встал якобы для того, чтобы помочь Бетти разнести чай. Чуть удивленно Каролина приняла от меня чашку, и я шепнул:

— Можем поговорить наедине?

Она слегка отпрянула, испугавшись то ли моих слов, то ли дыхания, коснувшегося ее щеки. Каролина посмотрела мне в глаза, перевела взгляд на мать и кивнула. Я вернулся на диван; минут десять мы пили чай с тонкими ломтиками засохшего кекса.

Потом Каролина встрепенулась, будто что-то вспомнив:

— Давно хотела тебе сказать, мама, — я собрала кое-какие старые книги, чтобы отдать в Красный Крест. Может, вы отвезете их в Лидкот, доктор? Рода просить не хочу. Ничего, что я обременяю вас просьбой? Книги в библиотеке, уже упакованы.

Она говорила без тени смущения и даже не покраснела, а вот мое сердце колотилось. Миссис Айрес пробурчала, что вытерпит пару минут одиночества, и вновь занялась покоробившимися альбомами.

— Это недолго, — буднично сказала Каролина, глазами подав знак — мол, идем.

Коридором мы бесшумно прошли к библиотеке, где она открыла единственный податливый ставень. В комнату пролился тусклый свет, и стеллажи в саванах окружили нас, точно восставшие мертвецы. Я прошел к пятачку света, Каролина встала рядом.

— Что-то случилось? — серьезно спросила она. — С Родом?

— Да.

Вкратце я поведал то, что накануне услышал от ее брата. На лице ее рос испуг, но вместе с тем казалось, будто слова мои что-то прояснили и дали ей ключ к прежде неразрешимой мрачной головоломке. Она перебила меня лишь раз, когда я заговорил о пятне на потолке.

— Отметины! — Каролина схватила меня за руку. — Мы же их видели! Я знала, что в них какая-то странность! Вы думаете… это невозможно?..

Я удивился ее готовности поверить Родерику.

— Они могли взяться откуда угодно, — сказал я. — Может быть, Род сам их намалевал, подкрепляя свою галлюцинацию. Или наоборот — их появление в нем что-то сдвинуло.

— Да, конечно. — Она убрала руку. — Вы уверены, что все обстоит именно так? Значит, припадки, о которых вы говорили, тут ни при чем?

Я покачал головой:

— Уж лучше бы имело место физическое недомогание, его проще вылечить. Боюсь, в нашем случае речь идет о психическом расстройстве.

Дата добавления: 2015-08-05