Жан де Лабрюйер

Мое поколение особенное. Моему поколению на все плевать. Даже на то, что ему на все плевать, если вы понимаете, о чем я. Мое поколение не войдет в историю – ни при каких раскладах, да ему и плевать. Мы брошены в океан пустоты и барахтаемся в нем по мере своих сил, вот так. Кто-то выплывает, кто-то идет ко дну. Таково мое поколение. И еще мое поколение любит The Prodigy. То есть чудо. И я, собственно, тут не исключение.

Проснувшись, я долго смотрел в потолок, глотая слюну. Голова была тяжелой – очередная абстиненция и только. Я привык. Играя с огнем, привыкай к постоянным ожогам. Хотелось в туалет, но сил встать не было. Я плавно запускал воздух в свои легкие, пытаясь прийти в себя.

Внезапно я вспомнил. Черт, сегодня же рейв, на котором будут Продиджи – одна из горячо любимых мною команд. Мы с Доктором взяли билеты еще в начале августа. Я ждал этого события полтора месяца. И вот дождался – разбитый, в поту, с гудящей как эскадрилья взлетающих тяжелых бомбардировщиков головой. Нужно было что-то срочно предпринимать.

Я повернулся набок, диван подо мной заскрипел. О, скрипучие диваны съемных квартир! Сколько же тел на вас спало, предавалось любви, просто трахалось, а, может, даже пыталось покончить с собой, вскрыв вены опасным лезвием? Вы все помните и скрипучими голосами пытаетесь поведать свои истории миру. За это я вас и ненавижу. Как и съемные квартиры, впрочем.

Кое-как я встал, пошел в туалет и попробовал прочистить желудок. Не получилось – ладно. Я наспех умылся холодной водой и даже умудрился почистить зубы. Правда, от вкуса зубной пасты меня все-таки своротило – еле успел добежать до сортира. Потом вернулся в ванную и закончил умывание.

Оделся и пошел в ларек. Прежде всего, надо привести себя в чувство. Какое-нибудь светлое пиво с невысоким градусом должно помочь. На улице светило негреющее солнце сентября. Надвигалась унылая питерская осень. Я посмотрел на кроны деревьев – в них уже промелькивала узнаваемая желтизна. Из-за домов задувал холодный ветер.

В ларьке взял пару пива и пиццу – позавтракать тоже не помешало бы. Посмотрел на часы: половина одиннадцатого. Целый день впереди. Я решил сразу не идти домой, а посидеть на скамейке во дворе. Свежий воздух полезен. Я вообще давно заметил, что, когда пьешь на природе – где-нибудь в глуши, вдали от больших промышленных городов, - никогда не испытываешь похмелья. На качество похмелья, по всей видимости, напрямую влияет экология. Такие дела.

Пиво улетело быстро. Тут не до эстетского смакования, я, прежде всего, думал о здоровье души. Именно ей, заключенной в клетку злосчастного тела, приходилось хуже всего. На душе полегчало. Появилась некоторая легкость, которая могла стать отличным плацдармом для подготовки моего наступления на похмелье.

Я решил повторить. В ларьке взял еще пару пива. Пиццу я так и не съел, поэтому ей по-прежнему отводилась роль моего завтрака. На сей раз решил пойти все-таки домой. Пора было уже и подкрепиться.

Дома первым делом позвонил Доктору. Доктор ответил заспанным голосом:

- Чего?

- Не чего, а кого. Тебя.

- А-а-а…

Я открыл пиво.

- Спишь?

- Пытаюсь, но мне мешают. Будят тут всякие.

Я включил электрическую плиту и поставил на нее сковородку.

- Ну, не всякие, положим, а я. Ты не забыл?

Я услышал в трубку, как доктор усиленно чешется.

- Не забыл.

- Тогда я часиков в пять к тебе подъеду, хорошо?

- Давай, - и Доктор, по всей видимости, снова провалился в сон.

Я налил подсолнечного масла в сковородку. Туда же положил пиццу – микроволновки у меня не было. К чему она? К чему вообще все в мире, если целому поколению на все плевать? Мы ищем любовь, смысл, ставим какие-то задачи, скачем на своих культях к каким-то целям, сходим с ума в четырех стенах съемных квартир – и все впустую. Потому что всем на все плевать. Я отхлебнул пива из бутылки.

В окно ломилось тусклое осеннее солнце. Я подмигнул ему: недолго уж осталось. Нас ждет время печалей и вьюг. Время не проходящей ледяной тоски декабрей. Все это будет. Но потом. А сегодня – в отрыв.

Мне не хотелось бы впадать в рефлексию, но она неугомонно преследует меня. Мысли роятся в голове подобно червям в гниющем мясе. Вот зачем мы живем? Что нас ждет впереди? По сути, мы – поколение без цели. Наши родители не смогли привить ее нам, так как сами потеряли свою. Кому-то пытаются подсунуть идеалы чужих культур: зарабатывать деньги, покупать квартиры, автомобили, но большинству их не достигнуть, да и плевать на них. Большинство выбирает кайф. И Продиджи.

Но за кайф приходится платить. Пьешь три дня – потом отходишь неделю, это логично. За каждым праздником приходит Время Великих Обломов и разочарований. Все просто. Так устроен мир.

За этими мыслями я проглотил пиццу. Она не поразила меня какими-то особыми вкусовыми качествами, напомнив кусок резины, который я добровольно запихал себе в рот. Запил все это дело пивом. Потом потянулся и вышел на балкон покурить.

Внизу сновали люди. Я ронял пепел им под ноги. Точнее, пепел растворялся еще в воздухе, не достигнув земли. Но мне хотелось быть поэтичным. Вроде как этот пепел – все мы, такие же рассеиваемые легким натиском ветра. Летящие к земле, но не достигающие ее. В общем, я ронял пепел под ноги прохожим.

Где-то залаяла собака, поток воздуха принес ее тяжелый надрывный лай. Захотелось выть. Мне нужно было расслабиться. Я не мог. Что-то угнетало меня, окатывая сухой волной изнутри. Почему я пью? Зачем? Иногда употребляю наркотики. Это глупо? Глупее ли, чем купить квартиру, машину в кредит, а потом всю жизнь ходить в банк как героинщик за дозой – только чтобы отдать ему все деньги и получить новый кредит? Или нарожать детей, которым через некоторое время ты станешь не нужен, и они будут считать тебя глупым старым пердуном, у которого иногда можно взять денег, не заморачиваясь их возвратом? Ах…

Я решил, что мне надо еще поспать. Лег, поворочался минут десять, но так и не заснул. Тогда я достал электрогитару из чехла, подключил к комбику, врубил приставку «дисторшн» и, выкрутив ручку громкости на полную, взял квинтовый аккорд. Комбик ответил злым рычащим звуком. То, что надо. Умрите соседи. Умрите!

Я сыграл проигрыш из «Smoke on the Water» группы Deep Purple. Дым на воде, ага. Дым на воде – это я. Моя жизнь. Только дым – и больше ничего. Потом я сыграл «The man who sold the world» - в том варианте, в котором ее играла Nirvana на своем последнем альбоме. Человек, который продал мир. Продано! Продано все!

Я выдал еще пару забойных проигрышей собственного сочинения. Ломай и круши, ломай и круши. В стену застучали. Да пошли вы! Выйдите на балкон и прыгните вниз. Какая разница, помрете вы сейчас или чуть позже, успев разве что нагадить побольше? Я сыграл композицию до конца, проигнорировав стук. Мне так хотелось.

Потом я сыграл еще одну и только затем лег спать. На этот раз заснуть получилось. Я провалился в податливую мглу своего воспаленного рассудка, открывшись неведомым мирам искаженного алкоголем сознания.

Проснулся я около пяти часов вечера. На этот раз пробуждение далось мне легче. Я уже не испытывал той боли и мути, что с утра. Просто хотелось пить. Внезапно зазвонил телефон. Доктор.

- Ты как? – спросил он.

- Средненько. Только проснулся.

- Ну ты спать…

- Я рано встал.

Доктор закашлялся.

- Это я помню. Едешь?

- Сейчас оторву себя от дивана, что, в общем-то, достаточно затруднительно, умоюсь и поеду.

- Тогда жду.

- Жди.

Я сполз с дивана. Потряс головой, сгоняя остатки сна. По стеклам серванта плясали веселые зайчики. Веселитесь? Веселитесь, мне плевать.

Я принял душ и наконец пришел в себя. На кухонном столе стояла непочатая бутылка пива. Я открыл ее и налил пиво в кружку. Осушил ее медленными глотками, осторожно смакуя напиток. Пиво было теплым, а потому невкусным. А, черт с ним. Остатки я по-быстрому допил из бутылки.

Затем переоделся и вышел на улицу. Улица встретила меня осенней прохладой. Еще месяц назад в это время вовсю светило солнце и было тепло, в песочнице играли дети. Сейчас в песочнице спал алкаш. Холодное солнце близоруко щурилось из-за деревьев со стороны промзоны, обволакиваемое едким дымом.

В ларьке я взял бутылку пива и выпил ее на остановке, ожидая автобус. Автобус подполз минут через пятнадцать. Я загрузил свое тело в автобус и поехал навстречу чуду. Мимо мелькали скелеты промзоны и облака.

В метро было немноголюдно. Это хорошо. Ненавижу толпу. Ненавижу снующих и пихающихся локтями людей. Меня от них тошнит – чисто физически.

Доехал до Приморской. У метро в ларьке взял пива. Похолодало. Я пошел в сторону дома Доктора. Внезапно кто-то схватил меня за локоть. Я обернулся. Это была Маша, подруга Доктора.

- Привет, - сказала она.

- Привет, - ответил я.

- Как дела?

- Да ничего, - я кивнул на пиво, - оно помогает. А у тебя?

- Так себе.

Я достал сигарету и закурил.

- Мы на Продиджи идем.

- Я тоже.

- Круто.

Дальше мы пошли вместе. Вдоль по набережной Смоленки в сторону Финского залива. Я смотрел, как ветер гонит рябь по воде, на поверхности которой покачивались желтые листья. У берега плавали утки.

Вдруг Маша остановилась, достала из сумочки баллончик с краской и быстрыми движениями написала на гранитном бордюре набережной: «No > sex without love». Затем надела на баллончик колпачок и убрала его назад в сумочку.

- Ты чего? – спросил я.

- Да так… Нет больше секса без любви – вот и все.

Я не стал расспрашивать дальше. Когда мы проходили док за мостом на Кораблестроителей, она написала и там «No > sex without love». Такие дела.

Доктор был в хорошем расположении духа. Он обрадовался нам с Машей.

- Чего-то вы долго, - сказал он, протягивая мне руку.

- Современным искусством занимались.

- Чем?

- Не важно. Сам-то как?

- Нормально. Проходите.

На столе у доктора лежала разделочная доска с гладкой поверхностью, на которой был рассыпан белый порошок и валялись две пластиковые карточки. Зная Доктора, можно было предположить, что это не сахарная пудра. Да уж.

- Бодришься? – спросил я.

- Да-да, проходите, угощайтесь.

Мы сели вокруг стола. Я наконец-то допил свое пиво. Отставил бутылку в сторону. Маша в это время соорудила четыре жирные дороги. Доктор выудил из кармана мятую десятку, свернул ее в трубочку и дал нам.

По очереди мы снюхали по две дорожки скорости. Я откинулся на стуле, пробуя на вкус свои ощущения. По телу пробежал легкий озноб. Голова начинала проясняться – хорошо, то, что надо мне сейчас.

- Ты че, бухал все эти дни? – спросил Доктор меня.

- Было дело. Устал.

- Да. Вот так всегда: пьешь, веселишься, отдыхаешь… так отдыхаешь, что устаешь.

Мы засмеялись. Доктор достал из кармана кусок гашиша и принялся пилить его на плюшки. Я достал сигарету.

- Нет больше секса без любви, да, Маша?

- Нет. Никогда. Ни за что.

- Молодец. Как соленый огурец.

Я закурил. Доктор тем временем разобрался с гашишем и принялся делать бульбулятор. С этим заданием он тоже справился на раз.

Мы покурили гашиша. Стало легко, как-то невыносимо легко. Маша болтала ногами, сев на край стола. Я, откинувшись на стуле, смотрел в потолок.

- Продиджи, да? – спросил меня Доктор, заглядывая мне в лицо.

- Да!

- Йи-ху!

- Это совершеннейшее чудо. Идеальное. Чудо из чудес.

- Ага.

Еще через полчаса мы заново зарядились спидом и выдвинулись. Рейв проводился в СКК, от дома Доктора туда где-то с час езды на метро, плюс какая-то дорога пешком. Короче, мы решили прийти пораньше, чтобы не заморачиваться потом с очередью на вход.

Но очереди избежать не удалось. Когда мы приехали, очередь уже была и при том немаленькая. Народ растянулся метров на шестьдесят-семьдесят. Видимо, не одни мы оказались такими умными.

- Да уж, попали… - сказал Доктор.

- Да ладно тебе, постоим – воздухом подышим.

- Угу.

Народ все прибывал. Он накатывался волнами от метро, разбиваясь о ступени лестницы, ведущей к входу в СКК. Я посмотрел на небо. Небо было покрыто струпьями белесых облачков – в них чувствовалась влага осенних дождей. Косо чертил небосклон серебристый самолет, отсюда, с земли, похожий на настольную модель. Кружили какие-то безумные птицы.

Я перевел свой взгляд на землю. Желтеющая чехарда Парка Победы. Развалы строек вдалеке – с заборами, башенными кранами, суетой снующих туда-сюда людей и машин. Еще года три назад здесь был лишь огромный пустырь, посреди которого одиноко вонзались в небо вышки высоковольтных линий передач. Внезапно в толпе я заметил одноклассника. Мы не виделись, наверное, лет пять – ну да, где-то так.

- Я сейчас, - сказал я Доктору и Маше и пошел к нему.

Он узнал меня издалека. Мы поздоровались, перекинулись парой дежурных фраз. Поболтали о том, о сем. Кто чем занимается, кто кого из наших видит. Я сказал, что не вижу никого. Про себя подумал: и слава богу. Сказал еще, что работаю на нормальной работе, получаю кучу денег, хотя на данный момент не работал нигде. Но во всем есть свои нюансы. Он тоже недалеко от меня ушел.

В общем, проболтали мы, наверное, минут десять, потом его позвали друзья. Мы попрощались, и я пошел назад, к Доктору и Маше. Все хорошо, твердил я про себя. Все хорошо. Мы еще повоюем.

- Ты куда ходил-то? – спросил меня Доктор, когда я вернулся.

- Да одноклассника заметил, ходил поздороваться.

- А-а-а, понятно.

Пока я отсутствовал, очередь заметно продвинулась. От входа в комплекс нас отделяли метров двадцать пять, не больше. Скорость давала о себе знать – меня непроизвольно тянуло в пляс. Я посмотрел на Доктора и Машу и улыбнулся. Они были прекрасны. Они могли бы быть мужем и женой.

- А вы чего делали?

- Да так… ничего, болтали.

- Какие же вы молодцы.

- Ты и сам ничего.

К нам подошел высокий парень в широких солнцезащитных очках – стрельнуть сигарету. Я протянул ему одну.

- На Продиджи? – спросил он.

- Да. Группа детства.

- Продиджи – это круто.

- Ага.

Минут через пятнадцать мы были в СКК. На входе нас слегка пошмонали, но нормальным шмоном это назвать было никак нельзя, при желании с собой можно было пронести килограмм героина и парочку гранат Ф-1. Слышно было, что на арене играет музыка.

- Я думаю, что Продиджи будут попозже, так что пока можно расслабиться, - сказал Доктор, - водички купить, посидеть где-нибудь, покурить.

- Согласен.

Скорость крыла по-полной. Я чувствовал, как мое тело окатывали волны тепла, сменяемые шустрыми мурашками, бегущими вдоль позвоночника, хотелось поговорить, потанцевать, что-нибудь поделать. В общем, стандартный амфетаминовый приход. Такой, каким мы его, собственно, и любим.

- Круто тут, - сказал Доктор, - мне нравится.

- Мне тоже.

Мы сидели на диванчике в углу холла. У Доктора была бутылка минералки. Маша ускользнула минут пять-семь назад, вроде как в туалет, но так и не появлялась. Я смотрел перед собой: мимо шли люди – пестрая, шумная толпа. Первозданный хаос.

- Продолжая продолжать, - сказал я.

- Это ты к чему?

- Продолжение безумия, безумие бесконечно, безумие – стержень современного мира.

Доктор задумался.

- Вообще когда я смотрю на тебя, мне кажется, что так оно и есть.

Мы засмеялись. Арена ответила нам гулкими раскатами синтезаторного баса. Затем круто, по спирали раскручиваясь вверх, пошла пульсирующая секвенция. Рейв набирал обороты.

- Пойдем попляшем? – предложил я Доктору.

- А пойдем, я не против.

- Только Маша куда-то подевалась…

- Ничего, найдется.

Арена встретила нас разорванной стрелами лазеров темнотой. В глубине ухали низкими частотами мощные динамики, ревела сирена, переливались голосами сотен электрических альбатросов синтезаторы. Арктически холодная точеная электроника плела свою сеть в воздухе. Люди танцевали: танцевали внизу, на танцполе, танцевали на трибунах, танцевали везде. Это было наше место. Синтетический рай моего поколения.

Мы погрузились в бездну кибернетической полифонии, мы отправились в путешествие по неоновым джунглям электрических городов будущего. Нас несла ровная волна нордического бита, нервный пульс визжащих секвенций, хаотическая трель синтезаторных аккордов. Этот мир был пронизывающим, он вплетался в тебя своими невозможными щупальцами, ты проникал в него мерцающей молекулой, вы вместе сплетались в невероятном постапокалиптическом экстазе. Мы дышали одновременно, каждой клеткой ощущая друг друга.

Внезапно сгусток звука разорвал восторженный вопль:

- Продиджи!

Что-то ухнуло, зал качнулся в благоговейном экстазе. Боги спускались с олимпа, сотнями холодных иголок в меня впилось осознание того, что сейчас я увижу ИХ. Взревела сирена, на сцену один за другим выбежали участники группы. Кейт Флинт вышел вперед и крикнул:

- Хеллоу Москоу!

Зал затих. Повисла пауза, наполненная нервной пустотой. В воздухе бился вопрос: чего? Видимо, парни были убитые в хлам и что-то напутали. По залу пополз ропот.

Продиджи молчали. Зал загудел: сначала тихо, напряженно, потом все явственнее, переходя на визжащий крик. Из темноты на сцене выделилась фигура, видимо, кого-то из организаторов, подошла к Флинту и что-то прошептала ему на ухо. Флинт выслушал, если вообще мог слушать в своем нынешнем состоянии, потом опустил голову. Напряжение росло.

И тут Флинт поднял голову, посмотрел в зал, улыбнулся и, набрав в легкие воздуха, прокричал:

- Факин Москоу! Хеллоу Сейнт Петерсберг!

Зал откликнулся тысячей восторженных голосов. Истина восторжествовала. Все было расставлено по своим местам. И тут же динамики взорвались звуком. Свет погас, темноту разорвали тысячи мерцающих стробоскопов. Нас накрыла волна невозможного, ломаного, трехмерного безумия. Мы погрузились в него с головой. Мое поколение получило то, чего хотело. То, о чем оно мечтало. Чудо рвануло миллиардами атомных бомб.

Мы с Доктором отчаянно танцевали среди таких же захваченных электронной истерией людей. Звук врезался в нас, словно стая металлических летучих мышей. Он разрывал нас на части, превращал в облако заряженных неконтролируемой энергией частиц, которые метались в пространстве мерцающей арены, взмывали под потолок, резко бросались вниз, разбивались об изорванные пляской тела. Это было чудо, чистый холодный экстаз, воплощение всех наших надежд и чаяний, наших поисков, нервных метаний в бесконечности этого жестокого мира.

Продиджи были богами. Они были совершенны. Они были квинтэссенцией будоражащих нас эмоций, сплетенных в этом наполненным энергией зале. Я, наконец-то, чувствовал себя удовлетворенным. Я мог все. Все было в моих руках. Мир лежал у моих ног. Думаю, так думали все на этой арене, каждый отдельно взятый человек. Так думало все мое поколение.

Они играли где-то минут сорок. Сорок минут непрекращающегося блаженства, языческой пляски, с высунутыми языками, горящими безумием глазами, пылающей страстью сердец. Потом они ушли. Мы почувствовали пустоту. Их больше не было с нами. Все кончилось.

Доктор толкнул меня:

- Пойдем покурим.

- Пойдем.

В туалете мы добили остатки скорости. Маша так и не нашлась. Мы не стали искать ее. Покурили в забитом людьми сортире. Я зацепился языком с каким-то парнем, чьи огромные зрачки явственно выдавали его состояние и названия тех веществ, что он употребил за пару часов до этого.

- Продиджи круто! – кричал он.

И я был с ним полностью согласен.

Потом мы танцевали под Пендуллум и Ферри Корстена. Я смотрел на девчонок, танцующих на трибунах. Девчонки улыбались мне. Я улыбался им. Меня окутала истома. Мне не хотелось их - в сексуальном плане – мне хотелось общаться с ними, гладить по волосам, говорить с ними, заботиться о них. Я бы назвал это ментальным сексом. Вот чего мне хотелось.

Мы двигались в разорванной темноте. Это было движение бога. Это он управлял нами, танцорами, вскидывающими руки где-то на окраине взгляда. Это он вдыхал свою энергию в наши тела. Нам было плевать на то, что было вчера и на то, что будет завтра. Существовало лишь бесконечное здесь и сейчас. И мы все – единодушно – не хотели, чтобы наступало утро. Нам было достаточно этой безумной, щекочущей нервы тысячами невидимых щупалец ночи. Мое поколение выбирало именно ее.

Но любая сказка рано или поздно кончается. Когда начали играть Текникал Итч, их пронизывающие субчастоты растеклись по залу, я понял, что мое сердце большего не выдержит. Оно резонировало с колебаниями динамиков. Я пошел на воздух. Доктор последовал за мной.

- Что-то я устал, - сказал я.

- Да я тоже. Но Продиджи зажгли, согласись.

- Однозначно.

Мы покурили, потом посидели на диванчике в холле. Меня окрикнули, я увидел знакомых парней. Подошел, поздоровался. Они тоже приехали на Продиджи. Мы немного поболтали, потом они пошли танцевать под Текникал Итч, а я вернулся к Доктору.

- Что-то Маша совсем потерялась, - сказал я.

- Наверное, ей хорошо и без нас.

- Наверное.

Доктор посмотрел на часы.

- Может, домой поедем?

- Поехали. А то я утомился.

- Я вот тоже.

Мы собрались и вышли из комплекса. Нас встретило прохладное осеннее утро. На улице уже рассвело, от СКК тянулись небольшие группки людей. Мы дошли до ближайшего ларька и взяли по пиву. Скорость отпускала, накатывала обычная постамфетаминовая депрессия. Нужно было сняться.

Мы попили пива в Парке Победы, потом двинули к метро. Сквозь парк нестройными колоннами двигались такие же изможденные, но счастливые люди. Мое поколение, которое любит Продиджи. Ага.

В метро было достаточно много народу – все разъезжались с рейва. Тем не менее, мы с Доктором нашли себе места в углу вагона. Мы сидели и болтали всю дорогу под монотонный стук поезда по рельсам в тоннеле, который напоминал бит техногенной музыкальной композиции. Наши сердца бились в унисон.

- Все-таки шикарный был рейв, - сказал я, - жаль, что все хорошее быстро кончается.

- Ага. Но не впадай в уныние – будет и еще.

- Я и не впадаю. Просто усталость и отходос делают свое дело.

- Делают понемногу, да.

- Выйдем из метро – возьмем еще пивка.

- Согласен.

Но все ларьки у метро были закрыты. Улица была пуста, по ней проезжали лишь редкие машины, прохожих вообще не было видно. Город спал в утренней дымке нарождающегося дня.

- Ничего, - сказал Доктор, - возле дома есть круглосуточный магазин, там и возьмем.

- Тогда уж сразу шампанского.

- Хорошо. Можно и шампанского.

Усталые и немного помятые мы пошли к дому Доктора. Когда переходили мост через Смоленку, увидели хмурого парня с велосипедом. Он шел и тащил велосипед за собой – заднее колесо у того было спущено, шина болталась по ободу. Парень шел с угрюмым упрямством путешественника, который один единственный выжил в долгом переходе через пустыню и теперь был просто обязан вернуться домой. Мы пронаблюдали за ним.

Парень вышел на середину моста и там остановился. Затем он взял велосипед и поднял его на руках. Лицо его при этом превратилось в маску демона мести: на нем плясало дьявольское злорадство. Он посмотрел на велосипед, словно прощаясь с ним, и тут неожиданно бросил его с моста. В последний момент велосипед зацепился за перила злополучным задним колесом. Казалось, это в конец вывело парня из себя. Он принялся неистово пропихивать заднее колесо через перила, при этом его глаза горели каким-то совершенно адским огнем. Наконец ему удалось спихнуть велосипед вниз, тот пролетел несколько метров, отделявших его от воды, и плюхнулся в нее, взметнув столб брызг и образовав широкие круги. Парень посмотрел вниз, словно желая убедиться, что велосипед исчез из его жизни навсегда. Видимо, получив необходимое удовлетворение, он поднял голову и тут лицо его озарилось совершенно внеземной улыбкой. Он был счастлив – действительно счастлив, если я еще что-то понимаю в людях. С этой улыбкой на губах он быстро пошел прочь. Еще один сумасшедший этого города. Еще один человек из моего поколения, которому на все плевать.

- Ничего себе, - сказал Доктор.

- Да уж. Кому-то, видимо, даже хуже чем нам.

- Это точно.

- Пойдем скорее в твой магазин – теперь я хочу шампанского в три раза сильнее.

- Я тоже.

И мы пошли сквозь тусклое осеннее утро, озаряемое слабыми лучами остывающего солнца, ведомые неведомой силой по плоскостям этого дикого мира, полного противоречий и откровенного абсурда. Так же как и все остальное мое поколение. Поколение, которое любит чудо. Ну, вы поняли.

***

Мы все ждем чуда. Живем в предвкушении. Прислушиваемся к тишине за дверью. Клянем себя за каждый пропущенный телефонный звонок. Придумываем сказки. Но чуда не произойдет. Чудо – удел бога, не людей. Те, кто это понял, уже общаются с ним.

Дата добавления: 2015-08-05