|
Читайте также: |
Мы убедились в полной неспособности разных организаций помочь нам уехать на юг. Даже сомневаюсь, были ли таковые организации, а если были, то не провокаторские ли? С ними еще чего доброго вляпаешься. Лучше просто рассчитывать на свои собственные силы. Однажды в коридоре брат мне сказал:
Мать молча уложила наш общий очень маленький чемодан. Отец проводил на Брянский вокзал, дал денег, благословил. Мы расстались навсегда. Он умер от тифа в 1920 году.
Железнодорожник провел нас и посадил в товарный вагон. Поезд тронулся на юг в неизвестность.
На следующий день мы приехали на последнюю большевистскую станцию Зерново. Дальше была Украина, занятая немцами.
Нам повезло — в Зернове контроля не было. Я остался на станции, а брат пошел на рынок. Нашел крестьянина из Украины, который взялся нас довести за 100 рублей. Пока что он посоветовал выйти из местечка, лечь в пшеницу и дожидаться вечера и его прохода по дороге. Что мы и сделали.
Когда вечером крестьянин проехал, за ним следовала целая группа. На возу сидела его жена, сварливая баба, были мешочники, идущие за мукой, была семья буржуев и три немца военнопленных. Ирония судьбы — мы, русские офицеры, доверяли больше всего немцам, недавним врагам, потому что они явно бежали от большевиков. Мы немного говорили по-немецки. Мы долго шли за телегой крестьянина. Наступила лунная ночь.
— В этой деревне, которую мы обходим, находится третий и последний пост. Это самый плохой, потому что он посылает патрули.
Уже в течение некоторого времени жена крестьянина была сердита. Она должна была уступить место на телеге отцу семейства и ребенку, которые не могли больше идти пешком. Муж не купил ей обновы. Она стала придираться к мужу высоким злым голосом. В тиши ночи голос ее разносился далеко, большевики могли услышать.
— Если ты не замолчишь, я тебя зарежу.
Он вытащил перочинный нож.
Немцы и мы двое побежали. Повернули направо, вот и овраг, но дорога сворачивает направо, а не налево.
— Главное не потеряться, лучше подождать.
Мы отошли шагов на сто от дороги и залегли в траве. Вскоре проехал наш крестьянин. Мы подождали, чтобы убедиться, что за ним не следуют, и пошли за ним на некотором расстоянии.
Я сделал ошибку — остановился для нужды. Немцы и брат ушли вперед. Я догонял их бегом, когда с обеих сторон дороги из пшеницы встали солдаты и приставили штыки к моей груди.
— Стой!
Молнией мелькнула мысль: бежать? А брат?.. Я остался. Эх были бы вместе, мы бы убежали. Немцы, те убежали. А брат остался из-за меня.
Солдаты отвели меня на место, где вся наша группа была собрана, кроме немцев. Я встал поодаль от брата.
Были комиссар-большевик и человек сорок солдат. Было пять конных.
— Куда и зачем идете?
Все, и мы в том числе, сказали, что идем на Украину за мукой, так как в Москве голод. Комиссар объявил:
- Вы все можете идти, кроме вас и вас, — он указал на брата и меня.
— Почему, товарищ комиссар, вы хотите нас задержать. Мы все одной артели.
- Это верно? — спросил он у остальных. К нашему облегчению, они ответили: — Да.
— Вы хотите это знать? Ну что же, я вам скажу: морды у вас белые.
Дело портилось, он нас отгадал. Мы, конечно, отрицали.
— Я отведу вас в штаб, там решат, что с вами делать.
У нас не было желания идти в штаб — там нас, конечно, расстреляют. Нас не обыскали. Мы шли группой, разговаривая.
Улучив минуту, брат шепнул:
— Письма. Смотри, как я сделаю.
Нас снабдили рекомендательными письмами ко всем возможным белым генералам. Какая неосторожность и глупость. Каждое из этих писем было нам смертным приговором. Письма мы разделили. Часть была у брата, часть у меня.
Брат стал чесаться, что по тому времени было нормально. В вагонах были вши. Он засунул руку во внутренний карман, и я услыхал звук мятой бумаги. Я принялся говорить без умолку, чтобы отвлечь внимание. Брат сжал письма в кулаке, положил их в рот и стал жевать, отрывая маленькие кусочки, которые можно было незаметно кинуть. Кинуть большой кусок было нельзя из-за луны — его бы заметили. А так у него был вид, как будто он в задумчивости жует травинку. Я же говорил без умолку. Наконец заговорил и брат — он освободился от писем. Настал мой черед. Я вспомнил, что письма в бумажнике. Пришлось раскрыть бумажник в кармане и достать письма. Бумага была добротная, и когда я сжимал письма в кулаке, то мне казалось, что треск бумаги слышен на весь мир. Улучив мгновение, когда брат отвлек внимание, я засунул письма в рот. Письма не разжевывались, слюны не хватало, слезы бежали из глаз, тошнило. Усилием воли я заставил себя жевать медленно. Все обошлось благополучно. Освободившись от страшных улик, мы сами предложили комиссару нас обыскать. Он не захотел.
Мы шли по дороге в штаб. Брат посмотрел на одного из солдат.
Я насторожился. Брат что-то затевал, потому что он не знал ни Владимира, ни Никитовки.
Брат подробно расспросил о новостях из Никитовки, о семье Петра, нашего нового родственника, о тетке Марье. Петр был рад найти земляка и охотно рассказывал. Затем брат рассказал ему то же самое, немного варьируя. Так мы приобрели приятеля и даже “родственника” среди нашей охраны.
Другой солдат Павел таким же образом оказался в том же полку и участвовал в тех же боях. Верней, брат был там, где и он.
Они вспоминали бои (все бои ведь похожи), в которых участвовали, и растроганный солдат дал брату папиросу. Брат, хоть и не курил, но тут выкурил ее с явным удовольствием. Другие солдаты слушали с сочувствием. Брату удалось создать благожелательную атмосферу среди нашей стражи.
Тогда брат предложил устроить голосование о нас, что было тогда в моде, и, не дожидаясь согласия толпы, он взял организацию голосования в свои руки.
— Ты, Петр, — обратился он к нашему “родственнику”, - что ты скажешь? Отпустить нас или нет?
Петр был в замешательстве. Наконец он вымолвил:
Все повторили формулу, кроме комиссара, спрошенного последним. Он заявил: “А мое решение — отвести вас в штаб”.
- Что же это, товарищи? — воскликнул брат. — Сорок два голоса сказали отпустить, а один только против и хочет сделать по-своему, не обращая внимания на ваше голосование. Это превышение власти. Где же равноправие и справедливость, я вас спрашиваю, товарищи? Он думает, что он золотопогонный офицер и может делать, что хочет. Нет, товарищ, эти времена кончились. Теперь все равны перед законом. Нужно уважать народную волю, мнение большинства. Товарищи, неужели вы потерпите такое к вам отношение? Он поступает, как буржуй, презирая мнение народа. Прав я, товарищи?
Этот неожиданный оборот имел успех. Задние ряды заволновались. Раздались возгласы:
— Понятно, он прав.
- Ты что думаешь, комиссар, что ты лучше нас?
— За такие дела тебя и по морде смазать можно.
Видимо, комиссар не пользовался особой любовью. Он растерялся. Но вскоре он овладел собой.
— Товарищи, это хитрые контрреволюционеры, они вас обманывают.
Толпа смолкла. Дело снова портилось. Но комиссар сам не был уверен в своих людях. Он решил от нас отделаться.
- Идите вперед по этой дороге, — сказал он нам. — Мы сейчас вас догоним.
Но мы не хотели, потому что в таких случаях стреляют в затылок.
— Мы не знаем дороги, дайте нам двух провожатых.
Брат потянул за руки наших новых друзей. Мы отошли немного. Комиссар стал говорить тихим голосом, собрав людей в кружок.
— Вот видишь. Пойди поговори с комиссаром по-хорошему. Чего он хочет? Я согласен заплатить ему бутылку водки.
— Сто рублей! Как дорого. В Москве можно за сорок достать. Ну уж ладно. Сто, так сто.
Он отсчитал мелочью. Не надо было иметь богатый вид. Что могло помешать нашим друзьям нас ограбить?
— Вот сто рублей и три для тебя на выпивку.
Договор был заключен, но договор шаткий. Захочет ли комиссар его выполнить? Вероятно, он заключил его не добровольно — не намерен ли он нас пристрелить в последний момент? Самое трудное было теперь уйти от наших новых друзей. Мы вернулись к остальным. Комиссар что-то тихо говорил и при нашем приближении он замолчал. Брат пожал ему руку с чувством.
— Мы погорячились и наговорили лишнего, не в обиду будь сказано. Мир всегда лучше ссоры.
Брат больше не отходил от комиссара, не давая ему возможности сговориться со своими приспешниками (чтобы нас прикончить). Мы уселись в кружок, нам предложили папирос. Мы не курили, но взяли, курили и рассказывали московские новости.
Брат взглянул на луну. Нервы были так напряжены, что я понял без слов. Довольно большая туча подходила к луне. Через несколько минут стемнеет. Надо воспользоваться темнотой, чтобы уйти. В темноте у нас больше шансов скрыться от пуль и преследований. Туча закрыла луну. Мы поднялись.
Когда мы будем возвращаться назад, не задерживайте нас и, главное, не отберите муку... До свиданья, Петр. Поклонись от меня тетке Марье... До свиданья, Павел, я был рад с тобой, старина, встретиться. Мы с тобой пережили вещи, которые не забываются. До свиданья, друзья. В жизни еще увидимся. Спасибо вам за хорошее, человеческое отношение.
Мы пожали всем руки.
Было темно. Мы повернулись и пошли широким шагом. Комиссар стал шептаться со своими сателлитами. Мы были почти вне поля их зрения.
— Бегом, на носках (чтобы не слышно было топота), — прошептал брат.
Мы побежали изо всех сил, чтобы как можно больше отдалиться от них.
— Вправо, в пшеницу, зигзагами и ложись.
Мы вбежали в высокую пшеницу и побежали врозь зигзагами, чтобы не оставить видимого следа, и затем упали на землю, закрыв лицо рукавом (освещенное луной лицо видно), и больше не двигались.
Уже конные скакали по дороге. Нас искали. Конные проскакали, вернулись и вошли в пшеницу. Слышны были приглушенные голоса и шуршание лошадей в пшенице. Затем все стихло. Мы не двигались. Они могли сесть в засаду.
Прошло бесконечно долгое время. Разве в таких случаях можно измерить время? Я услыхал совсем легкое шуршание соломы. Это не был человек. Осторожно взглянул — заяц.
Раз заяц тут, то есть некоторые шансы, что людей нет.
Я снял фуражку и, не поднимаясь над уровнем пшеницы, одним глазом осмотрелся. Прислушался — ничего. Тогда я тихо свистнул, как мы свистели на охоте. Брат ответил. Мы сошлись.
— Только не на дорогу. Пересечем пшеницу.
После часа ходьбы мы увидели несколько изб. В одной был слабый свет.
Старуха пекла хлеб. Она дала нам молока и указала границу: малую речку.
Мы поймали двух лошадей из стада и переехали на них речку.
Мы были на Украине. Мы свалились в кусты и заснули. В эту ночь мы прошли больше шестидесяти верст и натерли ноги.
Вечером мы попали в Ямполь, где встретили наших трех немцев. Они достали нам пропуск от немецкого коменданта.
Бутылка водки за две жизни — недорого. С тех пор водка стала для меня чем-то вроде живой воды — я ей обязан жизнью.
Вспоминаю с восхищением о находчивости и хладнокровии брата. Он нас вывел из совершенно безвыходного положения.
Дата добавления: 2015-08-05; просмотров: 66 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| РЕГИСТРАЦИЯ | | | К ДОБРОВОЛЬЦАМ |