Московский бунт 23 июня 1648 года

Рассказ очевидца.

Английский ученый У. Р. Морфил, давно и с успехом занимающийся Русским языком и Русской историей, найдя в Бадлеанской Оксфордской библиотеке между рукописями, подаренными ей известным антикварием XVII века Асмолем, описание, сделанное очевидцем Московских смут в 1648 г., благосклонно доставил в редакцию “Исторического Вестника” копию с этого документа, печатаемую здесь в точном русском переводе. Исполняя желание редакции, предпосылаю этому замечательному рассказу несколько объяснительных слов.

До сих пор наши сведения о Московском бунте 1648 г. почерпались из краткого официального известия так называемых “Дворцовых Разрядов” (III, столб. 93—94; и в издании Миллера: “Повседн. дворцовые врем, гос. царей и в. кн. Михаила Феодоровича и Алексея Михайловича записки”, II, 68); из столь же краткого известия “Летописи о многих мятежах” (2-е изд. М. 1788, стр. 357). Эти два основные источника не во всем согласны между собою (по “Дворц. Разр.” мятеж был 25-го мая, по “Летописи” 2-го июня; по “Дворцовым Разрядам” государь приказал выдать Плещеева в первый день; “Летопись”, прямо говоря: “и того дня государь не дал ни одного”, относить убиение Плещеева ко второму дню; сверх того “Летопись” прибавляете одну не лишенную интереса черту: “восташа чернь на бояр, к ним же присташа и служилые люди”; третий рассказ, которым иногда пользовались историки (Арцыбашев, кн. VI, пр. 574; Берх, II, пр. 37), принадлежит Манкеву (“Ядро Росс, ист.”, М. 1791, изд. 3, стр. 406—408), путает оба бунта при Алексее Михайловиче и относит восстание на Морозова к Коломенскому. Самым важным источником служил до сих пор рассказ Олеария (кн. III, гл. 16; в переводе г. Барсова в “Чт. Общ. Ист. и Др. Росс.”, 1868, IV). Олеарий, уехавший из Москвы в 1639 г., конечно не мог быть очевидцем событий 1648 г. и следовательно рассказ его — источник второстепенный, ибо заимствован им и при том неизвестно от кого. Вот почему печатаемый здесь рассказ получает значение источника первой важности: сделанный очевидцем но горячим следам, он был тотчас же отправлен в Амстердам, откуда вероятно и был добыт Асмолем (р. 1617 г., с. 1692). Разницы между рассказом Олеария и рассказом настоящей рукописи обозначены в подстрочных примечаниях к переводу.

К. Бестужев-Рюмин. [69]

Правдивый исторический рассказ о страшном бунте, который 22-го июня 1648 года произошел в Москве, главном городе Московии, и который был вызван невыносимо тяжелыми податями и сборами, взыскиваемыми с народа. Событие это описано одним знатным лицом, бывшим очевидцем и сообщившим известие об этом бунте одному своему другу в Амстердаме.

В 1648 году, 2-го июня (Дату надо кажется изменить, тем более, что в заголовке поставлено 22-е; 22-е было в 1648 г. не впятницу, а в четверг, — а в пятницу было 23-е; в тот же день в Москве совершается крестный ход из Кремлевского собора в Сретенский монастырь; вспомним, что Олеарий прямо указывает на этот монастырь, хотя и ошибается в числе: 6-е июня по н. с. будет 24-е. Заметим, что русские источники различно показывают день мятежа: в “Дворц. Раз.” 25-е мая, а в “Лет. о мног. Мятежах” 2-е июня. Кажется, что 23-е июня будет наиболее верным числом в виду указания на крестный ход), по старому стилю, в пятницу, до полудня, его величество царь всей России Алексей Михайловичу вместе с патриархом и в сопровождении знатных бояр, или совета государства или страны, равно как и главных членов духовенства, торжественно совершал ежегодную процессию. Случаем этим воспользовался народ, чтобы подать его царскому величеству некие прошения по поводу невыносимо громадных податей и налогов, которыми в течение нескольких лет он был обременен, вследствие чего народ с женами и детьми впал в разорение; кроме того в этих челобитных говорилось о больших притеснениях, ежедневно производимых боярами над народом, а также и то, что люди не я силах долее выносить этого и что они, равно как и жены их идети, согласны скорее немедленно умереть, чем оставаться долее подгнетом столь чрезмерного притеснения. Бояре, окружавшие его царское величество, приняли эти прошения и не только разорвали их да клочки, но еще бросили эти клочки в лицо просителям, над которыми издавались и которых холопы или рабы их жестоко избили, и весьма многих посадили в заключение (Олеарий также сообщает, что бояре оскорбляли народ, но рисует их действия чертами более мягкими). Народ был взбешен против бояр и по окончании процессии толпою явился на царский двор. Тут стрельцы или телохранители, состоявшие из тысячи человек, жалованье которым было убавлено в такой степени, что они не имели возможности содержать себя этим, приняли сторону народа (По Олеарию стрельцы сдерживали народ; но вспомним свидетельство “Летописи о многих мятежах”: “к ним же присташа служилые люди” (стр. 357)), и затем, после обеда, и народ, и стрельцы ворвались в дом Бориса Ивановича Морозова, главного после его царского величества правителя всей России, который прошлою зимою женился на сестре ныне здравствующей царицы. Дом этот был ими в конец ограблен: все найденные ими драгоценные вещи были разбиты на куски топорами и дубинами; золотые и серебряные чаши и блюда [70] были обезображены; жемчуг и другие драгоценные каменья были превращены в порошок: они попирали их ногами, бросали за окна и препятствовали всякой попытке вынести что-либо, неистово крича при этом: “то кровь наша!”. После этого, разделив между собою остальную добычу, они приступили было к разрушению самого дома Морозова. Тогда его царское величество прислал им сказать, что дом этот принадлежите ему. Услыхав это, бунтовщики немедленно покинули его, умертвив трех самых главных служителей. Наиболее важный из этих трех был стряпчий (Sireepse) или фактор, который хотел было откупиться и предложил им, дабы они пощадили его жизнь, три тысячи рублей, что равняется сумме 15,000 гульденов; однако ж это не спасло ему жизни: все громко закричали: “все должно быть нашим!” (Олеарий, не упоминая о заступничестве царя, упоминает только одного из служителей; подробности о предложении выкупа также у него не встречается. Олеарий прибавляет еще подробности о том, что мятежники пощадили жену Морозова). Сам же Морозов бежал в одну из комнат его царского величества, где и укрылся. Из дома Морозова толпа бешено повалила к дому Назара Ивановича Чистова великого канцлера (дьяка) государства и правителя всех иностранцев (Он был думный дьяк Посольского приказа (“Дворц. Раз.”, III, стр. 92). Вот почему Олеарий жалуется на его притеснения), которого дом они тоже совсем разграбили и где захватили невероятное количество золота и серебра, так как сам канцлер был болен и находился в это время в бане, ибо за два дня до этого он упал с лошади, и паденье это, как оказалось теперь, послужило ему как бы дружеским предостережением и предвестником (Слова a fore runner прибавлены на поле рукописи после. По Олеарию он был не в бане, а просто спрятался под ворох веников, и его предал один из слуг. Убийство изображено здесь подробнее, чем у Олеария) настоящего. Когда он из бани возвращался домой, бунтовщики, встретив его, избили дубинами и топорами. Первый, ударивший его топором по голове, закричал ему при этом: “изменник, это тебе за соль”, — ибо именно он наложил большую подать на соль. Затем, взяв его за ноги, они полумертвого поволокли его вниз по лестнице и, как собаку, протащили таким образом через весь двор, после чего, раздев его, бросили после совсем обнаженного на навозную кучу, где окончательно и умертвили его.

Отсюда они громадною толпою проникли во двор Леонтия Степановича Плещеева, городского старосты (Mayor) и градоначальника (Плещеев был судья Земского приказа (“Дворц. Разряды”, III, 93): “а в немведомы — говорит Котошихин (гл. VII, § 29), московские посадские люди, и породы небольшие”),дом которого они равным образом совершенно разграбили; само же Плещеев бежал к его царскому величеству. Отсюда бунтовщики яростно бросились к дому Петра Тихоновича Траханиотова, [71] начальника всей артиллерии (Он сидел в Пушкарском приказе (Берх: “Царств. Алексея Михайловича”, I, 50)), который дом они тоже разграбили и разорили; сам же он, бежав из города, укрылся в одном монастыре. После этого они с яростью врывались в дома многих других бояр, где ничего им не оставили. А между тем время приближалось к ночи, с наступлением которой разбой несколько поутих (По Олеарию, призваны были в Кремль немецкие офицеры; затем вышел Н. H. Романов уговаривать бунтовщиков, и тогда же после их требования выдан был Плещеев, так как Траханиотов бежал, а Морозова государь выдавать не хотел. Выдача Плещеева в первый день подтверждается и “Дворц. Разр.”). Но с наступлением следующего дня бунтовщики снова принялись за грабеж и разграбили дома многих сановников, а также и дома русских купцов, имевших какие бы то ни было сношения с боярами, — числом около тридцати шести.

Сделав это, они толпою бросились к царскому дворцу, придя в которому, начали вызывать бежавшего Морозова, бежавшего Плещеева, равно как и беглеца Траханиотова, а также и его царское величество, требуя выдачи им беглецов. Тогда царь немедленно выдал им Плещеева с приказанием отрубить ему голову. Но народ был чересчур разъярен и, не желая ждать приведения в исполнение этого приговора, потащил Плещеева на торговую площадь, где его жестоко избили до синяков и черных пятен, после чего топорами разрубили на части, словно рыбу. Части эти, ничем не прикрытые, были оставлены разбросанными там и сям по площади (У Олеария рассказ об убийстве Плещеева подробнее: убийцею выставляется какой-то монах, и дополняется известием, что царь послал кн. С. Пожарского преследовать Траханиотова, который и был найден в 12-ти милях от Москвы и8-го июля (26-го июня) приведен на Земский двор). Неудовлетворенный этим, народ принялся после этого громко требовать выдачи Морозова и Траханиотова, и был чрезвычайно назойлив в своем требовании этих людей. Тогда царь сам вышел к народу и, видя, что ничто кроме выдачи этих людей не удовлетворит народа, убедительно просил его не лишать их жизни в продолжение еще двух только дней, дабы этим дать и ему возможность лучше обсудить дело, после чего он исполнит их желание и удовлетворит их требование (Этого известия нет нигде). Таким образом бунт к полудню был утишен, и народ разбрелся по своим домам. Что же последовало за этим? Вдруг после обеда в пяти различных местах города вспыхнул страшный пожар, который в течение 13 или 14 часов половину Москвы обратил в груду пепла. Во время пожара, как насчитывают некоторые, сгорело 10,000 домов. Если же считать и те дома, которые во многих и различных дворах были огнем превращены во развалины, то всего-на-все погибло пятнадцать тысяч домов; в иных из этих домов сгорело [72] десять человек, в других двенадцать, а в некоторых и более; в числе сгоревших отцы, матери, дети, слуги. Число людей, погибших от огня, простирается приблизительно до 1,700. Пожар начался на большом базаре, в царском водочном заводе, где все видели обнаженный труп убитого Плещеева. Некоторые (На этом месте бумага сильно потерта; однако ж пропуска, как кажется, нет) из бежавших топором отсекли Плещееву голову, которую смочили в водке, дабы она ярче горела в огне, куда и бросили ее. Другие же из присутствовавших привязав ноги Плещеева к веревке, поволокли члены убитого в огонь и сожгли дотла. Во время этого ужасного пожара, в квартал, где жили мы, иноземцы, и русские, пришло несколько поджигателей с твердым намерением зажечь и другие части города; однако ж этому помешали мы, зорко сторожившие. Некоторые из этих поджигателей были умерщвлены, другие посажены в заключение. Эти последние были подвергнуты пытке, причем сознались, что были деньгами подкуплены на это дело Морозовым, который хотел отмстить своим противникам (Рассказ о пожаре иной, чем в других источниках: в наших называются сгоревшие части: “учинился пожар на Москве, на Петровской улице, и выгорело Москвы: Петровка и Дмитровка, и Никитская, и Арбат, и Чертоль, и посады около Москвы”. “Дв. Разр.”: “Бысть пожар велик, загореся на Трубе двор, и начать горети не в одном месте, и погори от Неглинныя до Чертольских ворот, все бысть аки поле”. У Олеария указываются те же места пожара, описывается разграбление кабака и сообщаются подробности о том, как бросили труп Плещеева в огонь; но числовые данные встречаются только в настоящем документе. Известия о поджигателях мы тоже нигде не нашли). Узнав об этом, народ еще пуще озлобился против Морозова и, придя к царю, начал требовать выдачи этого человека, пощадить жизнь которого усердно просил бунтовщиков царь — отчасти потому, что отец его на смертном одре с великою похвалою говорил ему о нем, а частью и потому, что Морозов с детства воспитал его и учил. Вот почему царь дал народу обещание — причем, по обычаю русских при произнесении какой-либо клятвы, целовал золотой крест, который держал в руке патриарх, и призвал в поручительницы Матерь Божью — удалить Морозова и послать его для принятая пострижения в который либо из монастырей, а затем с бритой головой сослать на крайний рубеж государства. Другой же боярин Петр Тихонович Траханиотов, бежавший в один из монастырей вне Москвы, по приказанию царя был выдан народу, и голова его была отрублена топором. А между тем, так как царь, вследствие заступничества царицы, которая приходится сестрою жене Морозова, медлил привести в исполнение данное им народу обещание относительно Морозова, то народ снова восстал и готов был успокоиться только в таком случае, если убедится, что царь намерен сдержать свое обещание; народ грозил силою вытащить Морозова [73] из комнаты царя и говорил, что если царь не будет крепок в своем слове, то и он отказывается исполнять свои обещания. Все по-видимому грозило вызвать большее кровопролитие, чем какое когда-либо было (Подробности этого нового требования встречаются только у нашего автора; по Олеарию царь приказал угощать стрельцов; Милославский начал собирать у себя и угощать посадских людей; патриарх же поручил духовенству увещать народ. Затем царь приказал собрать народ на “известное место вне Кремля” (т. е. около Лобного места), где произнес речь к народу, обещая уничтожение монополии и лучшее финансовое управление. Когда народ начал благодарить царя, он стал уговаривать более не требовать головы Морозова, ручаясь за то, что впредь он не будет делать зла и выкажет свою любовь к нему. Умиленный народ кричал: “Боже, сохрани е. ц. в. в добром здравии на многие лета! как угодно Богу и е. ц. в., так и будет”), и вот почему царь решил положить конец этому делу, и в понедельник, 12-го июня, часа за два до рассвета, Морозов был отправлен в монастырь, называемый Кирилловским, находящийся в 14-ти милях за Вологдою, на реке Шексне. Вологда же находится от Москвы на расстоянии ста миль. Морозов был послан туда в сопровождении 150-ти детей боярских или придворных дворян, 150-ти стрельцов или телохранителей и 100 сотников, из которых каждый стоит во главе сотни.

Вот описание великого бунта, очевидцами которого нам не без ужаса и не без страха за свою жизнь довелось быть здесь в Москве. Упаси нас Боже от дальнейших подобных бунтов и опасности, но если что еще произойдет здесь, то я при случае извещу вас.

(пер. К. Бестужева-Рюмина)
Текст воспроизведен по изданию: Московский бунт 1648 года // Исторический вестник. кн. 1. 1880

Дата добавления: 2015-08-05