Первое дело о «хлыстовстве» Распутина, 1907 г.

Секретное дело Тобольской духовной консистории о крестьянине Григории Распутине.

6 сентября 1907 году по доносу от 1903 г. Тобольской консисторией заведено дело на Распутина, который обвинялся в распространении лжеучения, подобного хлыстовскому, и образовании общества последователей своего лжеучения.

Первоначальное расследование проведено священником Никодимом Глуховецким. На основе собранных фактов протоиерей Дмитрий Смирнов, член Тобольской консистории, подготовил рапорт епископу Антонию с приложением отзыва о рассматриваемом деле специалиста по сектам Д. М. Берёзкина^[13], инспектора Тобольской духовной семинарии.

Д. М. Берёзкин в отзыве о ведении дела отметил, что следствие произведено «лицами, малосведущими в хлыстовстве», что обыскан лишь жилой двухэтажный дом Распутина, хотя известно, что место, где происходят радения, «никогда не помещается в жилых помещениях… а всегда устраивается на задворках — в банях, в сараях, в подклетях… и даже в подземельях… Не описаны картины и иконы, найденные в доме, между тем в них обычно кроется разгадка ереси…». После чего Тобольский епископАнтоний постановил произвести доследование по делу, поручив его опытному противосектантскому миссионеру.^[12].

В результате дело «развалилось», и было утверждено как законченное Антонием (Каржавиным) 7 мая 1908 года.^[1]

Впоследствии председатель Государственной Думы Родзянко, бравший дело из Синода, сообщил, что вскоре оно исчезло, но, по сведениям Э. Радзинского, «Дело Тобольской духовной консистории о хлыстовстве Григория Распутина» в конце концов нашлось в Тюменском архиве^[12].

Первое «Дело о хлыстовстве», несмотря на то, что оно оправдывает Распутина, вызывает у исследователей неоднозначную оценку.

По предположению Э. Радзинского, негласным инициатором дела была княгиня Милица Черногорская, имевшая благодаря могуществу при дворе прочные связи в Синоде, а инициатором поспешного закрытия дела по причине давления «сверху» была одна из петербургских поклонниц Распутина генеральша Ольга Лохтина.^[12]. Тот же факт покровительства Лохтиной как научное открытие Радзинского приводит И. В. Смыслов^[14]. Испортившиеся вскоре отношения княгини Милицы и Анастасии с царицей Радзинский связывает именно с её попыткой инициировать данное дело (цит. «…они вместе негодовали на „черных женщин“, посмевших организовать позорное расследование против „Божьего человека“»).

О. А. Платонов, стремящийся доказать надуманность обвинений против Распутина, считает^[15], что дело появилось «на пустом месте», а «организовал» дело великий князь Николай Николаевич (муж Анастасии Черногорской), до Распутина занимавший место ближайшего друга и советника царской семьи. Особо О.А. Платонов выделяет принадлежность князя к масонству. С версией Платонова о вмешательстве Николая Николаевича не согласен А. Н. Варламов^[16], не усматривающий у того мотива.

По мнению А. А. Амальрика^[17], Распутина в этом деле спасли его друзья архимандрит Феофан (Быстров), епископГермоген (Долганев) и царь Николай Второй, приказавший «замять» дело.

О. А. Платонов в своей книге^[15] приводит подробно содержимое этого дела, считая ряд показаний против Распутина враждебными и/или сфабрикованными: опросы жителей села (священников, крестьян), опросы петербургских женщин, которые после 1905 года стали наведываться в Покровское. А. Н. Варламов считает тем не менее эти показания достаточно достоверными, и подвергает их анализу в соответствующей главе своей книги^[16]. А. Н. Варламов выделяет в деле три обвинения против Распутина:

1. Распутин выступал лекарем-самозванцем и занимался врачеванием человеческих душ без диплома; сам в иноки идти не хотел («Он говорил, что ему не по душе монастырская жизнь, что монахи не блюдут нравственности и что лучше спасаться в мире», — показывала Матрена на следствии), но и других отваживал; в результате чего скончались две девицы Дубровины, которые, по словам односельчан, умерли из-за «издевательств Григория» (по показаниям Распутина — умерли от чахотки);

2. тяга Распутина к поцелуям женщин, в частности, эпизод насильственного поцелуя 28-летней просфорни Евдокии Корнеевой, по поводу которого следствие устроило между Распутиным и Корнеевой очную ставку; «обвиняемый отрицал это показание частью вполне, а частью отговариваясь запамятованном („6 лет тому назад“)»;

3. показания священника Покровской церкви отца Федора Чемагина: «зашел (случайно) к обвиняемому и видел, как последний вернулся мокрый из бани, а вслед за ним оттуда же пришли и все жившие у него женщины – тоже мокрые и парные. Обвиняемый признавался, в частных разговорах, свидетелю в своей слабости ласкать и целовать „барынешек“, сознавался, что был вместе с ними в бане, что стоит в церкви рассеянно». Распутин «возразил, что он в баню ходил задолго до женщин, а сильно угоревши, лежал в предбаннике, оттуда вышел действительно парный, – незадолго до (прихода туда) женщин».

В приложении к докладу митрополита Ювеналия (Пояркова) на архиерейском соборе, состоявшемся осенью 2004 года, говорится следующее^[16]: «Дело об обвинении Г. Распутина в хлыстовстве, хранящееся в Тобольском филиале Государственного архива Тюменской области, основательно не исследовалось, хотя пространные выдержки из него приведены в книге О. А. Платонова. Стремясь „реабилитировать“ Г. Распутина, О. А. Платонов, не являющийся, кстати, специалистом по истории русского сектантства, характеризует это дело как „сфабрикованное“. Между тем даже приведенные им выписки, в том числе показания священников слободы Покровской, свидетельствуют о том, что вопрос о близости Г. Распутина к сектантству гораздо сложнее, нежели кажется автору, и во всяком случае нуждается еще в специальном и компетентном анализе».

Дата добавления: 2015-08-05