Chapter X

Труба была в нескольких дюймах от моей головы. Видимо, он поднял ее с пола, возле дивана. Это был пожилой человек, ширококостный, седой, в чесучовом пиджаке и вельветовых шлепанцах. Глаза у него были очень синие, славянские и в данный момент – чрезвычайно враждебные.

– Как вы сюда попали? – спросил он.

Я облизнул губы, меня всего колотило.

– Дверь была не заперта.

– Она была заперта! Последнее, что я сделал, – собственными руками запер ее на ночь. Это вы ее взломали!

Чесучовый пиджак и вельветовые шлепанцы говорили сами за себя. Он был сторожем. Я сел и ощутил, что брюки на заднице все еще влажные, а кости устало гудят.

– Она была открыта, товарищ. Чуточку приоткрыта. Может быть, вы уже потом ее закрыли.

Я знал наверняка, что он этого не сделал, если, конечно, у него не было привычки запирать ее где-то после пяти утра. Но это как бы давало ему удобную лазейку.

– Я, наверно, сильно надрался. И вот свалился тут и уснул. Надеюсь, это не очень вам повредит, товарищ.

Но он ухватился за эту идею еще до того, как она пришла в голову мне самому. Трубу он все еще сжимал в руке, но теперь уже как рабочий, который собрался ее приладить.

– Как вы очутились на площадке?

– Перелез через стену. Мы поддали с тем парнем, ну, как его, с Франтишеком. Он хотел пригласить меня к себе, но эта стерва, супруга его, выперла нас обоих вон. Тогда он сказал, что, мол, у вас доброе сердце и что вы меня впустите. И принес мне стремянку, чтоб я перелез через стену.

Эти вдохновенные враки я выдавал жалостно, с подвыванием. Они рождались сами собой, как произведение искусства. Я и сам внимал им с изумлением. Но вроде бы попал в самую точку. Он выпустил трубу из рук.

– Мне бы надо сдать вас в полицию! – неуверенно сказал он. – Вам сперва полагалось разыскать меня.

– Я пытался, товарищ. Я всюду вас искал, но вокруг была такая темень. И я подумал, что, пожалуй, малость передохну, пока вы совершаете свой обход. Франтишек сказал мне, что вы обязательно совершаете обход. И что у вас золотое сердце.

Он хрюкнул и взглянул на меня отнюдь не враждебно.

– Много он на себя берет, этот Франтишек! Вы что ж, ходили смотреть парад?

– Парад? Ну да, конечно, я ходил смотреть парад! – страстно подхватил я.

– А это что такое? Что вы с этим собирались делать? – спросил он, потрясая трубой.

– А, это. Это вот что… – начал я, лихорадочно работая мозгами. – Я отобрал это у одного типа. Здоровый такой бугаище, и вдруг привязался к Франтишеку – мол, тот перебрал и всякое такое. Так мы и познакомились. А, вы же не знаете, откуда я приехал! – говорил я заискивающим голосом, без труда изображая дубину-деревенщину. – В наших краях не принято колотить человека за то, что он малость поддал. У нас наоборот – еще и к себе пригласят, и спать уложат, и рады будут, что дали человеку очухаться. А утром еще и завтраком покормят, – добавил я и даже укоризненно покачал головой. А сам подумал, что кафе-автоматы по воскресеньям, наверно, не работают.

Седовласого стража эти причитания вроде бы проняли.

– Ладно, ничего такого особенного не случилось! – сказал он не очень уверенно. – Откуда ж вы приехали, товарищ?

– Я из-под Брно. Вы вряд ли слыхали. Это такая маленькая деревушка. А чего я не видел, в ваших столицах-то! – витийствовал я, уносясь на крыльях вдохновения и с каждой минутой все больше входя в роль. – Здесь народ черствый. Вот вы сами скажите, товарищ, где в таком городе человек может перекусить и ополоснуться? И больше я приставать не буду.

Сторож почесал в затылке. Поглядел на то, как я потягиваюсь, и спросил:

– А где ваш национальный костюм, товарищ? Разве ваши ребята не одеваются в национальные костюмы, когда едут в город?

– Национальный костюм? – повторил я и облизнул губы. – А, про эти национальные костюмы вы уж лучше и не напоминайте! Они говорят: вступай, мол, в партию, тогда и выдадут тебе национальный костюм. А нет, так поедешь в Прагу каким ни на есть обормотом. У нас, джири, с национальными костюмами голяк. Только членам партии положены, ясно? Тогда я им прямо сказал, что им нужно сделать со своими национальными костюмами. Так вот в глаза и высказал. У человека в наше время и без того голова трещит от всякой всячины. Ему остается только гадать, зачем мама вообще произвела его на свет. Разве я не прав, товарищ? – с тупым вызовом качал я головой перед беднягой сторожем. – Вы, говорю, меня на это не толкайте, даже и не пытайтесь! У меня на это времени нету! И ваше время тоже транжирить жалко. Давайте уж продолжим жить как жили.

Сторож заметно просветлел от этого воинственного спича и потом тепло пожал мне руку.

– Не спешите уходить, молодой человек, не спешите! – сказал он, опуская слово «товарищ» и дружелюбно мне улыбаясь, – Перво-наперво обуйтесь. Вы можете у меня помыться и подкрепиться завтраком. Просто сегодня человеку нужно держать ухо востро. Я здесь, видите ли, живу один. И иногда сам не знаешь, кто враг народа, а кто – нет. Пойдемте. Не стесняйтесь. Идите за мной.

Он накормил меня отличным завтраком в своей маленькой, похожей на каюту квартирке, расположенной прямо над складом. А я за это наградил его подробнейшей небылицей о жизни в деревушке под Брно. Несмотря на ужасы предыдущей ночи, меня переполняла бешеная, страстная надежда. Я сидел, слушал свой собственный голос, и голова была такая легкая, будто все, связанное с телом и происходящим вокруг него, – абсолютно нереально.

Сторож слушал, не сводя с меня своих тяжелых славянских глаз. Потом, после долгой паузы, сказал с сожалением:

– Ну что ж, молодой человек. Думаю, вам пора идти. Уже около девяти. Вся ваша группа, наверно, собралась выходить из лагеря.

– Из лагеря?

– Ведь они же ночуют в лагере, верно? На той стороне, у Карлова моста, сразу за Мостецкой.

«За Мостецкой, – подумал я. – Это же, наверно, возле Малой Страны, у британского посольства…» Я почувствовал: вот оно, начинается! И медленно проговорил:

– Вы говорите, за Мостецкой? Ну конечно же, точно, за Мостецкой! А как же называется площадь возле Мостецкой? Они говорили, что сбор – там.

– Площадь возле Мостецкой? Дайте-ка сообразить. Это, скорее всего, Мала Страна.

– Мала Страна? – воскликнул я. – Точно! А как мне туда добраться?

– Да что там! – сказал старик, живо вскакивая со стула. – Я вас туда провожу, молодой человек. Одну минутку.

Он быстро вышел, а я сделал реверанс его удаляющейся спине и подумал: господи, как славно могут устраиваться дела, если их пустить на самотек! Мне позарез нужно было какое-нибудь, хоть крошечное прикрытие, чтобы пройти на Малу Страну, и вот тебе, пожалуйста, – этот седовласый старик послан мне небом, он как будто специально скроен для такого дела.

Я подошел к окну и выглянул наружу. Как и обещал коротышка Влачек со своими друзьями-синоптиками, утро было замечательное, такое сияющее и чистое, какие бывают только в очень старых городах. Улицы уже кишели народом – пестрели группы людей в национальных костюмах, выстроились неизменные очереди у киосков и на трамвайных остановках. Если верить сторожу, парад должен начаться в двенадцать, а трамваи перестанут ходить в десять. По городу, особенно через мосты, пройдут огромные толпы народа. В таких условиях не очень-то развернешься с проверками.

Старикан расфрантился – явился в голубом саржевом костюме и коричневых ботинках, и мы, миновав школьные ворота, двинулись по улице к набережной. По пути я все думал, как сильно мне повезло. Склад находился ужасно далеко от Влтавы. Улица привела нас на широкий проспект Зитна, который шел через ботанический сад к другой улице, Мисликовой, расположенной прямо на набережной. Степанская, по которой я тогда удирал; тоже примыкала к этому району. Представляю, какая там шла работа, пока, лежа в душном складском зале, я любовался на статую Святого Вацлава!

Мы прошли под липами мимо купален, мимо трех островов к Карлову мосту. Никаких проверок в этом месте вроде бы не было, но мое приподнятое настроение несколько увяло оттого, что старикану вдруг показалось, будто мы пошли не той дорогой. Нам встречалось все больше людей в национальных костюмах, и они двигались в обратном направлении.

– Молодой человек, но они ведь идут в другую сторону от Малой Страны! Вы уверены, что правильно поняли инструкцию?

– Да, да, я уверен! Площадь возле Мостецкой – так они сказали.

– А вы, случаем, не путаете с Мецибранской? Тогда нужно повернуть обратно, к музею. Потому что парад начинается оттуда, и звучат они похоже.

– Нет, нет, – упрямо твердил я. – Они сказали: Мала Страна.

– А что ж тогда остальные? Вы ведь не встретили ни одного знакомого. Посмотрите вон туда. Это не моравские костюмы? Они вроде бы из-под Брно. Может, стоит спросить у них, а, молодой человек?

– Можете делать что хотите, – сказал я, подавляя мощное желание заткнуть ему рот его же шляпой и придушить его своими руками, – но я инструкцию знаю. Вы меня просто направьте в нужную сторону, и спасибо вам за все!

Так мы и шли, пока не добрались до Малы Страны, и там мой сторож, который уже пыхтел и отдувался из-за того, что я слишком прытко летел вверх по Мостецкой, схватил меня за руку.

– Молодой человек, смотрите! Тут нет никаких сборищ. Вы что-то перепутали. Давайте быстрей поворачивать назад!

– Ничего не понимаю! – сказал я, по-ослиному тряся головой и озираясь по сторонам. – А на том конце площади что?

– Ничего там нет, абсолютно ничего. Пошли побыстрее. А то мы не сумеем добраться вовремя.

– А этот переулочек? – спросил я, и сердце мое екнуло. Я вдруг заметил британский флаг, чуть трепещущий на утреннем ветерке. – Куда он ведет?

– А-а, это Туновская. Тупик. Там одно иностранное посольство. Пойдемте, молодой человек. Видите, все уже давно ушли.

Но ушли далеко не все. Я их искал и вот теперь нашел. Четверо – по двое на каждом углу, перекрывали вход на Туновскую. Их даже издали можно было узнать – эти жопообразные эсэнбешные рожи. Они повернулись и уставились в нашу сторону» наблюдая, как мы стоим на площади и препираемся. И тут до меня дошло, что на мне по-прежнему куртка и шапка Вацлава Борского.

– Наверно, вы правы, гражданин, пошли отсюда.

Мы повернули назад и пошли по Мостецкой.

Хотя было очевидно, что вход в посольство будет перекрыт, все же я сильно скис. Дураку ясно – если четверо стерегут вход в узкий тупичок, туда так просто не войдешь! Но хоть разобрался, где что находится. Буду знать, куда возвращаться, если появится возможность. Так что не напрасно прогулялся.

А потом я сообразил, что возвращение на Малу Страну хотя и нервное дело – это еще ничего по сравнению с двумя другими обстоятельствами. Первое – одежки Вацлава Борского. Прекрасная маскировка в будни. Но в этот праздничный день они более чем нелепы. На улице все, подобно моему сторожу, были наряжены в самое что ни на есть выходное. Когда начнется парад и меня зажмут в толпе, моя шапка и клеенчатый плащ станут прекрасной мишенью для опытного глаза.

Второе – это сторож, который просто горит желанием доставить меня к моим землякам из Брно. В конце концов он разыщет нужную группу – это ведь только вопрос времени. Пора как-то от него отрываться.

Такая возможность представилась на ближайшем перекрестке, запруженном людьми. Я хлопнул его по спине и с деревенским гиком:

– Вон они, земляк, вон они! Ждите меня здесь! – кинулся через дорогу, помахал ему рукой и очень быстро пробежал ярдов сто. Потом проскочил перекресток, снова перебежал через дорогу и оглянулся назад. Мой сторож терпеливо ждал, уставившись на противоположную сторону. Я двинулся дальше по улице, увидел, что она выходит на проспект Народного Труда, и стал соображать.

На часах четверть одиннадцатого, парад начинается в двенадцать. Дураку ясно, что я должен оставаться в толпе, но ясно также и то, что нельзя попадаться в мышеловку Вацлавской площади. Единственный указатель на улице гласил, что парад пройдет по этому участку; а то, что указатель был. один-единственный, говорило о том, что толпа здесь ожидается не слишком густая. Итак, вроде бы самая подходящая для меня улица – это проспект Народного Труда.

Там было два-три кафе-автомата, из них открыто всего одно, самое крупное, вокруг него-то я и стал крутиться. Я решил, что стоит оказаться одним из первых.

Уже начинало припекать, и ноги опять заныли. Я болтался перед кафе туда-сюда, пока не почувствовал, что меня снова одолевает усталость, сильная, как зубная боль. Меня до смерти от всего мутило, единственное, чего я желал, – это чтобы все сгинуло к чертовой матери. Я мечтал о возможности просто присесть и все думал, чем же мне заполнить остаток дня. Он уходил от меня в бесконечность: в часы и часы жары, опасностей и головоломок.

Оставалось три четверти часа до того, как первые шеренги демонстрантов появятся со стороны Вацлавской площади. И за пятнадцать минут громкоговорители стали передавать сводку об их продвижении. На проспекте Народного Труда, напоминающем ущелье, напряжение все росло. Между высокими мрачными зданиями были развешены красные флаги, поперек улицы натянуты гирлянды и транспаранты, а тротуары кишмя кишели народом. Когда первая шеренга плещущих флагов возникла из-за поворота, вся улица вдруг вспыхнула и загудела, как лесной пожар.

Шли сотни, тысячи демонстрантов – крестьяне в. национальных нарядах, ядреные девицы в гимнастических купальниках, рабочие в комбинезонах, спортсмены в белых куртках с эмблемами спортивных обществ на груди. Они маршировали, скандируя десятки лозунгов, наполняя громом запруженную людьми улицу:

Дата добавления: 2015-08-05